Текст книги "Существование Бога"

Право Бога причинять вред

Я показал, что, позволяя осуществляться моральному злу и создавая естественное зло, Бог дает нам (и животным) такое благо, которое Он не мог бы дать каким-либо иным морально допустимым способом. Но имеет ли Бог право причинять вред во имя добра и, в частности, имеет ли Он право позволять одним страдать во имя блага других?

Бог как творец всего сущего имеет над нами такие права, которыми мы не можем обладать над другими людьми. Позволить кому-то страдать ради: его собственного блага или ради блага кого-то еще может лишь тот, кто выполняет по отношению к нему родительские функции. Я не имею права заставлять какого-нибудь незнакомца, Джона Смита, страдать ради блага его души или ради блага души Билла Джонса, но у меня есть некоторое право такого рода в отношении моих собственных детей. Я могу позволить своему младшему сыну в некоторой степени страдать ради блага его души и души его брата. У меня есть это право, потому что я отчасти несу ответственность за существование младшего сына, его рождение, его развитие; я кормлю его и даю ему образование. У меня есть право потребовать взамен, чтобы он предоставил возможность своему старшему брату причинить ему некоторый вред. Если всё это правильно, тогда a fortiori Бог, который ex hypothesi в гораздо большей степени наш творец, чем наши родители, имеет настолько же большие права в этом отношении.

Поэтому когда по поводу моего аргумента относительно того, что боль может служить различным благим целям (обеспечивает возможность сочувствия и оказания помощи, возможность изучения причин боли), возражают, говоря, что тогда для людей было бы лучше причинять как можно больше боли друг другу и животным, – это не является сильным возражением. Мы не являемся первопричиной существования других людей и животных, и потому у нас нет в целом такого права. Бог имеет это право, а также в очень конкретных обстоятельствах и в очень ограниченной степени это право имеют люди, выполняющие родительские функции.

Я полагаю, что мы можем обобщить эти размышления следующим образом. Даритель имеет право забрать свой дар или дополнить свои дары чем-нибудь плохим для того, кому эти дары предназначены, и может это делать до тех пор, пока числится дарителем. Бог, дающий так много, имеет право взять что-то взамен, но, будучи всеблагим, Он не станет делать этого до тех пор, пока это не придется сделать в силу логической необходимости для того, чтобы осуществить благо либо тому, кому предназначался дар, либо кому-то еще.

Возможно, у кого-нибудь возникнет мысль, что у людей нужно предварительно спрашивать, хотят ли они получать дары на таких условиях, особенно, когда дар связан с чем-нибудь плохим (например, с болью). Разумеется, никто не имеет права причинять ущерб кому-либо ради его большего блага (или ради большего блага другого человека) без его согласия, например, мы убеждены в том, что врач, использующий для медицинских экспериментов людей в качестве безвольных подопытных кроликов, поступает плохо. Но важнейшее отличие [этой ситуации от ситуации с Богом] состоит в том, что врач может спросить у пациента, согласен ли он, чтобы его использовали таким образом, и пациент, будучи свободным агентом, обладающим некоторыми знаниями и силами, может сделать сознательный выбор. Выбор Бога не сводится к тому, чтобы решить, как Ему использовать уже существующих людей. Его выбор состоит в том, чтобы решить, какого рода людей Ему создать и в какого рода мир их поместить. В ситуации с Богом людей просто еще не существовало, и потому спросить их было невозможно. В предыдущей главе я утверждаю, что когда один человек А несет ответственность за другого человека В, то это благо. Не должен ли Бог спросить у В, хочет ли он этого? Но это невозможно, поскольку, если на А должна быть возложена ответственность за увеличение свободы, знаний и сил В, то не существует такого В, который обладал бы достаточными знаниями и свободой для того, чтобы сделать любой выбор до того, как Бог должен был выбрать дать или не дать А ответственность за него. Создатель должен сделать выбор независимо от своих созданий, и у него есть основания для того, чтобы создать их в высшей степени взаимозависимыми. Опять же, как мы видели, у Бога есть основания создать мир, в котором должно быть некоторое страдание для того, чтобы другие могли познавать мир через рациональное исследование. Но люди не могут выбирать, в какого рода мире им жить и каким способом они должны получать знание, поскольку до тех пор, пока у них нет [хоть какого-то] знания, они не могут выбрать ничего. Бог должен выбрать за них. И если Бог существует, то Он должен часто одаривать нас, предполагая, что, имея выбор, мы сами захотим, чтобы наши жизни послужили на пользу других.

Может показаться, что во многих случаях не выполняется мое положение о том, что Бог не может возложить на нас бремя зла, превышающее даруемое Им благо. Разве не кажется нам, что многие люди ведут такую жизнь, что лучше бы они вовсе не жили? Я убежден, что это тот случай, который на самом деле встречается гораздо реже, чем это кажется на первый взгляд. Я думаю так по двум причинам. Во-первых, потому что жизнь сама по себе есть великое благо, даже если в ней много страданий, а в какие-то периоды, возможно, зло превышает благо. Надеюсь, что читатель не сочтет меня бессердечным, когда я замечу, что если бы множество людей действительно считали бы, что им лучше не жить, то было бы гораздо больше самоубийств. На это можно возразить, что их удерживает от самоубийства чувство долга перед родителями, детьми, супругами и т. д., и потому они продолжают жить. Это правда, и часто они: действительно чувствуют эти обязательства. Но эта мысль дает мне вторую причину того, почему суждение о том, что для некоторых людей: было бы: лучше вовсе не жить, так часто бывает ошибочным. Говорящие так не принимают во внимание великое благо возможности быть полезным кому-то.

То, что помощь представляет собой огромное благо для того, кто ее осуществляет, всегда было трудно для понимания, но особенно трудно это стало сознавать светскому западному человеку XXI в. Но достаточно только вообразить, как ужасна была бы жизнь, если бы мы были бесполезны, если бы: мы не могли: помогать друг другу. И большинство из нас могут время от времени наблюдать это: например, когда мы пытаемся помочь заключенным, не улучшая условия их заключения, а позволяя им заботиться о неполноценных; или когда мы скорее жалеем, чем завидуем, «бедной богатой девочке», у которой есть всё, и которая не делает ничего для других. Один распространенный в современной Европе феномен особенно привлекает наше внимание – зло безработицы. Поскольку система социальной защиты населения в Западной Европе весьма развита, безработный, как правило, имеет достаточно денег, чтобы жить, не испытывая особых неудобств. Обычно безработные в Западной Европе живут гораздо лучше, чем большинство работающих в Африке, Азии или работавших в Британии XIX в. Зло западноевропейской безработицы состоит не столько в нищете, которую она несет вместе с собой, сколько в бесполезности самих безработных. Они часто говорят о том, что ощущают свою потерю ценности для общества, свою бесполезность, свое пребывание «на свалке». Безработные справедливо считают, что для них было бы благом участвовать в общей жизни, но они не могут это делать.

Это может быть не только свободно выбранное сознательное действие: безработица случается и против воли, что имеет благие последствия для других, поскольку создает благо для тех, кто им помогает. Если безработных заставить работать с какой-то полезной целью, то они (большинство из них) тем не менее будут считать это благом по сравнению с бесполезностью. Или, если бы они так не считали, полагаю, что большинство из нас, имеющих работу и никогда непосредственно не бывших в их положении, сочли бы это благом. Или рассмотрим в качестве примера призывника, убитого в закончившейся победой освободительной войне, в результате которой его страна победила пытавшегося ее захватить агрессора. Практически все люди, за исключением лишь тех, кто относится к нашему поколению на Западе, сочтет смерть ради освобождения своей страны великим благом для того, кто погиб, даже если он был призывником.

То, что имеет благие последствия, тоже может быть не только сознательным действием, но и чем-то, испытанным против воли (или принудительным сокращением хорошего опыта, что происходит в случае смерти), поскольку этот опыт тесно связан со своими последствиями, которые составляют благо тому, для кого они наступают (даже если меньшее благо, чем то, которое возникает в результате свободного намеренного действия, вызывает эти последствия, и благо часто перевешивается злом того опыта, о котором идет речь). Рассмотрим случай чьей-то травмы или гибели в аварии, который привел к изменениям, предотвратившим возникновение сходных ситуаций (например, кто-то погиб в железнодорожной катастрофе, что привело к введению новой системы железнодорожной сигнализации, предотвратившей подобные случаи). Родственники погибшего в такой ситуации часто говорят, что, по крайней мере, он погиб (или пострадал) не напрасно. Они считают, что было бы большим несчастьем, если бы его смерть была полностью бесполезной. Это благо для нас, если наш опыт не пропадает, а служит на благо другим, является средством получения другими такой пользы, которую они: не получили бы никаким другим способом, что отчасти компенсирует этот опыт. Это следует из догадки о том, что человеку (и животным) дана благословенная возможность своими страданиями создавать благо для других, предоставляя им возможность свободного выбора – вредить или помогать ему, и то, что его страдания дают другим знание и позволяют им почувствовать сострадание к нему, а также дают им возможность выбора проявить свое сочувствие к нему или нет. Так, для олененка, попавшего в заросли и гибнущего от лесного пожара, будет благом то, что его страдания дадут знание оленям и другим животным, которые научатся сами избегать огня и научат этому своих детенышей¹¹. Гораздо лучше, если возможность быть полезным выбрана добровольно, но всё равно это благо, даже если это не так.

Возможно, кто-то возразит, что, например, благо – это не просто умереть за свою страну, а сделать это сознательно, будучи убежденным в том, что это благо, то есть испытывая «блаженство» от того, что принес себя в жертву. Но это не так. Подобный опыт может быть благом только в том случае, если то, в чем этот человек убежден, правильно. Нет ничего хорошего в том, чтобы погибнуть в убеждении, что отдал жизнь за правое дело, а в действительности погибнуть из-за ерунды. Аналогично, радоваться тому, что вы сдали экзамены, будет хорошо (благом) только в том случае, если это действительно хорошо (независимо от того, убеждены вы в этом или нет). Убежденность в том, что нечто случившееся является благом, не делает благом то, что случилось: иметь такую убежденность будет благом, только если это случившееся является благом в любом случае. Итак, несмотря на то, что искренне верить, что будет благим делом погибнуть за свою страну, – это благо, всё же это будет благом только в том случае, если смерть за свою страну является благом в любом случае, независимо от того, верит некто в это или нет. Из всего этого, в частности, следует, что если кто-то удерживается от самоубийства только потому, что знает, что его смерть причинит ужасное горе тому, кто его любит, – то ему очень повезло. Быть любимым и самим фактом своего существования быть дорогим для кого-то – это огромное благо для вас. И если бы самоубийца не понимал этого, то, конечно, он ошибался бы.

Если Бог существует, то наибольшее благо всех рассмотренных выше случаев – это возможность быть полезным (being-of-use) Богу, и все человеческие страдания, которые служат на пользу другим людям, также будут полезны Богу, который устроил мир таким образом, что страдания одних полезны другим. Точно так же, как врач, помогая ребенку пользоваться травмированной ногой, помогает и самому ребенку, и его родителям, чья главная цель в жизни – счастье их ребенка, так и все люди, чьи страдания помогают другим, служат тем самым Богу и Его целям. А тот, кто служит всеблагому источнику всего сущего, подлинно счастлив.

Однако, даже принимая во внимание это великое благо возможности быть полезным, можно отметить, что есть люди, чья жизнь такова, что лучше бы им было вовсе не рождаться на свет. В отношении них у Бога есть обязательство обеспечить их достаточным (и в количественном, и в качественном отношениях) благом после смерти, так, чтобы их полная жизнь (и земная, и последующая) в результате была хорошей жизнью. Будучи всемогущим, Он может это сделать, и у нас нет оснований предполагать, что (если Бог существует) Он это не сделает. Нет ничего неправильного в том, что даритель жизни устраивает ее таким образом (в определенных границах), что ее ранние стадии будут плохими при условии, что в целой жизни перевес будет в сторону хорошего. Мы видим это на примере врачей и родителей, которые явно правы, позволяя эмбриону или новорожденному младенцу страдать, перенося хирургическое или медикаментозное вмешательство, для того, чтобы впоследствии: вся его жизнь была хорошей.

В этом плане то, что относится к людям, относится также и к животным. Бог должен каждому из них дать в конечном счете больше добра, устроить их жизнь таким образом, чтобы благо их жизни перевешивало зло. Но для них быть полезными другим – будь то люди, будь то другие животные, или сам Бог – это также великое благо, независимо от того, сознают они это или: нет. И я склоняюсь к мысли (хотя, возможно, ошибочной), что поскольку боль, которую чувствуют животные, меньше нашей, и, принимая во внимание доступную им возможность быть полезными: (что само по себе великое благо), Бог может обеспечить каждому животному благо в его жизни без необходимости балансировки добра и зла в жизни после смерти.

Однако, если зло, присутствующее в этом мире, носит такой характер, что для того, чтобы спасти гипотезу теизма от опровержения, я вынужден дополнить ее еще одной гипотезой – о том, что каждому, в чьей земной жизни был перевес в сторону зла (настолько, что лучше ему было бы не рождаться), Бог дает период хорошей жизни после смерти, – то я тем самым усложняю теизм и тем самым снижаю его вероятность, точно так же, как если бы я присоединил к нему гипотезу о падших ангелах. Я скоро вернусь к этому моменту.

Тем не менее, приняв важное допущение компенсации в жизни после смерти для тех, чья земная жизнь была слишком плохой, я утверждаю, что Бог имеет право позволять людям (и животным) страдать в течение некоторого ограниченного периода и с некоторой ограниченной интенсивностью. Однако, ввиду того, что Он является неизмеримо большим благодетелем, чем люди, выступающие в этой роли, то и Его права неизмеримо больше человеческих. К тому же, разумеется, существуют пределы: пределы времени (грубо говоря, восемьдесят лет) и пределы интенсивности (страдание, превышающее определенный порог, ведет к смерти). Опять же, я надеюсь, что читатель не сочтет меня жестокосердым за эти замечания. Я не стал бы их излагать страдающему человеку в момент, когда он нуждается в поддержке, а не в теодицее; но, тем не менее, эти замечания справедливы, и их должен учитывать каждый, кто хочет исследовать этот предмет с надлежащей логической строгостью. Однако важнейшей проблемой остается вопрос о том, не являются ли эти реальные пределы слишком широкими.

Количество зла

Можно настаивать на том, что в мире слишком много зла, несмотря на благие цели, которым оно актуально или потенциально служит. Четвертым (из выделенных мною) условием¹², при котором всеблагой Бог может осуществить или позволить осуществиться некоему злу, состоит в том, что благо, возможно, перевесит любое зло, необходимое для его достижения. И даже несмотря на это, следует отметить, что всё равно существуют пределы, в которых Бог имеет право причинять зло. Итак, существует ли в этом мире для всеблагого Бога слишком большое зло, чтобы его причинять? Оппонент [этой точке зрения] может согласиться с тем, что необходимо существенное количество различных видов зла для того, чтобы обеспечить возможность превышающего блага и в частности, возможность людям выбирать свою судьбу, но он может возразить, что в мире существует слишком большое зло и что меньшее зло произвело бы точно такой же полезный эффект. Эту мысль можно выразить, сказав, что Бог мог бы дать человеку достаточную возможность выбора, позволив ему причинять некоторую небольшую боль другим людям, и мог бы удерживать людей от вредоносных действий, сделав эти действия ужасно трудными для выполнения. В нашем мире это возражение выглядит весьма серьезным. Существует слишком много зла, которое люди могут причинять своим близким, а также слишком много естественного зла для того, чтобы служить благу возможности сострадания и стойкого перенесения несчастий, а также рационального исследования. Страдания детей и животных часто вполне справедливо приводят нас в ужас. Я полагаю, что это и есть сердцевина проблемы зла. Не сам факт наличия зла и не конкретные виды зла представляют реальную угрозу для теизма, а количество зла, равно как и число страдающих людей (и животных), а также мера их страдания. Если Бог существует, скажет оппонент, то, в сущности, Он дает людям слишком большую возможность выбора. Он причиняет слишком большое страдание слишком многим людям (и животным) ради их возможности свободного выбора, а также возможности существенно изменять самих себя, друг друга и мир на основе знания, полученного с помощью рационального исследования мира. Ни один Бог не должен позволить произойти Хиросиме, холокосту, землетрясению в Лиссабоне или Черной смерти¹³ – скажет наш оппонент. К возражению, что если Бог существует, то для Него это слишком, я чувствую большую исходную симпатию. Хотя, кажется, это возражение направлено против утверждения существования Бога.

Однако я продолжаю размышлять и понимаю, что каждое устраняемое плохое состояние или: устраняемое потенциальное плохое состояние устраняет одно реальное (actual) благо. Каждая маленькая прибавка к числу реальных или возможных плохих состояний делает маленькую прибавку к числу реальных или возможных хороших состояний. Предположим, что в результате взрыва атомной бомбы над Хиросимой погибло на одного человека меньше. Тогда уменьшилась бы возможность для: проявления мужества и сострадания, чуть-чуть уменьшилась бы информация о воздействии атомной радиации на человека, меньше людей (близких погибшего) испытало бы сильное желание участвовать в борьбе за ядерное разоружение и против империалистической экспансии. И так далее. Разумеется, устранение одного плохого состояния (или возможности одного плохого состояния) не устранит большого блага: не больше, чем устранение песчинки повлияет на то, что перед вами по-прежнему куча песка. Но устранение одной песчинки внесет крошечное изменение, и то же самое относится к устранению одного плохого состояния.

Так что же, – спросит наш оппонент, – на самом деле произойдет, когда Бог очень существенно сократит количество страдающих и интенсивность страдания, порождаемого природными процессами, а также тем ущербом, который люди причиняют друг другу? А означает это следующее. Да, останутся болезни, но от них никто не останется инвалидом и не умрет; катастрофы будут выводить людей из строя на год или два, но не на всю жизнь; мы будем причинять друг другу боль или отказывать в помощи, получая при этом какое-то знание, но при этом мы не будем разрушать ни собственную личность, ни личность другого человека. Наше влияние будет ограничено теми, с кем мы находимся в непосредственном контакте, не будет возможности влиять (ни в хорошем, ни в плохом отношении) на будущие поколения. Большинство наших знаний о том, как вызвать то или иное воздействие (хорошее или плохое), будут врожденными. Такой мир будет игрушечным миром: миром, в котором вещи что-то значат, но не слишком, в котором мы можем выбирать, но этот выбор лишь чуть-чуть что-то изменит в мире, а реальный выбор останется за Богом. Тогда оппонент спросит: разве Бог не должен быть щедрым и доверить нам созданный Им мир, наделив нас возможностью проявить свои лучшие качества в героических ситуациях?

Я уже высказывал предположение, что Бог не должен иметь право сделать чью-то земную жизнь плохой, не обеспечив для него периода хорошей жизни после смерти, компенсирующей этот плохой период. Дополнить теизм этой: гипотезой: – значит усложнить теизм. Я также склонен считать, что если Бог создал людей и животных страдающими (хотя и для благих целей) в той мере, которую Он определил, то Он в силу Своей всеблагости должен был бы: разделить с нами страдания (Он бы считал это лучшим действием). Мы полагаем, что добрые родители, которые из-за болезни вынуждены посадить ребенка на строгую диету, часто сами будут придерживаются той же самой диеты, хотя они и не больны; или когда они посылают своих детей играть с проблемными соседскими детьми, с которыми никто не хочет дружить, они проявляют особенное дружелюбие по отношению к соседским родителям (даже если эти родители и не страдают от отсутствия дружелюбия). Добрые король и королева разделяют тяготы своего народа и вместе со своими подданными несут бремя: ради благих целей (например, ради: победы в освободительной войне), даже если страдания короля и королевы не способствуют достижению этих целей. Если Бог заставляет нас страдать так, как мы страдаем, то Он должен воплотиться и разделить с нами: эти страдания. Но добавить к теизму гипотезу Боговоплощения – значит еще больше усложнить теизм. Однако хотя то, что Он допускает существование различных видов зла, вполне совместимо с Его всеблагостью, и это объясняется теми благами, которые благодаря злу становятся возможными, мое внимание (и внимание большинства теологов, исследующих проблему зла) приковано к количеству зла (числу конкретных индивидов, которые должны страдать). Я утверждаю, что Бог, допускающий зло, будет оправдан только в том случае, если Он гарантирует компенсацию страданий в жизни после смерти (там, где это необходимо), а также, возможно, воплотившись, разделит страдания людей: и животных. Хотя я не настолько самонадеян, чтобы утверждать, что существуют такие люди, которым лучше было бы не жить, тем не менее, позвольте мне разрешить моему оппоненту высказать это утверждение. В таком случае теизм нуждается в одной, а может быть, и двух дополнительных, усложняющих его, гипотезах. Приняв их, и тем самым дополнительное зло, которое делает возможным дополнительное благо, степень зла уже не становится непонятной, поскольку Бог может много с нас спрашивать для того, чтобы много нам дать.

Таким образом, добавив обе эти дополнительные гипотезы и сознавая чрезвычайную краткость человеческой и животной: жизни (и в меньшей степени – пределы интенсивности боли и страданий, совместимых с жизнью), мой окончательный вердикт таков: Бог не будет менее благим, если Он создаст или позволит произойти тому количеству страданий, которое существует в нашем мире, ради возникшего в итоге превышающего блага. Тем не менее необходимость в дополнительных гипотезах делает теистическую теорию более сложной, чем теизм как таковой (чистый теизм), и тем самым уменьшает вероятность чистого теизма. Выразим это по-другому. В случае чистого теизма (bare theism) менее вероятно, что мы обнаружим зло настолько высокой степени:, как это нам показывают одни только фоновые данные, потому что теизм совместим с этими данными только в том случае, если мы присоединим к нему дополнительную гипотезу или гипотезы. Следовательно, наличие зла обеспечивает достаточное 3-индуктивное доказательство против существования Бога. Но оно не является слишком сильным, поскольку обеспечение жизни после смерти для многих людей (не только для тех, кто нуждается в компенсации) и воплощение для того, чтобы разделить их страдания, – это такие действия, которые благой Бог может совершить в любом случае, поскольку это благие действия (возможно, это благие действия иного рода, отличные от тех действий Бога, которые мы уже обсуждали, а может быть это даже лучшие действия), независимо от того, нужны ли они для оправдания Бога, позволяющего существовать такому количеству зла (см. с. 308–309 о благости действия первого вида и с. 379–382 о дополнительных основаниях Боговоплощения). Итак, если е – это существование известного нам морального и естественного зла, h – это гипотеза теизма, а к – это данные, рассмотренные в предыдущих главах, то P(he&k) < P(hk), но первая вероятность меньше второй не намного.

Далее следует заметить, что хотя наличие зла может обеспечить достаточное 3-индуктивное доказательство против существования Бога (то есть против чистого теизма), оно не дает достаточного 3-индуктивного доказательства против христианского теизма (теизм плюс главное христианское учение, встроенное в вероисповедание), поскольку жизнь после смерти¹⁴ и Боговоплощение – это уже часть более детализированной гипотезы христианского теизма, которая, в силу ее более детализированного характера (ее большего охвата), всегда будет менее вероятна, чем чистый теизм. Поэтому любые дополнительные данные в пользу этих двух детальных христианских учений¹⁵ будут дальше уменьшать силу этого 3-индуктивного доказательства (и если: бы потребовалась единственная дополнительная гипотеза – жизнь после смерти – тогда, поскольку это часть многих более специфических форм теизма (например, ислама), наличие зла не обеспечивало бы достаточное 3-индуктивное доказательство против этих форм теизма).

Я утверждаю, что аргументы оппонентов, полагающих, что наличие зла обеспечивает более сильное доказательство против существования Бога, чем я мог бы допустить, связаны с недостаточной оценкой глубинных потребностей людей и других разумных существ, а также недостаточной оценкой силы логических ограничений типов возможных миров, которые Бог может создать. Читатель будет согласен с моим вердиктом в той мере, в которой он считает, что гораздо важнее то, что агент делает (выбор, который он осуществляет; изменения, которые он привносит в мир; воздействие его жизни на других людей), чем то, что случается с ним (чувства и разочарования, которые он испытывает).