Текст книги "Русский батальон"

Пятница (2)

Хярконнен негромко постучал в дверь Верещагина.

– Пришел запрос.

Антон кивнул ему, развалившись на «паукообразном» стуле. На полу сидел Харьяло и чистил оружие.

– Что у нас там, Тимо? – спросил Харьяло.

–. От полковника Линча. Ему нужен экземпляр списка личного состава нашего батальона.

– Небось Донг, – предположил Верещагин.

– Скорее этот, по политике, – Гамлиэль, – отозвался Харьяло.

– Отдай это батальонному сержанту. И попроси сочинить что-нибудь.

Хярконнен достал еще одну бумажку.

– От полковника Линча. Он хочет знать, почему наши медики не носят нарукавных повязок с крестом.

– Неужели и это заметил? – удивился Харьяло.

– Рабы на Ашкрофте палили по красным крестам, как по живым мишеням. А медики, которые остались в живых, предпочитают теперь стрелять первыми. Ему это надо объяснять? – спросил Хярконнен.

– Нет, незачем резать правду-матку штабным. Есть одна мыслишка. Матти, кто у нас имеет медицинскую лицензию? – задумчиво спросил Верещагин.

– Вот черт! Ну, Винсент – точно. Надо спросить батальонного сержанта. Господи, Антон, ты же не хуже меня знаешь, как давно мы были рядом с какими-то курсами, где выдают бумажки! Что касается системы подготовки замен, то это смех один! Тебе следовало пристрелить Притчера еще четыре года назад! Продавать налево сильнодействующие таблетки – все равно что продавать оружие! – И Харьяло многозначительно поднес к лицу дуло пистолета.

Верещагин опустил веки и стал постукивать трубкой по колену. Зная его привычку, Харьяло и Хярконнен примолкли. Наконец Антон открыл глаза.

– Матти, по нашему штатному расписанию нам положено иметь одного медика на стрелковый взвод. У нас есть, я думаю, по два с лицензиями. Посчитай их всех и запроси еще семь.

Верещагин еще несколько раз постучал трубкой по колену. Харьяло подождал.

– Потяни, пожалуйста, несколько дней, а то мне не хочется видеться с Евой, если документы будут лежать у нее на столе, – закончил Верещагин и убрал трубку в карман.

Хярконнен кивнул и достал новую телеграмму.

– Еще одна. От полковника Линча. Он желает знать, почему третья рота не берет на патрулирование зенитные установки.

– Это, по-моему, работа Донга. Ну что тут сказать?

– Смешно, Антон. Сколько же, они там думают, имеется приличных самолетов у местных?

А вообще нам надо что-то делать. Благодаря удачному маневру Рауля эти дети природы на пару дней присмирели. Но скоро мы будем с ними сталкиваться по два-три раза каждое утро. Обратите внимание, сколько времени возились роты Хигути. Причем неизвестно, кто из двух – полковник Линч или буры – окажется для нас большей проблемой.

Верещагин встал, в задумчивости вытащил трубку и ушел.

Хярконнен посмотрел на Харьяло и пожал плечами.

– Есть еще одна телеграмма. Адмирал поздравляет нас с нашей коллекцией оружия.

Харьяло взорвался от смеха.

Дело в том, что адмирал направил своих ищеек, чтобы те ускорили сбор образцов оружия. В Йоханнесбурге Альберт Бейерс побелел как молоко, когда Варяг обрадовал его этой новостью. Скверная репутация имперской службы безопасности была, наверное, известна даже за пределами обитаемой зоны. Переводчице Рауля Санмартина с трудом удалось уговорить Бейерса продолжить разговор.

Батальонный сержант Малинин поговорил по душам с замкомвзвода службы безопасности, а в результате офицеры Санмартина отправились вместе с ними, чтобы умерить пыл ищеек и избежать ненужных эксцессов. Набрали триста сорок семь единиц без всяких инцидентов. Эта успешная акция задала тон кампании и в других городах:

Старший связист сержант Хярконнен наморщил нос и удалился.

Почти тут же раздался тихий стук в дверь. Харьяло поднял голову и увидел на пороге Эдмунда Муслара.

Муслар стал популярен буквально за несколько дней, помогая Буханову. Он получил прозвище «Полночь».

– Открыто, – заметил ему Харьяло.

– Сэр, я хотел бы поговорить с подполковником Верещагиным, – нерешительно произнес Муслар. – Не думаю, что мне следует направляться в одну из фронтовых рот. Я считаю, что в создавшихся условиях мне целесообразнее оставаться здесь, в штаб-квартире батальона, сэр.

Харьяло выслушал его не отрывая глаз от оружия.

– Почему? – спросил он.

– Я полагаю, что это пагубно отразится на наших отношениях с местным населением, сэр.

– А-а, – понимающе протянул Харьяло. Он еще раз протер маслом ствол и посмотрел на свет, потом прочистил шомполом с тряпкой, чтобы убрать лишнее масло. – Давайте, Эдмунд, поговорим. Недавняя операция Хигути и Кимуры напоминает великий потоп и Ноев ковчег. Эбиль, который там был в конце боя, уже не понимал, кто и в кого там стреляет. Скромность не позволяет мне дать точную характеристику тому батальону, но кто-то явно взвалил на себя непосильную задачу – впрячь в один плуг мустангов и тягловых лошадей.

Муслар улыбнулся, показав белые зубы, и сказал:

– Принято решение прилагать все усилия, чтобы не разжигать местные предрассудки.

– Думаю, в данном случае это было глупо.

– Отправляясь сюда, я с пониманием отнесся к решению капитана Донга, что я не буду приписан ни к какому батальону из-за моего цвета кожи. Хорошо еще, что меня не поставили заниматься подготовкой пополнения. Однако я понимаю, чем руководствовался капитан Донг, и не хочу быть ни в чем помехой.

Харьяло с трудом сдержал смех. Он вспомнил, что Рауль Санмартин услышал от Брувер: увидев белуджей Кимуры, буры стали говорить, что, мол, лучше уж казаки, чем черномазые кафры.

– Эх, Эдмунд, мне бы ваши годы, – произнес Харьяло.

Муслар удивился.

– Я не совсем понимаю, о чем вы, сэр. Харьяло добродушно рассмеялся.

– Не обращайте внимания, Эдмунд. Так каким образом вы получили приказ?

– За два дня до вылета. Я подозреваю, все проходило в страшной спешке.

– Эдмунд, я хочу обратить ваше внимание на несколько фактов, пока вы не пошли со своими доводами к Варягу. – Харьяло закончил сборку затвора. – Первый: Донг – кретин. Если вы будете ходить и везде его цитировать, то не успеете моргнуть глазом, как займетесь этим самым обеспечением пополнения. Второй состоит в том, что мы рекрутировали тут же на Ашкрофте около двадцати солдат, и вы будете казаться белой-белой снежинкой на нашем фоне, потому что местные не очень любят нас и вряд ли полюбят в ближайшее время, а у нас нет времени потворствовать их предубеждениям.

Харьяло сделал паузу.

– И наконец, факт третий и последний. Если вы пойдете к Варягу и скажете ему то, что сейчас сказали мне, я не знаю, что он с вами сделает. Вам понятно?

– Да, сэр.

– И хватит говорить «сэр». Дети уже давно легли спать.

– Да, сэр.

Харьяло закончил возиться с затвором.

– Эдмунд, у вас или слишком отработаны рефлексы, или отказывает память. Меня зовут Матти. Ваша семья? Есть братья, сестры?

– Да, сэр… То есть Матти. Брат и сестра по матери.

– Ваша семейная корпорация?

– Мы в одной из дочерних компаний Мицубиси. Там служит брат.

– Значит, вы младший сын. А Теперь скажите-ка мне, Эдмунд, с чего начнем строить отношения с бурами?

– Без опыта трудно сразу сформулировать свое мнение, но думаю, надо попытаться завоевать их доверие.

– Нам придется стрелять в них, только чтобы как-то привлечь их внимание. Ваши предложения?

– Я обдумаю проблему, и, полагаю, что-нибудь придет в голову.

– Да, уж лучше пусть придет что-нибудь, – ответил Харьяло. – Все, можете идти. В один прекрасный день объясните мне все эти хитрости с предубеждениями.

Муслар широко улыбнулся.

– Не уверен, что смогу, сэр. Вам лучше попросить кого-нибудь из буров это сделать, у них получится куда лучше.

Ночь была очень темной, и старший сержант Симадзу несколько раз проверил, тот ли это адрес, затем вежливо постучал в дверь.

Жанни Терон с громким ворчанием проковылял к двери и открыл ее. Тут же получил оглушающий удар и был сразу упакован в мешок. Жена крикнула, чтобы он поскорее ложился, но Жанни уже этого не слышал.

В том же городе находился и главный цензор Шу. Он не спал. Цензор сидел и держал руку на переговорном устройстве. Он испытывал припадок нерешительности.

Функции имперского цензора ничем не отличались от тех, какими они были во времена первых римских цезарей: поддерживать общественную нравственность, поощрять добродетель и наказывать зло в той мере, в какой того требуют интересы безопасности государства.

На Зейд-Африке наблюдать за печатными изданиями было проще простого. Газеты и прочие публикации продолжали выходить, но по каждой заметке «прошлась невидимая властная рука». Шу вежливо пояснял издателям, что всякая попытка обойти цензуру будет пресекаться самым жестким образом. Большинство правильно поняло его, но до некоторых все доходит не сразу. Поэтому пока выпускаются лишь девять газет. Эфир представлял собой известную трудность, но Шу составил программы того, что и как следует говорить на африкаанс. Несмотря на отлаженный порядок, мрачные предчувствия не оставляли его.

Газета «Африканер» захотела опубликовать крошечную статью, в которой обосновывался тезис о том, что африканеру аморально покупать у неафриканера. Автор, Доминее В.К. Стрейдом, безуспешно пытался доказать, что это рассуждения чисто богословского характера.

Африканеры – сложный народ. В ответ на утверждение, что белое – это белое, они начинали доказывать, что белое – черное или, как минимум, серое, и дальнейшее ведение дискуссии требовало высокого умения. «Вы должны понимать, что африканеры в национально-политическом контексте…» Все верно, но что-то в Стрейдоме настораживало.

Старший цензор прослужил в этом ведомстве тридцать один год из сорока девяти прожитых на свете. Он. был уверен в себе и доверял прежде всего собственной интуиции.

Что-то в нем чувствовалось фальшивое… Шу набрал номер Реттальи.

– Значит, это и есть разведка, – сказал Санмар-тин, шагая по взлетно-посадочной полосе рядом с Реттальей. – Что-то мне время не нравится.

Ретталья улыбнулся. Форма у него была отлично сшита, заметил Санмартин.

– Лягушек легче ловить в пруду на фонарь. Меньше хлопот. Ты вернешься в Йоханнесбург к утру, причем помудревшим. А что ты думаешь о «Коффи-хейсе»?

– Так себе.

– Рауль, в Токио такого не купишь за кучу денег, – сказал Ретталья обиженным тоном и бросил Санмартину пачку сигарет.

– Что это?

– Мелкие деньги.

– Я не курю, – сказал Санмартин, разглядывая пачку.

– Как сигареты они достаточно паршивые. Но когда «ЮСС» начала фокусничать с валютой и та словно сквозь землю провалилась, пришлось придумать какой-то эквивалент денег.

– Но ты же платил обычными деньгами, – заметил Санмартин.

– Я – да… Через неделю адмирал объявит о переменах.

Санмартин изобразил средним и указательным пальцами правой руки ножницы.

– И три минуты спустя весь штат «ЮСС» не будет стоить выеденного яйца. В моем городе многие пострадают от этого.

– Я хотел бы, чтобы ты и Варяг, – сказал Ретталья, – завели тут друзей после этого.

У входа Ретталья остановился и предупредил Санмартина:

– Пока не очутишься в звуконепроницаемом помещении, веди себя тихо. Работа займет, возможно, несколько часов, так что перед возвращением можешь выпить чашечку кофе.

Санмартин с отвращением поежился.

– Ничего, кроме чая. – Он последовал за Ретта-льей внутрь здания, потом спустился. – В этих твоих застенках запросто приобретешь клаустрофобию, – заметил он.

– Зато столько преимуществ. – Ретталья остановился перед массивной металлической дверью. – Милости просим. И – оставь надежду всяк сюда входящий. – Он сделал знак, чтобы Санмартин проходил.

В помещении сидел привязанный к стулу мужчина. Голова его была закрыта черным колпаком. Ретталья кивнул.

– Это Терон. Школьный учитель. Он из «братьев», низшего звена, – сообщил Ретталья, отвернувшись от пленника. – А это сержант разведки Менсиес. Сержант, позвольте узнать, он сейчас под воздействием инъекции?

– Мы можем привести клиента в чувство в любой момент, когда пожелает майор, – ответил Менсиес, следя за Симадзу, который был здесь старшим.

– Великолепно. Пожалуйста, держите меня в курсе, – приказал Ретталья и остановился у мониторов, контролирующих физическое состояние пленника.

– Мне кажется, дыхание клиента становится прерывистым. Ваше мнение, сержант?

– Полностью согласен с вами, уважаемый майор. Однако хотел бы, с вашего позволения, предположить, что подобные вещи не выходят за рамки допустимого. Вводить сейчас стимулирующее средство было бы нецелесообразно, – произнес Симадзу.

– Вполне согласен с вами, сержант. Никаких стимуляторов. Но пожалуйста, позаботьтесь, чтобы кислородная маска находилась поблизости. Будет крайне неприятно, если он отправится к праотцам, – наставительно сказал Ретталья.

– Предложение майора весьма ценно. Сделаем, как будет угодно майору. Должен сообщить, вас искал главный цензор и просил связаться с ним.

Ретталья кивнул и обратился к Санмартину:

– Надо мне пойти на медицинские курсы, как ты думаешь?

– Все это – как из старинного фильма, – сказал Санмартин. – Что это вы там ему впрыскиваете?

Ретталья заметно помрачнел.

– В основном серотонин и скополамин. Возможно, еще иботеническая кислота и кое-какие другие снадобья, состав определяю не я. Одно могу сказать: действует.

– А я думал, что полоумные ученые всегда говорят жертве, что ей вкалывают.

– Это в кино. Иногда имеет смысл сказать, но вообще-то такая информация засекречена и мы не можем раскрывать ее перед клиентом.

– Я не про то.

– Это непростая игра, Рауль. Правда – такая хрупкая вещь. Во время нашего небольшого разговора клиент попытается сказать нам только то, что ему хочется. И мы пытаемся сделать то же самое. Для того чтобы в результате возникло взаимопонимание, нужно воспользоваться маленькими обманами, как это обычно случается в повседневных контактах. – Ретталья улыбнулся и провел рукой по редеющим волосам. – Не будь их, зачем были бы нужны офицеры разведки?

– Действительно. И что – никаких хлыстов и клещей?

– Ну что ты! Мы стараемся вести дело профессионально.

В разговор вмешался Симадзу, но сделал это весьма тактично:

– Уважаемый майор, с вашего позволения… Клиент начинает приходить в себя. Я считаю, что сейчас – самое время начинать.

– Приступайте, сержант, Рауль!

– Я вернусь через час или около того.

– Прекрасно. Чао.

– Чао.

Четыре часа спустя Ретталья застал Санмартина спящим.

– Рауль, ты живой? Пора идти обратно. Санмартин потянулся.

– Если я умер, могли бы прислать мне ангела поприличнее. Ну и как прошло?

– В лучшем виде. У нас было девятнадцать имен и еще три-четыре под вопросом. Этот Терон шепелявит, но мы разобрались в том, что он говорил. Думаю, у нас есть глава их окружной наблюдательной комиссии, священник по фамилии Сниман.

– Хорошо бы еще и понять, о чем ты… А какую легенду ты предложил Янни Терону, чтобы он раскололся?

– Он повредил шею в дорожной аварии. С кем из друзей связаться? Кого предупредить?

– А почему нет? При такой дозе он поверил бы, что он сам Махди[11]11
  Махди – в странах арабского Магриба – вождь и пророк, который должен нанести поражение неверным.


[Закрыть].

– Ну и дальше?

– Мы положим его в постель, а «друзья» обязательно придут.

– Да, ты далеко не благотворительностью занимаешься.

– Конечно. Ты умнеешь на глазах. Чтобы добиться здесь успеха, нам надо нанести удар по Бонду.

– Это что за «бонд»?

– Ну, назовем его тайным обществом. «Братья» заправляют Второй Южно-Африканской Республикой уже целый век. Они имеют своих людей в политических партиях, правительстве, армии, полиции, средствах массовой информации, творческих, культурных союзах, храмах, университетах, корпорациях и так далее. Они сильно пострадали во время войны с банту, когда ястребы и либералы передрались между собой, но потом нашли общий язык. «ЮСС» обнаружила полное неумение держать их в узде. Кто, по-твоему, правил этой планетой?

– Вот мы и разбираемся с этой проблемой.

– Именно! Они ставили своей целью сохранить африканерский народ и культуру, и им не нравится, когда им мешают. Они разбиты на территориальные ячейки, у них есть парламент, который называется «бондсраат», юридические органы в форме наблюдательных комиссий, исполнительный совет двенадцати, известный как «Двенадцать апостолов». До сего времени «братья» имели свободный доступ к общему пирогу и были довольны и счастливы. После нашего появления, подозреваю, они не чувствуют себя таковыми.

– И вы собираетесь искоренить их? В долгосрочном плане подобная акция дешевле обойдется.

– Мой предшественник спорил с адмиралом по этому поводу, но, увы, неуклюже. Нет, мы пойдем по пути тонкой хирургии. И наш коматозный «брат» Янни – один из тончайших приемов. С его помощью мы вбиваем в их ряды этакий клинышек.

– Ну, у тебя все проработано.

– В сержанте Менсиесе умер великий актер, а с приличного расстояния его вполне можно принять за Терона. У нашего друга есть сосед, которому показали то, что нам нужно.

– Полагаю, это не все.

– Симадзу очень хорош в раскрытии банков информации. В «Фолькскасе»[12]12
  «Фолькскасе» – народный банк, сберегательная касса (гол.).


[Закрыть] в Претории появилось несколько свежих счетов. Сегодня у Янни имеется сто тридцать тысяч йен, завтра будет еще двести тысяч.

– Да, они обратят на это внимание. Скажи мне, каким образом подобная хитрость внесет раскол в Бонд? А то до меня плохо доходит.

– Мы сделаем еще двадцать – тридцать таких Теронов, и «братья» озвереют, когда будут раскрывать одного за другим десятки «предателей». Мы позволим им разделаться кое с кем.

– Много же из-за вас появится трупов.

– С некоторыми мы поработаем, остальных для вида выпустим.

– Вам нужно ведь найти и настоящих предателей?

– Они сделают выводы из случая с Тероном. После того как «братья» начнут чистку в собственных рядах, мы начнем просеивать тех, кто останется в живых, пока не найдем что-нибудь толковое, – пояснил Ретталья.

– Для высшего блага учителю Терону придется положиться на Бога.

– Нехарактерная для тебя жалостливость!

– Думаю, после того как его найдут утопленным в какой-нибудь трясине, надо устроить вашей жертве достойные похороны.

– Спрашиваешь! В конце концов, он в некотором роде работает на Империю. Мрачный ты какой-то.

– Ладно. После того как рядового Новело расстреляли за изнасилование, у меня был разговор с одной женщиной. Она заявила, что оба акта примерно одинаково омерзительны. Я ее понимаю.

– Юффрау Брувер, я думаю. Ну так откройся мне, друг!

– Ретт, поскольку это гнетет меня, я тебе скажу правду. Ты неимоверно умен для офицера разведки, куда башковитее многих из тех, кого я знаю, но не хочу называть, у которых голова набита суси[13]13
  Суси – японское блюдо из риса.


[Закрыть] вместо мозгов. У вас тут настоящий цирк. Мне нравятся танцующие собачки, пони, которые ходят как люди, но когда речь идет о военной разведке… Я вижу, вы тут серьезно подготовились. У меня создается впечатление, что мы тут завязнем.

– Ну вот. То Шу, то ты. С тобой все ясно: кельтская кровь. Что тебе сказать? Как любит говорить адмирал Ли, у нас четыре боевых батальона и могучие звездолеты, – ответил Ретталья.

– А нельзя ли напрямую: тех, кто создает нам проблемы, посадить на корабль и вывезти, – раз уж мы кончили стрелять в ковбоев?

– Это не выход, мой милый, старый друг. Адмирал даже не станет рассматривать такое предложение, на бумаге у него все выглядит иначе. Между нами, то есть мной, тобой и Варягом: тут надо быть все время начеку, иначе проблем не оберешься. Санмартин немного подумал и спросил:

– А чем они могут нам насолить? Что у них есть? Танки? Ядерное оружие?

– К удивлению, ядерные боеголовки у них есть, – сердито прошептал он, – но адмирал не верит. Ты помалкивай на эту тему, тут дело нешуточное. И не шляйтесь в малонаселенных местах, а то у них могут зачесаться руки. А теперь сделай так, чтобы я тебя не видел. В следующий раз, когда будешь здесь, раздавим пузырек. – Ретталья похлопал Санмартина по плечу. – Менсиес ждет тебя в машине. На следующей неделе я буду там и дам тебе возможность проиграть мне какую-нибудь сумму в шахматы.

– Смотри, как бы я не удивил тебя. – Санмартин вымученно улыбнулся. – Держи меня в курсе, как пойдут дела с «Двенадцатью апостолами».

– Я подумаю. Чао, братишка. – Ретталья услышал, как захлопнулась дверь. – Из тех двенадцати один оказался Иудой.

Он произнес эти слова так тихо, что даже стены не расслышали.

Как только новая информация об африканерах пошла по казармам, имперские солдаты окрестили их «братьями». По вполне очевидным причинам ковбои были немедленно переименованы в «жуликов». Пошли протесты – после того как ковбои объяснили бурам, что в их прозвище вложен оскорбительный смысл. Последовал запрет полковника Линча, после чего имперцы стали звать тех и других просто «те же», подразумевая прежние прозвища.