Текст книги "Симбиоз"

– Что ты здесь делаешь, старина?

– Искал вас. Услышал краем уха, что Габриэль устроил в Далласе.

Люк оказался мужчиной азиатской внешности, с волосами, заплетенными в длинные темные дреды, скрывающие квадратные скулы. Роста он был среднего, возраста – неопределенного, но точно младше Себастьяна и старше Дакоты. На шее у него висела длинная веревка с каким-то замысловатым талисманом, и вообще он походил на бродячего регги-исполнителя, потерявшего свой музыкальный инструмент. Помимо всего прочего, он был по пояс раздет.

Николь расцеловала его в обе щеки, и даже в темноте было заметно, как она покрылась взволнованным румянцем.

– Почему ты так долго не появлялся, Люк!

– Сами знаете, осторожничаю, – ухмыльнулся он. – Вырвался ненадолго, связался с Гвинет, она мне и сказала, где вы. Тогда я решил подстеречь вас на полпути, часа три уж вьюсь над дорогой. А это кто?

Все головы повернулись ко мне. Я сделала вынужденный шаг вперед.

– Меня зовут Андреа.

– А-а… – многозначительно протянул он и подмигнул мне. – Единственный ребенок за последние три года. Гэб упоминал.

– Да, Андреа, Люк у нас вроде шпиона, – подал голос Бенедикт, заметив удивление на моем лице. – Он числится в свите Питера. Длинная история, когда-нибудь я обязательно поведаю тебе ее…

– Может, и не придется, – предсказуемо буркнул Себастьян. – Если она сбежит через месяц-другой.

– … ты можешь доверять ему, как нам всем, – закончил Бенедикт, выразительно покосившись на товарища.

Я неловко покивала. Люк улыбнулся краем рта и подставил макушку под заботливые руки Николь, позволяя ей пригладить свою неряшливо топорщащуюся прическу. Правда, ей это не особенно удалось.

– Поедешь с нами в Монтгомери? – живо поинтересовался Дакота.

– Нет, друзья, не сегодня. К утру я обязан вернуться в Денвер, а прежде мне нужно успеть навестить Сару.

Тут Николь дернулась, будто обожглась, и медленно отступила. Я скорее почувствовала, чем увидела, как стынет выражение радости в ее глазах, но никто, кроме меня, не посчитал нужным обращать на это внимание.

– У тебя что-то срочное? – нахмурился Бенедикт.

– Боюсь, что да. Они снова начали разыскивать перспективных, Бен. Шерстят штат за штатом. То же самое было и перед войной.

– Как же?.. Но ведь камень… – начал Дакота, однако Бенедикт его оборвал.

– Когда это началось?

– Не очень давно, дня три-четыре назад. Вы ведь понимаете, к чему я? Питер уверен, что вскоре вновь сможет создавать симбионтов.

– Пусть верит во что пожелает, – проворчал Себастьян. – Только камня он не увидит. Девять лет за ним гоняется, и все безрезультатно.

– Однако прежде он не поступал так, – покачал головой Люк. – Умоляю, будьте осторожны. Все мои наблюдения сводятся к тому, что он знает, как украсть его. Что он абсолютно уверен: скоро он вернется к нему.

– Но что могло измениться? – еле слышно прошептала Николь. – За несколько дней…

Она вдруг посмотрела на меня. Сразу за ней посмотрел и Дакота, и я в ужасе осознала, что вновь стала объектом всеобщего внимания.

– Спасибо, Люк, – бесцветным голосом произнес Бенедикт. – Мы не смеем тебя больше задерживать. Ты знаешь, где нас найти в случае чего.

Они принялись прощаться. Дакота, задумчиво бороздя глазами землю, отошел первым, за ним последовал Бенедикт. Себастьян ткнул Люка кулаком в обнаженную грудь.

– Чего голый, футболку пожалел? Подарок, поди? Ну, будь здоров.

Я по-прежнему стояла на месте, ожидая Николь и попутно вглядываясь в желтоватую кожу Люка. Она была исполосована сильнее, чем у кого-либо. В голове моей почему-то укрепилась мысль, что демонам всегда подставляют руки: удобнее, боли меньше, да и иллюзия контроля присутствует; но у него шрамы были и на животе, и на груди, и даже на спине. Впрочем, я не видела других симбионтов без одежды, возможно, для самых опытных из них это была обычная практика.

Николь не спешила уходить – они с Люком многозначительно смотрели друг на друга. Наконец я сообразила, что мешаю им, и кинулась к машине. У нее образовался небольшой затор: все столпились на пыльной обочине, даже не думая рассаживаться по своим местам. Дакота и Себастьян что-то тихо говорили друг другу в унисон, Бенедикт слушал и изредка кивал. Заприметив меня, они трое сразу замолчали; и здесь ощущая себя лишней, я отвернулась, отошла на приличное расстояние и устроилась прямо на земле.

– Пусть слышит. Андреа?

Пришлось подниматься вновь. Вернувшись к дороге, я равнодушно посмотрела на Бенедикта. Он с серьезным видом вытянул руку, приглашая меня встать рядом с ним.

– Если… ты только не обижайся, – смущенно глянул на меня Дакота. – Если все это было подстроено Питером? Ты, Бен, решил, что вмешаться в процесс суда Габриэля попросил Франциско, но вдруг это не так? И он действительно якобы случайно проболтался о своих планах, чтобы мы потом примчались в Даллас и взяли ее под свое крыло?

– По-моему, Палмеры просто нагоняют панику, – заявил Себастьян. – Изображают видимость деятельности, чтобы напугать нас.

– Не исключено, – Бенедикт вдруг улыбнулся мне. – Нет, я не считаю ее вражеским лазутчиком, Дакота, и у меня есть на это свои веские причины. Вам скажу лишь две вещи: во-первых, со стороны Питера было бы крайне неразумно надеяться на ребенка и новичка в нашей группе. Во-вторых, если бы Люк заметил Андреа в убежище Питера, а он проводит там много времени, он бы обязательно оповестил нас.

– Да, наверное, – Дакота с облегчением выдохнул. Видимо, ему и самому не слишком хотелось выступать в роли обвинителя. – Извини.

– Ничего, – пожала плечами я. – У вас, похоже, не самая простая жизнь. Если вы решите, что мне не следует ехать дальше с вами…

Я не знала, что собиралась сказать точно, однако суть все уловили. Одиночество меня не страшило, потому что как такового его больше не могло быть. Аббадон безмолвно парил за моим плечом, приняв на улице свое истинное обличие.

– Нет, – резко возразил Бенедикт. – Дискуссия окончена, рассаживайтесь по машинам.

– Стоит ли? – уныло протянул Себастьян, и я подумала, что он вновь примется недобро высказываться на мой счет, однако со следующими его словами стало ясно, что разочарование постигло его совершенно по другому поводу. – Так рано рассаживаться, если Николь…

Я посмотрела через плечо. Николь активно жестикулировала, руки ее разрезали воздух короткими хлесткими махами; они с Люком сдавленно бранились на том самом месте, где мы их оставили.

– Ничего, подождем.

Поколебавшись, я забралась в машину следом за Себастьяном. Сперва мне хотелось пересесть в другую и провести остаток пути с Дакотой и Бенедиктом, но что-то подсознательное и неподдающееся объяснению побудило меня передумать.

– Это надолго, – Себастьян приложился к сигарете, оставив дверь у водительского кресла открытой.

– У них какие-то проблемы?

– Вот вернется блондинка и сама тебе расскажет.

Однако она не вернулась и спустя пятнадцать минут, и спустя полчаса. Себастьян был в бешенстве.

– Ты посмотри на них! В Денвер ему, зараза, к утру! Развелись и оставьте друг друга в покое!

– Они были женаты?

– Лучше бы не были! – рявкнул он, напрочь позабыв, что не собирался делиться со мной историей их взаимоотношений. – Питер их обоих сделал симбионтами, но если Николь пришла к нам сразу и участвовала в войне на стороне людей, Люк поначалу не захотел рисковать жизнью. Он поддерживал с Питером дружеские отношения, хотя и методов его не одобрял; жил себе спокойно, делая вид, что нет никакой войны, пока однажды она хорошенько не прошлась по его семье. Мать и сестренка у него погибли: их дом сжег преданный Питеру симбионт. Перспективного отца он вытащил, но тот впоследствии скончался от сердечного приступа. Конечно, никто не выискивал родственников Люка специально, просто так совпало. Только тогда он обратился к Бену, чтобы предложить ему свои услуги информатора. Скрыл от Питера гнев и остался для виду верным ему товарищем, что помогло нам в дальнейшем украсть у него камень, – Себастьян тряхнул головой, отгоняя нахлынувшие воспоминания, и снова раздраженно ощерился, глядя в окно. – Проблем-то сколько с их браком было! В розыск нас уже объявили, Питер узнать не должен был – хорошо, он своих старых приспешников особенно не проверял. И ведь все равно напрасно женились!

– Почему? – полюбопытствовала я.

– Через три года Люк встретил другую женщину, – гаркнул он. – Простую, бесперспективную женщину. Реже стал появляться, потому как цапались они с блондинкой по любому поводу и не могли в одном помещении вместе находиться. Решил через интернет с нами связываться, оно так даже проще оказалось.

– Вроде блондинка… в смысле, Николь, была рада увидеть его сегодня.

– Простила. Ждет, когда он Сару свою бросит, да только он этого не сделает, – с видом знатока заявил Себастьян. – На Николь-то он по молодости женился, – из его уст прозвучало, как «по глупости». Очевидно, он видел в молодости одни лишь минусы. – От переизбытка гормонов, так сказать, а в Саре родственную душу нашел.

Задняя дверь машины неожиданно распахнулась. Заболтавшись, мы не заметили, как Люк оторвался от земли и взмыл в ночное небо, а Николь широкими, пышущими злостью шагами преодолела расстояние до обочины.

– Поехали, – бросила она.

* * *

На следующий день ближе к вечеру мы, наконец, достигли пригорода Монтгомери. Николь, с которой не слезала теперь ни при каких обстоятельствах кислая мина, выбралась на улицу возле серого обшарпанного каменного здания. Мне очень хотелось, чтобы она стала улыбчивой и веселой, как прежде, потому что даже с Себастьяном было теперь легче общаться, чем с ней, однако ей, очевидно, требовалось время. Здание походило на заброшенный магазин: над крыльцом его висела ржавая вывеска, настолько грязная, что буквы на ней оставались нечитаемыми, а сетчатый заборчик, огораживающий участок, прогнулся с нескольких сторон.

– Мы давно здесь не останавливались, – виновато произнес Бенедикт. – Только-только перебрались, собирались заняться ремонтом, но потом потребовалось вернуться в Даллас…

Мы вошли внутрь. Лестница вся лоснилась от пыли, деревянный пол тревожно поскрипывал под ногами. Одинокий кустарник во дворе казался тускло-серым через заросшее паутиной окно, небо – пасмурным, будто собирался дождь, хотя я, секундой ранее переступившая порог, точно знала, что на улице еще достаточно солнечно. Тут не сдержалась и Николь: в ней проснулась образцовая домохозяйка.

– Ни в какие ворота! Эй, бездельники, спускайтесь! Чем вы занимаетесь?! Трудно было убраться к нашему приезду?!

– Чем молодые парень с девкой еще заниматься могут? – завел старую шарманку Себастьян. – Ты постучись сперва…

– Я их голыми заставлю полы мыть, если понадобится! – крикнула Николь, сердито поднимаясь на второй этаж.

Несколько обескураженная этим заявлением, я застыла в проходе. Дакота аккуратно протиснулся к лестнице, стараясь не задеть меня: он, как и другие симбионты из группы Бенедикта, явно придерживался неких манер, согласно которым дотрагиваться друг до друга в первый раз можно было лишь с разрешения. Словно обнажение демонов считалось переходом на новую ступень взаимоотношений, признаком близости.

– Прости за это, – произнес Бенедикт.

Теперь в коридоре мы остались одни.

– Что вы, – помотала головой я. – Мы очень быстро все уберем, я помогу…

– Как дела? Приятно провели время? – зазвенел наверху незнакомый женский голос.

– Почему такой беспорядок, Гвинет? – родительским тоном укорила ее Николь. – Сейчас же набери воды в ведро!

– Я помню, что обещал тебе, Андреа, – Бенедикт жестом пригласил меня подняться на второй этаж. – Завтра я попробую научить тебя устанавливать портал. Иди, познакомься. Вы с Гвинет примерно одного возраста, тебе будет с ней комфортно.

Чуть воспрянув духом, я принялась преодолевать шаткую лестницу, однако, достигнув ее верхнего края, резко остановилась. Если Франциско там, что мне ему сказать? Как вообще смотреть ему в глаза после случившегося в кафе?

Николь вышла из комнаты в компании остролицей худощавой девушки с выкрашенными в ярко-бордовый цвет волосами. Кожа у нее была темная, с оливковым подтоном, глаза – круглые и выпученные. Она уставилась на меня с удивлением, и я вмиг ощутила возникшее в воздухе напряжение, граничащее с неприязнью. Бенедикт определенно ошибался, полагая, что нам будет комфортно.

– Гвинет, – она протянула руку.

– Андреа.

Я не пожала ее. Просто подняла ладонь и помахала ей в воздухе; не из вредности или снобизма, мне просто отчетливо вспомнилось поведение Дакоты. Николь внезапно улыбнулась.

– Осторожничаешь, молодец. При нашей первой встрече даже не задумалась. Говорили тебе, что невежливо так, – и она шлепнула Гвинет по плечу. – Где Франциско-то?

– Не знаю, – буркнула она. – Утром еще ушел.

От этих слов мне стало легче дышать. То ли потому, что откладывались постыдные речи раскаяния, то ли потому, что Себастьян промахнулся в своем вскользь брошенном в коридоре замечании.

Остаток дня заняла генеральная уборка. Николь припахала к ней всех без исключения: кого заставила работать во дворе, облагораживая участок, кого – протирать окна и стены, кого – собирать мусор. Мне досталась ванная комната и почти пустая бутылка моющего средства. Срок годности у него истек несколько месяцев назад, но я решила, что пара капель хуже не сделает, и принялась с энтузиазмом отдраивать кафель.

– Абби, – не отрываясь, позвала я. – Портал – очень сложная вещь?

– Для вашей расы – достаточно сложная, – после паузы откликнулся демон.

– Ты поможешь мне научиться?

Он неопределенно фыркнул. Я с трудом обогнула его гигантское тело, чтобы взяться за другой угол.

– Как тебе здесь? Среди друзей?

– Друзей, – возмущенно прошипел Аббадон. – Глупые человеческие мерки.

– Прости, – поспешно извинилась я и отложила губку. – Как вы называете тех, к кому… что-то чувствуете? Вы ведь умеете чувствовать, иначе ты не проявлял бы эмоции.

– В вашем языке нет подходящих слов.

– Как обычно…

– Здесь находятся лишь низшие и один верховный, – не слушая меня, продолжил Аббадон.

– И поэтому они тебе не друзья? Не твоего… ранга, да?

Он бросил на меня негодующий взгляд, уменьшился в размерах и порхнул к потолку. Я разочарованно вернулась к подсохшей губке. Конец у наших разговоров всегда был один: демон сооружал кокон из крыльев, чтобы укрыться от моих вопросов.

Очень скоро в санузел зашла Николь и, одобрив мою работу, предложила мне отправиться отдохнуть, но я осталась, чтобы умыться с дороги. Во время заточения в полицейском участке Мерилин несколько раз водила меня в душ, установленный на цокольном этаже; не снимая околиозной маски, я слепо ловила телом воду и истерически посмеивалась, представляя себя со стороны. Мысль, что все это осталось в прошлом, действовала успокаивающе.

Николь дала мне толстенную упаковку разноцветных полотенец, которую, видимо, приволок Дакота, только что вернувшийся из магазина, и спортивный бледно-розовый костюм.

– Он тебе велик будет, – вздохнула она. – Мой старый. Зато чистый.

Кожу я терла, не жалея, с мылом и до красноты, в особенности лицо. Волосы мои, предварительно подвергнутые болезненной процедуре расчесывания, намокнув, распустили последние узлы, в которые закрутились из-за ношения околиозной маски. Покидая ванную, я, наконец, почувствовала себя человеком. Штаны и кофта Николь и впрямь оказались великоваты, но такая мелочь не могла сейчас испортить мне настроение. Я потуже затянула веревку на поясе, закатала рукава и побрела на улицу, чтобы вывесить сушиться свое полотенце.

В коридоре и на участке царила невинная чистота, будто три часа назад мы заходили совсем в другой дом. Только каменный фасад оставался обветшалым – для него требовалась краска. Замызганную вывеску сняли, но почему-то не выбросили, и теперь она покоилась у забора. С нее стерли вековую грязь, и я, склонившись, смогла прочесть ее.

«Р. К. Эванс, антиквариат».

– Дом принадлежал моим родителям, – я вздрогнула от неожиданности и обернулась на Бенедикта. Он виновато улыбнулся. – Не хотел тебя напугать.

– Они коллекционировали старинные вещи?

– Торговали ими, так вернее. Мы с Себастьяном уже все распродали, чтобы освободить гостиную.

– Понятно…

– Ты вправе не отвечать, но я все равно спрошу, Андреа. Николь упомянула, что ты уже использовала трансформацию, после чего тебя и арестовали агенты ФБР.

– Да.

– Франциско был с тобой в этот день?

Я с трудом подавила желание отвести взгляд. Бенедикт терпеливо ждал, седина его поблескивала в звездном свете, а глаза смотрели мягко и доброжелательно. Тогда меня словно прорвало. Очень скомкано, перебиваясь на оправдания, я поведала ему события того злосчастного утра.

– Понимаете, все наложилось, отцу сделали выговор, и Джованни сказал про убийства… мне казалось…

– В этом нет твоей вины, – строго произнес Бенедикт. – Ты поступила, как считала нужным, а вот он совершенно напрасно впоследствии поддался злости.

– Он защищался!

– Защищался столь усердно, что потом тебе потребовалось спасать агентов ФБР? Не переживай, – он понимающе покачал головой. – Здесь никого не наказывают за ошибки – это прерогатива Питера. И никто не обязан считаться с моими ожиданиями: у каждого есть своя точка зрение и, разумеется, право выбора. Только поэтому ты до сих пор с нами, не правда ли?

Он вдруг посмотрел куда-то мне за плечо, и я догадалась, что последние его слова адресованы отнюдь не мне. За забором мелькнул человеческий силуэт, и в калитку через секунду вошел Франциско.

– Я лишь прошу придерживаться основных правил, – продолжил Бенедикт. – Очень простых и, как мне кажется, вполне обоснованных.

Ноги мои словно приросли к земле; чтобы не сталкиваться взглядом с Франциско, я посмотрела на безглазого Манту, и мне, в моем обожженном виной сознании, почудилось, что даже он злится на меня.

– Поздновато вы гуляете.

– Ты прав. Оставим разговоры на завтра, – Бенедикт направился к дому. – Андреа, Николь постелила тебе отдельно на первом этаже, а она сама ляжет с Гвинет наверху.

– Спасибо, – выдавила я, с трудом разжав челюсти.

Как только он ушел, во дворе воцарилось гробовое молчание.

В жизни мне очень редко приходилось просить прощения всерьез. Потому что редко приходилось ошибаться. Наверное, я даже не помнила, когда делала это в последний раз, чтобы со слезами, с полным осознанием своей вины, а не просто по пустяку или ради сохранения хороших отношений. Франциско чуть наклонил голову, наблюдая за мной. Во взгляде его отражалась моя собственная неуверенность, словно он тоже имел повод усомниться в себе. Тоже боялся, что случившееся уже нельзя исправить.

– Давно приехали?

– Несколько часов назад. Вуд! – на одном дыхании произнесла я. – Мне очень стыдно за то…

– И мне.

– Тебе?.. Почему?

– Я говорил, что не причиняю зла людям. Так и было долгие годы, однако они продолжали ненавидеть, вынюхивать, чинить неприятности… не только мне, это не имеет значения, но и Бену, и Николь, и Дакоте – тем, кто всегда был на их стороне. Я убеждал тебя, что Джованни и вся его агентура ошибается на мой счет, но сорвался и ранил несколько человек прямо на твоих глазах. Как ты теперь сможешь мне доверять?

– А ты? – глаза у меня против воли заслезились, и двор начал стремительно превращаться в одно мокрое темное полотно. – Это ведь я сдала тебя, и только я виновата в том, что произошло потом.

– Ты не позволила Джованни трансформироваться, чтобы помочь мне, и остановила меня, чтобы помочь людям. Ты спасла всех, кого была в силах спасти. Не нужно оправдываться, тем более передо мной, – Франциско поморщился. – Ты действовала в соответствии со своими принципами, а я свои нарушил.

– Перестань. Ты выставляешь меня чуть ли не героем, хотя я всего лишь беспорядочно пыталась исправить то, что натворила!

– Если тебя так сильно это гложет, я могу сказать, что прощаю тебя. Хотя никогда и не злился.

– Спасибо, – ощутив долгожданное облегчение, я решила, что сейчас витающее в воздухе напряжение спадет, и мы улыбнемся друг другу и сменим тему, но Франциско оставался серьёзным. – Для меня в тот день ты защищался.

– Это не совсем правда. Не в конце.

– Я познакомилась с твоими друзьями, узнала много нового о вашей жизни и увидела, за что вы сражаетесь. Мне стали гораздо понятнее твои разочарование и гнев.

– Теперь ты будешь оправдывать меня?

– Нет, но и осуждать не буду. Мы можем просто забыть об этом.

– О своих ошибках лучше помнить, чтобы не совершать их в будущем, – он поманил меня рукой. – Иди сюда.

Я бодро побрела к нему, чувствуя, как колет лодыжки высокая, давно не стриженная трава. Погас свет в последнем окне на втором этаже – наверное, в комнате Бенедикта, – и звезды будто бы сразу засияли ярче. С каждым новом шагом на душе становилось все свободнее, и уже с близкого расстояния я заглянула в пепельные, лучившиеся теплотой глаза Франциско и крепко обняла его.

Мы сидели во дворе до самого утра. Полусонное состояние, преследовавшее меня весь вечер, как рукой сняло; я описывала Франциско ощущения от околиозной маски, которую ему, как выяснилось, никогда прежде носить не приходилось, пересказывала дословно перепалки Нари и Джованни, вспоминала, как Мерилин билась за меня в суде и как страшно было выслушивать приговор. Когда по небу расползалась апельсиновая полоса рассвета, в голосе моем появилась надсадная охриплость.

– Потом пришел Габриэль… Вуд, это правда?

– Что?

– Что ты попросил его вытащить меня.

– Кто тебе сказал?

– Бенедикт так считает.

– Бенедикт, – с долей разочарования протянул Франциско. – От него сложно что-либо скрыть.

– Ты не ушел сразу, как только стал тогда невидимым, да? Ты видел, как меня забирают?

– Да. Я оставался в Далласе до тех пор, пока директор Харклифф не обозначил дату своего прибытия. Как бы ни старались Нари и Мерилин помочь тебе, с самого начала было ясно, что у них нет ни единого шанса. Суд над симбионтом по определению не способен разрешиться в его пользу.

– Вы с Габриэлем говорите одними словами. Хотя и ведете себя совершенно по-разному, – быстро добавила я, чтобы ненароком не нагнать на него болезненные воспоминания. – Когда он появился там… мне было жутко все это видеть, но сейчас я рада, что так получилось. Наверное, это неправильно…

– Неправильно бояться тюрьмы?

– Неправильно радоваться тому, что пострадали люди.

– Не накручивай себя, ты радуешься совершенно по другой причине.

Мы ненадолго замолчали, думая каждый о своем. Аббадон обустроился на заборе, как огромный филин на жердочке, и было удивительно, что он не прогибается под его весом. Для меня так и осталось загадкой, воздействуют ли демоны физически на неодушевленные предметы вокруг них и способны ли воздействовать вообще. Со стороны выглядело, будто бы да, но при этом я ни разу не видела, чтобы Аббадон задевал какую-нибудь табуретку или оставлял отметины на потолке.

– И как тебе наши?

– Мне нравится Бенедикт, и Николь тоже нравится.

– С Себастьяном, надо полагать, пока напряженно, – усмехнулся Франциско. – Ничего, ты не одна такая. Гвинет с ним враждует уже три года.

– Она к вам сравнительно недавно попала? Я так поняла, все остальные вместе с самой войны, – я неуверенно покосилась на него. – Не считая тебя?..

– Я пришел в тот же год, когда она закончилась, – спокойно отозвался он. – За время, пока камень хранится у Бенедикта, на свет появились лишь два новых симбионта: ты и Гвинет.

– Что с ней произошло?

– Это очень забавная история, и при Дакоте ее лучше не рассказывать. Он был назначен хранителем камня, когда в баре к нему подсела очаровательная девушка и принялась грамотно его спаивать…

– Ты шутишь!

– Нет. Он, конечно, не отключился, но обшарить свои карманы, будучи развеселым и невменяемым, позволил.

– Так Гвинет – мошенница?!

– У нее было сложное детство: карточные долги матери, прикованный к инвалидному креслу отец, полное безденежье, – но сейчас она другая. Бенедикт взялся за нее, когда она стала симбионтом. Ему хорошо удается перевоспитывать людей.

– Дакоте, наверное, влетело. Зачем он только пошел в бар, да еще и с камнем?

– Мы же тоже люди, Андреа, – вздохнул Франциско. – И в отдыхе нуждаемся, и в компании. Отчаиваемся, пьем, увлекаемся, доверяем – ошибаемся, как все. Тяжело постоянно оставаться начеку. Хотя Дакота с тех пор по струнке ходит, занудный стал, хуже самого Бенедикта.

Я перевернулась на бок и с запоздалым раскаянием подумала, что трава почти наверняка прилично попачкает одолженный мне розовый костюмчик Николь.

– Вуд, а почему камень просто не спрятать? Ну… закопать где-нибудь или выбросить в океан? Чтобы никто его не нашел. Зачем носить его постоянно при себе?

– Бенедикт считает, что из этого ничего не выйдет. Якобы он обладает слишком сильной энергетикой, и его в любом случае найдут.

– Он совершенно прав, – проскрежетал Манту, раззявив клыкастую пасть. – Слеза будет притягивать людей подобно магниту, пока не окажется в чьих-нибудь руках.

– Тогда, может, вы заберете ее? – обратилась к нему я, а затем перевела взгляд на Аббадона. – Она же принадлежит вам.

Аббадон в ответ зловеще сощурил алые глаза.

– Слеза была передан человеку одним из верховных много веков назад. Сила в обмен на неисчерпаемый запас крови и посмертное рабство души. Ни я, ни Мантрэссапа не сможем вернуть ее в наш мир.

– А если найти этого… верховного? Ты говорил, здесь есть один.

– Найти будет недостаточно, Андреа, – снова взял слово Манту, когда Аббадон многозначительно отвернулся, не желая отвечать на вопросы и дальше. – Необходимо, чтобы человек, состоящий в симбиозе с верховным, лично передал ему Слезу перед собственной гибелью.

– Почему ты мне раньше этого не говорил? – удивился Франциско.

– Верховные крайне редко призываются в ваш мир, хотя главная проблема заключается даже в другом. Люди на смертном одре видят в Слезе единственный источник света, за который готовы цепляться до самого конца. Разум их затмевается: им начинает казаться, что она способна продлить им жизнь. Ни один человек не сможет отказаться от нее в нужный и самый страшный для него момент.

– Давай проговорим еще раз, – Франциско поднялся на ноги, явно взволнованный услышанным. – Для того, чтобы камень вернулся в Инкхигхаим, необходимо, чтобы умирающий симбионт, состоящий в союзе с верховным, на последнем издыхании передал его своему демону?

– Передал по собственному осмысленному желанию, – утвердительно повел раздвоенным черепом Манту. – Таково мое предположение, основанное на…

– Ты должен был сказать мне!

Аббадон, все это время делавший вид, что наша беседа его нисколько не интересует, не сдержался и презрительно фыркнул:

– Ты позволяешь этому мальчишке перебивать и поднимать на себя голос? Жалкое зрелище, Мантрэссапа. И сколько еще тайн нашего рода ты собираешься раскрыть?

– Нам же лучше, что они узнали, – рассудительно отозвался тот. – Отдавая Слезу людям, верховные не думали, что однажды, спустя много лет, тоже окажутся в числе призванных. Теперь и они наверняка хотели бы вернуть ее в Инкхигхаим.

– Бенедикт состоит в симбиозе с верховным Вельзевием Вуманой Улкроллой Анто, – пробормотал Франциско, не обращая внимания на пересуды демонов. – Кто второй, Манту?

Меня как всегда поразило, с какой легкостью у него получилось выговорить столь длинное и еще более запутанное, чем у Аббадона, имя. Сам Аббадон будто бы тоже удивился, но не этому, а скорее уровню его осведомленности. Судя по проскользнувшей в его глазах издевке, он собирался вновь затянуть песню про унизительное поведение Манту, скачущего на задних лапках перед своим симбионтом и позорящего честь всех порядочных демонов, однако тот уже отвернулся, чтобы ответить Франциско.

– Твой брат. Габриэль.

* * *

В дом мы зашли, когда все уже начали просыпаться. Скрылся в ванной с зубной щеткой в зубах Дакота, на кухню прошла Николь, пожелав нам доброго утра, а на лестнице, только мы переступили порог, появился Бенедикт. Он обвел нас изучающим взглядом.

– Не ложились?

Я покачала головой и сразу поймала себя на мысли, что было бы любопытно дотронуться до его руки и увидеть, как же выглядит верховный демон. Наверняка он был гораздо злее Аббадона и безобразнее Манту, а еще крупнее и сильнее их обоих.

– Надеюсь, тебе хватит бодрости, чтобы и мне составить компанию, Франциско.

Бенедикт спустился по скрипучим ступеням вниз. Когда он прошел мимо меня, я с трудом удержалась от соблазна невзначай столкнуться с ним плечом. В самый последний момент мне стало совестно притворяться перед человеком, приютившим меня в своем доме, и я прилежно отодвинулась в сторону. Франциско вывели обратно на улицу, а я бесцельно забралась на второй этаж и взялась за осмотр комнат. Их оказалось всего четыре: две достаточно крупные, с широкими дубовыми кроватями и старинными прикроватными тумбами, торшерами с шелковыми абажурами и ветхими шкафами, и две маленькие, снабженные лишь узкими раскладными диванами. На одном из таких диванов громко посапывал Себастьян – мое вторжение его, к счастью, не разбудило. Поспешно закрыв перед собой дверь, я вспомнила, что Николь должна была постелить мне внизу, и вернулась к лестнице. На первом этаже, не считая совмещенной с гостиной кухни, комната была только одна. Длинный, полностью пустой стеклянный стеллаж украшал ее стену – судя по всему, именно здесь когда-то выставлялись на продажу старинные ценные вещи. Драпированные кресла и низкий столик предназначались гостям, посещавшим лавку родителей Бенедикта, а за ними сравнительно новая и не вписывающаяся в интерьер стояла одноместная кровать. Ее явно докупили отдельно, когда помещение уже перестало использоваться по назначению.

Сна не было ни в одном глазу, но от скуки я все же задремала и проснулась только тогда, когда за окном уже вновь потемнело. Уменьшившийся в размерах Аббадон висел под потолком, что было в своем роде добрым знаком, признаком комфортной для него среды. Лениво потягиваясь, я встала на ноги и обнаружила в кресле чью-то откинувшуюся на спинку голову.

– Как поговорили?

Голова резко закрутилась из стороны в сторону: Франциско, несмотря на не самое удобное сидячее положение, тоже успел прикорнуть.

– Волнуешься, не устроил ли Бен мне разнос? – наконец сориентировавшись, зевнул он. – У него другие методы воспитания.

– Как он отнесся к тому, что нам сообщил Манту?

– Я ему не сказал. Сперва мне нужно подумать.

– Как это? – возмутилась я. – Он же жизнь положил на то, чтобы уберечь от симбиоза людей! Ему нужно знать!

– Вот именно, жизнь… и он с легкостью с ней распрощается, если потребуется.

– Думаешь, он решится на самоубийство?

– Уверен. Никого не предупредив, уйдет в горы, где смертельно себя ранит и будет ждать момента, чтобы передать Вельзевию камень.