Текст книги "Мифы Ктулху"

Луна Большого Зимбабве

1. Ужас в сосновом бору

Тишина соснового бора мрачной пеленой окутала душу Бристоля Мак-Грата. Черные тени вокруг казались столь же неумолимыми, как суеверие, тяжелым мороком довлевшее над этой забытой глубинкой. В душе Мак-Грата пробудились смутные первобытные страхи. Бристоль был рожден среди этих лесов, и даже за те шестнадцать лет, что он провел в путешествиях вдали от дома, тени не рассеялись. Страшные истории, которые заставляли его дрожать в детстве, украдкой вползали назад в его сознание – сказки о тех, кто снует по глухим лесным полянам в полночные часы…

Проклиная детские воспоминания, Мак-Грат пошел немного быстрее. Темная тропа петляла между толстыми стволами гигантских деревьев. Неудивительно, что в далекой прибрежной деревне не нашлось желающих отвезти его в поместье Болвиллей: дорога была непроходима для транспорта, повсюду валялись гнилые бревна, из грязи тут и там торчали небольшие кусты.

Внезапно Мак-Грат резко остановился и замер. Полная тишина была нарушена таким неожиданным и пугающим звуком, что ему показалось, будто он почувствовал ледяное покалывание на тыльной стороне ладони. Звук, несомненно, был стоном человека, пребывающего в крайне мучительной агонии. Мак-Грат мгновение постоял неподвижно, а затем проскользнул за следующий поворот дороги с молчаливой грацией охотящейся пантеры.

Короткоствольный синий револьвер в мгновение ока лег в его правую руку. В левой руке Мак-Грат инстинктивно сжимал листок бумаги, объяснявший само его присутствие в этой темной чащобе. Бумага была не чем иным, как отчаянным, озадачивающим криком о помощи; подписанная злейшим врагом Мак-Грата, она поминала имя давно умершей женщины.

Мак-Грат прошел последний поворот пути; каждый нерв в его теле был напряжен. Он был начеку и готов ко всему… кроме того, что увидел перед собой. Испуганными глазами он мгновение смотрел на темную фигуру, а затем пробился сквозь стену деревьев. Кругом ничего не шевелилось. Всего в нескольких ярдах от тропы ничего не было видно в жутких сумерках – здесь могло скрываться что угодно. Мак-Грат опустился на колени рядом с фигурой, лежащей на дорожке перед ним.

Это был мужчина, привязанный веревками за руки и за ноги к четырем столбам, вбитым глубоко в твердую землю; смуглокожий, с черной бородой и крючковатым носом.

– Ахмад! – пробормотал Мак-Грат. – Слуга-араб Болвилля! Мой Бог!..

Однако тусклый блеск в глазах араба вызывали не тугие узы. Более слабого человека, чем Мак-Грат, могло бы стошнить при виде увечий на теле мужчины – следов острых ножей. Бристоль понял, что над телом араба потрудился настоящий знаток искусства мучений, и все же в сильном теле Ахмада все еще тлело последнее дуновение жизни. Серые глаза Мак-Грата сузились, когда он пригляделся к связанной жертве. Он тут же припомнил другие, гораздо более зловещие чащи, где на шесте свисал чернокожий слуга белых людей. Его кожа была полусодрана – как бы намекая белым хозяевам жертвы, что самонадеянно вторгаться в заповедные земли точно не стоит.

Бристоль Мак-Грат перерезал веревки и уложил умирающего в более удобную позу. Это было все, что он мог сделать. Он увидел, как блеск бреда на мгновение исчез из налитых кровью глаз, и в них вспыхнуло осознание. Хлопья кровавой пены забрызгали спутанную бороду араба. Его губы молча разжались, и Мак-Грат увидел обрубок вырезанного языка.

Пальцы араба начали царапать грязь. Они дрожали, но Ахмад отчаянно и настойчиво пытался что-то вывести на земле. Мак-Грат низко наклонился – и увидел кривые линии под дрожащими пальцами. Собрав последние силы, араб оставил сообщение на родном языке. Мак-Грат увидел имя: «Ричард Болвилль»; после этого последовало слово «опасность», затем человек махнул слабой рукой в направлении тропы, а после – и тогда-то каждый мускул в теле Мак-Грата напрягся – вывел «Констанс». В последнем усилии ослабевший палец написал: «Джон Де Эл…». Мучительный спазм охватил залитое кровью тело; узкая жилистая рука дернулась – и наконец безвольно упала. Ахмад ибн Сулейман покинул мир живых.

Мак-Грат встал, отряхнул грязь с рук. Он остро ощущал напряженную тишину леса, из глубины которого доносился тихий шорох, который не был шумом ветра. Бристоль смотрел на изуродованную фигуру, не испытывая большой жалости, ибо слишком хорошо знал, каким испорченным было сердце араба – таким же черным и злым, как и у хозяина Ахмада, Ричарда Болвилля. Казалось, на хозяина и слугу, какими бы свирепыми они ни были, наконец-то нашлась управа – но кто это был или что?

Более ста лет Болвилли безраздельно властвовали в этом отдаленном краю. Они держали сотни рабов на своих обширных плантациях, а позже закабалили и потомков своих подневольных. Ричард, последний из Болвиллей, ничуть не отличавшийся от своих деспотов-предков, установил кошмарные жестокие порядки в личном маленьком царстве посреди сосновых лесов. И все же крик отчаяния, донесшийся до Мак-Грата в виде телеграммы, которую он теперь крепко сжимал в кармане пальто, исходил из того самого края, где люди на протяжении столетия преклонялись перед Болвиллями как перед богами.

За шорохом последовала тишина – более жуткая, чем любой звук. Мак-Грат знал, что за ним наблюдают; он знал, что место, где лежало тело Ахмада, обозначало невидимую черту, которую он не имел права пересечь. Он верил, что ему будет позволено беспрепятственно вернуться в далекую деревню, а шаг вперед – это гарантированная смерть. Так что, повернувшись, Бристоль побрел обратно тем же путем, каким пришел.

Он продолжал идти, пока не миновал другой поворот тропинки. Там он остановился, прислушался. Все было тихо. Он торопливо вытащил из кармана телеграмму, разгладил ее и еще раз прочел послание от человека, которого ненавидел больше всего на свете:

Бристоль! Если ты все еще любишь Констанс Бранд, то, ради Бога, забудь свою ко мне ненависть и поспеши в поместье Болвиллей без отлагательств, будто все дьяволы у тебя на хвосте!

Р. Б.

И более – ни слова. Телеграмма дошла до Мак-Грата в далеком городке на Западе, где он жил после возвращения из Африки. Если бы в ней не упоминалось имя Констанс Бранд, он бы просто проигнорировал ее. Но речь шла о Констанс, и он схватился за забившееся будто в агонии сердце – и вскоре уже планировал маршрут возвращения в те края, где родился и вырос. Три года он считал ее погибшей – ту единственную женщину, которую он, Бристоль Мак-Грат, когда-либо любил.

Он положил телеграмму обратно в карман, сошел с тропы и направился на запад, протискиваясь своим крепким телом между густыми деревьями. Бристоль двигался по ковру из сосновых иголок практически бесшумно – недаром он провел свое детство в стране могучих сосен. Шагов через триста он пришел к узкой грунтовой тропе, заросшей молодыми кустиками; она вилась между густыми соснами параллельно дороге. Мак-Грат знал, что по ней придет к задворкам поместья Болвиллей; он предположил, что скрытные наблюдатели не патрулируют этот путь. Откуда им знать, что Бристоль помнит о том, что такой окольный путь вообще существует?

Он пошел по тропе на юг, напрягая слух, чтобы уловить звук. В этих лесах доверять своим глазам было нельзя. Сейчас до дома оставалось всего ничего – он находился в том месте, где еще при жизни деда Ричарда были поля, расстилавшиеся почти до широких лугов, окружавших виллу. Однако полвека назад поля были заброшены и поглощены лесом, который продолжал разрастаться.

Теперь Мак-Грат мог видеть поместье Болвиллей – крошечный кусочек могучего здания, мелькающий над верхушками сосен перед ним. Человеческий крик ножом прорезал тишину, и сердце Мак-Грата подскочило к самому горлу. Он не мог сказать, женщине или мужчине принадлежал этот полный боли вопль, но одна только мысль о том, что могла кричать женщина, толкала его вперед. Бристоль смело бросился к зданию, которое мрачно возвышалось сразу за растущими вразброс деревьями.

На некогда обширных лугах уже проросло тут и там несколько молодых сосен. Все строения здесь были ветхими. За виллой виднелись полуразрушенные амбары и хозяйственные постройки, где раньше жили рабы. Особняк возвышался над прогнившими обломками – скрипучий великан, обглоданный крысами, готовый в любой момент рухнуть.

Бристоль Мак-Грат подступил к окну изящной походкой тигра. Звуки шли именно оттуда; их отчаяние контрастировало с умиротворенными лучами солнечного света, уже потихоньку просачивавшимися через заслон деревьев. Страх все больше охватывал Мак-Грата.

Готовясь к тому, что может ожидать его внутри, он осторожно заглянул в помещение.

2. Суровая пытка

Он заглянул в большую пыльную комнату, которая до войны могла служить бальным залом. С высокого потолка свисала паутина; резные дубовые панели были черными и грязными. Огонь полыхал в большом камине – маленький язык пламени, достаточный лишь для того, чтобы подсвечивать узкие железные прутья, огораживающие очаг.

Но не сразу Бристоль Мак-Грат обратил внимание на камин. Словно завороженный, он уставился на хозяина дома – уже второй раз за день ему пришлось смотреть на умирающего, подвергнутого пытке.

К обшитой панелями стене была прибита тяжелая балка, к которой крепилась грубая перекладина. Запястья Ричарда Болвилля были привязаны к перекладине веревками. Пальцы его ног едва касались земли, ибо он продолжал в агонии тянуться вверх в попытке облегчить вес на напряженных руках. Веревки глубоко врезались в его запястья, с них капала кровь, а пальцы потемнели и распухли. Он был голым, и Мак-Грат понял, что раскаленными добела щипцами неведомый изверг рвал из его тела куски мяса. На бледной груди был выжжен странный символ; на спину Мак-Грату будто легла ледяная рука, ибо он знал смысл этого знака. Снова его память унеслась через полмира и годы назад, в те черные, мрачные, жуткие джунгли, наполненные грохотом барабанов, где обнаженные жрецы отвратительного культа в освещенной огнем тьме впечатывали страшное клеймо в дрожащую, подгорающую человеческую плоть.

Между очагом и умирающим сидел коренастый чернокожий мужчина в одних рваных грязных штанах. Он располагался спиной к окну, так что хорошо были видны внушительные плечи. Его массивная, как у лягушки, голова прямо сидела на этих могучих плечах; казалось, мужчина изучал лицо человека, свисающего с перекрестья.

Налитые кровью глаза Ричарда Болвилля напоминали глаза измученного животного, хотя он выглядел совершенно нормальным и в полном сознании. В этих глазах светилась отчаянная воля к выживанию. Он поднял голову и окинул взглядом комнату. За окном Мак-Грат инстинктивно вздрогнул. Он не знал, видит ли его Болвилль, но беспокоился, что реакция Ричарда может раньше времени выдать его присутствие черному извергу. Тем временем негр устремил взгляд на огонь и протянул длинную обезьяноподобную руку к одному из раскаленных железных прутьев – в глазах Болвилля блеснула ужасная, настойчивая мольба, которую никак нельзя было неправильно истолковать. Мак-Грат перепрыгнул через подоконник как раз в тот момент, когда испуганный чернокожий вскочил на ноги и развернулся с обезьяньей ловкостью.

Мак-Грат не вытащил пистолет. Он не осмеливался стрелять, так как выстрел мог привлечь внимание других врагов. У негра за поясом был мясницкий нож; казалось, тот сам прыгнул в руку чернокожего, точно живой. Мак-Грат схватился за свой афганский кинжал со «злым» изогнутым лезвием – этот стальной друг хорошо послужил ему в бесчисленных прошлых схватках.

Зная преимущества внезапной, безжалостной атаки, Бристоль не колебался ни секунды. Едва его ноги коснулись земли после прыжка, как он бросился на огорошенного негра.

Непонятный крик сорвался с толстых красных губ врага. Дико вращая глазами, он отвел мясницкий нож назад – и выпростал его вперед с быстротой атакующей кобры; такой выпад наверняка достал бы человека менее прыткого и удалого, чем Бристоль Мак-Грат.

Замахиваясь для удара, чернокожий отпрянул назад, и это инстинктивное движение замедлило его ровно настолько, чтобы Мак-Грат совершил уклон молниеносным поворотом туловища. Длинное лезвие прошло у него под мышкой, пронзив одежду и кожу, – и в этот момент афганский кинжал вонзился в черную жилистую глотку.

Негр свалился без крика, лишь сдавленно булькая горлом, из которого бил кровавый фонтан. Мак-Грат вышел из смертоносного замаха прыжком, напоминающим волчий. Он оценил невозмутимым взглядом проделанную работу – негр мертв, его голова наполовину отделена от тела. Эта внезапная атака в прыжке вбок, убивающая бесшумно и перерезающая горло до шейных позвонков, была одним из самых опасных приемов дикарей с Хайберского перевала. Меньше дюжины белых людей освоило этот прием. К числу этих умельцев относился и Бристоль Мак-Грат.

Он повернулся к Ричарду Болвиллю. На его обожженную обнаженную грудь капала пена, изо рта хлестала кровь. Мак-Грат опасался, что Болвиллю, как и слуге Ахмаду, уже успели вырвать язык – впрочем, агония и шок от других ран тоже могли лишить Ричарда дара речи. Мак-Грат перерезал веревки и осторожно помог ему возлечь на старый потрепанный диван. Жилистое тело Болвилля дрожало в руках Мак-Грата, будто свитое из натянутых стальных канатов. Он прокашлялся, и все-таки ему удалось заговорить.

– Я знал, что ты придешь! – выпалил Ричард, корчась от боли, когда его обожженная спина коснулась дивана. – Я ненавидел тебя много лет подряд, но – знал, знал…

Голос Мак-Грата был жестким, как терка:

– Почему ты назвал в письме Констанс Бранд? Она умерла.

На тонких губах Болвилля расплылась жуткая улыбка.

– Нет, она жива! Но недолго проживет, если ты не поторопишься. Прошу, дай же мне бренди! Там, на столе, – этот гад не все вылакал…

Мак-Грат поднес бутылку к его рту, и Болвилль жадно отпил. Железными нервами этого человека оставалось лишь восхищаться. Было видно, что он в агонии. Сейчас он должен кричать от боли и балансировать на грани безумия. И все же Болвилль был в здравом уме и говорил отчетливо, хотя его голос звучал лишь жалким мучительным хрипом.

– У меня осталось не так много времени, – сдавленно прохрипел он, – так что не перебивай меня. Прибереги свои проклятия на потом. Мы оба любим Констанс Бранд. Но она любила только тебя. Она пропала три года назад. Ее одежду нашли на берегу реки, но тело – нет. Ты отправился в Африку, чтобы забыть свою боль, я удалился в поместье моей семьи и стал отшельником. Но чего ты не знал, чего не знал никто в мире, так это того, что Констанс поехала со мной! Нет, она не утонула. Эта уловка – целиком моя идея. Констанс Бранд прожила в этом доме три года! – Он рассмеялся жутким смехом. – Бристоль, не смотри так потрясенно. Констанс пошла со мной не по своей воле – она слишком любила тебя. Я похитил ее и силой привез сюда, Бристоль! – Его голос перешел в дикий визг. – Если ты убьешь меня, ты никогда не узнаешь, где она!

Сведенные судорогой руки Мак-Грата, крепко сжимавшие связанное горло Болвилля, медленно ослабли, и из красных глаз Бристоля постепенно ушло безумие.

– Продолжай, – прошептал он не своим голосом.

– Я ничего не мог с собой поделать, – выдохнул умирающий. – Она ведь единственная женщина, которую я когда-либо любил, – ох, перестань насмехаться, Бристоль. Остальные не в счет. Я привел ее сюда, потому что здесь я всем правлю. Она не могла ни сбежать, ни отправить сообщение. Кроме потомков черных рабов, принадлежавших моей семье, в этом районе никто не живет. И мое слово было их единственным законом. Клянусь, я ничего ей не делал. Я просто держал ее здесь в плену и пытался заставить выйти за меня замуж. Я хотел ее, но только если она станет моей женой. Я был безумцем, но ничего не мог с собой поделать. Я происхожу из рода самодержцев, которые всегда брали то, что им нужно, и не признавали иного закона, кроме личного желания. Ты это знаешь, Бристоль, ты понимаешь. Ты и сам – кровь от крови таких людей. Черт возьми, Констанс ненавидит меня, если это тебя утешит! Она тоже сильная. Я думал, что смогу сломить ее волю. Но я не смог этого сделать – по крайней мере без хлыста, а я не мог заставить себя использовать его.

Злобная ухмылка расползлась по лицу Болвилля, когда Мак-Грат невольно издал дикий рык. Глаза здоровяка сделались как раскаленные угли, его сильные руки сжались в железные боевые молоты. Болвилля трясло от судорог, кровь текла с его губ. Его улыбка исчезла, и он продолжил:

– Все шло хорошо, пока бес не попутал меня послать за Джоном де Эльбором. Его я встретил много лет назад в Вене. Он родом из Восточной Африки – дьявол в человеческом обличье! Он только взглянул на Констанс, и его тут же охватило желание к ней. Когда я наконец осознал этот факт – попытался убить его. Однако обнаружил, что он сильнее меня и что он провозгласил себя повелителем и главарем черных – моих рабов, для которых мое слово всегда было законом! Он рассказал им о своем дьявольском культе…

– Вуду, – пробормотал Мак-Грат.

– Нет! Вуду просто ребячество по сравнению с этой черной чертовщиной! Взгляни на символ у меня на груди – де Эльбор заклеймил меня раскаленным добела железом. Ты был в Африке. Ты знаешь – это знак Большого Зимбабве! Де Эльбор настроил против меня моих черных. Я пытался сбежать с Констанс и Ахмадом, но меня загнали в угол собственные рабы! Благодаря верному мне человеку я смог отправить тебе телеграмму, но его быстро заподозрили и пытали, пока он во всем не признался. Джон де Эльбор принес мне его голову на блюде. Я знал, что они скоро примутся и за меня, и спрятал Констанс там, где никто не сможет ее найти, кроме тебя. Де Эльбор мучил Ахмада, и тот признался, что я послал за другом девушки, чтобы он помог ей. После этого де Эльбор отправил своих людей на дорогу с тем, что осталось от слуги: его труп должен был послужить предупреждением, если ты взаправду прибудешь. Я спрятал Констанс ночью перед тем, как негры схватили меня. Но даже Ахмад не знал, где… де Эльбор пытал меня, заставляя рассказать…

Умирающий сжал кулаки, и глаза его сверкнули яростной страстью. Мак-Грат знал, что даже муки тысячи адов никогда не смогли бы выведать эту тайну у Болвилля.

– Это меньшее, что ты мог сделать, – вымолвил он резким от противоречивых чувств голосом. – Из-за тебя я три года жил в аду – и Констанс тоже. Ты заслуживаешь смерти – и не будь ты прямо сейчас на ее пороге, я бы сам тебя убил.

– Треклятый! Думаешь, я хочу, чтобы ты меня простил? – выдохнул умирающий. – Я рад, что тебе пришлось страдать. Если бы Констанс не нуждалась в твоей помощи, я бы хотел увидеть, как ты умрешь так же, как я, но вместо этого буду ждать тебя в аду. Ладно, довольно дрязг!.. Де Эльбор отлучился некоторое время назад – пошел убедиться, что Ахмад действительно мертв. Потом эта тварь вернется, чтобы выпить моего коньяка и еще немного меня помучить. Слушай, я спрятал Констанс в Забытой пещере. Никто во всем мире не знает, что она существует, даже чернокожие – только ты и я. Давным-давно я приказал поставить у входа железные ворота и убил человека, который делал эту работу; так что секрет сохранен. Ключа нет. Ты можешь открыть их, только нажав на определенные точки на двери… – Болвиллю становилось все труднее ясно выражать свои мысли. По его лицу струился пот, руки дрожали. – Проведешь пальцами по краю двери, пока не найдешь три выступа, образующих треугольник. Их нельзя увидеть, их нужно почувствовать. Нажми их против часовой стрелки по одному, всего три раза. Затем отведи болт в сторону. Дверь откроется. Возьми Констанс и пробейся обратно. Если ты уверен, что они до тебя доберутся, застрели ее сначала! Не дай ей попасть в руки этого черного зверя…

Голос Болвилля поднялся до крика. Пена брызнула с мертвенно-бледных кривящихся губ, а затем он сел почти прямо – и в следующий миг безвольно упал обратно. Железная воля, которая так долго поддерживала жизнь измученного тела, оборвалась, как перетянутая проволока.

Мак-Грат уставился на неподвижную фигуру, еле сдерживая обуревавший его гнев. Затем он сердито обернулся и достал револьвер.

3. Черный жрец

В дверном проеме, ведущем в большой внешний зал, стоял мужчина – высокий, в странных восточных одеждах. На нем был тюрбан и шелковое пальто, подвязанное ярким поясом. На ногах были турецкие тапочки. Его кожа была ненамного темнее, чем у Мак-Грата; тяжелые очки не могли скрыть восточный разрез глаз.

– Кто ты, черт возьми, такой? – спросил Мак-Грат, пристально глядя на него.

– Али ибн Сулейман, эфенди, – ответил мужчина на безупречном арабском языке. – Я явился в это гиблое место по просьбе моего брата Ахмада ибн Сулеймана, да благословит его Аллах. Его письмо пришло ко мне в Новый Орлеан. Я сразу же направился сюда. Когда я полз через лес, то увидел чернокожих, которые тащили тело моего брата к реке. Однако я продолжал искать его хозяина. Мой брат искренне любил его, – добавил он. – Я отомщу за своего брата и его господина. Эфенди, позволь мне идти с тобой.

– Будь по-твоему! – Мак-Грат сгорал от нетерпения. Он знал о фанатичной клановой преданности арабов; знал, что единственной достойной чертой Ахмада была неколебимая преданность преступнику, у которого он состоял на службе. – Следуй за мной. – Удостоив последним взглядом хозяина дома и распростертое перед ним черное тело, Мак-Грат вышел из камеры пыток. Вот так в темные века мог умереть один из воинственных царей-предков Болвилля – и так же у его ног лежал убитый раб, чей дух обречен служить своему господину и в потустороннем мире.

Мак-Грат вернулся к зарослям, опоясывающим дом. Сосны маялись в полуденном зное. Араб следовал за ним по пятам. Издалека легкий неустойчивый бриз доносил мягкие волны каких-то звуков, очень похожих на далекий бой барабана.

– Идем! – Мак-Грат прошел мимо хозяйственных построек, а затем исчез в лесу, который вырисовывался позади них. Здесь тоже когда-то были поля, составлявшие богатство аристократических Болвиллей, но многие годы ими пренебрегали. Не ведущие никуда тропы пересекали буйный подлесок.

Наконец Бристоль и араб вошли в лес. Деревья росли всё гуще, и вот путники оказались в тех местах, где никогда не стучал топор дровосека. Мак-Грат искал дорогу наугад. Он хорошо помнил свое детство. Эти воспоминания, хоть и заслоненные другими событиями, накрепко отпечатались в его памяти. Вот он нашел дорожку, которую искал, – темную тропинку, петляющую между деревьями.

Мужчины были вынуждены идти гуськом. Одежда рвалась о ветки; ноги то и дело увязали в ковре сосновых игл. Тропа шла чуть под уклон. Кое-где сосны уступали место кипарисам; из-под деревьев блестели пенистые лужи стоячей воды. Вокруг орали жабы, а гнус жужжал с такой настойчивостью, что почти сводил с ума. Снова по сосновому лесу прокатился далекий барабанный бой.

Мак-Грат утер с лица пот. Звук навеял воспоминания, которые слишком уж хорошо подходили к этой мрачной обстановке. Его мысли вернулись к ужасному символу, выжженному на голой груди Ричарда Болвилля. Болвилль полагал, что он, Мак-Грат, знает его значение, но это не так. Он знал, что знак имеет отношение к черному ужасу и чистому безумию – но и только, а видел его лишь однажды, в далеком краю под названием Большой Зимбабве, куда отваживались дойти немногие белые и откуда только один из них вернулся живым. Этим человеком, собственно, и был Бристоль Мак-Грат, и даже он отважился дойти лишь до границ этой ужасной земли, состоявшей исключительно из первобытных лесов и черных болот. Он не зашел достаточно далеко в Запретное Царство, а потому не мог подтвердить или опровергнуть рассказы о древних культах, которые якобы выдержали испытание временем и чьи последователи поклонялись чудовищу, сам облик которого бросал вызов устоявшимся законам природы. Он увидел очень мало, но и этого хватило, чтобы напитать его душу таким жутким ужасом, что до сих пор время от времени Бристоля преследовали кровавые кошмары о тех краях.

Мужчины не обменялись ни словом с тех пор, как вышли из поместья. Мак-Грат упорно пробирался сквозь заросшую тропу. Толстый водяной щитомордник проскользнул у него под ногами и исчез. Видимо, где-то неподалеку – водоем; еще через несколько шагов это предположение подтвердилось. Бристоль и его спутник-араб встали на краю болота, затянутого от края до края ряской и воняющего гниющей растительностью; болото лежало в тени кипарисов. Путь обрывался здесь. Топь, казалось, тянулась бесконечно в мрачных, влажных сумерках.

– Что теперь, эфенди? – спросил Али. – Как считаешь, мы сможем здесь проплыть?

– Безрассудство. – Мак-Грат качнул головой. – Даже негры, что знают эти сосновые леса как свои пять пальцев, никогда не осмеливались пересекать эту проклятую трясину. Но есть способ добраться до холма, что торчит прямо из этого болота. Можно пробраться к нему, держась за ветви кипарисов! Много лет назад, когда Болвилль и я были детьми, мы обнаружили старую, очень старую индейскую тропу, ведущую к этому холму. В этом холме есть пещера, и в этой пещере томится женщина. Вот куда я собираюсь. Ты хочешь пойти со мной или подождать меня здесь? Путь через топь опасен.

– Я иду с тобой, эфенди, – без колебаний ответил араб.

Мак-Грат одобрительно кивнул и стал пристально рассматривать окружающие деревья. И вот он наконец нашел то, что искал: слабое клеймо на огромном кипарисе, едва узнаваемый древний знак. Давным-давно он сам оставил этот след. Уверенно шагнув в ту сторону и ухватившись за низко свисающую ветвь, он опустил ноги в грязную зеленоватую муть; ряска облепила подошвы его ботинок, но выше не поднялась. Он стоял на сплющенной скале – или, вернее, на целом нагромождении скальных обломков. Верхний камень лежал прямо под спокойной поверхностью воды. Заметив далеко в тени болота еще один разросшийся кипарис, Мак-Грат устремился прямо к нему, ступая очень осторожно, переходя от одной скользкой глыбы к другой, держась за ветви, с трудом различимые в темноте.

Они пересекли болото, следуя отметкам, которые служили ориентирами. Мак-Грат снова задумался, что вдохновило прокладчиков этой тропы много лет назад привезти издалека огромные камни и закопать их в грязь. Должно быть, они приложили огромные усилия, требующие определенных технических навыков. Зачем индейцы построили дорогу к Забытому острову? Видимо, и сам остров, и холм, и пещера имели для краснокожих какое-то обрядовое значение; возможно, это место также было их убежищем от более сильного врага.

Они продвигались медленно; один неверный шаг – и коварная трясина поглотит вмиг, утянет на дно. Впереди кое-где между деревьями выглядывал остров – небольшой холм, окруженный наносным песком. Сквозь листву виднелась скала, отвесно вздымавшаяся над берегом на пятьдесят-шестьдесят футов. Цельная глыба гранита возвышалась над ровным песчаным участком. На вершине скалы едва ли произрастала хоть былинка.

Мак-Грат был бледен, дышал быстро и прерывисто.

Когда они вышли на пляжную полосу, Али с сочувствующим взглядом достал из кармана маленькую бутылочку.

– Выпей коньяку, эфенди, – предложил он, а потом в типичной арабской манере поднес бутылку прямо к губам. – Это пойдет тебе на пользу.

Мак-Грат знал, что Али счел его усталость результатом недавней нагрузки. Однако сам он лишь смутно помнил все трудности и опасности, которые пришлось преодолеть. Он не был истощен усилиями – его глодали эмоции, бушевавшие внутри: мысль о Констанс Бранд, чей прекрасный облик преследовал его в беспокойных снах в течение трех лет. Он отхлебнул из бутылки, не чувствуя вовсе вкуса напитка, и вернул ее Али.

– Ну давай же!

Стук собственного сердца почти оглушал его, когда он продирался сквозь удушающе густую растительность у основания скалы. Наконец на серой каменной стене над зеленым поясом мелькнул странный символ, который он видел много лет назад; тогда он привел его и Ричарда Болвилля к тайной пещере. Мак-Грат отодвинул в сторону плотно сплетенные лианы и папоротники – и охнул, увидев тяжелые железные ворота, встроенные в узкий проем в гранитной стене.

Пальцы Мак-Грата дрожали, касаясь металла; за спиной он слышал тяжкое дыхание Али: казалось, волнение белого человека передалось и арабу. Руки Мак-Грата коснулись трех выступов, расположенных треугольником, – они лишь слабо прощупывались и были невидимы невооруженным глазом. Бристоль попытался унять нервную дрожь и нажал на выступы так, как велел ему Болвилль. Тотчас же он почувствовал, как те слегка поддаются под его пальцами. Затаив дыхание, Мак-Грат схватил болт, вставленный в центр двери, и потянул. Смазанные маслом петли бесшумно двинулись, и дверь открылась.

Они оказались в широком тоннеле, который заканчивался другой дверью – фактически решеткой из железных прутьев. В тоннеле не было темно; он был чист и просторен, а в потолке пещеры были проделаны отверстия, чтобы впускать свет. Перед отверстиями были установлены защитные сетки от насекомых и рептилий. Мак-Грат увидел что-то за железными воротами и помчался по тоннелю; его сердце едва ли не выпрыгивало из груди. Али поспешил за ним.

Зарешеченная дверь не была заперта. Она распахнулась, едва Мак-Грат толкнул ее. Он застыл неподвижно – настолько сильные эмоции ошеломили его.

Его глаза ослепил золотой блеск: солнечный луч, проскользнув вниз под углом через одно из отверстий в каменной крыше, ярко вспыхнул на великолепной копне золотистых волос девушки, мирно спящей на резном дубовом столе, подложив под щеку руку.

– Констанс! – сорвался с мертвенно-бледных губ Мак-Грата страстный оклик.

Эхо подхватило его зов. Девушка подняла голову. Она выглядела удивленной. Руки ее взметнулись к вискам, рыжие волосы заструились по плечам. У Мак-Грата закружилась голова. Ему показалось, что девушка плывет в ореоле золотого света.

– Бристоль! Бристоль Мак-Грат! – воскликнула она с отчаянием и недоверием. Затем обхватила его своими белыми руками в яростном объятии, словно боялась, что он всего лишь призрак, который скоро исчезнет.

На мгновение мир вокруг Бристоля Мак-Грата перестал существовать. Он стал нем, слеп и глух ко всей вселенной. Его ошеломленные чувства знали только женщину в его объятиях, он был опьянен ее мягкостью, ее ароматом – он был совершенно потрясен, когда понял, что мечта, от которой он не отказывался три года, даже полагая ее несбыточной, теперь-то уж точно сбылась.

Когда снова вернулась способность ясно мыслить, Бристоль потряс головой, пытаясь выйти из транса, и огляделся, растерянный и беспомощный. Он находился в большом зале, вырубленном в твердой скале. Как и в тоннеле, сверху лился свет, и воздух был свеж и чист. Он увидел стулья, столы и гамак, коврики на каменном полу, жестяные банки и диспенсер для воды. Болвилль обеспечил своей пленнице минимальный уют.