Текст книги "Обмани себя. Как самообман помогает нам выжить"

Профессиональные мошенники

Да благословит Господь Берни Мейдоффа. Он привлек к жуликам общественное внимание, которого они заслуживали. Уже прошло много времени с тех пор, как аферист Ч. Понци облапошил тысячи людей, выманив у них сотни тысяч долларов с помощью финансовой пирамиды, в которой самые первые инвесторы получают большие дивиденды, но не из реальных доходов, а из тех денег, которые вкладывают новые участники.

Поскольку слухи о больших доходах быстро распространяются, в пирамиду вступают все новые и новые желающие быстро обогатиться. Но по определению этот процесс не может продолжаться бесконечно. Те, кто в первых рядах и раньше всех выходит из игры, получают нехилые дивиденды; то же касается и самого афериста-зачинателя, хотя он подвергается риску окончить свои дни за решеткой. Все остальные больше теряют, чем зарабатывают; некоторые даже все, что вложили.

Мейдоффу удалось таким образом вытянуть из людей около 50 миллиардов долларов. Он был классическим аферистом: привлекательный и мягкий в поведении, располагающий к себе. Очень часто он говорил людям: «Счета закрыты, вкладывать больше нельзя», но позже «уступал» и «позволял» вложить еще какую-то сумму. Конечно, не все покупались, некоторые увидели всю подноготную этой схемы.

Происходила своего рода эволюционная борьба: множество участников, частотно зависимые взаимодействия, появление новых стратегий. Одна из жертв Мейдоффа, участник пирамиды, незадолго до этого написал книгу, посвященную такому человеческому качеству, как доверчивость. Позже он осознал, что книга была о нем самом: он потерял 400 тысяч долларов. В свое оправдание он сказал, что всего лишь искал безопасный способ инвестирования со скромным доходом (возрастающим более чем на 10 % каждый год). Скромный доход? Что может приносить стабильный доход, увеличивающийся более чем на 10 % каждый год?

Большинство аферистов работает на более низких уровнях. Они являются профессиональными ворами, чье искусство заключается в том, чтобы выманивать деньги у доверчивых людей с их собственного согласия. Часто они берут на вооружение отсутствие сознательности и склонность к самообману у своих жертв. Здесь можно различать «длинное» и «короткое» мошенничество. «Длинное» длится в течение нескольких дней и приводит к потере десятков тысяч долларов, при этом задействуется система самообмана жертвы. «Короткое» часто не длится больше нескольких минут и заканчивается потерей пары долларов; при этом жертва ненадолго погружается в состояние неосознанности. Во время «длинного» мошенничества жертва вводится в некое подобие транса путем воздействия мошенником на ее слабую сторону, например жадность.

Эта ситуация может повторяться бесконечное количество раз, а уход жертвы от реальности помогает справиться с возникающими у нее противоречиями. На языке аферистов жертва «пылает», то есть находится в состоянии глубокого самообмана. Жертве кажется, что она «отправилась в увлекательную поездку и никаких ловушек на пути не предвидится». Мошенник же создает у нее ощущение такой «поездки», которое приносит большое удовольствие, но ослепляет. Как только жертва заглотила наживку, она перестает задавать вопросы, как делают люди в здравом уме. Как сказал один мошенник: «Я вынул его мечты из его собственной головы и продал их ему назад – и по хорошей цене!»

Зачастую можно наблюдать у мошенников проявление частотной зависимости. При небольшом количестве аферистов им удается обмануть большее количество людей, и наоборот. Обычно жертве достаточно один раз быть обманутой, чтобы не попасться на эту удочку снова. Аферист всегда должен находиться в поиске новых жертв. В этом случае эффект уменьшения обмана вследствие увеличения частотности происходит благодаря обучению (жертвы обмана передают информацию друг другу). У других же видов живых существ этот эффект генетически обусловлен, и для его проявления может потребоваться несколько поколений естественного отбора.

Много лет назад на Ямайке я подвергся мошенничеству «средней длины» (около двух часов – потеря 40 долларов). Одним субботним утром я уезжал из Кингстона и подобрал на дороге голосовавшего мужичка, невысокого и жилистого. Я спросил, куда он едет, – оказалось, что на местный ипподром Caymanas Racecourse. Он был жокеем (показал мне свое имя на специальной жокейской форме). Недавно он пережил аварию, разбил машину и попал в больницу сам. Мы немного поговорили и договорились до того, что я согласился участвовать в некой игорной схеме – делать ставки, основываясь на его исключительных знаниях обо всей подноготной участников скачек.

Хорошо помню, что я думал тогда. Как искушенный ямаец я знал, что исход событий заранее предопределен и публика фактически ставит не на лошадей, а на возможный исход скачек. Сам факт того, что этот человек предлагал мне поучаствовать в такой финансово выгодной схеме (я даю деньги на ставку, он подсказывает, на кого ставить, доход делим поровну), был для меня доказательством моего хорошего знания ямайской культуры. Это была отличная схема, и у него, казалось, не было возможности облапошить меня: мы бы купили одинаковые билеты и наш выигрыш бы удвоился.

Я помню, что в его обращении была некая особенность, которая меня смущала: он несколько раз назвал меня «боссом». Мне это никогда особо не нравилось, но в той ситуации такое обращение сводило на нет мое внутреннее восприятие себя как простого парня, «своего в доску» ямайца. Я даже попросил его не называть меня «боссом», как бы говоря: «Не вмешивайся в мою фантазию».

Каждый из нас поставил по 80 долларов, многие ставки совпадали, так что если бы победили несколько лошадей, выигрыш оказался бы очень большим, но если бы одна лошадь проиграла, оба ничего не получили бы. Я подумал: для меня это не представляет никаких проблем. Выигрыш практически у меня в кармане. Надо его увеличить! Первая лошадь действительно выиграла заезд. Мы переместились в бар и потягивали спиртное. Но разве моему другу не нужно было участвовать в третьем заезде? У меня появилось ощущение небольшого внутреннего беспокойства. Я почувствовал противоречие: ведь он не только рискует опоздать на заезд, но и скоро совсем опьянеет. Но я был в плену сладкой фантазии и отбросил все сомнения. Мы расстались на ипподроме. В течение четырех заездов все мои ставки были разбиты. Жаркое ямайское солнце ясно осветило правду. Конечно, этот парень ничего не знал о внутренней подноготной ипподрома, не был жокеем и мог предсказывать будущее не больше, чем я. Однако ему повезло, что такой болван, как я, купился на его ложь и пожертвовал свои деньги на то, чтобы он смог сделать несколько рискованных ставок, к тому же еще и подвез его до ипподрома.

Весь этот случай послужил для меня яркой метафорой самообмана: безупречная ложь, опьяняющие фантазии, небольшие сомнения, с легкостью отбрасываемые прочь, а затем – суровая реальность и осознание потерь, не только денежных, но и психологических (полная неспособность контролировать реальность).

Детектор лжи

Учитывая важность распознавания обмана в современном обществе (например, в случае необходимости определить террориста), существует большая потребность в научных методах его обнаружения – отсюда и популярность хваленого детектора лжи и некоторых новых приборов, способных получить доступ к глубинным отделам мозга. Классический детектор лжи измеряет три переменные характеристики: частоту пульса, амплитуду дыхания и кожно-гальванический рефлекс (являющийся признаком психологического возбуждения). При допросе подозреваемого не относящиеся к делу вопросы сменяются ключевыми, при этом прибор фиксирует происходящие физиологические изменения. Особенно показательной считается разница реакций при ответах на такие вопросы, как: «Вы убили Бетти Сью?» (вина преступника), или «Вы когда-либо воровали в своем офисе?» (в этом может быть уличен любой человек). Считается, что виновный продемонстрирует более наглядную физиологическую реакцию на ключевой вопрос, а невиновный – на более «безобидный». Но эти теоретические правила не всегда безупречно работают в реальной жизни; некоторые люди не проявляют никаких особых реакций при ответах на вопросы.

Единственный тип вопроса, который действительно помогает наверняка выявить вину подозреваемого, называется тест на «заведомость»: среди других незначительных вопросов подозреваемому задается один, относящийся к некоему обстоятельству преступления, которое может быть известно только виновному (например, жертва лежала на красной сатиновой простыне, когда ее настигла гибель). Любое отклонение измеряемых параметров в данном случае является доказательством вины: большая степень возбуждения, меньшая степень возбуждения – не важно; учитывается любое отклонение показателей от тех, которые подозреваемый демонстрирует при ответе на другие вопросы.

Однажды мне представился случай наблюдать действие теста на виновную заведомость. Я пытался воззвать к совести подростка (тринадцати лет), имевшего обыкновение красть велосипеды своих соседей. Я говорил ему: «Не воруй! Не воруй инструменты своих соседей, не воруй игрушки своих соседей». Сначала, заговорив о воровстве, я прочитал в его глазах беспокойство. Но в то время, как я продолжал перечислять эти предметы, мальчик заметно расслабился и стал смотреть мне в глаза. Затем я добавил: «И не воруй велосипеды соседей!» – тут его взгляд метнулся вверх, вниз и в сторону, а затем мальчик снова визуально расслабился. Вот она, «виновная заведомость».

Сейчас появилась целая туча новых детекторов лжи, созданных на базе нейрофизиологических исследований и спонсированных «антитеррористическими деньгами» правительства США. Каждый прибор провозглашается как исключительно эффективный, но обычно его действие в той или иной мере основано на иллюзорных выводах.

Слабое место детектора лжи заключается в повальной убежденности, что ложь в любом случае себя как-то выдаст, причем не учитываются особенности каждой ситуации. Возьмем, например, два случая: человек солгал и заранее приготовил ответ на возможный вопрос («Где вы были за последние два часа?»). При таком обмане активизируется та область мозга, которая отвечает за воспоминания. А при другом типе обмана – простом отрицании – правда просто подавляется и задействованы отделы мозга, отвечающие за когнитивный контроль. И так далее. Так что на данный момент мы почти не продвинулись в создании универсально точного детектора лжи.

Глава 9. Самообман – причина авиа– и космических катастроф

Катастрофы всегда изучаются в ретроспективе. Вряд ли в скором времени у нас появятся экспериментальные исследования, посвященные этому вопросу. Бедствие может быть личным (жена говорит вам, что уходит от вас к почтальону) или глобальным (ваша страна нападает на другое государство, что приводит к ужасающим последствиям во всем мире). Естественно, причины катастроф тесно связаны с самообманом: последний лишает нас осознания, а следовательно, и контроля над реальностью, а она, в свою очередь, «дает нам сдачи» неожиданным и болезненным способом.

В этой главе мы уделим особое внимание одному виду катастроф – воздушным (крушение самолетов и космических кораблей). Обычно причины таких бедствий подробно и масштабно исследуются, чтобы избежать их повторения. Что касается нашей темы, воздушные катастрофы предоставляют нам возможность исследования самообмана, приведшего к трагедии. Как мы увидим, самообман может проявиться на разных уровнях: индивид, пара индивидов (капитан и второй пилот), организация (НАСА) и даже страна (Египет).

Однако между авиа– и космическими катастрофами существует одно поразительное различие. В США авиакатастрофы немедленно и интенсивно изучаются группами экспертов: расследование ведется круглосуточно в специальной организации (Национальный комитет по вопросам безопасности транспорта), полностью изолированной от внешних воздействий. Она выполняет огромную работу и быстро публикует результаты исследования. Почти всегда организация выявляют ключевые причины катастрофы и дает соответствующие рекомендации, что, по-видимому, действительно помогло уменьшить количество катастроф за последние тридцать лет. Сейчас воздушный транспорт является одним из самых безопасных способов передвижения. Я знаю только об одном случае, когда публикация отчета о катастрофе произошла с задержкой (около трех лет назад), но это случилось по причине вмешательства на государственном уровне, когда Египет настаивал на своем варианте развития событий до победного конца.

В противоположность этому катастрофы НАСА изучаются специальным комитетом, который назначается для расследования каждого конкретного случая; тщательных экспертиз не проводится, и почти всегда цель исследования – снять ответственность с НАСА. Изучение одной катастрофы не помогает предотвратить другую, которая зачастую имеет те же причины, что и предыдущая. Конечно, когда дело касается жизни нескольких астронавтов, гораздо легче свести ажиотаж на нет, чем когда речь идет о сотнях погибших.

Обычно авиакатастрофа происходит в силу целого комплекса причин, одной из которых может быть самообман одного или нескольких участников. Когда несколько человек попадают в ловушку самообмана, мы можем говорить о групповом самообмане. Относительно простым примером такой ситуации является катастрофа рейса 90 Air Florida в 1982 году, в которой капитан и второй пилот будто бы вступили в секретный заговор.

Рейс 90 Air Florida – обречен из-за самообмана

13 января 1982 года в сильный снегопад рейс 90 Air Florida вылетел из вашингтонского национального аэропорта в Тампу, Флорида. Однако покинуть пределы города ему не удалось – самолет врезался в мост и упал в реку Потомак; погибло 74 человека, пятеро выжило. Одним из погибших был мой старый гарвардский друг (Роберт Сильберглид), и поэтому, возможно, я с большим вниманием слушал позднее аудиозаписи разговоров в кабине самолета, передававшиеся в новостях. Второй пилот вел машину и выполнял функцию капитана, считывая показания приборной панели. Слушая запись, можно расслышать в его голосе страх. Это звучало примерно так.

Через десять секунд после начала движения самолета по взлетной полосе второй пилот, всматриваясь в показания приборной панели, предполагает, что самолет движется медленнее, чем показывают приборы: «Господи, посмотри на это!» Четыре секунды спустя: «Это ведь неправильно, да?» Три секунды спустя: «Да, это неправильно». Две секунды спустя: «Ну…»

Затем капитан уверенным голосом предлагает рационализацию ложных показаний приборной панели: «Нет, правильно, там 80», – очевидно имея в виду, что скорость самолета составляет 80 узлов. Второй пилот, похоже, не удовлетворен и говорит: «Нет, я не думаю, что правильно». Девять секунд спустя он колеблется: «Ну да, наверное, правильно». Это последнее, что мы слышим от второго пилота, а за секунду до падения он кричит: «Ларри, мы падаем, Ларри!»

На что Ларри отвечает: «Я знаю».

А что все это время делал Ларри? Получается, что он заговорил, только когда ошибка уже была сделана и самолет прошел точку невозврата. На заднем плане можно расслышать звук аварийного сигнала. В тот момент он, кажется, разговаривает с самолетом («Вперед, вперед». Три секунды спустя: «Нам нужно только 500». Две секунды спустя: «Ну, давай же, вперед». И еще через три секунды: «Вперед». Две секунды: «Давай же, карабкайся»). Еще через три секунды они оба были мертвы.

Особенно поражает то, что за несколько секунд до ужасной катастрофы, унесшей 74 человеческие жизни, включая жизни обоих виновников, мы наблюдаем явный уход от реальности одного из участников действия (капитана) и недостаточное сопротивление со стороны второго. Более того, они поменялись ролями: капитан выполнял работу второго пилота, и наоборот. Почему второй пилот занимался чтением противоречивых показаний приборной панели, а капитан всего лишь предлагал рационализацию? Почему второй пилот начал говорить в критический момент, а капитан заговорил только тогда, когда уже было слишком поздно?

Первое, что мы должны понять, – характеризуют ли указанные разногласия только финальные моменты или мы можем найти признаки подобного поведения и до этого. Ответ понятен. В последние 45 минут разговора между двумя летчиками возникает явное разногласие. Второй пилот ориентирован на реальность, капитан – нет. Рассмотрим их обсуждение наличия снега на крыльях самолета, весьма критической характеристики. Капитан: «На моем есть немного». Второй летчик: «На этом от четверти до половины дюйма по всей длине». На каждом крыле было одинаковое количество снега, но капитан дал неточную оценку, преуменьшив количество, а второй пилот предложил точное описание.

И здесь, возможно, ключевой момент. Это произошло за семь минут до взлета. Второй пилот: «Нет, бесполезно пытаться устранить на них обледенение. Все, что это даст, – только ложное чувство безопасности»(!). Капитан: «Ну, это удовлетворяет федералов (правительство)». Второй пилот: «Да, свежее, как воздух, и не тяжелее, чем мы, я бы…» И вот здесь наступает критический момент, когда второй пилот пытается высказать свою стратегию взлета – правильную стратегию, – но капитан прерывает его на полуслове и говорит: «Вон туда, где грузовик, возьми немного вправо».

Заметьте, что второй пилот начал с правдивого утверждения – система устранения обледенения могла дать им лишь ложное чувство безопасности. Капитан заметил, что она удовлетворяет начальство, а затем переключился на то, как должна работать система. Естественно, это отвлекло от существующей в тот момент проблемы, и именно тогда второй пилот попытался предложить способ ее решения. Затем он высказал другие идеи. Второй пилот: «Взлетная полоса скользкая, ты хочешь, чтобы я что-нибудь сделал с этим?» Капитан: «Ну, если можешь, то сделай». Никакой помощи с его стороны. Аудиозапись подтверждает, как легко было предотвратить катастрофу. Ведь разговор о снеге, налипшем на крыльях, и слякоти на взлетной полосе мог вызвать опасения у обоих летчиков. Как просто было бы, если бы капитан сказал, что они должны начинать взлет, но быть готовыми прервать его, если почувствуют, что скорость недостаточна.

Один известный геолог, изучая этот инцидент, так прокомментировал случившееся: «Вы совершенно правильно обвиняете капитана в катастрофе, но важно также подчеркнуть, что виной всему была его абсолютная нечувствительность к сомнениям второго пилота и его скрытым просьбам о помощи. Капитан, гораздо более опытный летчик, просто сидел там, абсолютно не осознавая, что второй пилот подавал ему отчаянные сигналы, прося дружеского совета и профессиональной помощи. Даже если бы капитан просто проворчал: „Если ты не можешь с этим справиться, предоставь дело мне“, – такой ответ вызвал бы у второго пилота достаточный выброс адреналина, чтобы он смог успешно осуществить взлет или безболезненно прервать его. Именно эта скрытая неуверенность послужила причиной катастрофы: второй пилот сомневался, задавал вопросы и пытался скрыть свою неуверенность, и в конце концов все закончилось падением в Потомак».

Геолог, делясь своим небольшим опытом по спасению пострадавших в горах и разрушенных шахтах, утверждает, что чаще всего люди, ведущие других к беде, – бесчувственны, стараются пустить пыль в глаза. «Они не чувствуют, что их партнер настолько в ужасе, что почти „примерз“ к скале!» И их же обычно труднее всего спасти. В случае с рейсом 90 не только крылья самолета покрылись льдом, но «обледенели» второй пилот и капитан, который в конце концов стал разговаривать с самолетом.

Ошибки, совершенные еще до взлета, внесли свой вклад в катастрофу. Капитан применил «реверс тяги», чтобы помочь вывести самолет на полосу. Это было неэффективно, так как способствовало обледенению передней части крыла, а также датчиков скорости, которые позже дали неправильные показания. В профессиональной характеристике капитана описывали как самоуверенного человека, невнимательного к аспектам безопасности. Конечно, в повседневной жизни во взаимодействии с другими людьми его стиль поведения предположительно приносил выгоду, но не в этом случае.

Интересно, что конфигурация капитан/второй пилот в случае с рейсом 90 (второй пилот за штурвалом) является достаточно безопасной. В среднем капитан управляет самолетом примерно в половине случаев, но более чем 80 % инцидентов происходят тогда, когда именно он находится за штурвалом (данные по США 1978–1990 годов). Подобным образом гораздо чаще происшествия случаются, когда капитан и второй пилот в первый раз летят вместе (45 % таких случаев). Дело в том, что второй пилот менее склонен оспаривать действия капитана, чем наоборот, особенно если двое не знакомы друг с другом. В нашем случае капитан абсолютно несознателен, поэтому он не критикует решения второго пилота. Последний же оспаривает свои собственные действия, но, не получая поддержки у капитана, быстро сдается.

Рассмотрим пример из другой культуры. Число катастроф авиакомпании Korea Airlines в 1988–1998 годах было примерно в 17 раз выше, чем у любого американского перевозчика. Катастрофы случались так часто, что Delta и Air France приостановили свое партнерство с Korea Airlines, армия США перестала перевозить войска на ее самолетах, а Канада рассматривала запрещение на посадку таких самолетов в своих аэропортах. Решением проблемы занялась группа независимых консультантов. Они сделали вывод, что помимо других факторов наличие в корейском обществе высокой иерархичности и силового доминирования препятствовало развитию у вторых пилотов способности действовать активно и решительно.

Несколько катастроф можно было предотвратить, если бы относительно сознательный второй пилот смог, эффективно взаимодействуя с капитаном, указать ему на его ошибки. Обычно атмосфера в кабине не поощряла второго пилота противодействовать «старшему». Консультанты подчеркнули важность наличия у второго пилота таких качеств, как независимость и настойчивость. Даже повышение уровня владения английским языком – что само по себе было важно в общении с наземными диспетчерами – увеличило равенство в кабине, так как в английском отсутствуют иерархические маркеры, которые ярко проявляются в корейском. В любом случае, со времени этого вмешательства в авиакомпании Korea Airlines значительно укрепилась безопасность. Ключевым моментом является то, что наличие иерархии затрудняет передачу информации: несмотря на то что в кабине присутствуют двое, доминирует всегда один.

Похожая проблема была обнаружена в больницах, где во время хирургических операций некоторые пациенты заражались новыми инфекциями, многие из которых оказались смертельными. Этого можно было избежать, настояв на том, чтобы главный хирург вымыл руки. Ключевым фактором являлось наличие иерархичности в операционной: хирург, действия которого не вызывают возражений, и помощники, беспрекословно выполняющие его распоряжения. Находясь во власти самообмана, хирург пренебрегает гигиеной рук и пресекает протесты помощников. Решение оказалось очень простым. Помощникам дали право приостанавливать операцию, если хирург не вымыл тщательно руки. До этого времени так происходило в 65 % случаев. С введением новых мер уровень смертности от занесенных инфекций стал стремительно сокращаться.