Текст книги "Следствие сомбреро"

Болванчик

Юкико видела машины, и деревья, и цветы, и дома, и газоны, и ограды, и люди, которых она не узнавала, шли по своим делам в дождливый день ее сна, и все, чего она не видела, было ее отцом, и отец был по-прежнему жив.

Он не покончил с собой, и не было никакого отчима, который звал ее «Китайский Болванчик».

Юкико не терпелось увидеться с подругой.

Она радовалась, как монотонно льет дождь.

Она чувствовала, что отец повсюду.

Он был всем, чего не увидишь.

Она несла свой зонтик гордо, будто волшебную палочку.

Адьос

Получилось очень эффектное воздушное столкновение.

Вертолеты были словно два высоких нескладных человека, которые запутались в двери-вертушке посреди землетрясения.

Потом отвалилось дно.

До свиданья, капитан.

Адьос, губернатор.

 
Х
  Р
    У
      С
        Т
          Ь!
 

всех благ

Президент

Военные действия между городком и прочим миром обострялись, точно верховой пожар, или лобовое столкновение на девяноста милях в час, или налет торнадо на фабрику желейных конфет в Хэллоуин.

Ужасно.

Сотрудники органов правопорядка, осадившие городок, совершенно растерялись, когда погибли губернатор и капитан, командующий силами полиции штата.

В своем расстройстве они пошли в массированное наступление на городок, где им отстрелили жопы. Благодаря эмоциональной конфискации поезда с вооружением городок обзавелся непомерной огневой мощью.

Ярость осажденных и их устрашающая огневая мощь огорошили отступающих полицейских.

Многие были убиты или ранены.

Вообще-то их практически стерли в порошок.

Их наступление и последующее бегство СМИренно обзавелись ярлыком «резня», однако он продержался всего несколько дней, пока Президент Соединенных Штатов хлестко это все не прекратил фронтовой речью о примирении и залечивании ран нации.

При наступлении мэр убил одного шерифа и ранил шерифского помощника.

Его родич и безработный, по-прежнему рыдая, умудрились только застрелить друг друга. Ненароком, но все-таки они были мертвы.

Ну что тут скажешь?

Покойтесь с Миром.

Срочно

Четыре часа спустя Национальная гвардия отрядила на сражение с городком танки, бронемашины и артиллерию. Горожане отбивались с яростью зверей в капкане, тысячи вооружились автоматами.

Когда закончилась война во Вьетнаме, Национальной гвардии в штате позволили сильно опуститься. Их сборы и учения проходили весьма расхлябанно. И боевой дух тоже хромал. «Да какого хуя» – вот такой боевой дух, малопригодное психическое состояние, если внезапно сталкиваешься с тяжеловооруженным сбрендившим городком.

За очень краткое время Национальная гвардия понесла тяжелые потери. Весь штат погрузился в хаос: губернатор мертв, командующий силами полиции штата мертв, сотрудники органов правопорядка вдруг массово мертвы, а Национальная гвардия отступает по всем фронтам.

Пора было что-то предпринять. Сенатор от штата срочно позвонил Президенту.

Президент спокойно слушал десять минут, затем сказал:

– Я пришлю федеральные войска. Мы сами все возьмем под контроль. У вас никакого представления, как или почему это началось?

– Нет, – сказал сенатор. – У нас есть кое-какие гипотезы, но пока ничего конкретного. Мы над этим работаем.

Разумеется, никаких гипотез у сенатора не было.

В вашингтонском аэропорту ждал самолет, который отвезет сенатора непосредственно на место событий. Сенатор понятия не имел, что за поебень творится. Знал только, что губернатор мертв, сотни полицейских и национальных гвардейцев убиты, а целый город спятил ни с того ни с сего.

– Спасибо за войска, господин Президент.

– Если что – обращайтесь.

Репродукторы

Даже после того как на театр военных действий прибыли Десантники, и Войска Специального Назначения, и Рейнджеры, и подразделения Регулярной Армии, городок держался трое суток кровавой бани.

Во время одного затишья радиосеть включила трансляцию из Белого дома: Президент умолял городок сдаться.

Инженерные Войска окружили городок репродукторами, которые несли послание Президента к горожанам.

Боевые самолеты Соединенных Штатов, прежде бомбившие и атаковавшие городок, разбрасывали тысячи напечатанных в спешке листовок, суливших защиту всем, кто сдастся, и выражавших готовность выслушать любые жалобы народа.

До сих пор жители городка контактировали с окружающим миром лишь посредством огневой мощи.

У них отсутствовали декларации или ультиматумы.

У них не было великой цели.

Кровь – вот чего они жаждали.

Кровь и получили.

Нанеся тяжелые потери трем различным группам нападавших, горожане и сами понесли немало потерь. Особенно когда начались артобстрелы и бомбежки – но горожане были очень храбры и дальше сражались с теперь превосходившими их силами противника.

Эти горожане обладали подлинным мужеством.

Их мэр в народе прямо-таки прослыл героем. Он взял на себя военное командование и гениально ими руководил в отважной, однако обреченной битве.

Теперь мэр лишь время от времени повторял номер своего авто и ни разу о нем не вспомнил, отдавая приказы. Мэр повторял номер своего авто примерно раз или два в час.

Люди из нежности придумали ему прозвище.

Называли его Генерал Номерной Знак Доблести.

Заголовки

– Все мы американцы, – вот как началась президентская трансляция. – Все мы отважные люди и преданы Америке. Наш долг – остановить пролитие американской крови, ибо мы не можем ее проливать – она слишком ценна. Ее священную силу до́лжно использовать на благо всех американцев и во славу этой гордой земли.

И т. д.

Мировая пресса оттянулась за счет Америки по полной программе.

Заголовок в «Правде» гласил: ФРОНТИР: НЕДОПОНИМАНИЕ.

«Синьхуа» (официальное китайское новостное агентство) назвало события «прискорбными, но американскими».

Заголовок в «Дер Шпигель» возвестил АМЕРИКАНСКУЮ ТРАГЕДИЮ.

Лондонская «Таймс» сообщила: ЯНКИ ОПЯТЬ ЗА СВОЕ.

«Ле Монд» выдвинула теорию: быть может, это новый американский спорт, вроде футбола.

– Сложите оружие, – сказал Президент ближе к концу трансляции. И завершил ее словами: – Давайте обнимем друг друга. Американец обнимет американца на глазах у всемогущего и всепрощающего Господа.

Горожане откликнулись сокрушительным огнем в любом направлении, где подозревали наличие репродуктора.

Листовками о капитуляции, которые тысячами разбрасывали самолеты на бреющем полете, горожане подтирали жопы.

Сиеста

А что же сомбреро?

Оно с легкостью приспособилось к военному положению и дальше лежало посреди улицы, не замеченное обитателями городка и чудесным образом огражденное от военных операций, которые разворачивались вокруг.

Миллионы пуль, и осколки шрапнели, и ракеты, и бомбы деловито крушили, убивали и уничтожали все в пределах видимости, однако шляпа не получила ни единой царапины.

Лежала себе нетронутая.

Температура держалась на нуле.

У шляпы был такой вид, словно у нее сиеста.

Поистине – сомбреро на любой сезон.

Танк

Солдаты восхищались смелостью Нормана Мейлера, который вел военный репортаж о мятеже. Снова и снова он подставлялся под невероятной плотности огневую мощь горожан.

Он был с танковым подразделением, пытавшимся прорваться в городок, но понесшим чудовищные потери из-за реактивных противотанковых гранат, которые имелись у спятивших горожан.

Через несколько секунд после начала атаки девять танков вышли из строя, некоторые загорелись, а остальные просто замерли, разорванные гранатой, погрузившись в вечный покой танковой смерти.

Танк, в котором ехал Норман Мейлер, был подбит, и внутри погибли двое. Мейлер и остаток расчета выбрались наружу. Они изгваздались в крови мертвецов. Куда ни глянь, воздух окисляли перестрелки. Очень опасная ситуация, но Мейлер чудесным образом выбрался живым. Через несколько секунд после его возвращения телерепортер уже брал интервью. Мейлер так изгваздался в крови, будто ранили его самого.

– Как это было? – первым делом спросили Мейлера.

В тот вечер 100 миллионов американцев увидели, как изгвазданный кровью Мейлер отвечает:

– Ад. Другого слова не подберешь. Ад.

Парикмахерская

Через три дня городок был захвачен.

Внутри были мертвы более 6000 человек, включая 162 раненых детей, убитых ракетой, которая попала в полевой госпиталь в подвале средней школы.

Мэр, Генерал Номерной Знак Доблести, покончил с собой, не желая попасть в плен. Он выстрелил себе в сердце, но умер не сразу. Прожил достаточно, чтобы крикнуть:

– АЯ 1492!

Три его товарища по оружию стояли рядом и рыдали.

На мертвом мэрском лице застыла легкая улыбка.

– Ч-черт, – сказал один товарищ.

Затем они бросили оружие, подняли руки и вышли за дверь парикмахерской, которая служила штаб-квартирой обороны городка.

Мэр намертво сидел в парикмахерском кресле.

Он старался, как мог.

Этого мало.

Но все же он был храбрец.

Боролся до последнего.

Ну что еще тут скажешь?

Он был американец.

Автограф

Тысячи солдат федеральных войск заняли городок, пытаясь восстановить из чокнутой разрухи порядок, но никто не замечал сомбреро, лежавшее посреди улицы. Сотни транспортных средств – танки, джипы, грузовики и бронетранспортеры – носились по улице туда-сюда, но никто не коснулся сомбреро.

На середине улицы оккупированного городка оно чудом оставалось нетронуто.

Правда, когда закончилась последняя стычка, произошла одна любопытная вещь: температура сомбреро постепенно вернулась к изначальной – к температуре, которая была несколько напряженных дней назад, когда сомбреро упало с неба.

Температура сомбреро вновь стала –24.

Один раз Норман Мейлер прошел мимо сомбреро, но тоже его не увидел. Посмотрел на него пару секунд и, может, разглядел бы, если б какие-то солдаты не подбежали, клянча автограф.

Норман Мейлер отвел глаза от сомбреро и дал солдатам автограф.

– Спасибо, мистер Мейлер, – сказали солдаты.

Однако Норман Мейлер отвернулся от сомбреро и больше к нему не поворачивался. Зашагал дальше по улице интервьюировать горожан, которых держали в плену в кинотеатре.

Он хотел выяснить, какого рожна они атаковали всю Армию Соединенных Штатов.

Он прошел мимо сомбреро и его не увидел.

Бабушка

Ни один из выживших не был в состоянии доходчиво объяснить, что заставило их бунтовать и так отважно развязать столь невероятную бойню.

Они просто-напросто не знали, что случилось.

Это для них осталось загадкой.

Они только знали, что, едва начав, не могли остановиться.

Горожане, конечно, теперь ужасно раскаивались.

Выжившие лишь растерянно и устало качали головами.

А многие говорили:

– Не знаю, что на меня нашло, – или: – Я раньше ничего такого никогда не делал.

У них разрывались сердца из-за городских убитых и раненых и практически полного уничтожения их городка. И они ужасно жалели тех, кого поубивали.

– Я так думаю, тут что ни скажешь, ничего уже не исправить, – сказала престарелая бабушка, свершившая свою долю убийств.

Полковник, который ее допрашивал, вынужден был прекратить допрос, потому что она заплакала.

– Я раньше ничего такого никогда не делала, – сказала она, и слезы катились у нее по щекам. – О господи, – сказала она. – О господи.

Полковник неловко посмотрел себе под ноги.

Он не знал, что бы такое ответить.

В Вест-Пойнте его не учили разбираться с такими ситуациями. У него не было опыта.

Полковник ждал, когда она перестанет плакать.

Глянул, как мимо идет Норман Мейлер.

Потом снова глянул на старуху.

Та все плакала.

Полковник посмотрел себе под ноги.

Какую-то секунду недоумевал, за каким чертом двадцать лет провел в Армии.

– Прошу вас, дамочка, – сказал он.

Старуха капельку походила на его бабушку.

Не помогло.

Она все плакала.

Линкольн

Ну, вот и все.

Спустя неделю Президент Соединенных Штатов приехал в городок и произнес знаменитую речь о залечивании ран, об американцах, которые рука об руку вместе шагают в дивное славное будущее и т. д.

Его речь транслировалась через спутник по всему миру и собрала больше телезрителей, чем Суперкубок. Позже ее напечатают в школьных учебниках и станут описывать в тех же красках, что Геттисбергское послание Линкольна.

Самые знаменитые строки этой речи были такие:

– Мы на пороге великого общего будущего. Пойдемте же в это будущее рука об руку, и слава Господня факелом осветит нам путь, а милость Его и прощение станут нам тропою.

Городок объявили национальным памятником, и он стал ничего себе такой туристской достопримечательностью, а громадное тамошнее кладбище появилось на миллионах открыток.

Мэра, Генерала Номерной Знак Доблести, провозгласили героем – заблудшим, да, однако же героем, выделили ему приятный участок на кладбище и поставили его изваяние на могиле.

В первый год после того, как городок объявили национальным памятником, его посетило больше народу, чем видело Большой каньон.

Белое

Я так думаю, остался последний вопрос: а что же сомбреро?

Оно никуда не делось, лежит посреди улицы, но его температура вернулась к –24 градусам и, к счастью для Америки, там и остается.

Миллионы туристов ходили вокруг него, но ни один не увидел, хотя оно прямо на виду. Как можно упустить очень холодное белое сомбреро, что лежит на Главной улице городка?

Иными словами: не все в жизни можно разглядеть.

Кинотеатр

Во сне Юкико до подругиного дома в Сиэтле много лет назад оставался всего квартал, а американский юморист в шестнадцати кварталах от нее крепко сжимал в руке нить ее волоса, успев его потерять, неистово поискать, как полоумный, а затем угомониться, применить к поиску логику и найти.

У нее во сне дождь почти прекратился.

Теперь затуманивалось.

Кошка смотрела с сухого парадного крыльца старого дома, как Юкико идет мимо. Очень красивая кошка. И хотя до кошки было шестьдесят футов, Юкико во сне слышала, как кошка мурлычет.

Любопытно, подумала она во сне, как это я слышу мурлыканье – кошка ведь далеко.

А потом она переключилась на всесильное сновидение. Перешла из первого лица единственного числа в третье лицо. Как будто сидела в кинотеатре и смотрела свой сон в кино.

Мне это, наверное, снится, подумала она, нельзя же на таком расстоянии услышать, как мурлычет кошка. Она все острее сознавала, что ей снится сон, и у сна менялись краски и яркость. Сон был теперь чуточку блеклым и передержанным.

Кошачье мурлыканье стало главной темой. Все громче, громче и наконец похоже на нежную цепную пилу. Потом отец Юкико, который был живым и всем, чего не увидишь во сне, поменялся на мертвого. Он мертв, но его все равно не увидишь.

Его смерть стала всем, чего не увидишь во сне, но Юкико это не огорчило. Его смерть просто была. Она была факт.

Любопытнее всего оставалось кошачье мурлыканье. Непонятно, отчего оно такое громкое и как же Юкико слышит его, если кошка мурлычет далеко, на крыльце.

И ночь шла, и Юкико грезила, а ее долгие волосы зеркалом отражали тьму.

Япония

Теперь стало 11:15.

Американский юморист решил, что, пока сидит с нитью японского волоса в руке, хорошо бы послушать музыку. Он встал с японским волосом в руке, отошел от дивана и включил радио.

Комнату внезапно наполнил кантри-энд-вестерн. Юмористу нравился К-энд-В. Его любимая музыка. Он вернулся, сел на диван и, держа свой японский волос, послушал песни о разбитом сердце и вождении грузовика.

Он поразмыслил, не писал ли кто песню кантри-энд-вестерн о любви к японке. Решил, что никто не писал. Маловероятная тема для песни К-энд-В. Может, стоит написать, подумал он и начал складывать песню в голове:

 
Из Японии девчоночка моя,
Я в нее влюбился, я не устоял.
Ее волосы черны, ее кожа – лунный свет.
Я хочу ее обнять, никого красивей нет.
 

Он писал в голове песню и представлял, как Уэйлон Дженнингс поет ее в «Грэнд оул оупри»[10]10
  Уэйлон Дженнингс (1937–2002) – американский кантри– и фолк-музыкант, одна из самых известных и успешных фигур в истории кантри. «Грэнд оул оупри» (Grand Ole Opry, «Старушка гранд-опера», с 1925 г.) – музыкальная радиопрограмма, которая с 1974 г. транслируется в прямом эфире из одноименного концертного зала в Нэшвилле, где выступают звезды кантри.


[Закрыть]:

 
Она из далекой страны.
Пришла ко мне из японской весны.
Все тайны Востока в ее темных глазах,
Лишь взгляну ей в глаза – и я на небесах.
 

Уэйлон Дженнингс отлично спел песню, а еще он ее записал, и песня стала американским хитом номер один. Она играла в каждом баре или кафе Америки и вообще повсюду, где люди слушали кантри-энд-вестерн. Она царила в эфире.

Юморист вслух запел сам себе:

 
Из Японии девчоночка моя, –
 

сжимая в руке одинокую долгую нить черного волоса.