Текст книги "Secretum"

Как я узнал из поучительного чтения сообщений аббата Мелани, кардинал Дельфино, который был дружен с Атто, на последнем конклаве девять лет назад был близок к тому, чтобы его избрали Папой. «Ревностные», не желавшие допустить того, чтобы иностранные королевские дома взяли в свои руки выборы Папы, использовали против Дельфино самые грязные средства. Атто своими намеками напомнил о том, что в свое время Коллоредо написал письмо исповеднику «короля-солнце», патеру Ля Шезу (который вообще не был знаком с кардиналом), советуя поддержать кандидатуру кардинала Барбарино, также одного из «ревностных».

Негрони, кроме того, распространил слух, будто Дельфино в молодости даже убил какого-то человека кочергой: тот и в самом деле сделал это, однако защищаясь от грабителя, ворвавшегося к нему в дом и угрожавшего ножом.

В конце концов злобные измышления одержали верх, и вместо Дельфино Папой был избран кардинал Пиньятелли, тот самый Папа, чья смерть была уже близка.

– Истинно в любом случае то, что наш нынешний Папа, Иннокентий XII, является святым и мудрым Папой, – подчеркнул кардинал Негрони, давая сигнал тем, кто знал подоплеку этого дела, что травля Дельфино, в общем-то, была не таким уж вредным делом. Атто промолчал.

– Это, между прочим, доказывает и его булла «Romanum decet Pontificem», – напомнил Негрони об указе Иннокентия XII, которым вскоре после своего избрания понтификом он запретил родственникам Папы обогащаться за счет Церкви. – Я не знаю, кому еще достало бы мужества решиться на такую меру.

Это был еще один намек на Дельфино: дабы воспрепятствовать его избранию, «ревностные» распространили слух о том что у Дельфино куча племянников и он сделает их всех богатыми за счет ватиканской казны.

За свадебным столом воцарилось молчание. Слышалась лишь шумная работа челюстей, неторопливо перемалывающих английский паштет из зажаренных на решетке морских султанок, приготовленных в соусе из олив, веточек фенхеля и каперсов, с тарталетками, сливовым шербетом, кружочками лимона и палочками с дражированным миндалем и корицей. Интриги внутри курии определенно одержали верх над свадебным праздником.

Напряжение, вызванное этой словесной перепалкой, хотя и ведущейся в утонченной форме, передалось и нам, носителям факелов: что касается меня, то я вспотел еще сильнее. Никто не решался прервать ядовитую дуэль между Атто и Негрони.

– О, то, что выговорите, несправедливо по отношению к предыдущему Папе, – ответил Атто с легкой улыбкой. – Если бы князь Одескальки находился сегодня вечером среди нас, не знаю, как бы он прокомментировал ваши слова. – Он – племянник Папы Иннокентия XI, который правил до этого Папы, но никогда не избирался кардиналом, потому что его дядя не хотел слышать упреков в том, что он покровительствует своим родственникам.

– Ну и что? – спросил Негрони.

– Как бы это вам сказать, ваше преосвященство… Разное говорят. Все это, разумеется, злые языки. Как поговаривают, князь Одескальки дает императору, который легко проигрывает огромные суммы, деньги взаймы и предложил полякам восемь миллионов гульденов, чтобы его избрали королем, словно этот титул можно продавать. И еще утверждают, будто бы он заплатил двадцать четыре тысячи, чтобы перехватить ленные владения Орсини… Он, племянник Папы, боровшегося с непотизмом…[42]42
  Непотизм (от лат. nepos – внук, племянник) – раздача Римскими Папами доходных должностей, званий, поместий и др. своим родственникам; служебное покровительство по признаку родства, кумовства.


[Закрыть]

– Я говорю еще раз: ну и что?

– Ну, это доказывает – по крайней мере, так воспринимается общественностью, – что именно тогда, когда был устранен непотизм, настали действительно золотые времена для племянников пап.

Неодобрительный ропот стал громче: Атто посмел говорить плохо о князе Одескальки, который из-за плохого самочувствия остался дома (поговаривали, что он ипохондрик). Разумеется, ему обязательно передадут эти слова, а также то, что Атто ведет себя неуважительно по отношению к пока еще живому Папе, который запретил непотизм официально. Это было действительно неудобно, поскольку каждый надеялся однажды нажиться на несправедливости этого мира, но все быстро изобразили полное согласие.

– Я не намерен оскорбить его светлость, Боже меня упаси, – продолжал Атто, – я просто так болтаю, чтобы развлечь высокие умы, среди которых я сегодня вечером так незаслуженно оказался. Итак, кардинал Альдобрандини, племянник Климента VIII, или кардинал Франческо Барберини, племянник Урбана VIII – и я могу привести еще много других примеров, – не раздумывая ни минуты отказались от всех удобств и радостей Рима, чтобы защищать интересы Церкви, даже если нужно было сражаться в далеких странах вместе с войсками. Поэтому я спрашиваю себя: можем ли мы действительно также…

– Ну хватит, аббат Мелани, это уже слишком!

Сказал это кардинал Албани. Сидевшие за столом удивились не только решительному тону, с каким он прервал Атто. Как я узнал из занимательных заметок аббата, именно Албани собственноручно составлял только что упомянутую Негрони буллу против непотизма и вместе с хозяином дома кардиналом Спадой был одним из кардиналов, кто поддерживал контакты между Святым престолом и Францией. Кроме того, он числился среди самых влиятельных членов кардинальской коллегии. Албани был среди лучших студентов иезуитов в Римской коллегии. Преподававший там знаменитый эллинист Пьетро Пуссин рано распознал в нем способности к латыни и греческому языку. Еще безусым студентом он поражал всех своей зрелостью, обратив на себя внимание переводом на латынь толкования святого Софрония, патриарха Иерусалима. Кроме того, он обнаружил в одном монастыре рукопись второй части византийско-греческой «Четьи Минеи» Базилиуса Порфирогенитуса, которая давно считалась пропавшей. Сразу же после этого Албани перевел «Хвалу» диакона Прокопия об евангелисте Марке, которая была включена отцами-болландистами в Acta Sanctorum. Короче говоря, Албани уже в юные годы проявил острый ум и большую ученость – предвестники его будущих блестящих успехов.

После защиты докторской диссертации по юриспруденции он сделал молниеносную карьеру, став сначала губернатором Риети и Витербо, а потом, при двух последних Папах, секретарем Бревена – принципиальная должность, которую приберегали только для самых умных голов. Одной из порученных ему задач было поддержание отношений с Францией, из-за чего его очень скоро стали упрекать в симпатиях к этой стране. Возможно, и не без причины: в 1699 году, то есть всего лишь год назад, многие требовали от Папы издать буллу, проклинающую французского аббата Фенелона, подозреваемого в ереси. Албани ответил на требование, выпустив папскую грамоту «Cum Alias», в которой хотя и были преданы проклятию тридцать две фразы из книги Фенелона, но нигде не упоминался термин «ересь». Более того, он поспешил написать письмо Фенелону, чтобы проинструктировать его о формах подобающего смирения, которое последовало так быстро, что даже получило письменное одобрение Папы.

Кардинал Албани был слишком молод, чтобы быть избранным Папой (ко времени событий, о которых я рассказываю, ему исполнился пятьдесят один год), тем не менее он являлся одним из самых доверенных советников трех последних Пап, посредником в делах с Францией и фактическим инициатором важнейших теологических и политических начинаний. Была лишь одна-единственная деталь: Албани был кардиналом, но не был священником. Дело в том, что он не прошел высшего рукоположения, однако этот недостаток не являлся редкостью среди кардиналов, и часто они помогали ему перед конклавом, чтобы не упустить возможности (никогда не знаешь, что будет!) быть избранным на папский престол. Таким образом, Атто вызвал неудовольствие очень важного человека, который к тому же поддерживал самые тесные связи с кардиналом Спадой.

– Ваше преосвященство, я преклоняюсь перед всем, что вы говорите, – ответил Мелани с соблюдением всех форм вежливости.

– Ради бога, – проговорил Албани с сердитой гримасой, – только не кланяйтесь. Однако я спрашиваю: вы, собственно, знаете, о чем говорите?

– Ваше преосвященство, я уже ничего не говорю.

– Вы упомянули фамилии и факты. Я спрашиваю вас: вы не подумали, что являетесь гостем кардинала – государственного секретаря?

– Я действительно чувствую себя весьма польщенным.

– Хорошо. А вы думали когда-нибудь о том, что у понтификов до Иннокентия XI вместо государственного секретаря были кардиналы-непоты, которые занимали эту должность лишь потому, что являлись родственниками пап?

– Честно говоря, это происходило и позже, по крайней мере при Александре VIII.

– Да-а, согласен, – Албани поздно понял свою ошибку и, скрипя зубами, исправился: – Я просто хотел сказать, что блаженной памяти Папа Иннокентий XI, оказавший мне, тогда еще совсем молодому человеку, честь, назначив референдарием обеих сигнатур, начал эту справедливую реформу, благодаря которой мы сегодня можем сказать, что при нынешнем Папе не только нет больше кардиналов-непотов, но и таких непотов, которые стали кардиналами.

Мориджиа, Дураццо, Негрони и другие засмеялись, чтобы поддержать Албани и загнать Атто в угол. Действительно, Иннокентий XII, нынешний Папа, никого из своих племянников не назначил кардиналом.

– Это, наверное, судьба или предопределение, – упрямо произнес Атто и засунул себе в рот кусочек кислого, посыпанного сахаром фруктового пирога.

На какое-то время воцарилась тишина. Затем у Албани вырвалось:

– Вы знаете, чего я не переношу, аббат Мелани? Того, что люди вроде вас, с вашей приверженностью к французам, портят сегодня всем присутствующим здесь кардиналам, князьям и дворянам настроение и радость от застолья. Обвинять святую церковь в том, что она ничего не видит и не слышит, так же абсурдно, как утверждать, будто король Франции все видит и все может!

«И этого Албани считают сторонником Франции», – удрученно сказал я себе, ибо то, каким образом кардинал заткнул рот Атто, основательно опровергало это подозрение.

Атто слушал совершенно спокойно и терпеливо разделывал вилкой фруктовый пирог, не теряя самообладания. Я же, наоборот, изо всех сил старался не закатывать глаза и сохранять неподвижное положение, как и полагается держателю факела. Шеф-повар был ошеломлен: он не мог и подумать, чтобы их преосвященства затеяли ссору, вместо того чтобы, при виде всех этих лакомств, которые он выставил на столы, душой и телом предаваться чревоугодию. Дон Паскатио, прятавшийся за одной из колонн, на которых держались полотнища навеса, пришел просто в отчаяние. Впервые в жизни ему выпала такая честь – собрать за столом столько кардиналов, и вот теперь эта радость была омрачена неожиданной выходкой Албани: такая вспышка ярости была столь необычна для носителя пурпурной мантии, что возникала опасность, как бы он не опрокинул свой стул, проклял виллу вместе с ее гостями и покинул праздник.

– Спокойствие, ваше преосвященство… – попытался утихомирить его граф Видсачи.

– Действительно, эти французы… – услышал я ворчание князя Боргезе.

– Ода, они и вправду уже привыкли назначать Пап, сидя в Париже, – поддержал его барон Скарлатти.

Выступление Атто было весьма смелым. Употребив слово «предопределение», он намекнул на опубликованную четыре года назад книгу «Nodus praedestinationis», автором которой был покойный кардинал Сфондрати, автором же предисловия – Албани. Однако Албани, хотя и был чрезвычайно сведущ во многих вопросах, тем не менее не заметил, что эта книга, рассматривая некоторые довольно щекотливые теологические вопросы, отходит часто от ортодоксального трактования. Августинские и янсенистские круги потребовали немедленного осуждения этой книги святой инквизицией.

Дело удалось замять, но эта история поставила как Иннокентия XII, так и Албани в весьма неловкое положение. Это было одно, но весьма заметное пятно на его, в общем-то, безупречной репутации.

Злые шутки Атто, его странное поведение в этот вечер весьма удивили меня, ведь накануне за ужином он почти все время молчал. Почему же сейчас аббат поддался искушению не только сболтнуть лишнее, но и говорить колкости присутствующим? Как он мог позволить себе таким наглым образом провоцировать друга и близкого соратника хозяина дома? И разве Атто до этого не провозгласил неприлично откровенно свою профранцузскую позицию?

«Все знают, что он агент на службе у христианнейшего короля Франции, но демонстративно показывать свою принадлежность к этому лагерю, – сказал я себе, – крайне неосторожно. Если он будет продолжать в том же духе, то никто не рискнет больше появляться в его обществе, ибо это будет опасным сигналом приверженности этого человека королю Франции».

Албани наконец успокоился. Атто же, недовольный произведенным эффектом, снова взял слово:

– У вашего преосвященства слишком острый ум, чтобы не простить мне ошибку, если она случится, и слишком высокое благородство, чтобы не быть снисходительным, если я кратко напомню вам, что у Папы Александра VIII было два племянника, которые являлись государственными секретарями: кардинал Рубини – он был таковым по форме, и кардинал Оттобони – тот был им по существу. И тем не менее Папа сказал знаменитые слова: «Внимание, пробило двадцать три часа!» Сие должно было означать, что так не может больше продолжаться. А он был предшественником нашего нынешнего Папы! Итак, вы видите, что…

– Должен сказать вам, аббат Мелани, что вы, очевидно, намерены всерьез разозлить их светлостей, – перебил его дон Джованни Баттиста Памфили, семья которого не раз пользовалась непотизмом, а сам он благодаря веселому и милому характеру мог легко придать разговору другой тон и другой оборот.

– Да. Поистине мы живем в святом году и нужно сознаваться в грехах: правильно, но в своих, а не в чужих!

Смех соседей по столу заставил расслабиться некоторых «ревностных кардиналов», сидевших с натянутыми лицами, и смягчил неприличные провокации Атто.

– Князь Монако, новый посол христианнейшего короля Франции, пару дней назад совершил очень достойный въезд на Квиринал, чтобы приветствовать святого отца, прибыл в роскошном экипаже, сопровождаемый бесчисленными прелатами и дворянами, – включился в разговор монсиньор д'Асте, сделав попытку поддержать отвлекающий маневр Памфили.

Под столом, однако, кто-то, видимо толкнув его ногой, дал добрый совет ни при каких обстоятельствах не упоминать слова «Франция», поскольку лицо д'Асте скривилось от боли и он моментально замолчал, не ожидая ответа от соседей по столу.

– Монсиньор Тряпочка никогда не поймет слов «что» и «когда», – прошептал князь Боргезе барону Скарлатти.

Взволнованный сверх всякой меры, обливающийся потом шеф-повар дал приказ немедленно принести больше вина, чтобы внести какое-то оживление и отвлечь застолье.

– Во вторник высокочтимый приор доминиканцев с целой процессией нанес визит новому генералу ордена францисканцев, – начал Дураццо.

– Да, я слышал об этом, – заметил Негрони, – он прошел весь путь по лестнице до Ара Коэли, неся крест на спине. Не хотелось бы мне знать, какое это было мучение! А поскольку мы как раз говорили о новостях, то я знаю, что тайный казначей его светлости сейчас в отъезде, он везет досточтимому Нуале кардинальскую шапочку в…

– Да, это так, а тем временем ищут того, кто должен ее передать новым кардиналам, Ламбергу и Борджиа, – заявил Дураццо, которому едва удалось помешать Негрони произнести слово «Париж», где новоназначенный кардинал Нуале ожидал шапочку.

Свадебный банкет подходил к концу, и все повернулись к столу молодоженов, потому что кардинал Фабрицио Спада поднялся с бокалом в руке, приветствуя неожиданное появление княгини Форано, которую доставили в портшезе, и это положило конец неприятным дебатам.

Хотя новоиспеченная мать и ослабела после родов, она не хотела упустить возможности обнять невесту, которая была ее хорошей подругой, как сообщила мне Клоридия. Княгиня осталась сидеть в портшезе, малыша с ней не было. Разумеется, она уже отдала его кормилице, и отец малыша должен был сейчас принести его. Кардинал Фабрицио приветствовал княгиню речью:

– Ошибался Аристотель, говоря, что женщина слаба, – бодрым тоном произнес он. – Самки хищных зверей – леопардов, медведей, львов и им подобных – сильнее и выносливее самцов, и такова женская природа, хочу я добавить, но, с другой стороны, женщины полны неги и обворожительны, и каждого из этих качеств достаточно, чтобы свести с ума Геркулеса или Атланта.

Все засмеялись при этом остроумном и довольно пикантном наблюдении государственного секретаря.

– И я не согласен с Аристотелем, – продолжал Спада, – когда он называет женщину «чудовищем» и «случайным животным». Здесь великий муж ошибся, возможно, потому, что его собственная жена выводила его из себя.

Новый взрыв смеха окончательно раскрепостил души. Напряженность, которую незадолго до того вызвал аббат Мелани, теперь полностью исчезла.

– Однако, – перешел на вкрадчивый тон хозяин дома, – такую женщину, как присутствующая здесь княгиня, несомненно, можно назвать сильной и отнюдь не слабой. Она достойна стать рядом с такими женщинами, как Ластения из Мантинеи и Аксиотея Филиалия, которые были ученицами Платона. И если истории о Пантасилии и Камилле считаются легендами, то примеры Зенобии и Фульвии, жены Антония, о которых рассказывается в «Деяниях Августа», абсолютно правдивы и исторически доказаны. И совершенно неоспорима история о добродетельных амазонках, которые, тем не менее, рожали сыновей. А кто не знает о славе легендарных женщин-сивилл, тот не знает ничего. Я вполне могу поставить этих женщин в один ряд с нашей роженицей, потому что все они, после Святой Богородицы, могут служить примером добродетели и мудрости для нашей присутствующей здесь невесты.

И наконец раздались аплодисменты и прозвучал тост с добрыми пожеланиями для Марии Пульхерии Роччи: как еще только невесте, ей придавалось меньшее значение, чем роженице, и, кроме того, зеленое, как водоросли, рыбье лицо бедняжки, разумеется, не слишком располагало к подобным эпиталамам.

– А жена Перикла Аспазия? – продолжал свою речь кардинал. – Или весьма образованная Арета, о которой вспоминает Боккаччо? Разве она не была матерью и философом одновременно? Она так хорошо умела растить своих чад, что даже написала весьма полезную книгу о воспитании детей и вторую, для самих детей, о тщеславии молодежи. И она же преподавала натурфилософию, ее учениками были сто философов, кроме того, она автор очень ценных трудов: книг об Афинских войнах, о власти тиранов, о республике Сократа, трактата о пчелах и еще одного – о предусмотрительности муравьев.

Между тем было подано пятое блюдо, состоявшее из одних фруктов. Хотя я уже поел, но трюфели, поданные на поджаренных ломтиках хлеба с половинками лимонов, не оставили меня равнодушным, как и выставленные напоказ блюда из равиоли, приготовленные с топленым маслом, артишоками, пармезанским сыром, трюфелями, лимонным соком и корицей. К таким величайшим яствам не остались равнодушными и другие носители факелов, однако, подобно Танталу, они вынуждены были терпеть муки, слушая чавканье высоких господ. Затем наступила очередь олив из Асколи во фритюре, свежих головок буйволового сыра и испанских олив.

– Разве сейчас не очередь фруктов? – тихо спросил барон Скарлатти князя Боргезе.

– Фрукты тоже есть, – ответил тот, – это трюфели на ломтиках хлеба и цукаты из лимонов, а также оливы во фритюре с цветками лимона, которыми гарнированы свежие оливы.

– Ага, я понял, – сухо ответил Скарлатти, на самом деле мало расположенный рассматривать подземные трюфели в качестве фруктов.

Для взбодрения желудков все же подали блюда с очищенными фисташками и фисташками в скорлупе, торты с фисташками, пироги с сиенскими персиками, засахаренные головки салата и, кроме того, в честь кардинала Дураццо, имевшего генуэзские корни, блюда с засахаренными грушами из Генуи, сливами из Генуи, райскими яблоками из Генуи и цукатами из Генуи.

В этот момент появился запеленатый младенец княгини Форано на руках у отца.

– Minor mundus! – приветствовал его кардинал Спада таким именем «миниатюрный мир», которым в античности называли людей, имевших совершенный облик. Затем Спада благословил малыша и высказал свое пожелание:

– Да будешь ты примером для нашей дорогой молодой пары, – сказал он в заключение.

И снова был тост, затем слово брали многочисленные члены семей молодоженов, чтобы по очереди восхвалять, поздравлять и предупреждать жениха и невесту, а также давать им добрые советы, как это принято на банкетах подобного рода.

* * *

Покров ночи уже два часа назад милосердно опустился на нас, когда появился Сфасчиамонти с тремя оседланными лошадьми. Гости давно устремились к своим постелям, вкусив всевозможных яств.

Мы с Атто ждали, как было договорено, в укромном месте недалеко от виллы Спада. Бюва, который на свадьбе выпил не один лишний стакан, тоже упал в объятия Морфея и уже храпел у себя в комнатке.

– Куда мы направляемся? – спросил я, когда сбир помог забраться в седло сначала мне, а потом Атто.

– В место, расположенное недалеко от Пантеона, – ответил он.

Как Сфасчиамонти уже объяснил нам сегодня утром, ему доставили информацию, с помощью которой он мог подобраться к двум черретанам. Мелкая рыбешка, но пара настоящих имен чего-то стоили. Конечно, это были клички – Рыжий и Тухлый. Однако именно под этими цветистыми кличками два наших объекта были известны в уголовном мире Рима.

Мы быстро преодолели дорогу к Тибру и рысью, в полном молчании, направились к центру города. Как и накануне, мы пересекли реку возле острова Сан-Бартоломео.

Недалеко от Пьяцца дела Ротонда мы слезли с коней. Нас ожидал человек маленького роста, который держал лошадей под уздцы, пока мы слезали на землю. Это был друг Сфасчиамонти, он должен был присмотреть пока за лошадьми.

Мы подошли к темному углу на площади перед Пантеоном, где стояло несколько повозок, связанных между собой железной цепью и закрытых на замок. Скорее всего, они принадлежали мелким рыночным торговцам.

Это был глухой угол, где стояла кромешная тьма, воняло крысами и плесенью. Мы с Атто озабоченно переглянулись: площадь как нельзя лучше подходила для того, чтобы стать жертвой нападения. Однако Сфасчиамонти огорошил нас, сразу же приступив к делу. Он протянул мне лампу, которую мы взяли с собой и которая едва освещала место событий. Сначала он заглянул под повозки и разочарованно покачал головой. Затем остановился перед одной из них и взялся за нее руками. Отведя ногу назад, словно для разбега, Сфасчиамонти сильно пнул в темное пространство под повозкой. Послышался испуганный крик.

– Ага, вот он и попался, – заметил сбир с рассеянной небрежностью, как если бы он нашел перо в ящике стола.

– Именем губернатора Рима, монсиньора Рануцио Паллави чини, выходи, презренный пес! – приказал он.

Поскольку не последовало никаких движений, он протянул вперед свою огромную руку и что-то сильно потянул. Раздались хриплые протестующие крики, которые стихли, когда Сфасчиамонти без особых церемоний извлек из-под телеги какого-то человека. Это был худой, одетый в лохмотья старик с длинной желтой бородой и редкими, словно пучок шпината, соломенными волосами. Других подробностей я не разглядел в темноте, которая, однако, не могла скрыть одну деталь: бедный старик распространял невероятное зловоние.

– Я ничего не сделал, совсем ничего! – протестовал он, стараясь не выпустить из рук старое одеяло, которое он тащил за собой и на котором, наверное, спал до нашего прихода.

– Ну и вонь, – заметил Сфасчиамонти, ставя трясущегося от страха несчастного старика на ноги, словно соломенное чучело.

Сбир схватил бродягу за правую руку, несколько раз провел по ладони кончиками пальцев, будто ощупывал кожу. После такого своеобразного обследования он произнес:

– В порядке, ты чист.

Затем уже не так грубо, не дав сказать ни слова, он посадил старика на повозку, по-прежнему крепко удерживая за руку.

– Ты видишь этих господ? – спросил он, указывая на нас. Это люди, которым некогда терять время. Иногда здесь ночуют два черретана. Здесь, поблизости. Я уверен, ты кое-что знаешь о них.

Старик молчал.

– Господа хотели бы поговорить с кем-нибудь из черретанов. Старик опустил глаза и молчал.

– Я – стражник. Если захочу, сломаю тебе руку, посажу в камеру и выброшу ключ, – пригрозил Сфасчиамонти.

Старик все еще молчал. Затем поскреб в голове, будто принимая решение.

– Рыжий и Тухлый? – наконец выдавил он.

– А кто же еще?

– Они приходят сюда лишь изредка, когда нужно сделать какие-то дела, но я не имею понятия, чем они занимаются! Я ничего об этом не знаю.

– Ты должен только сказать мне, где они сегодня ночью, – настаивал Сфасчиамонти, усиливая давление на его руку.

– Я не знаю. Они каждый раз в новом месте.

– Я поломаю тебе руку.

– Попробуйте поискать у Термин.

* * *

Наконец Сфасчиамонти отпустил руку несчастного, который торопливо снова засунул отвратительное одеяло под повозку и пополз на свое жалкое ложе.

Пока мы шли к нашей следующей цели, сбир раскрыл нам некоторые подробности.

– Там, где мы только что были, летом спит всякий сброд. Если у людей мозолистые руки, то это торговцы: человек работал, а потом впал в нищету. Если у них нет мозолей, то это черретаны: люди, которые никогда не зарабатывали себе на хлеб трудом.

– Значит, поэтому вы ощупывали руку у старика, – сделал вывод я.

– Конечно. Черретаны хотят жить, не работая, воровством и обманом. Сейчас пойдем к Терминам и посмотрим, повезет ли там больше. Эти два имени я слышал уже давно, и у меня руки чешутся наконец-то схватить их.

При этих словах он закатал рукава, словно готовился драться с преступниками. Но кажется, он еще сильнее боролся со своим собственным страхом перед черретанами, который с каждым днем все возрастал.

Чтобы найти Тухлого и Рыжего, требовалось немало везения. Указание торговца было крайне неопределенным: Термины, огромная площадь рядом с руинами терм[43]43
  Термы – в Древнем Риме общественные бани, включающие также парильни, залы для спорта, собраний и т. д.


[Закрыть] императора Диоклетиана, куда свозили сельскохозяйственные продукты Агро Романо, была пустынной в ночное время. Мы покинули Пьяцца дела Ротонда и пошли в направлении Пьяцца Колонна, откуда свернули к Фонтана ди Тревии, к Монте Кавалло, затем добрались до Кваттро Фонтане и пересекли виа Феличе, которая привела нас к виа ди Порта Пиа, – и так мы добрались до Термин.

Мы дошли почти без помех. Лишь вблизи от апостольского дворца на Монте Кавалло нас пару раз остановил ночной дозор, которому Сфасчиамонти показал свою верительную грамоту, после чего нас беспрепятственно пропустили дальше.

Молчание было прервано лишь один раз, вблизи церкви Сан-Карлино, когда Атто спросил меня:

– «Трелютрегнер», так сказал тебе черретан?

– Да, синьор Атто, а что?

– О, ничего, ничего.

Мы наконец достигли цели, однако панорама вокруг Термин, как и ожидалось, не давала оснований для оптимизма.

Не успели мы свернуть с виа ди Порта Пиа, как впереди возникла громадная тень зернохранилища Апостольской палаты, огромного многоэтажного здания, где хранилось зерно для выпечки хлеба. Зернохранилище, от которого зависело выживание обитателей Рима, имело форму громадной буквы S, которая примерно наполовину примыкала к гигантским остаткам терм. Руины стен античных терм, разрушенных как стихиями, так и человеческой алчностью, занимали всю оставшуюся часть большой площади Терминов. Внутри древних терм были прекрасные помещения, где когда-то находились плавательные бассейны. Сейчас вместо них была построена церковь Санта-Мария дейли Анжели, грубоватый неровный фасад которой был необычным образом возведен прямо из стен терм. С правой стороны в темноте можно было различить стену, окружавшую виллу Перетти Монтальто – невообразимо большое владение с виноградниками, многочисленными насаждениями и садовыми домиками, которое с большим размахом было построено по распоряжению блаженной памяти Папы Сикста V и несколько лет назад, когда его род угас, по завещанию перешло к князю Савелли. Если стоять перед зернохранилищем, то ограждающая стена виллы оказывалась сзади, а за ней находился сад монахов ордена Святого Бернара.

Ни одно человеческое либо иное другое существо не попалось нам навстречу. Кроме немых громад терм и зернохранилища, нас приветствовали лишь стрекочущие цикады – эти безнаказанные нарушители ночного покоя. К вечернему летнему воздуху, оживляя его, примешивался резкий сладкий запах зерна.

– А теперь? – спросил я, удивляясь представшему перед нами творению человеческих рук.

Атто молчал, казалось, что его занимают другие мысли.

– Я помню тут одно местечко, – сказал Сфасчиамонти, – и, по-моему, там нас ждет удача.

Мы приблизились к зернохранилищу. С левой стороны находилась большая масса руин, и теперь мы снова стояли перед неровно выложенной каменной стеной, в которой виднелся неохраняемый вход.

– Когда нет дождя, сюда приходит много народу, – тихо заметил Сфасчиамонти.

Наконец мы отправились в руины.

– Будьте осторожны, – предупредил Сфасчиамонти, – нужно знать, как вести себя с этими людьми. Если кто-то сейчас явится, буду говорить только я.

Хотя стояла непроницаемая тьма и это жуткое место обманывало мои чувства, я был почти уверен, что в свете убывающей луны увидел, как на лице аббата Мелани мелькнула ироническая улыбка.

Затем мы подошли к большому входу в виде огромной арки, ведущей внутрь руин. Пока мы шли, я живо представлял себе, какое пестрое общество собиралось здесь, в этих общественных банях, многие столетия назад: толпы римских патрициев и простой народ. И все принимали паровые ванны, делали ингаляции в этом уютном купольном здании, под крышей…

Крыша. Она исчезла. Едва мы, войдя через большой портал, углубились в руины, как мой взор, привлеченный лунным светом, невольно устремился вверх, и я удивился стоическому холодному мерцанию звезд.

Мы оказались под открытым небом на некоем подобии большой арены, которую со всех четырех сторон окружали циклопические стены античных терм. Время и человеческое небрежение навсегда убрали крышу, которую с огромным старанием возвели архитекторы и каменщики шестнадцать веков тому назад.

В сиянии ночного светила в этом незнакомом месте можно было передвигаться, не боясь в любую минуту упасть. То тут, то там угадь/вались большие тяжелые каменные блоки, отливающие перламутром в белом свете звезд, печально лежащие на земле колонны, усеянные фасетами капители.

Среди этих фрагментов руин мы увидели фигуры людей, спящих на куче тряпья и стеганых одеял.

– Черретаны и нищие. Они валяются повсюду, – прошептал Сфасчиамонти.

– А как мы найдем здесь этих двоих? – ответил я таким же тихим шепотом. – Как же их зовут… Рыжего и Тухлого?

Вместо ответа сбир отошел от нас с Атто и поднялся на возвышение, за которым угадывалось нечто вроде архитрава, который столь мягко просел в землю, что это выглядело так, будто он задремал, тщетно ожидая в течение долгих лет возвращения его императорского величества.