Текст книги "Симбиоз"

– Бен! Бен, ты где?!

От неожиданности я шарахнулась в сторону и очень вовремя: блондинка вихрем ворвалась в кухню, промокшая до нитки, усталая и не на шутку встревоженная.

– Бена не видели?

– Он наверху, – со вздохом отозвался Франциско.

Глаза у Николь были красные и отчаянные – я подумала, что вообще забыла, когда в последний раз видела ее жизнерадостной. С каждым днем она все сильнее делалась непохожей на себя прежнюю: отвечала невпопад, пропускала важные собрания и не любопытничала, что же на них было, и даже шрам на щеке, на который раньше она поглядывала с упрямой частотой, ожидая, когда же он разгладится, уже давно перестал ее волновать. Я бесшумно выскользнула в коридор следом за ней и проследила, как она, перепрыгивая через три ступени, мчится на второй этаж. В этой беспокойной атмосфере, да еще и с Аббадоном за плечом, мне казалось неправильным возвращаться на кухню. Я смущенно оглянулась на демона и сразу отвела взгляд, чтобы не давать ему повода лишний раз вчитываться в мои мысли.

На следующий день мы с Себастьяном отправились в Атланту: там, в столице Джорджии, обитал его хороший знакомый, готовый по старой дружбе и за умеренную плату изготовить качественные поддельные документы. Он должен был сделать для меня новый паспорт, однако я думала лишь о том, что посещение большого города станет чудесным подспорьем, чтобы осуществить заветный звонок. Шесть часов пути, долгое ожидание в каком-то неказистом офисе, и непривычная фамилия «Хофер» рядом с моей свежей, слегка подкорректированной фотографией; наконец, я получила разрешение Себастьяна отойти.

Отец трубку не взял, и это испугало меня еще сильнее, чем их с Рене отсутствие в прошлые выходные. Он обязан был быть на связи, всегда был, тем более в рабочий день. Ощущая нервное покалывание в пальцах, я переключилась на номер сестры.

– Да?

– Рене! – я испустила вздох облегчения. – Как у вас дела? Где вы были в субботу, я приходила…

– Андреа, – голос ее переменился, упал до шепота и стал вдруг каким-то испуганным. – Тебе нельзя сюда! Не приезжай, слышишь! Они повсюду, они караулят…

– Кто, полицейские?

– Они поймают тебя и арестуют, как папу!

– Что? – вздрогнула я. – Рене, где он? Что с ним?

– Не знаю, – пролепетала она. – Они приехали… попросили нас обоих… но папа долго с ними спорил и добился того, чтобы меня оставили дома… он так и не вернулся, только позвонил, сказал, чтобы я пожила у Гунтеров, что он с ними договорился… его нет уже больше недели… а еще тебя ищут…

– Успокойся, – с трудом выдавила я. – Меня не поймают. Послезавтра я навещу тебя.

– Нет! – Рене сорвалась на визг, и я расслышала, как в трубке кто-то обеспокоенно спрашивает у нее, в чем дело. – П-простите, миссис Гунтер… тебе нельзя здесь появляться!

Она заплакала. Я с ужасом подумала, что теперь и вправду нельзя. Телефон сестры наверняка прослушивался, а я только что по глупости озвучила ей точную дату.

– Хорошо, приеду потом, через неделю. Ты только не переживай. С папой ничего не случится, он, наверное, просто пытается… разобраться с этим недоразумением.

Я сама не верила в свои слова, но прикладывала все усилия, чтобы обнадежить сестру. Тем временем Себастьян вышел из кабинета своего друга и принялся внимательно наблюдать за мной со стороны.

– Когда этот кошмар закончится? – всхлипнула Рене. – Почему на нас такое свалилось? Ты ведь не делала ничего плохого, правда?

– Да, – зло подтвердила я, как никогда уверенная в своей правоте. – Верь мне, все наладится. Ты знаешь… позвони-ка Нари. Я хотела сама, но лучше ты. Возьми мой телефон, он в сумке на кровати. Спроси у него про папу. Пароль помнишь?

– Помню, – икнула она. – Хорошо.

Себастьян приблизился, и я, быстро распрощавшись, оборвала звонок. Затем твердо посмотрела ему в глаза, ожидая провокационных вопросов, мол, не Питеру ли я докладывалась, или едких упреков, что слишком уж долго я болтала. Однако он лишь хмуро поинтересовался:

– Проблемы?

– Да. Кажется, отца арестовали.

– Он – симбионт?

– Нет.

– Тогда расслабься. Махоун нашел какой-нибудь повод придержать его, чтобы ты решила, что твои родственники теперь вынуждены отдуваться за тебя. Чтобы заставить тебя забеспокоиться и впоследствии сдаться.

– И он ничего ему не сделает?

– Не должен.

– Вы уверены?

– Мою жену так забирали, – коротко ответил Себастьян. – Наплели сказок про последнюю стадию «одержимости» и про то, что меня срочно нужно найти, пока я не причинил вреда себе и окружающим. Им даже плевать было, что она беременная. Заперли ее в четырех стенах, чтобы, мол, плоды сотрудничества были эффективнее и взросли быстрее, и взялись за допросы: где я могу быть, с кем держу связь, как давно появлялся в последний раз дома и прочее. Телефон ей дали, чтобы она мне позвонила и попросила приехать, да только я ей к тому моменту уже все объяснил. Ничего они не добились.

– Через сколько ее отпустили?

– Недели через две.

Я уже давно знала, что у самого нелюдимого и желчного члена группы Бенедикта есть жена и двое детей, но до сих пор упоминания о них вызывали у меня приступы изумления: согласился же кто-то терпеть его брюзжание пожизненно. Себастьян был сложным человеком, вызывавшим отторжение у всякого, кто видел его впервые, однако на сей раз разговор с ним принес мне облегчение. Еще бы заплаканный голос Рене выветрился из ушей…

Зародившаяся в глубине души ненависть к Джованни Махоуну преумножалась с каждой минутой, сколько я думала о нем. О единственном на свете симбионте, имеющем право на существование вне писанных им же законов; намекавшем на убийство Франциско, взявшем под стражу моего отца и изо всех сил старавшемся упрятать за решетку меня.

– Как одолеть человека в состоянии трансформации, не убивая его?

– Ты это брось. Прихвостни Питера тебя не пожалеют, и ты их не должна. Беспокоиться еще о них, выродках эдаких! Голова, грудь – вот слабые места. Может и уцелеют, если удар хилый будет, но из строя выйдут наверняка.

Я не стала уточнять, что к прихвостням Питера вопрос никоим образом не относился.

К дому Бенедикта мы подъехали лишь глубокой ночью. Мне почудилась за забором чья-то темная фигура, однако, когда я открыла калитку, во дворе оказалось пусто и тихо. Наверное, виной всему была тень от кустарника. День с Себастьяном пролетел гораздо быстрее, чем я опасалась в начале пути, гораздо миролюбивее и легче. Когда мы выбирались из машины, он, пыхтя от смущения, даже показал мне фотографии своих детей: худенького мальчика лет десяти и белокурой девочки помладше.

– Я от них ничего не утаивал с самого детства… чтоб знали, кто есть симбионты…

Я восприняла его неожиданный порыв, как жест доверия. И признательно улыбнулась.

– Они очень милые. Явно в маму.

В ответ меня наградили добродушным ворчанием. Я на цыпочках прокралась в комнату – Себастьян же оглушительно затопал по лестнице, в очередной раз демонстрируя полное отсутствие такта. Было бы отнюдь не удивительно, если бы он умудрился перебудить весь дом.

Мне снился отец в околиозной маске, задыхающийся и молящий о пощаде, снился Джованни в торжественном галстуке, вопящий, что фамилия у него вовсе не Фишер и что за поддельные документы его отправят коротать остаток жизни на Сан-Клементе или вообще казнят, и Нари, рассекающий по сумрачному залу в чешуе Аббадона. Очнулась я с криком на губах, когда последнему велели привести в исполнение смертный приговор, и на лице его появилось странное хищное выражение.

– Не думал, что сон, в котором ты бормочешь имя Риверса, может быть дурным.

Откинув одеяло, я непонимающе уставилась перед собой. Суд над отцом казался таким настоящим, что мне никак не удавалось избавиться от наваждения. От ощущения, что плохое произошло или происходит прямо сейчас.

– Я хочу сегодня же отправиться в Даллас.

– Зачем? – Франциско восседал в ближайшем кресле и внимательно рассматривал его деревянные резные подлокотники, будто впервые их видел. – Дозвонилась вчера до Нари? Узнала, что его понизили?

– Понизили? – оторопело переспросила я. – В смысле?

– Махоуна избрали новым директором ФБР. Полагаю, он страшно обиделся на твоего приятеля за тот случай, когда он усомнился в его компетентности и подключил к решению проблемы покойного ныне Харклиффа.

– Новым… директором?!

Висок прошибло болью, будто бы Франциско этим сообщением заколотил в него гвоздь. Джованни занял самый важный руководящий пост в ФБР. Ограничений, которых и раньше было для него не слишком много, теперь не существовало вовсе. Отныне он мог не отчитываться за свои действия и делать все то, что хотел и на что намекал.

Еще не отошедшая ото сна, взволнованная и растерянная, я не сразу заметила, что дом гремел и чертыхался, как никогда раньше в утренние часы. Лестница не переставая душераздирающе скрипела – по ней должны были бегать как минимум обезумевшие табуны, чтобы поднимать столько шума, – а из коридора доносился нестройный гул, будто все обитатели удумали говорить одновременно. Не успела я поинтересоваться, что все-таки случилось, как дверь распахнулась, и красный от ярости или напряжения Дакота ворвался внутрь. Он прежде не заходил без стука, да и никто не заходил, не считая Франциско, поэтому я автоматически подскочила на ноги, готовая если не драться, то бежать через портал уж точно.

– Чего расселись?! Живо на кухню!

Сегодня Николь выглядела еще хуже, чем в предыдущие дни. Сидела она по центру и была белее снега, глаза ее лихорадочно бегали, губы – беззвучно шевелились. От одного ее вида мне стало не по себе, и я подумала, что она, наконец, решила рассказать остальным, что же происходило с ней все это время. По моему мнению, ей давно нужно было поделиться своей проблемой, позволить другим помочь, ведь она уже больше недели пребывала в подавленном состоянии, переживала какой-то особенный и трудный для себя период.

Спорили на весь дом Себастьян и Гвинет, но выкроить суть из их воплей было невозможно. Оглянувшись, я обнаружила выражение неподдельного ужаса не только на лице Николь. Каждый был чем-то обеспокоен. Бенедикт слабо улыбнулся мне в знак приветствия, и улыбка эта впервые показалась мне дежурной, неискренней.

– В чем дело? – прошептала я, наклонившись к Франциско. – Все огорчены тем, что Джованни стал директором ФБР?

Он не успел мне ответить. Себастьян и Гвинет разошлись: она устроилась возле Николь и принялась успокаивающе гладить ее по плечу, а он, выпучив глаза, повернулся в нашу сторону и завопил:

– Клянусь тебе, Бен! Мы вернулись в три часа ночи!

– Успокойся, – тихо произнес Бенедикт. – Я знаю, что это не вы.

Казалось, на всех напала неведомая хворь: в каждом жесте читалось трагическое бессилие, в каждом слове – усталая обреченность. И меня накрыло страхом перед этой хворью, как панической волной.

– Да что случилось?!

– Люка раскрыли… – прошептала Николь, прикрыв глаза ладонью.

– Камень украли, – одновременно с ней отозвался Бенедикт и поспешно добавил, обращаясь к удрученной блондинке. – Еще не ясно наверняка. Не хорони его раньше времени.

– То есть… как?

У меня вырвался нервный смешок. Я никогда не расспрашивала о принимаемых мерах безопасности, а заветную черную коробочку, которую очень давно демонстрировал мне Франциско, и вовсе не видела с тех самых пор, как стала симбионтом. Она представлялась мне бесконечно неуловимой: я знала, что хотя бы один человек обязательно не спит ночью, пока другие отдыхают, что хранители меняются, и каждый из них сам решает, где прятать камень, а значит, он постоянно перемещается. Худший из раскладов предполагал, что Питер, обнаружив убежище Бенедикта, нападет в окружении нескольких верных ему симбионтов и попытается переловить всех нас, чтобы впоследствии допросить по поводу камня под пытками; одним словом, что он выступит в открытую. Однако ночью все было тихо. Как же его умудрились потерять посреди этой спокойной тишины?

– Снотворное, – поморщился Франциско. – То-то я прямо в гостиной отключился.

– Бен, ты же понимаешь, что один из нас подмешал его! – воскликнул Дакота, делаясь совсем уж багровым.

– Очевидно, кто это сделал, – зловеще объявил Себастьян. – Андреа весь день со мной провела, у нее алиби. Гвинет! Только ты, мерзавка, могла!

– Я?! Да я понятия не имела, где ваш проклятый камень!

– Она-она, – мгновенно встал на сторону товарища Дакота. – Вечером Николь привезла сок, и именно она разливала по стаканам!

– Да как вы смеете! – взвизгнула Гвинет. – Торчу здесь с вами, когда могла бы отрываться по полной, пытаюсь хоть чем-то помочь, и вот она, благодарность!

– Пожалуйста, не кричите, – устало провозгласил Бенедикт. – Сейчас нужно действовать согласно последним указаниям Люка.

За его плечом снова сдавленно всхлипнула Николь, и Гвинет бросилась ее успокаивать, смерив напоследок Дакоту ненавидящим взглядом. На меня же навалилось уже почти привычное ощущение абсолютной неизвестности, когда прописные истины разбиваются и появляются мрачные мысли, что теперь твоя жизнь принадлежит отнюдь не тебе. Ведь сохранение камня в руках Бенедикта было постулатом, как и то, что человек не может летать на крыльях, и его потеря была сродни образованию симбиоза: так же неожиданно, так же немыслимо и недопустимо. За последние полгода я слишком часто окуналась в это чувство неизведанности: после знакомства с Франциско, после образования симбиоза, после задержания в кафе…

У меня вдруг сильно засосало под ложечкой. Я посмотрела на Франциско и на парящего за его плечом миниатюрного Манту. Снотворное, значит?

– Какие указания, Бен?! – завопил Себастьян. – Среди нас предатель! Пока мы не вычислим его, не сдвинемся с мертвой точки!

– Я разберусь. Сейчас важно не терять время. Мне предстоит встретиться с Джованни. Он – директор ФБР, и ему нужно знать, что камень потерян. Я попытаюсь с ним договориться.

– Бессчетное количество раз пытался!

– И еще столько же буду пытаться, – отрезал Бенедикт. – Кто-нибудь один отправится в Финикс. Если информация по поводу телецентра была верной, Питер появится там.

– Он избрал бы другую цель после того, как раскрыл Люка, – возразил Франциско.

– С чего вы вообще взяли, что его раскрыли?

– Он… оставил код… – еле слышно выдавила Николь.

– Идем. Хочу у тебя кое-что уточнить, – ласково обратился к ней Бенедикт, и она послушно встала, несколько приободренная его участием. – Себастьян, Дакота. Не буду навязывать вам свою точку зрения, но Гвинет и впрямь навряд ли отыскала бы камень. Я был его хранителем в эту ночь. Догадаться, где он находился, плохо зная потайные места моего дома, не смог бы никто, а она, если вы помните, у меня в гостях впервые. В последний раз мы останавливались здесь больше пяти лет назад.

Когда они с Николь исчезли на лестнице, Себастьян и Дакота с ужасом переглянулись. Я прекрасно понимала, о чем подумал каждый из них. Теперь они были вынуждены подозревать друг друга, а ведь так хотели излить злобу на относительно новенькую и малосимпатичную им девчонку. Наверное, они так же дружно бросились бы обвинять и меня, если бы не мой своевременный отъезд.

– На минутку, – я поймала Франциско за руку и вывела в коридор. – Ты сделал это, да?

Его пепельные глаза сперва распахнулись от удивления, а затем холодно прищурились.

– Мне казалось, мы уладили все проблемы с доверием. Откуда такие подозрения?

– Доверие здесь ни при чем! Манту определил снотворное в твоем стакане в кафе, когда агенты ФБР пытались устроить облаву. Он предупредил тебя тогда, почему не предупредил сейчас?

– Он же не сторожевой пес, – закатил глаза Франциско. – Заметил – сказал, но он не следит за тем, что я ем и пью, постоянно.

– Ты намеренно утаил от Бенедикта способ, как вернуть камень в Инкхигхаим.

– Да, мы это уже обсуждали…

– И именно ты хотел, чтобы людям стало известно о симбионтах! – оборвала его я, срываясь с шепота на громкий голос.

– Я не крал камень, Андреа. Верить или нет – решать тебе, – он красноречиво развел руками и отвернулся, чтобы прошествовать обратно в гостиную.

С этого обычного июльского утра в доме воцарилась необычная, удушливая атмосфера. Себастьян, будучи и раньше крайне подозрительным, сделался теперь просто невыносимым и не желал ни с кем, кроме Бенедикта, общаться. Причем выказывать свое нежелание он умудрялся столь пакостно, что очень скоро его все начали обходить стороной. Бенедикт, в свою очередь, быстро смекнул, что он обостряет и без того отравленные отношения внутри группы, и велел ему взять на себя разведку в Финиксе. Однако с его отъездом легче не стало. Николь редко высовывалась из своей комнаты и часами напролет плакала, Дакота и Гвинет продолжали ругаться, стоило им только столкнуться в коридоре, и мы с Франциско с недавних пор переняли у них эту пагубную привычку.

Я почти не сомневалась в его причастности к случившемуся. Мне были известны самые темные уголки его души, переполненные досадой и яростью, которые он тщательно маскировал и которые все равно можно было определить в его взгляде, когда он слышал о новых и еще более строгих ограничениях для симбионтов и об увеличении сроков для тех, кто уже находился на Сан-Клементе. Новоиспеченный директор ФБР не собирался щадить себе подобных. Едва вступив в должность, он сразу же внес ряд ужесточающих поправок в законодательные дополнения – об этом мне сообщил Бенедикт, когда они вместе с Франциско вернулись через портал после очередных переговоров.

– За трансформацию теперь будут привлекать к пожизненному заключению. Да, с Джованни пока тяжело… но он одумается. Его уже срочно отозвали в Вашингтон, надо полагать, исчезновения перспективных начались. Ему нужна наша помощь, а нам нужны развязанные руки.

– Ты веришь в людей гораздо больше, чем они этого заслуживают, – процедил Франциско.

– Нечто похожее говорили мне Люк и Дакота, когда я впервые решился назначить тебя хранителем камня, – добродушно улыбнулся Бенедикт.

– Уже сейчас Джованни, по сути, прямым текстом объявил симбионтам войну, – пропустив его слова мимо ушей, продолжил Франциско. – Этот глупец даже Питера ухитрился опередить!

– Ты ошибаешься, Джованни Махоун отнюдь не глупец. Скорее его можно назвать упрямцем.

– Невелика разница.

– Я не зря взял тебя сегодня с собой, Франциско. Ты должен понять, что мира не добиться силой. Она лишь породит новую, ответную силу и новую борьбу. Вы с Джованни не так уж отличаетесь, и я хочу, чтобы ты вспомнил его упрямство, когда сам в очередной раз соберешься категорично судить о чем-либо. Андреа, – Бенедикт внезапно положил руку мне на плечо. – Ты можешь навестить родных. Даже в одиночку. За отсутствием результатов прослушку с твоей квартиры должны были снять, да и у ФБР сейчас появились гораздо более важные задачи, чем слежка за тобой. Питер занял их ресурсы целиком и полностью.

Чувство сумасшедшей радости захлестнуло меня, и я только и сумела, что выдавить:

– Правда?

– Да. Проведи следующую неделю в кругу семьи и ни о чем не беспокойся.

– Неделю? – переспросил Франциско, не глядя на меня. – Она могла бы остаться дома и подольше. Во время войны ей точно нечего будет там опасаться.

– Да, пожалуй, – с заминкой кивнул Бенедикт.

Заминка эта не укрылась от Франциско, и он раздраженно покосился на старшего товарища. Они еще что-то друг другу сказали, очень тихо, чтобы я не услышала. Затем Бенедикт кивнул, и Франциско, удовлетворившись его ответом, двинулся на второй этаж. Меня кольнуло разочарование: я надеялась, что он останется попрощаться. Что мы, обсудив все на свежую голову, придем, наконец, к примирению. Украл он камень или не украл – я в любом случае не собиралась осуждать его или, тем более, сдавать остальным. Мне всего лишь хотелось знать правду.

– Не стану скрывать, что по-прежнему смею надеяться на твою помощь, – глухо произнес Бенедикт. – Даже если сейчас огонь еще не охватил города, и ситуация кажется приемлемой, очень скоро все изменится.

– Новые симбионты ведь необязательно захотят принять сторону Питера?

– Необязательно, но в данных условиях это слабое утешение. Питер сделал много выводов из первой войны. Более того, он хорошо изучил меня, мои методы и… мою команду. Слишком хорошо изучил. Старые трюки больше не сработают, и, чтобы победить, нам просто необходимы свежие силы.

Бенедикт поднес ко рту стакан с водой и принялся делать большие глотки. Я поежилась, вспомнив, как Себастьян перед отъездом наставлял меня пить только из бутылок.

– Не боитесь? Остальные теперь употребляют только то, что сами купили.

– Нет, я не боюсь еще разок хорошенько проспаться.

– Многие считают, что предатель может попытаться всех отравить.

– Ему ничего не мешало поступить так сразу.

– Получается, вы совсем не переживаете насчет него?

– Скорее нет, чем да.

Он будто бы нарочно уклонялся от прямых ответов, не желая продолжать этот разговор. Однако и уходить не спешил. Словно чего-то ждал, сидя со мной на кухне, и тогда я решила сменить тему.

– Помните, когда мы ехали из Далласа на машинах, вы сказали, что не считаете меня вражеским шпионом.

– Разумеется.

– Какие у вас были причины?

– Несмотря на гордость и периодические конфликты Франциско с ФБР, идеология Питера ему ненавистна. Он никогда не позволил бы одному из его приспешников оказаться здесь.

– Но он же мог просто не знать, что меня завербовали.

– Он присматривал за тобой с самого первого дня, как ты стала симбионтом, и покинул Даллас лишь накануне суда, чтобы оповестить нас о появлении на нем Габриэля. Нет, он не мог не знать.

Короткий двойной стук в дверь разнесся по первому этажу. Бенедикт обычно не запирал дом, и раз таинственный гость этого не знал, навряд ли его сюда звали. Я поднялась на ноги, однако мне жестом было велено оставаться на месте. Бенедикт крадучись приблизился к окну. Глянул с опаской, а затем сразу поспешил на улицу.

– Живой? Держись, сейчас… Николь, спускайся!

Я вытянула шею, чтобы увидеть коридор. Бенедикт придерживал под руку пошатывающегося мужчину с дредами, собранными в тугой узел на затылке.

– Люк! – казалось, крик Николь способен вызвать землетрясение и обрушить дом. – Они отпустили! Все же отпустили, я не верила, но… Люк, посмотри на меня! Он ранен, Бен!

– Уложи его. Без паники, он же симбионт, восстановится. Главное, что сумел добраться. Андреа, ты не возражаешь, если мы займем твою комнату?

– Конечно…

Вернулся Бенедикт через несколько минут – руки его были в крови, а лицо излучало угрюмую сосредоточенность. Не произнеся ни слова, он принялся отмываться в кухонной раковине.

– Люк в порядке?

– Очень скоро будет.

– Его действительно просто отпустили?

– Думаю, да.

– Питер не казнит симбионтов?

– Отнюдь, – Бенедикт провел мокрой ладонью по лбу. – Он вполне способен на это.

– Почему же?..

Я оборвала себя и вновь покосилась в сторону коридора. Вся группа уже несколько дней была убеждена, что Люк погиб. По крайней мере, мне казалось, что вся. Вероятность иного исхода даже не обсуждалась, однако, когда Дакота поинтересовался у Бенедикта, не следует ли оповестить об этой трагедии Сару, любимую женщину Люка, тот решительно отказался.

– Николь передала камень Питеру?

– Ты очень догадлива, Андреа, но я попрошу тебя не рассказывать остальным. Они не смогут понять.

– А вы? Вы поняли?

– На Николь слишком много свалилось. Когда мы вернулись в Монтгомери после суда, она узнала, что погиб ее младший брат. Их связывали очень близкие, очень доверительные отношения, ведь они уже давно похоронили отца и мать и привыкли справляться со всем только вдвоем. Он был ее светом, ее семьей, но нелепейший несчастный случай отнял его у нее. Нет, Питер к этому не причастен. Мы надежно спрятали детей и жену Себастьяна, перевезли на другой континент родителей Дакоты, и брат Николь тоже находился в подходящем укрытии. Так просто случилось. Что касается Люка… наверное, я должен был предусмотреть такой вариант развития событий. Мы с ним оба понимали, что однажды Питер раскроет его, однако он решил оставаться шпионом до последнего, потому что прекрасно осознавал, какой значимый вклад вносит в наше дело. И он, и я считали, что Питер убьет его сразу, как только доберется до правды. Убьет, а не станет раскапывать дальше, предпочтя сиюминутной мести выгоду. По-видимому, с годами он все же научился терпению.

– Вы считаете, Николь правильно поступила, пожертвовав камнем, чтобы спасти Люка?

– Тут уж с какой стороны посмотреть. Нет единственного правильного пути, Андреа. Я не поступил бы, как она, но я могу ее понять. Еще одна потеря, да еще и столь скорая, раздавила бы ее окончательно. Зато теперь она будет сражаться с Питером до последней капли крови, и в ее преданности, несмотря на случившееся, я нисколько не сомневаюсь. Остальные же могут посчитать, что ее следует изгнать из группы. Я этого не хочу, поэтому прошу тебя сохранить наш разговор в секрете.

– Хорошо.

Глухие болезненные стоны заполоняли полутемный коридор, и оттого находиться в нем было крайне тягостно. Их источник находился в моей спальне. Я замешкалась возле нее: могла ли Николь пригодиться моя помощь? Или лучшим решением сейчас было не тревожить их обоих? Бенедикт упоминал, что везти раненого в больницу не имеет никакого смысла: либо ему полегчает в ближайшие полчаса, либо он погибнет, и ни один врач все равно не успеет его спасти; а в его правоте мне еще ни разу не приходилось сомневаться.

Люк за дверью вновь издал ужасающий хриплый клекот, перебиваемый лишь неразборчивым шепотом Николь, пытающейся его успокоить. Через минуту я услышала, как она рассмеялась, наверняка сквозь слезы, и как Люк ей что-то ответил, и тогда повернулась к лестнице. Им вряд ли требовалось мое участие. На втором этаже в одной из больших комнат Франциско вел негромкую беседу со своим демоном – из всей группы только его можно было застать за подобным занятием. Ну и, изредка, меня. С недавних пор Аббадон стал значительно терпимее относиться к моей любознательности, и мы вполне могли немного поговорить перед сном.

Раздвоенный череп Манту повернулся ко мне, как только я переступила порог. Франциско сразу же замолчал.

– Я вам помешала?

– Нет. Почему ты еще не дома? Может, сделать для тебя портал?

– Ты уже делал сегодня, когда вы с Бенедиктом возвращались от Махоуна.

– Со временем я научился сохранять силы на второй.

– Дурак, – оскалил клыкастый рот Манту прежде, чем я успела ответить. – Твоя сердечная мышца уже в два раза слабее, чем должна быть у человека твоего возраста.

– Восстановится.

– Восстановится только за полгода и только при условии, что ты не будешь использовать мои способности.

– Не нагнетай, – Франциско грозно поглядел на демона и снова повернулся ко мне. – Что случилось, Андреа? Ты так рвалась домой и вдруг задерживаешься?

– Там Люк…

– Да, я в курсе. Замечательно, что он ускользнул, – в пепельных глазах промелькнул странный отблеск. – Не каждому удалось бы.

– Ты знал! – охнула я. – Ты знал, что это Николь!

– Ничего я не знал. Только догадывался.

– Почему же не сказал мне?

– Ты была не слишком настроена обсуждать версии, помнишь?

– Но я… нет, конечно, ты прав. Прости, что тогда обвинила тебя. И еще, я обдумала твои слова про Амелию и пришла к выводу, что мне и впрямь будет лучше мне не вмешиваться в вашу войну. Все равно я вряд ли сумею по-настоящему помочь вам, а главное, у меня не получится убедить папу и Рене спрятаться. Они просто не поймут. Папа уж точно, а я не могу допустить, чтобы Питер причинил им вред. Или чтобы он использовал их, вынуждая меня причинять вред вам.

Франциско торопливо и с явным облегчением кивнул.

– Здравое решение. Даже не сомневайся.

– Но только пообещай мне, что если станет чересчур плохо…

– Я свяжусь с тобой.

Громко хлопнула внизу входная дверь. Зазвучали напряженные голоса, за ними – возня в коридоре, стук, радостные вопли. Вернулись после двухдневного отсутствия Дакота и Гвинет. Для них Люк спасся благодаря фантастической удаче и вовремя сделанному порталу.

– Надеюсь, никто из вас больше не пострадает. Пожалуйста, присылай мне весточки, а когда все закончится… я буду тебя ждать.

С короткой заминкой, заслушавшись происходящим на первом этаже, Франциско открыл рот, чтобы ответить, но я уже шагнула в знакомую рябь возле стены, в которой, приложив усилия, можно было разглядеть очертания нашей с Рене комнаты.

* * *

На столе лежал тонкий слой пыли, прозрачный и невесомый. Воздух в квартире стоял душный – я нараспашку открыла окна. Все здесь оставалось на местах, на которых и было две недели назад, только записка для Рене исчезла, да сумку мою основательно распотрошили, и теперь она валялась на полу. Наше жилище по-прежнему пустовало, а это означало, что отца до сих пор не отпустили.

Как в тумане я вышла в подъезд. Спустилась на первый этаж, требовательно постучалась в соседскую дверь. Открыл мне грузный и лысоватый мистер Гунтер. В отличие от причитающей в стороне жены, он не задал мне ни единого вопроса, пропуская в тесную прихожую.

– Андреа!

Сестра повисла на моих плечах. И без того клонящее к полу ощущение тяжести после использования портала преумножилось в несколько раз, однако я все равно нашла в себе силы, чтобы выпрямиться. Неподдельная радость и тепло, исходившие от Рене, были превыше любой усталости.

– Пойдем домой.

– Рурк тоже вернулся? – осведомился мистер Гунтер.

– Нет, но уже скоро, – твердо ответила я. – Спасибо, что присмотрели за ней.

Мы с Рене неспешно побрели по лестнице наверх, крепко держа друг друга за руки.

– Андреа, они же следят… тебя поймают…

– Ты звонила Нари?

– Да, он даже приезжал позавчера. Спрашивал про тебя…

– Что он знает про папу?

– Он сказал, что его отпустят, – глаза у Рене заблестели. – Только не уточнил, когда.

– Ничего, – пробормотала я, закрывая дверь на все замки. – Ничего, мы с тобой продержимся.

– Ты похудела, Андреа…

– Со мной все в порядке.

– Ты ведь объяснишь, что происходит?

– Да, но сначала мы дождемся папу. Мне будет легче, если не придется повторять одно и то же несколько раз.

Сестра разочарованно засопела. Мой ответ ее явно не устроил, и весь вечер и следующий день она продолжала преследовать меня по пятам, рассыпаясь в предположениях и вопросах, но я оставалась непреклонна. Отчасти потому, что опасалась ее реакции. Симбиоз будто бы прокладывал невидимую черту между мной и всеми теми, кто узнавал про него. Размышляя о нем, я неотвратимо вспоминала ужас в голосе Нари, когда Франциско сообщил ему, что я такая же, как он, и отстраненный взгляд дяди Джека – никто из них ничего не сказал мне, но я была уверена: нечто теплое и доверительное покинуло с тех пор наши отношения. И теперь мне было больно представлять, что случится, если то же произойдет и с Рене. Радость после долгой разлуки улеглась, она начала обижаться на мое молчание – я же не знала, как подступиться к этой теме и с чего начать. Вскоре она перестала спрашивать.