Текст книги "Русский батальон"

В гостинице Фрипп и Муслар сидели рядом на скамье с низкой спинкой. Другие клиенты игнорировали их, как будто в упор не видели. Вокруг шумел футбольный клуб «Прыгающие Антилопы», успешно завершивший игровой сезон в своей лиге, победив команду «Претория-Вес» с отличным счетом 6:2. Молодые наследники древнего и славного имени собирались должным образом упиться вдрызг.

Фрипп гудел себе под нос старый мотив:

 
Пришли они с пальбой, под барабанный бой,
Пришли враги, в тебя они стреляли.
Ах, Джонни, милый мой, что сделалось с тобой?
Ах, мы тебя совсем, совсем не знали!
 

Когда-то Фриппа рекомендовали в Академию. Его бы и приняли, но, к несчастью, индекс его политической благонадежности оказался ниже нуля!

К тому же он отличался несносным характером. Муслару как-то пришло в голову, что совместный досуг способен сломить враждебность буров. Он посоветовал это майору Харьяло, который не сказал ни «да», ни «нет». Инженер-лейтенант Рейникка добросовестно напечатал приглашения, на которые бурские клубы тоже не отвечали ни «да», ни «нет». После соответствующей паузы Харьяло был оповещен, что идея совместного досуга сдохла и горит в аду, как аль-Мансур Всепобеждающий. Муслар, мудрый не по годам, обратился за советом к Руди Шеелю, тот привлек к делу Фриппа, ну а Фрипп, понятное дело, полез в бутылку.

– Слушай, Эдмунд! Тысяча чертей, теперь-то я понимаю, почему девчонки вечно липнут к военным! Ты когда-нибудь видел такую безвкусную игру? – сказал он, выбрав самое грубое из трех придуманных им вступлений.

Окна от комментариев Фриппа не вылетели, но тем не менее они были достаточно громко высказаны, чтобы достичь ушей «Антилоп», которые знали английский в достаточной степени, чтобы оскорбиться. Один из них дернулся, словно его кольнули иголкой.

Муслар выдавил болезненную улыбку, которая была притворной лишь наполовину. Но если его ответ никто не услышал, то возражения Фриппа донеслись до каждого.

– Мне приходилось видеть лучшую передачу мяча даже у «Маленьких Сестер Милосердия». Цирковые клоуны!

Говоря по правде, «Претория-Вес» играла агрессивно, если не мастерски, что подтверждали синяки капитана «Прыгающих Антилоп», ле Гранжа. Он неторопливо поднялся, словно Зевс с трона.

– Вы, кажется, что-то сказали, джентльмены? – медленно сказал ле Гранж по-английски. В глазах его зажглись огоньки. Капитан предвкушал драку.

– Я не припомню, чтобы мы были знакомы, – сказал холодно Фрипп, отворачиваясь.

Муслар примирительно помахал рукой, и его новая кривая улыбка уже совсем выглядела притворной.

– Фрипп, этот парень проявить вежливость. Тот повернулся.

– Прошу прощения, сэр, – сказал он с неприкрытой неприязнью, – я не представился. Меня зовут Фрипп, Чарльз Джеймс Эдвард Фрипп. К вашим услугам. Чем могу быть полезен?

– Ле Гранж. Кажется, вы говорили о сегодняшней игре? – процедил мощно сложенный «антилоп» сквозь зубы.

– О да. Теперь я узнал вас. Присаживайтесь, я с удовольствием поставлю вам пиво. Вы были одним из тех, кто учел поправку на ветер, когда они забили второй гол, – сказал Фрипп, вешая кепи на бычьи рога.

Муслар вздрогнул.

Несмотря на антипатию, приверженность к честной игре остановила руку ле Гранжа. Чтобы сравняться с ним в росте и весе, Фриппу надо было встать на наковальню.

– Я не пью с имперцами, – размеренно произнес ле Гранж.

– Тогда возьмите на свой стол. Что касается меня, я не веду бесед с дикарями. Но все это – чистая случайность. Я только сказал Эдмунду, что ужасно обидно, что вы не можете схватиться с его командой. Уверен, что они научили бы вас кое-чему.

– У него есть команда? – спросил ле Гранж, вновь богатырскими усилиями сдержав праведный гнев.

– Вы не можете себе представить, как тяжело им поддерживать форму на вашем грязном шарике. Но если их вежливо попросить, я уверен, они сыграют с вами такой матч, что вы их не скоро забудете, – заявил Фрипп местному столпу футбола. Муслар вцепился в его руку.

– Фрипп, мы гости. Мы не хотим смущать джентльменов.

Фрипп широко улыбнулся:

– Что, недостаточно хороши для тебя?

Вены на мощной шее ле Гранжа набухли так, что чуть не лопались.

– Ах, вы хотите сыграть? Ну, мы вам покажем! – заорал капитан «Прыгающих Антилоп» под общий рев своей пьяной команды.

– Я не хотел бы злоупотреблять вашим гостеприимством, – смущенно ответил Муслар.

Пока ле Гранж решал, кого он хочет Пристукнуть первым, Фрипп перешел в атаку:

– Если вы уговорите его, держу пари на недельное угощение пивом, ваши неуклюжие обезьяны пропустят гораздо больше двух голов. Но я не хочу грабить пьяного…

– Фрипп! – простонал Муслар. Но тот как ни в чем не бывало закончил свою сентенцию:

– …если вы серьезно намерены играть, назначьте время и место.

Ответ ле Гранжа был достаточно выразительным:

– Я скажу вам: в любое время, в любом месте! Фрипп повернулся к Муслару:

– Ну, сэр, вас вызывают поиграть. Муслар кивнул:

– Поиграем.

Он склонился к наручному передатчику:

– Тиба тире база. Прием. Муслар. Соедините меня, пожалуйста, с майором Харьяло. Алло, майор Харьяло? Муслар. Тут рядом стоит капитан «Прыгающих Антилоп». Он вызывает нас на игру и просит назвать время и место. В любое время, в любом месте, так он сказал. Прекрасно, сэр. Муслар, конец связи.

Ле Гранж забыл закрыть рот, что придавало ему особенно дурацкий вид.

– Майор Харьяло сказал: на вашем поле, завтра, в одиннадцать часов. Стандартные международные правила. Вы выставляете одного рефери, мы – второго. Он предлагает вам созвать ваших фанатов. Ответ на вызов будет доставлен в вашу резиденцию. Майор Харьяло лично уведомит мэра Бейерса, – сказал Муслар, подпуская колючку. Он поднялся, взял безвольно висящую руку ле Гранжа и торжественно пожал ее.

– Пусть победит достойный.

Отец ле Гранжа был старым соучеником Альберта Бейерса. Они питали друг к другу искреннюю неприязнь. Теперь «инженеры» при любых обстоятельствах должны сыграть завтра в одиннадцать. Оставив Фриппа вести арьергардные бои, Муслар осторожно обошел легранжевского вратаря, стоявшего у него на пути.

Среда (11)

Следя за ходом игры, Муслар мгновенно понял, что ле Гранж готов начать атаку и пробить пас через все поле.

Прежде чем «Антилопы» опомнились, счет стал 3:0 в пользу инженеров. Теперь буры сражались за то, чтобы сократить разрыв, с упорством и яростью, отчасти подогреваемой вчерашними возлияниями. Муслар уступил свое место на поле Харьяло и Мусегьяну: стиль игры инженеров был для него непривычен. Фрипп предостерегал его:

– Первые два тайма пасись в конце поля, бегай быстро, как газель, и прорывайся вперед. Я упоминал, что тебе нравится сбивать с ног ведущего.

На мягкое возражение Муслара, что он вовсе не пушечное ядро, Фрипп ответил:

– Тем больше у тебя причин бегать быстро и делать вид, что ты будешь действовать именно так.

Пока Муслар смотрел, Мусегьян ловко отобрал мяч у ле Гранжа, так что тот не удержался на ногах, и перепасовал его. Харьяло остановил мяч и улыбнулся маленькому нерешительному африканерскому рефери. Он свистнул, чтобы привлечь внимание Евтушенко. Тот обернулся. Улыбаясь, Харьяло поднял три пальца.

Евтушенко кивнул, дунул в свисток, останавливая игру, взял мяч у Харьяло и перебросил его ле Гранжу. Свободный ле Гранж нетвердо поднялся на ноги и отвесил челюсть. Евтушенко пожал плечами:

– Матти нарушает правила игры. Потом в нем просыпается совесть, – пояснил он. Ле Гранж стоял как вкопанный, пока пара его потрепанных игроков не подошла и не утащила его.

Столпившиеся защитники вновь завладели мячом. Харьяло отнял его у вратаря, подняв четыре пальца, и толпа вдруг взвыла, поняв. С быстрым разворотом и обманным движением вперед Харьяло проскочил в разрыв и оказался в конце поля рядом с Кетлинским.

Заторможенные кутежами, помятые во время матча с «Преторией-Вес», с натруженными ногами, «Антилопы» тем не менее не собирались сдаваться. Вратарь выбежал, чтобы взять угловой, два защитника стали рядом. Они следили за взглядом Харьяло, устремленным в правый верхний угол ворот.

Нежиданно мяч полетел к Кетлинскому, который остановил его левой ногой. Среагировав, вратарь сделал быстрый рывок влево, чтобы блокировать удар, но его не последовало. Вместо этого Кетлинский отдал мяч Мусегьяну. И с его подачи Снайпер забил гол в открытую, пустую сетку.

Когда «Прыгающие Антилопы» собрались бить своего вратаря, инженеры удержали их и забили еще два мяча.

Ле Гранж водил Фриппа в четыре разных бара, где тот учил непосвященных тайнам игры в орлянку. Он вернулся с тремя новыми куплетами «Свистящего евина» на африкаанс, дав обещание познакомить ле Гранжа с Матти Харьяло при первом удобном случае.

По здравом размышлении Матти признал операцию весьма успешной.

На острове Палача шла другая игра.

За четыре с половиной недели Шестинедельной Войны Яна Снимана пять раз убили, пять раз ранили и один взяли в плен – так, ничего особенного. Кроме того, он успел выучить наизусть любимое изречение капрала Орлова: «У солдата должна быть пара извилин и немножко отваги, тогда это будет солдат. А у меня – не солдаты, а раздолбай. Сплошные раздолбай!» Впрочем, нельзя сказать, чтобы Сниман был согласен с ним.

Но на «седьмое путешествие Харриса в страну теней» даже у Орлова подходящих слов не нашлось. Новобранец замешкался с гранатой, и она взорвалась у него прямо между ног. Теперь обе штанины его брюк были красными там, где специальная материя поглотила световую энергию взрыва. Еще два ярких пятна у него на груди указывали те места, куда попал задумчивый стрелок из десятого взвода, пока Харрис считал ворон. Будь это настоящая война, и сам он, и все его товарищи уже были бы трижды покойниками.

Сниману поначалу не понравился задиристый юный ковбой, которого сделали его напарником. Но, пообщавшись в течение недели со своим горластым товарищем, Сниман понял, что этот шумный bekdrywer – так называют того, кто сидит на заднем сиденье и дает советы шоферу, – на самом деле неглупый и очень одинокий парнишка.

Орлов выдохся. Харрис отполз от него, краснее своих собственных штанов. Сниман посмотрел на коробки, которые выудил из своего вещмешка.

– Твоя очередь выбирать. Что есть будем: обезьяну или старого осла?

– Осла!

Обезьяна – почти такая же дрянь, как карась. Хуже нее может быть только филе кальмара.

Харрис потянул за ушко, подождал, пока консервы разогреются, и быстро слопал свою долю. Сниман еще только начал, а Харрис уже подобрал сухарем остатки соуса, смял жестянку и замахнулся, собираясь запустить ее в кусты.

Орлов грозно посмотрел в его сторону.

– Что ж ты делаешь, раздолбай ты этакий? А?

– Я забыл, – промямлил Харрис.

– Где угодно, только не у меня в лесу! Живой ты или покойник, а жестянку будь любезен сплющить и зарыть! – шепотом скомандовал Орлов.

Конечно, Орлов рыдал крокодиловыми слезами каждый раз, как кого-то из его подопечных пристреливали, но Сниман видел, что на этот раз он зол по-настоящему. Сниман даже не подозревал, насколько капрал зол, до тех пор, пока не увидел, как тот, натягивая перчатку, прорвал ее насквозь. Даже Харрис и тот заметил.

– Чегой-то с ним, а? – тихонько спросил он. – Кипит, что твой чайник на плите!

Он все еще ворчал что-то себе под нос, когда Орлов отправил его с поручением к Палачу. Снимана сменил Кобус. Сниман растянулся на земле и закрыл глаза. Ему было очень жарко и тяжело, но шлем и бронежилет Ян снимать не стал. Он хорошо помнил то, что показывал им Палач. Шлем двойной, внутренний слой выпуклый. Пуля, выпущенная в лоб с расстояния в пятьсот метров, выходит сверху: внешний слой частично гасит импульс и меняет траекторию пули, а внутренний слой уводит ее в сторону. Правда, пуля, выпущенная с расстояния в четыреста метров, все равно пробивает оба слоя и выходит через затылок.

Буквально через несколько мгновений над самым ухом у Снимана раздался голос Орлова. Ян открыл глаза. Кобус усадил его. Кобус пришел в армию неуклюжим фермерским сынком, но на глазах трансформировался в примерного солдата.

Орлов присел на корточки, положив локти на колени.

– Сейчас мы втроем уходим. Палач приказал изменить обычный порядок. Вместо оставшихся полутора недель маневров отправляемся на настоящую потасовку. Это, в общем, не война, а так, сектанты, но стреляют и убивают там по-настоящему. Зарубите себе на носу, парни!

– А что, Харриса ждать не будем? – вмешался Сниман.

– Я говорил с Палачом. Ему такой идиот нужен, как пуля в затылок. Его отправили к волонтерам. Там из него капрала сделают, с его-то мозгами.

– Но ведь он же старается! – настаивал Сниман. – Не могли бы мы…

– Твой дружок Харрис такой умный, что даже не дает себе труда подумать и раз за разом повторяет одни и те же ошибки. Он два раза пристрелил тебя и один раз – меня. Я ничего не имею против того, чтобы его убили, но не хочу, чтобы он убил меня.

Орлов сплюнул на землю, поймал взгляд Снимана, который посмотрел на Кобуса, и потрепал паренька по голове.

– Ну его, этого Харриса! Из него солдат – как из консервной банки!

Потом взял у Яна автомат и установил лазерный прицел.

– Постарайтесь, чтобы вас не убили. Там, конечно, всего-навсего сектанты, но каменной дубиной можно уложить ничуть не хуже, чем автоматной очередью. Я предпочел бы послать туда ублюдков Ки-муры, но адмирал будет возражать.

Он принялся проверять запасные магазины Снимана, но внезапно остановился и быстро обнял солдат.

Науде был присвоен номер J-03/09. В принципе, у него имелась фамилия, Бота, но Менсиес, общаясь с агентами, пользовался только номерами.

J-03/09 встречался с ним по средам, когда его жена уходила на собрания. На Земле он был усталым, измученным маленьким человеком; здесь он стал усталым, измученным старичком. Пряди седых волос торчали во все стороны. Он всегда принимал Менсиеса в грязной синтетической ночной рубашке, в которой непременно была дыра на самом видном месте. Никогда не предлагал чаю, но каждый раз объяснял, что иначе придется объяснять жене, кто пил из второй чашки…

Менсиес, сержант из службы разведки, терпеть не мог подобных встреч в маленьких, запущенных комнатках с задернутыми занавесками. Документы и деньги куда удобнее пересылать по пневмопочте, а информацию лучше всего передавать по компьютерным сетям. J-03/09 спокойно мог переслать все это из собственной спальни прямо в казарму в Йоханнесбурге, где компьютеры Реттальи прочтут и разберут почту. Но эффективность эффективностью, а человеческим фактором пренебрегать тоже нельзя. Агенты вечно терзались тревогами и угрызениями совести и нуждались в поощрении и назидании.

– Это охота на ведьм! – кипятился старичок, прихлебывая крепко заваренный чай, который дол-жён был помочь ему перенести еженедельное испытание. – Они все с ума посходили! Мечутся туда-сюда, и никто не может понять, что происходит. Отменили ежегодное заседание! Мы выбрали человека, который твердо стоял за мир, и стоило ему взойти на трибуну, как он заговорил о войне! Документы передаются с оговорками: «Только нё показывайте „брату“ такому-то и такому-то». Хеэр Сниман и его наблюдательная комиссия всюду лезут, все разнюхивают, все знают. Они хватают людей, которые всецело преданы идеалам Бонда. Безумие! Неужели вы, имперцы, сумели внедрить своих людей в самую гущу наших рядов?

Менсиес не ответил ни «да», ни «нет». Впрочем, J-03/09 и не нуждался в ответе. И в вопросах тоже. Сведения сыпались из него сами собой.

– Вы же знаете, мой сын состоит в «Рейтерах»…

Информация, которую передавал его сын о молодежной организации Бонда, была еще более ценной, чем информация о самом Бонде.

– Повестка дня собраний ячеек утверждается сверху. Инициатива снизу не допускается. Председатель определяет содержание речей и указывает, что именно следует критиковать. На каждом собрании кого-нибудь «разбирают», и все обязаны участвовать. Разве мы за это боролись? Такое впечатление, что враги захватили наши укрепления и изгнали последователей Христа в пустыню. Моего сына сделали корнетом и он даже не мог отказаться!

Руки у J-03/09 так тряслись, что он едва не выронил чашку. Он с трудом поставил ее на стол. Ему было страшно, и не только оттого, что он боялся быть разоблаченным. Это, в свою очередь, встревожило Менсиеса. J-03/09 – своего рода идеалист. Да, Бонд трещит по швам, но не оттого, что затея выдохлась.

– Я знаю своих «братьев», знаю Совет, – продолжал J-03/09 уже более спокойным тоном. – Это терпеливые люди, они знают, как много вынес наш народ. Они не стали бы преднамеренно увлекать нас в пропасть. Так что же происходит? Почему нормальные «братья» молчат?

Не успел он договорить, как в дверь забарабанили. J-03/09 испуганно вскочил.

– Oopmaak! – крикнули снаружи.

Менсиес скользнул к окну, отодвинул шпингалет и кивнул агенту, чтобы тот открыл. Но послушаться тот уже не успел.

Тонкая пластиковая дверь расплавилась, и в комнату ввалились четверо воруженных людей. Менсиес не стал дожидаться. Пока первый стрелял в Боту, Менсиес выпрыгнул в окно, перекатился по земле, вскочил и бросился бежать. Он стиснул рукоятку своего волнового пистолета и лихорадочно рассчитывал свои шансы.

Одним из достоинств такого вида оружия была точность попадания. Стреляя из среднего калибра, на расстоянии пяти метров промахнуться практически невозможно. Другое достоинство состояло в том, что стрелял пистолет совершенно бесшумно. Треск индукционного поля гасился глушителями, а само микроволновое излучение распространялось беззвучно. Единственным недостатком этого оружия была чрезвычайно малая дальнобойность.

Менсиес принял решение почти мгновенно. Он перемахнул через низкую изгородь из гибискуса, оказался на чьей-то лужайке и прижался к стене, укрываясь в тени, распластавшись по холодному цементу. Он машинально отметил, что оборки у него на рубашке порвались, и пригладил их.

По улице бежали трое мужчин. Менсиес сжал в руке свой пистолет и принялся соображать, сумеет ли он уложить всех троих. Враги приближались. Менсиес плотнее прижался к стене, как вдруг у него над головой отворилось окно и послышался незнакомый голос:

– Что, опять к жене моей приперся? Ну, я тебя предупреждал! – сказал кто-то на африкаанс. А потом прогремел гром.

Менсиес успел обернуться, ощутил чудовищную боль в груди, открыл было рот, чтобы объяснить, что произошла ошибка и он здесь ни при чем, но захлебнулся кровью. Его последней мыслью было, что майор Ретталья так и не узнает о догадке, которая осенила его, когда он слушал J-03/09. А ведь это так просто…

Четверг (11)

Когда Верещагин вернулся из Блумфонтейна, Малинин уже ждал его.

– Привет, Юрий! Матти здесь? – спросил Верещагин, садясь на стул.

– Сейчас будет, – ответил батальонный сержант.

Верещагин услышал в коридоре быстрые шаги Харьяло. Майор остановился, потер на счастье герб батальона и вошел.

– Ну что, вернулся? Как тебе Блумфонтейн?

– Славный городишко. Петр, как всегда, держит все под контролем. Я его обаял.

Даже Полярник порой не пренебрегал роскошью живого человеческого общения.

– Познакомился с неким Хендриком Пинааром – довольно любопытный старый головорез.

– Еще один помощничек Реттальи? – многозначительно спросил Харьяло.

– Ага. Думаю, он бы тебе понравился. Презанятная личность! Можешь себе представить, он до сих пор носит свои медали за войны с банту!

– Да ну?

– Он говорит, что ему нравится бесить своих ровесников и показывать молодым дуракам, каким идиотом был он сам в их годы.

Харьяло рассмеялся.

– Да, ты прав, мне бы он понравился. И не сомневаюсь, что, когда придет время, он будет стрелять в нас вместе со всеми прочими. Кстати, как там Тихон с нашими берсерками?

– Очень хорошо. Просто великолепно. А ведь со вторым взводом всегда проблемы. Я вполне доволен и им и Мусларом.

Даже в имперской армии профессиональных киллеров было не так уж много. Но Верещагину все же удалось собрать десяток таких отборных воинов и сосредоточить их в одном взводе, чтобы Полярник мог без помех пользоваться их талантами. Второй взвод был не слишком подходящим местом для зеленого младшего лейтенанта, но Дегтярева-младшего готовили к его нынешнему посту с трехлетнего возраста. Так что, даст Бог, Тихон-второй еще сумеет потягаться с Тихоном-первым. Верещагин наклонил голову.

– Насколько я понимаю, в мое отсутствие здесь побывал полковник Линч.

– О ja! Мне влетело за то, что меня не было, а Паулю – за то, что он не поддерживает контактов с местными властями. А потом он отправился к нашему другу, Лоуренсу.

– Этого я и боялся.

Мэр Претории, «Лоуренс Аравийский», в отличие от своих коллег из Йоханнесбурга и Блумфонтейна – последний почти не покидал пределов своей конторы, боясь сделать что-нибудь, что может не понравиться Полярнику, – был из тех людей, которые способны, как говорится, стащить печку и вернуться за дымом. Единственное, что могло его остановить, это твердая уверенность, что Палач ему мозги вышибет, если он попытается перейти ему дорогу.

– После беседы с Линчем наш Лоуренс решил, что он чересчур важная персона, чтобы разговаривать с простыми майорами. Так что мы задолжали городу новую дверь. Пауль ее вышиб. Пока что это дело улажено, но, когда здесь появятся гадюки Гамлиэля, все начнется сначала. Честно говоря, я не возражаю против войны с бурами, если из-за этого Гамлиэль появится на неделю позже.

– Спокойней, Матти. Что еще произошло в результате визита полковника Линча?

В серо-голубых глазах Харьяло запрыгали чертики.

– Звонил тут лейтенант Фува и очень любезно осведомился, не знаем ли мы, что такое «геликопро-лит». Что такое «гели», я знал, а насчет «копролита» Рауль сказал, что так называется окаменевшее это самое… то, во что лучше не наступать. Короче, дерьмо динозавров.

У Малинова лишь дрогнули губы.

– Еще новости есть? – спросил Верещагин. ХарьяЛо выгнул спину по-кошачьи и ухмыльнулся.

– Помнишь то пиво в банках, которое мы позаимствовали?..

– Сперли, – уточнил Верещагин.

– Так вот, Консервный Оскал приказал Мидзо-гути выдавать людям не больше одной банки за раз.

Верещагин вздохнул.

– Ну вот, а Мидзогути раздал пиво и звонил Консервному Оскалу каждые десять минут – спрашивал, можно ли отхлебнуть еще глоточек.

Верещагин внимательно всмотрелся в физиономию Харьяло.

– Врешь ты все, Матти. Ну неужели у тебя нет почтения к моим сединам?

– Да нет, Антон, серьезно! – Харьяло посмотрел на Малинина, который все это время молчал. – Этот Тихару Ёсида, Консервным Оскалом именуемый, в гарнизоне показал себя тупым и тщеславным ослом. А уж в бою…

Матти, позволь напомнить тебе, что, когда мы выпихнули Тихару в штаб адмирала Накамуры, Накамура вернул его обратно и снова навязал нам его общество. Я знаю, что ты задумал, Матти. Нет, нет и нет.

– Ты обо мне плохо думаешь, Антон!

– Спокойней, Матти. Полковник Линч сказал бы, что ты за деревьями леса не видишь.

– Я вижу, что из дерьма конфетку не сделаешь!

– Матти, если мы выпихнем Тихару сейчас, через месяц он вернется к нам майором, возможно на твое же место.

– Ну и что? Через месяц нас, может, и в живых не будет! И вообще, разве я предлагал его выпихивать?

– Не спеши, Матти, – сказал рассудительный Верещагин. – Спокойнее. Нам уже не долго осталось играть с ними в солдатики. Можно и потерпеть. И вообще, Тихару уже начинает меняться к лучшему.

– Знаю, знаю. А тех, кто не желает меняться, v можно пристрелить. Ладно, Антон. По-моему, ты не прав, но я тебя послушаюсь. Шутки в сторону. Я уважаю буров куда больше, чем полковника Линча, а они, похоже, вот-вот взорвутся. Я уверен, что ты уже готовишь какую-то крупную интригу на случай, если адмирал Ли предоставит нам хоть какую-то свободу действий.

– Ну, не стоит отрицать, что я сделал небольшие приготовления…

– Наверно, придется поступить так-же, как с Исидзу на Новой Сибири, и довериться своей удаче и твоей великой мудрости, – сказал Харьяло.

– А помнишь, что ты хотел сделать с адмиралом Исидзу?

Харьяло рассмеялся.

– Ничто не ново под солнцем, под луной и под небом. Все течет, и ничто не меняется!

– Знаешь, Матти, я думаю, что ты не прав. Даже люди и те меняются. Иногда, – философски заметил Верещагин.

Матти пожал плечами и вышел.

На самом деле Матти задел больное место – и не одно. Для Земли Ёсида был бы прекрасным офицером, но второй роте ничего существенного дать не мог. Не было в нем ни тихого фанатизма Полярника, ни профессионализма Палача, ни даже спокойного безумия, которое временами вспыхивало в Санмартине. Ёсида был довольно отважен в бою, у него была даже нашивка за ранение, и все же он не внушал особого доверия. И это заметно отражалось на его роте. Что касается Линча, то он был опасен хотя бы тем, что не имел опыта общения с подобной средой.

Верещагин посмотрел на Малинина.

– Скрытый дефект. Ну что ж, будем ждать. А ты? Что, Рауль тоже наше слабое место?

Малинин кивнул.

Верещагин сложил руки на груди.

– Что ж поделаешь, Юрий. У Рауля это наследственное. Все мы не без греха. Его отец десять лет прослужил один на Мальвинах, когда аргентинцы вычищали острова от Экологов.

Малинин снова кивнул.

– Ты беспокоишься из-за девушки?

– Ее зовут Брувер, – ответил Малинин.

– Я знаю, – мягко сказал Верещагин. – Перед нами стоит очень тяжелый выбор, не так ли? Я, наверно, сделал ошибку. Небольшую ошибку.

Малинин кивнул, неторопливо поднялся и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. Небольшие ошибки обнаруживаются не сразу…

Верещагин откинулся на спинку стула и вспомнил историю, читанную в детстве, – о том, как Земля была осаждена и один пилот работал связным. Он летал туда и обратно. Его части тела заменялись стальными протезами. Он видел, как менялся мир, – ведь для него время шло медленнее. И вот умер последний из его друзей, порвалась последняя связь. И он улетел в пустоту, сопровождаемый призраками разбитых кораблей и погибших товарищей.

Из последних четырнадцати лет своей жизни Верещагин лишь два года провел на Земле, да и те – в стенах военной Академии, вместе с другими такими же бедолагами. Батальон перемещался из одной колонии в другую, пополняя свои ряды всем, что подвертывалось под руку.

Отчасти это было его рук дело. Батальон никогда не нес больших потерь, и не бывало такого, чтобы части приходилось восстанавливать заново, прилагая к этому особые усилия и внимание. Они просто кочевали с Одавары на Циклады, потом на Новую Сибирь, потом на Ашкрофт, и нужно было только восполнять естественную убыль состава. И постепенно, исподволь, по мере того, как те, кто успел привязаться к мирам, оставшимся позади, уходили или теряли к ним интерес, накапливалась ужасающая усталость. В части Уве Эбиля было то же самое: его иностранный легион оставил свои воспоминания в саваннах Канисиуса, вместе со сгоревшей техникой.

Что касается Ёсиды… Он был слеп ко многим вещам… но далеко не ко всём. Когда батальон на девять месяцев удалился от всяческих тронов и власть имущих, его карьера пошла прахом. Теперь срочно нужно было что-то из ряда вон выходящее, чтобы его вновь заметили в верхах.

А для этого не мешало бы занять должность командира батальона, принимающего участие в боевых действиях. И скорее всего, полковник Линч рассчитывал, что в отдаленном будущем это произойдет. Однако на Ашкрофте адмирал Накамура, не слишком мудрый, но проницательный, звал Верещагина своим Квинтом Серторием. Линч не знал почему; Ёсида же не спрашивал.

Это был День независимости. Верещагин посмотрел на часы, достал свечу и вышел вместе с Малининым.

Ханнес ван дер Мерве стоял на посту на холме рядом с казармой и дулся. Ну почему его назначили на секретное дежурство за три недели до Рождества? Конечно, приказ есть приказ, но ведь большинство его коллег спокойно спят в своих кроватях… Нет, это несправедливо!

И вообще, чего за ними следить, за этими имперскими казармами? Ничего там такого не происходит… Ему было скучно и немного страшно. От нечего делать он рисовал чертиков в своей записной книжке. И вдруг ахнул. Казарма Претории внезапно озарилась множеством огоньков. Ханнес поспешно растолкал напарника. – Эй, Якоб!

Свечи горели примерно час, потом одна за другой начали угасать. Буры не знали, что и думать. Здесь, в этом мире, шестое декабря было всего лишь датой в календаре. А Суоми в этот день праздновала свою независимость и оплакивала погибших. Юрий Малинин, самый старший из них, оставил последнюю свечу гореть на могиле Шигети.