Текст книги "Русский батальон"

– Я в курсе. Что ты ответил?

– Я сказал, что мы можем послать им Новело, только слегка поношенного, но мы его подправим, и будет как новенький. Пока Донг соображал, что к чему, я велел Тимо отключить связь.

Верещагин рассмеялся. Отодвинув в сторону стакан, он спросил:

– Я говорил тебе о Клоде?

– Докторе Девуку? Он твердит, что это место «невыразимо скучное»! Как Лабрадор, только без валенок.

Верещагин лениво достал трубку и постучал ею по колену.

– У Клода, каким бы он ни казался иногда, чувствительная натура. – Верещагин немного поразмышлял. – Значит, эта планета сильно беспокоит и его. Клод напомнил мне фразу, которую Жак Картье использовал в своей газете, описывая Ньюфаундленд.

– Ну?

– Это земля, определенная Богом Каину… Да, последняя стычка с ковбоями здорово осложнит наши отношения с ними.

Харьяло кивнул.

– Я никогда не говорил тебе, что хотел пойти на преподавательскую работу? – спросил Верещагин, откидываясь на спинку стула.

– Говорил, несколько раз.

– Я действительно хотел преподавать.

– Да, да, как же, упоминал.

– Мне не хочется посылать людей на тот свет, Матти. И то, что сейчас происходит, мне не нравится. Словно гусь ходит по моей могиле…

– Что за гусь такой? Никогда не слышал ничего подобного.

– Это английское суеверие. Как же мало меняется язык!

– Добавить? – спросил Харьяло, поболтав бутылкой.

– Английский, как латынь, язык бизнеса и солдат, принадлежавший каждому и никому… Нет, больше не хочу, спасибо.

– Как угодно. Да, а если ты считаешь, что английский не меняется, иди послушай ковбоев.

– У меня предчувствие, что ковбои Чокера ударят по Петру. Я потребовал поддержки из космоса, ведь подполковнику Кимуре она, судя по всему, не очень нужна. Адмирал согласился.

– Отлично. Еще что? – спросил Харьяло.

– Сегодня я видел Еву Мур.

– Как она?

– Мириам больше нет в живых.

– Ее подруги? Ужасно! Я ей сочувствую. И тебе.

– Она переборола горе. Только после этого стала думать о смерти. И еще попыталась выступить в роли свахи.

– Вот это да! А она, случайно, никаких гусей не видит? – спросил Харьяло, тупо уставившись перед собой.

– Она сказала, что скорее свиньи начнут вить гнезда на деревьях, чем мы уберемся отсюда.

– Господи! – Харьяло покачал головой. – Была бы тут нормальная планета, мы легко поладили бы с местными. Думаешь, это еще один Ашкрофт?

– Может, и похуже. Сначала надо покончить с ковбоями и их наемниками, адмирал Ли уже строит новые планы усмирения буров.

– Безумие какое-то.

– Возможно, это окажется необходимым, – возразил Верещагин. – Что ты знаешь об африканер-ском Бонде? О «братьях»?

– Абсолютно ничего.

– И я тоже.

– Центр, призванный организовать повстанческое движение? – предположил Харьяло.

– Может быть. Ретталья во время заседания отвел меня в сторону. Мы обсудили детали спецоперации. Прежде чем те объединятся, Ретталья планирует нанести удар.

– Значит, мы готовим документацию.

– Точно. А также амуницию.

– Это можно. Сегодня же займусь этим. Так ты ждал меня?

– Я бы удивился, если бы ты сегодня не появился. Харьяло рассмеялся. Антон улыбнулся.

– Значит, до завтра? До нового дня на вулкане?

– До завтра!

И они чокнулись.

Среда (2)

Вязкая жижа хлюпала под ногами Дэнни Мигера. Они бежали по устью реки, как кровь, что струилась по его руке.

«Я наемник, настоящий наемник, – мрачно думал он, – Барахтаясь в этой поганой грязи, я должен укрепить боеспособность трех рот, преследуемых имперскими войсками. Наемники – не пушечное мясо! Они сами готовят пушечное мясо для мелких дел».

Мигер пытался убедить своих молодых подчиненных в их собственной значимости, хотя его иногда раздражало, что они переоценивали себя, да и работодатели всерьез считали подобный сброд ценными кадрами.

Идиоты вроде Уайтмана распространяли такие байки. Старик Цай – тот посерьезней. Наемники попали под огонь имперских после того, как Уайтман натворил глупостей в паршивом речном порту. Его, к счастью, теперь нет, все легло на плечи Мигера. Единственное, что хорошего сделали имперцы с тех пор, как высадились здесь, – подстрелили поганца.

Один из молокососов спросил его, отомстят ли они за этого несчастного пьяницу. Дэнни рассмеялся ему в физиономию!

По предварительным наметкам, на Мигера наседала рота Коломейцева из 35-го имперского стрелкового полка, а его ребята были опасны. Лучше бы назначенцы Уайтмана приняли его дело, потому что у Мигера и своих проблем по горло.

К счастью, солдаты, прочесывавшие болота, относились к 64-му имперскому стрелковому полку… Ребята Кимуры больше подходили для парадов, и Мигер дал жизни этим грязным сынам Аллаха.

Но положение работодателя Дэнни усугублялось с каждым днем. Мигер свое дело сделал, и Цай не сильно удивит его, если попробует в один прекрасный день сдать голову наемника, чтобы заслужить себе прощение.

К несчастью, это еще не повод уносить отсюда ноги, Подумал Дэнни, задумчиво поглаживая автомат.

«ЮСС» здорово наколола наемников. Вначале ее руководство наняло их, обещая золотые горы. Но потом у боссов не выдержали нервы, и они позвали на подмогу имперцев. Компания – куча паршивой сволочи, даже в мелочах они ведут себя как подонки.

Имперцы не знали главного: они кокнули во время засады, устроенной Коломейцевым, сыновей 46-кера. При этой мысли Мигер ухмыльнулся. Чокер брал в наемники любых сосунков, от которых отказывались другие фермеры. Глава ковбоев не был семи пядей во лбу, но теперь, когда пол-армии прочесывает дельту в поисках солдат Мигера и Цая, ему волей-неволей приходится напрягать мозги. Если бы Чокер перебил всех имперцев и буров, до которых у него дотянутся руки, это сняло бы давление войск на Мигера, в чем Дэнни, любимый младший сын своей мамы, сейчас остро нуждался: Если Чокер загремит, то потащит за собой и некоторых других ковбоев.

Дэнни Мигер не торопился в ад и планировал нанести несколько болезненных ударов по войскам. Война есть война, тут всегда есть где приложить руки.

Сидя в бронетранспортере, находящемся на главной площади Ридинга, Ульрих Ольрогге сплюнул с досады. Лейтенант был недоволен решительно всем. Недоволен, что его перебросили с одной войны на другую. Еще меньше доволен своей новой машиной, которая сломалась, не успев как следует поработать, или «прекрасным городом» Ридингом – свалкой, которую ее обитатели гордо именовали ковбойской столицей. Но особенное раздражение у него вызывал Линч, который устроил маленькое суаре прямо на солнце.

Испытывая нехватку живой силы, адмирал Ли принял предложение Ньюкома, выступающего в качестве временного председателя Совета Ридинга, помочь подавить мятеж Чокера, пока он не охватил остальных ковбоев. Полковник Линч приехал, чтобы посмотреть на четыреста человек, предложенных Ньюкомом для службы в имперских войсках. Ольрогге, став помимо воли своеобразным почетным караулом, пытался решить, кто из двоих больший идиот. Так прошел целый час. Тем временем люди Ньюкома корчили из себя солдат.

Справа от Ольрогге сидело отделение имперской службы безопасности во главе с лейтенантом, а слева – никудышные солдаты Кимуры, в основном раненые. Ольрогге сплюнул – в левую сторону.

Кимура бросил необученных солдат взять взлетную полосу. В космосе тренировки десанта не проведешь… Когда челнок затормозил до предельно допустимой скорости, солдаты Кимуры стали падать вниз, как мешки с песком, на железобетонную дорогу. Идиотизм. Ольрогге ждал три часа, пока покажутся эти доблестные воины.

Ольрогге огляделся, ища глазами Хансли. Гнусный штатский тип, но, увы, единственный человек к югу от Вааля, у которого имеются мозги, – не считая Джанины Джоу, единственного человека, у которого сохранилось мужество. Их поблизости не оказалось. Еще одна из обезьян Ньюкома заковыляла к ним, и Ольрогге повернул голову, чтобы взглянуть на бараки ковбоев. Поганцы размахивали из окон самодельными красно-сине-белыми флагами. Ольрогге снова плюнул, на сей раз направо.

Как вышло на поверку, у Ньюкома оказалась весьма демократическая армия. Проведя демократическое собрание, они объявили забастовку, требуя улучшения условий службы. Им не понравилась еда, необходимость отдавать честь и вообще перспектива стать имперцами. Айен Чокер предложил в два раза больше, чем они получали. Ньюком целый час самым демократическим образом увещевал их, но тщетно, и их офицеры в лучших демократических традициях покинули бараки.

Несколько часов спустя Ольрогге забеспокоился. Против четырехсот отборных солдат Ньюкома у армии имелся один «кадиллак» с барахлящим двигателем плюс взвод кимуровского воинства, не считая отделения службы безопасности. Кимура приказал своей роте выбираться из болота, но, пока они это сделают да найдут дорогу, пройдут часы. А люди Ньюкома развлекались вовсю, распевая и постреливая из окон. И в конце концов лейтенанту надоело торчать на солнцепеке. Вспомнив о демократии, он огляделся в поисках полковника Линча – естественно, не обнаружил такового и повернулся к стрелку:

– Ты помнишь, мы получили от кого-нибудь конкретный приказ?

– Чикен!

Стрелок Хикен, которого лейтенант, исказив первую букву имени, обозвал «цыпленком», важно покачал головой.

– Если бы получили, помнил.

– Так вот помни, когда тебя спросит Уве Эбиль. Положи-ка им дымовой девяностомиллиметровый в дверь. Мне хочется посмотреть, как эти дурацкие флаги полетят из окон.

Он услышал свист и разрыв снаряда, потом поднял глаза. Такая картина стоит пенсии! Он так и не понял, ковбои или флаги полетели на улицу.

Парни Ньюкома сразу сообразили, что к чему. И хотя они явно не способны были воевать против Чокера, по крайней мере, не встали на его сторону, Хикен поспорил с экипажем машины, что их за этот подвиг представят к награде, не отдадут под трибунал, и выиграл.

Этим вечером вернулись посланцы Айена Чокера.

Два дня назад они ездили в Салктон с целью найти там военную поддержку, побудить жителей выступить против имперских войск. «Айен Чокер уже потерял сыновей. Пролитая врагами кровь взывает к возмездию!»

Но факт оставался фактом: мало кто хотел выступить с оружием против имперцев. Двадцать девять человек Чокера отправились на войну и погибли вместе с его сыновьями. Лишь только Хендерсон откликнулся на призыв.

Суровый и угрюмый Чокер сжал окровавленный клочок одежды в мозолистой жилистой руке. Он собрал под своими знаменами всех добровольцев, купил всех незанятых наемников на планете. Он был готов вести вперед своих ополченцев и людей сына сестры. Гарцуя на своих скакунах, они устремятся за Вааль, где ждут солдаты Коломейцева.

Четверг (2)

Савичев внимательно вглядывался в тусклом свете в лицо капрала Кетлинского из инженерно-саперного взвода. Тот задумчиво почесывал голову. Помимо дельты, был еще один горячий сектор – в междуречье. По выражению лица маленького капрала трудно было разобрать, насколько сложна там ситуация.

Наконец Кетлинский решительно помотал головой, склонившись над аппаратурой.

– Мы потеряли мины, – произнес он, – в районе ЕС 34-4689, вот тропа.

У Коломейцева не хватало солдат, чтобы прикрыть весь участок между реками, но мины и сенсорные устройства обходились дешевле людей. Саперы Рейникки понасажали их там вполне достаточно и сделали все, чтобы противник дорого заплатил за вторжение. Тропа, о которой он упомянул, была намеренно не так густо утыкана смертоносными ловушками, и кое-кто скоро узнает причину.

15-й легкий штурмовой взвод Муравьева находился к западу, а 16-й савичевский – к востоку. 15-й, в отличие от 16-го, не стоял на позиции.

Изучая карту, Савичев быстро пришел к выводу, что ковбои направляются к дороге у Красной реки.

Два из его прыгунков находились в линии охранения. Третий без особого труда мог следить за передвижением ковбоев, четвертый – мешать им. Савичев ткнул пальцем туда, где реки соединялись.

– Поднимайте в воздух свою птичку, – отрывисто приказал он двум своим людям, летавшим на амфибиях. Затем обратился к Кетлинскому: – Там что – люди, машины, повозки?

Кетлинский немного подумал.

– По моим данным, они перегоняют скот. А там кто знает? Может, лошади, всадники… может, их много, – тихо добавил он.

– Мы вернемся! – крикнул Савичев, сидя на «кадиллаке», и постучал по люку, чтобы разбудить водителя.

– Осторожно, взводный сержант, все-таки новый человек, – сказал Кетлинский.

Савичев в ответ сделал неприличный жест, зная, что Кетлинский этого не увидит, и втиснулся на свое место. Водитель завел машину и повел вперед, объехав большую воронку на дороге. За первой потянулись еще три бронемашины. Половина отделения из 3-го взвода Коломейцева сидела сверху, вцепившись в ручки. Внезапная и молниеносная контратака – основа основ мобильной обороны. 16-й взвод невелик по численности, но достоинства подразделения оцениваются его способностью наносить ущерб противнику.

Савичев стал постукивать пальцем по карте под нарастающие обороты двигателя. Он решил, что миномет займет место в пункте Иста, и повернулся к стрелку:

– Комо, приготовь свой «Щебетун».

Тот взглянул на карту, кивнул и приготовился к стрельбе.

Савичев настроил передатчик на шлеме на оповещение гаубицы, прыгунков Коломейцева, 15-го взвода, а также «Воробьев». Полярник три часа назад отправился в район действий 15-го взвода, так что оказался далеко от зоны действия Савичева. Он решил дать Савичеву возможность реализовать свои тактические замыслы.

Десять минут спустя пришло краткое сообщение от одного из прыгунков: «Скрамстед. Вдоль всего пути к Тиба-семь конский навоз и конфетные обертки. Продолжаем наблюдение. Конец».

Савичев отложил в сторону карту. «Тиба-семь» означало место перехода через реку. Прыгунок Колпакчи начнет атаку.

– Шестнадцать тире семь. Савичев, Колпакчи, идите к месту перехода через реку, отмеченному пятеркой. Устроим засаду при поддержке тридцать второго, вы начнете. Повторите, как поняли.

Колпакчи повторил. Когда он велел водителю остановить машину, место перехода реки представляло собой залитый солнцем амфитеатр, огороженный стеной темно-зеленого мха и лишайника, с обеих сторон спускавшихся в реку. У пересечения троп правый берег уходил вниз, но не очень круто. С юга в реку вдавалась суша, заканчивавшаяся россыпью круглых камней на отмели. С другой стороны тропа терялась среди теней, петляя между деревьями.

Тронутый мирный картиной, Колпакчи несколько мгновений полюбовался ею, а затем доложил по связи:

– Шестнадцать тире семь. Точка. Колпакчи. Мы на точке.

Шли минуты. Савичев замедлил движение колонны, чтобы не вступать в контакт с противником. Ковбои еще не вошли в лес. На земле прочерчены борозды от шин. На тропе было слишком мало места! Савичев настроился на волну «Воробья».

– Авиация тире шесть. Точка. Это Савичев. Где они?

– Сейчас я завис над колонной, двигаюсь за ней, – ответил пилот. С двумя передними стабилизаторами, вырастающими из фюзеляжа, как пара дополнительных крыльев, и восемью изогнутыми лопастями винтов «Воробей» больше походил на мотылька, чем на военный самолет. – Центр примерно в трех четвертях километра от вашего перехода через реку. Боже, сколько их! Туча целая, черт возьми! Такое впечатление, что тут половина всех ковбоев из этих проклятых джунглей!

Савичев недовольно пробурчал. Сил у него явно недоставало. Он включил радио.

– Большие братья. Точка. Савичев. Линейная цель Гифу-Ойта пять один семь, под осью, – произнес он в наручное переговорное устройство. Потом повторил еще раз на всякий случай, чтобы избежать путаницы.

Высоко над головой корвет «Эксетер» принял его сигнал. В ясный день совокупность работы компьютеров и оптики обеспечивала стрельбу с точностью до двадцати сантиметров. «Эксетер» представлял собой по сути бутылку со взрывчаткой, энергия которой с помощью находящейся на борту команды и через множество зеркал передается через лазерный пучок. А Айен Чокер, к своему несчастью, решил выступить как раз в день оный: безветренный и без осадков.

– Постарайтесь. Савичев. Конец связи. – Савичев взглянул через артиллерийский искатель на массу ковбоев, двигавшихся внизу. – Господи! Андрей, держись, будь поточней, – прошептал он. – Тринадцать тире два. Точка. Савичев. Орудийные расчеты, у нас тут много народа. Когда я буду готов, дайте шестнадцать выстрелов – на счастье.

– Пущин слушает. Принял. Конец связи, – ответил минометчик.

Савичев сделал глубокий вдох, чтобы прояснилось в голове.

– Шестнадцать тире семь. Точка. Савичев. Колпакчи, вы уверены, что вы там, где положено? Если ковбои прошмыгнут, мы до Стейндорпа не сможем их поймать. С птички сообщают, что они у вас под носом, а конский навоз совсем свежий.

Колпакчи ответил уверенно:

– Мы на точке. Я был здесь позавчера и вижу старые следы.

Пока Савичев думал, Колпакчи вызвал 16-й взвод – «Акита».

– Говорит Колпакчи. Тут шайка ковбоев идет по дороге.

– Акита. Точка. Савичеву. Бейте по ним!

– Бьем. Пущин. Конец связи.

Связь с «Графом Шпее» позволила минометному расчету уточнить свою позицию с точностью до десятка сантиметров и стрелять по карте восьмидневной свежести. 160-миллиметровые установки на так называемых «школьных автобусах» были самым мощным огневым средством батальона.

Первый взрыв снаряда, уложивший концентрическими окружностями деревья-папоротники, послужил предупреждением ковбоям. Кони и крупный рогатый скот в страхе устремились в джунгли. Стоны раненых лошадей и сам мощный взрыв навели панический ужас на оставшихся скакунов.

Глядя через прицел, Савичев скорректировал огонь.

– Перенесите огонь слева на четыре, и будет как раз на первом повороте к югу от реки. Перенесите слева на четыре и давайте!

Скорректированный с точностью до волоска, второй выстрел пришелся прямо по дороге и вырыл воронку глубиной в полметра, взметнув в воздух фонтан крови и грязи. Быстро один за другим последовали еще четырнадцать взрывов. Вторая и последняя серии из четырех снарядов, начиненных напалмом, разорвались в воздухе почти одновременно. Повезло тем, кто оказался под толстым удушающим огненным одеялом; остальные же погибли мгновенно, получив страшные ожоги.

Колпакчи превосходно знал свое дело. 77-милли-метровка на его прыгунке соединялась с сиденьем, имела гиростабилизатор и, таким образом, двигалась вместе с человеком. Как только стих последний взрыв, он начал беспорядочно поливать дорогу из пулемета.

Уцелевшие ковбои открыли огонь из всех имевшихся видов оружия. Неопытные солдаты стреляли высоко и срезали верхушки деревьев-папоротников. К несчастью для них, шум собственных выстрелов мешал им увидеть реальную угрозу.

– Большие братья. Точка. Савичев. Откройте огонь линейная цель Гифу-Ойта пять один семь, под осью, две минуты к северу, – передал Савичев на «Эксетер».

Четыре корабля спустились ниже и выпустили серию невероятно быстрых импульсов. Четверть километра дороги разметало в дыму и пламени. Взрывы, выстрелы, пронзительный свист и вой превратили ясный день в картину из ада.

После этого «Эксетер» и другие корабли вернулись на прежние орбиты и выпустили по дороге и по окрестностям «куриный корм» – мелкие двухграммовые сложные частицы, которые поглощали энергию разрывов и движения и освобождали их при ударе по цели. Они с шипением били по грунту, поднимая пыль. Тут же стоны раненых людей и животных прекратились. Десятиметровую зону смерти охватил огонь.

Савичев не стал останавливаться и наблюдать за происходящим. Еще не стихли выстрелы и взрывы, превратившие большинство колонны Чокера в дымящиеся гамбургеры, а его машины уже с ревом двинулись дальше.

Перед стрелком «кадиллака» имелись четыре экрана, дававшие обзор в 120 градусов, снабженные переключателем теплового и инфракрасного видения. При наклоне вперед и отклонении назад изменялось и поле осмотра. Под левой ногой имелась педаль, нажим на которую позволял вращать башню или фиксировать ее. Под правой находились педали управления прицеливанием. Правой рукой он работал с рычагами стрельбы из 90-миллиметровой либо из 30-миллиметровой автоматической. Левой заставлял стрелять автомат калибра 7,7 миллиметра. Правым указательным пальцем нажимал на кнопку подачи снарядов на 90-миллиметровую пушку и регулировал режим стрельбы 30-миллиметровой пушки. Кнопки стрельбы находились рядом с большими пальцами.

Исключительно подвижный, «кадиллак» теоретически считался слишком слабо защищенным броней, хотя тонкая проволочная сетка из твердого сплава на уязвимых углах придавала ему дополнительную защиту при минимальном увеличении веса. На практике, если машина имела опытную команду, противник не особенно упорствовал, пытаясь подтвердить теорию на практике.

«Кадиллак» Савичева был головным. Его 30-миллиметровый разрывной снаряд превратил человека в красный цветок и разметал папоротниковое дерево на кусочки. Другой, калибра 7,7 миллиметра, уничтожал все живое хоть и не столь эффектно, но не менее эффективно. Его стрелок мог выдать тысячу двести 30-миллиметровых снарядов по безленточной системе подачи по одному, шесть или двенадцать в секунду, а калибра 7,7 – еще быстрее. Через четыре секунды, не найдя более приличной цели, стрелок Савичева повернул башню и начал палить по ковбоям, соскочившим с лошадей и прятавшимся в стороне от дороги.

Скрамстед остановил свой прыгунок у первых трупов, а Савичев в это время разделывался с арьергардом противника. Из своего миномета системы 7–7 с непрерывной подачей боеприпасов Скрамстед дал несколько залпов поверх голов. Тысячи осколков изрешетили ковбоев. Довершили дело три выстрела из 90-миллиметровки второго «кадиллака».

Они проехали мимо двух разбитых машин и скрылись в дыму, застилавшем горевшую местность. Люди, сидевшие на броне, скатились вниз и бросились за насмерть перепуганными ковбоями. Немного выждав, Орлов метнул в кусты ручную гранату.

Недждет Айкач спрыгнул с машины, издав ликующий вопль. Ефрейтор обожал рукопашные стычки, а стало быть, его служба на благо Империи будет блестящей, но недорогой. Выстрелив раз пять по врагу, который пытался попасть в него из длинноствольной винтовки, Айкач бросился на его товарища, выставив штык. Тот растерянно вскочил, пытаясь увернуться, но Недждет всадил ему штык в грудь и, ударив по автомату сверху, распорол до паха.

Еще два ковбоя бросились бежать. Орлов выстрелил в них и промахнулся. Присев на корточки, он прислушался. Колонна была разгромлена, оставшиеся в живых искали спасения в лесу по обеим сторонам дороги.

Айкач вытер руки о брюки, испачкав их кровью и содержимым потрохов убитого.

– Ты даже для турка ненормальный, – прокомментировал его действия капрал Орлов. Потом побежал вперед и опустился на колено возле неподвижного тела. – Эх, Тибор, Тибор, бедняга… В голову, наповал, – произнес он, переворачивая тело.

– Найди его напарника, пока тот не натворил чего-нибудь.

– Бедный парень, – механически повторил за капралом Айкач и устремился на звуки отдельных выстрелов.

Через несколько минут все было кончено. Савичев из башни наблюдал за своими солдатами, которые отказались от преследования, осознав, что рассеявшиеся по лесу ковбои полностью дезорганизованы и деморализованы. Савичев уменьшил подачу топлива, развернулся против ветра, изменил угол закрылков и лопастей винта. Машина зависла, затем коснулась грунта.

У дороги, прислонясь к папоротниковому дереву, сидел мальчик лет десяти, прижимая к себе покалеченную руку. Рядом тлели остатки пикапа, расплавившийся пластик струйками стекал по металлу на дорогу. Из кабины свешивалось нечто, бывшее ранее рукой. Над лесом поднимались клубы дыма.

«Кадиллак» пошел вперед. Впереди на дороге распростерлись тела ковбоев. В основном убитые, подумал Савичев. Он нагнулся и осмотрел отметину от скользящего попадания ракеты в башню. Подняв голову, заметил Орлова, который переходил от одной раненой лошади к другой.

Савичев досадливо поежился. Он любил лошадей куда больше, чем людей. Их хозяева, должно быть, благоразумно отошли подальше.

Все шло не по плану, но в этом были виноваты люди, составлявшие планы. Савичев сложил ладони рупором и недовольно крикнул:

– Эй! Мы что, целый день тут будем торчать?!

Люди из штурмовых взводов не любили, когда их останавливали. Движение, мобильность были их основными достоинствами в атаке и обороне.

Из лесу появилось несколько ковбоев с поднятыми руками.

– Отправить к остальным! – крикнул Орлов. – Оставьте мне транспорт для пленных!

– Что ж, неплохо. – Савичев достал из кармана взрывное устройство с часовым механизмом и бросил его Орлову. – Когда соберете оружие, взорвите его. Если найдете что-то необычное – сохраните.

Орлов поднял большой палец. Колонна бронированных чудовищ сформировала строй и скоро исчезла.

В сорока километрах к северо-востоку Тихару Ёсида уже грузил отделения взвода Киритинитиса на борт трех из четырех легких транспортных самолетов батальона, чтобы завершить очистку территории от противника. Командир 2-й роты приобрел в боях на Ашкрофте полный рот металлических зубов и по шраму на щеках. Он не дал Девуку убрать их с лица. Капитан Ёсида, по его собственным словам, мог «забивать гвозди в стену головой». Солдаты звали его за глаза Консервный Оскал и удивлялись, как это пуля прошила ему рот, когда тот был закрыт.

Большинство из оставшихся в живых людей Чокера миновали кордоны Ёсиды и через день-два вышли из леса, но не многие сохранили желание воевать. Тело Айена Чокера так и не было найдено. Коломейцев здраво рассудил, что ковбои не станут создавать ему проблем в этом обезлюдевшем районе, и приказал остановиться, чтобы отдать дань погибшим. Речь произнести поручили Фриппу и де Канцову.

– Где-то теперь пасет своих коров этот Чокер? – рассеянно произнес Фрипп, когда формальности закончились.

Де Канцов сидел и поглаживал штык. Он деланно зевнул, показывая, что не желает вступать в беседу с Фриппом.

– Дэ-Ка, откуда такая приверженность к анахронизмам? Штык – это такая древность… Пенис кастрированного петуха!

– Ничего, как всадит в задницу – мало не покажется!

Верещагин не поощрял у себя в части сквернословие. Грязный Дэ-Ка выделялся в этом смысле даже на фоне остальных, далеко не изнеженных ма-меньких сынков, которые не могли произнести и трех слов, не вставив какое-нибудь сочное выражение. Верещагин и Санмартин решили, что в первый день каждого месяца он будет отрабатывать шесть часов наряда за сквернословие.

Фрипп махнул рукой.

– Как же! Госпитальная статистика гласит, что колотые раны не составляют и десятой части ранений.

Люди Варяга, особенно финны, удивляли своим пристрастием к холодному оружию. Мидзогути во второй роте имел при себе две сабли, зам. Палача, Биллем Швинге, носил боевой топорик, а Караев из 9-го взвода… потрепанный черный зонт!

– Все может быть, – спокойно согласился де Канцов, придирчиво пробуя пальцем острие штыка. – Но если в рукопашном пустишь в ход эту штуку, то бедняге, которому ты ее засадишь, госпиталь уже не светит. – Он еще несколько раз провел рукой по лезвию. – Для этих паршивых ковбоев сойдет. А что поганые японцы говорят, Фриппи? Раз-два-три и ты в аду?

– Примерно, – ответил Фрипп. – Они говорят: «следующий».