Текст книги "Возвращение домой.Том 2."

– Что было потом?

– Нас заключили в Чанги. Там было довольно сносно, и у охранников присутствовало чувство меры. Я попал в группу, которую отправляли вести восстановительные работы на разрушенных бомбежками улицах. Я освоился и стал настоящим ловкачом в добывании припасов и дополнительных пайков. Даже продал свои часы за сингапурские доллары и заплатил одному охраннику, чтобы он отправил мое письмо родителям. Не знаю, послал ли он его, а если послал, то дошло ли оно до дому. Теперь уж, наверно, никогда не узнаю. Еще он принес мне карандаши и блокнот для рисования, и я все эти три с половиной года ухитрялся пополнять его новыми рисунками. Что-то вроде документального архива. Правда, не для всеобщего пользования.

– Эти рисунки все еще у тебя?

Гac кивнул.

– На корабле. Вместе с моей новой зубной щеткой, новым куском мыла и последним письмом от Ферги Камерона, которое я должен доставить его вдове.

– И что произошло после, Гас?

– Нас продержали в Чанги месяцев шесть, а потом прошел слух, что японцы соорудили для нас прекрасные лагеря в Таиланде. Нас загнали в стальные фургоны для перевозки скота и повезли в Бангкок. Пять суток длилось это путешествие. В каждом фургоне по тридцать человек – о том, чтобы лечь, не было и речи. Нам выдавали по чашке риса и по чашке воды в день. Когда мы доехали до Бирмы, многие были уже серьезно больны, а некоторые умерли. В Бангкоке мы вывалились из скотовозов еле живые, благодаря небо, что пришел конец нашим мукам. Мы не знали, что это только начало.

Бассейн опустел – няни повели своих подопечных на обед. Вода замерла в неподвижности. Гас взял со стола свой стакан и допил остатки пива.

– Все, – сказал он. – Больше ничего не скажу. Точка. – Он взглянул на нее, и по его лицу скользнула тень улыбки. – Спасибо, что выслушала.

– Спасибо, что рассказал.

– Хватит говорить обо мне. Я хочу услышать о тебе.

– Ах, Гас, все это так ничтожно с тем, что перенес ты!..

– Прошу тебя. Когда ты вступила в женскую вспомогательную службу?

– На следующий же день после смерти Эдварда.

– Эдвард… такая трагедия. Я писал Кэри-Льюисам. Тогда, после Сен-Валери, я был в Абердине. Мне очень хотелось приехать навестить их, но так и не получилось, а потом я отплыл в Кейптаун. – Он наморщил лоб, напрягая память. – Ты ведь купила дом миссис Боскавен.

– Да. После ее смерти. Я всегда восхищалась Дауэр-Хаусом. И теперь это – мой дом. Я зазвала к себе Бидди, жену Боба Сомервиля, и Филлис, которая работала у нас раньше, с ее маленькой дочкой Анной. Они втроем и сейчас там живут.

– Туда ты и вернешься?

– Да.

Она ждала. Он спросил:

– А что в Нанчерроу?

– Все по-прежнему. Разве что Неттлбед теперь не дворецкий, а садовник. То есть он, конечно, еще хозяйствует в доме и чистит костюмы полковника, но интересуется только своей фасолью.

– А Диана, полковник?

– Ничуть не переменились.

– Афина?

– Руперт был ранен в Германии и демобилизован по инвалидности. Они живут в Глостершире.

Она ждала.

– А Лавди?

Он внимательно глядел на нее. Она выговорила:

– Лавди вышла замуж, Гас.

– Замуж?! – У него было такое лицо, будто он не верил собственным ушам. – Лавди? Замуж? За кого?

– За Уолтера Маджа.

– За этого парня-конюха?

– За него самого.

– Когда?

– Летом 42-го.

– Но… почему?

– Она думала, что ты погиб. Она была абсолютно в этом убеждена. От тебя не было никаких вестей, ничего. Молчание. И она отчаялась.

– Не понимаю.

– Не знаю, смогу ли я тебе объяснить. Просто после Сен-Валери ее посетило это странное предчувствие, как будто откровение свыше, о том, что ты жив. И ты вернулся. Тебя не убили, и ты не попал в плен. Это заставило ее поверить в то, что между вами существует какая-то необычайно сильная телепатическая связь. После взятия Сингапура она опять прибегла к ней и изо всех сил о тебе думала, ожидая от тебя какого-то знака, ответа. Что ты не погиб, что ты жив. И не услышала ничего.

– Чего же она ждала – чтобы я позвонил по телефону?!

– О, Гас, попытайся понять. Ты же знаешь, какая она. Если уж она заберет что-нибудь себе в голову, ее невозможно переубедить. Она и нас всех заставила поверить… – Джудит поправилась: – По крайней мере, Диану и полковника.

– Но не тебя?..

– Я сама находилась в такой же ситуации. Мои родные были в Сингапуре – и никаких известий. Но я продолжала надеяться, потому что знала: надежда – это все, что у меня осталось. И о тебе я не переставала думать, не переставала надеяться до самого дня ее свадьбы, а после этого надеяться уже не было смысла.

– Она счастлива?

– Прости, что?

– Я спрашиваю: она счастлива?

– Думаю, что да. Правда, я давно с ней не виделась. У нее маленький сынишка, Натаниель. В ноябре ему будет три года. Она живет в коттедже на ферме Лиджи. Ах, Гас, мне так жаль! Я с ужасом ожидала того момента, когда придется сказать тебе обо всем. Но что произошло, то произошло… это жизнь. Нет смысла тебя обманывать.

– Я думал, она будет ждать меня, – проговорил Гас.

– Ты не должен ка нее сердиться.

– Я не сержусь.

Но он как-то сразу осунулся, страшная усталость легла на его лицо. Он поднес руку к лицу, потер ладонью глаза. Джудит подумала о том, как он поедет домой, назад в Шотландию, где его ждет пустота. Где нет больше родителей, нет семьи. И нет Лавди.

– Мы должны не терять связь, Гас, – снова заговорила она. – Что бы там ни было, мы должны. Я дам тебе свой адрес, и ты дай мне свой, чтобы я могла тебе написать. – Вдруг она поняла, что у них нет письменных принадлежностей, и встала. – Сейчас раздобуду бумагу и ручку. И найду что-нибудь, чтобы спрятать твое виски. Подожди, я мигом.

Оставив его, она вошла внутрь отеля, расплатилась в баре и попросила коричневый бумажный пакет для Гаса. После этого прошла в комнату для игры в бридж и стащила там со стола два листка гостиничной почтовой бумаги и карандаш. Вернувшись к Гасу, она заметила, что он не сдвинулся с места. Он так и сидел, не отрывая взгляд от горизонта – размытой линии, разграничивающей два разных оттенка голубого.

– Вот. – Она протянула ему листок и карандаш. – Напиши свой адрес. По которому я смогу тебя найти.

Он написал несколько слов и отдал листок с карандашом обратно. «Ардврей, Банчерри, Абердиншир». Она сложила листок с адресом пополам и сунула его в карман. Теперь был ее черед: «Дауэр-Хаус, Роузмаллион».

– Если я напишу, ты ответишь, Гас? Обещаешь?

– Конечно.

– У нас обоих слишком мало осталось в жизни, так ведь? Поэтому мы должны поддерживать друг друга. Это важно.

Теперь уже он сложил листок с ее адресом и спрятал в нагрудный карман рубашки.

– Да. Важно. Джудит… Наверно, мне уже надо идти. Мне нельзя опаздывать на корабль. А то они уплывут без меня.

– Я с тобой.

– Нет. Лучше я один.

– Мы найдем такси. Вот, возьми…

– Что это.

– Деньги на проезд.

– Считай меня своим должником.

– Нет, не должником. Просто другом.

Он взял свой пакет (который, несмотря на их старания, выглядел как бутылка), и, вернувшись с террасы в вестибюль, они вышли на улицу. Швейцар вызвал такси и открыл перед Гасом дверцу.

– До свидания, Джудит, – произнес он хрипловатым голосом.

– Обещай, что напишешь. Я дам о себе знать, как только вернусь в Англию.

Он кивнул, потом сказал:

– Вот еще что. Ты расскажешь им в Нанчерроу о сегодняшнем дне?

– Конечно, расскажу.

– Скажи, что у меня все хорошо. Что я в полном порядке.

– О, Гас!..

Она приподнялась на цыпочки и расцеловала его в обе щеки. Он сел в такси, дверь захлопнулась, и машина покатила прочь. Джудит улыбалась и махала ему вслед, но как только машина скрылась из виду, храбрая улыбка сползла с ее лица. «Держи связь, – безмолвно заклинала она, – не смей пропасть снова».

– Вам тоже вызвать такси?

Она обернулась к предупредительному швейцару в великолепной униформе бутылочного цвета. Несколько секунд она не могла сообразить, что делать и куда ей нужно ехать. Но в Форт возвращаться не было смысла. Нет, она поедет домой, примет душ и завалится в постель.

– Да, еще одно такси. Спасибо.

Снова она ехала по Галле-роуд, но теперь уже в обратном направлении и с комфортом – не то что в тряском кузове трехтонного грузовика.

«Ты расскажешь им в Нанчерроу о сегодняшнем дне?»

Она задумалась об Уолтере Мадже, Натаниеле и Лавди. Брак, которого никогда не должно было быть; ребенок, которому не следовало появляться на свет. Лавди была ее самой близкой подругой. Ни с кем ей не бывало так легко и весело, но и никто не умел так выводить ее из себя. Она глядела в окно на пыльные тротуары, на прохожих и вереницу пальм, тянущуюся вдоль дороги, и у нее болезненно сжималось сердце при мысли о том, какое унылое возвращение домой ожидает Гаса. Это было до слез несправедливо, разве такое он заслужил? Негодуя, сгорая от обиды за Гаса, она в мыслях обрушила весь свой гнев на Лавди.

«И почему ты всегда такая упрямая, такая настырная! Почему ты не послушала меня тогда, в Лондоне?»

«Я уже ждала ребенка!» – Лавди орет на нее, как на дурочку. Да уж, Лавди в долгу не останется.

«Ты все погубила! Гас жив и возвращается домой, и у него больше никого нет – его старики умерли. Ему бы теперь ехать в Нанчерроу. Чтобы найти там тебя, тебя, которая его ждет. А вместо этого он едет в Шотландию, в свой пустой дом, и у него не осталось ничего – ни семьи, ни любви».

«Что мешает ему приехать в Нанчерроу? Он был другом Эдварда. Мама с папчиком всегда им восхищались. Ничто ему не мешает».

«Как он приедет, если ты вышла за Уолтера? Он ведь так тебя любил, любил до безумия. Все это время, пока он строил эту чертову железную дорогу в Бирме, его грела одна-единственная мысль – что ты его ждешь. Как он приедет? У тебя, должно быть, совсем нет сердца и воображения, если тебе такое может прийти в голову».

«Он должен был дать о себе знать, сообщить, что жив», – теперь Лавди помрачнела.

«Но как? Он же не мог тебе позвонить, в самом-то деле! Ему удалось послать одно-единственное письмо, родителям, и он даже не уверен, что те его получили. Почему ты перестала надеяться? Почему не стала его ждать?»

«Я одного понять не могу: чего это ты так всполошилась… ни с того ни с сего?»

«Я не „всполошилась“. Просто я ощущаю ответственность. Он должен знать, что у него есть друзья. Мы не можем позволить ему исчезнуть снова. Но я сомневаюсь, что он когда-нибудь вернется в Нанчерроу, да и ко мне в Дауэр-Хаус тоже вряд ли приедет, он же знает, как близко друг от друга мы живем – рано или поздно он бы с тобой встретился. Видишь, в какое положение ты меня поставила?»

«У него же были еще друзья, кроме нас».

«Но ты прекрасно знаешь, как он любил Корнуолл! Для него это был словно рай на земле. Корнуолл, живопись и ты. Откуда в тебе столько черствости? У тебя просто дар все портить!»

«С чего ты взяла, что я все испортила? Откуда тебе знать? Ведь мы практически не виделись целых пять лет! Почему ты решила, что я не счастлива с Уолтером?»

«Потому что он был не тот человек, это была ошибка. Тебе следовало дождаться Гаса».

«Да заткнись ты наконец!»

Такси затормозило и свернуло к обочине. Джудит увидела знакомые ворота, часового. Приехали. Она вышла из машины, расплатилась с таксистом и прошла в ворота.

И тогда произошло последнее за этот необыкновенный день необыкновенное событие, заставившее Джудит начисто позабыть о Лавди с Уолтером. Двери дядиного бунгало стояли распахнутыми настежь, и не успела она сделать несколько шагов по подъездной дороге, как появился он сам и, сбежав по широким ступеням, большими шагами направился ей навстречу по аккуратно разровненному гравию.

– Где ты пропадала?! – Он за всю жизнь ни разу не вспылил на нее, но сейчас казался просто вне себя. – Я жду тебя с самого полудня. Почему ты так поздно? Где ты была?

– Я… Я… – Совершенно растерявшись от этого нагоняя, она не могла найти нужных слов для объяснения. – Я встретила одного человека. Мы поехали в «Галле-Фейс». Извини…

– Ничего, ничего. – Значит, Боб не сердится, он просто беспокоился. Он положил руки ей на плечи и крепко держал, как будто она должна была вот-вот упасть в обморок. – Просто слушай. Утром мне позвонили с твоей службы, из Тринкомали… Из Портсмута, с «Экселлента», пришло сообщение… Джесс жива… в Джакарте, на Яве… «Раджа Саравака»… спасательная шлюпка… молодая медсестра-австралийка… в лагере для интернированных…

Джудит смотрела в его грубоватое лицо, в лихорадочно блестевшие глаза, видела, как открывается и закрывается рот, но едва понимала, о чем он говорит.

– …Завтра или послезавтра… на самолете ВВС… из Джакарты в Ратмалану… она прилетит сюда.

Наконец до нее дошло. Он говорит ей, что Джесс жива. Малютка Джесс. Не утонула, не погибла при взрыве. Цела и невредима.

– …Нам сообщат из Красного Креста, когда она должна будет прилететь… поедем вместе и встретим ее на аэродроме…

– Джесс?.. – наконец выговорила Джудит. Даже произнести это имя стоило ей неимоверных усилий.

Внезапно Боб привлек ее к себе и стиснул так крепко, что она испугалась, как бы у нее не треснули ребра.

– Да, Джесс. – Голос у него задрожал, и он даже не попытался это скрыть. – Возвращается к нам!

– Сегодня у вас особенный день.

– Да.

– Полковник сказал: ваша сестра…

– Да.

– Сколько ей?

– Четырнадцать,

Пять часов дня. В четверть пятого Джудит с Бобом уже были на базе ВВС в Ратмалане, они приехали в его служебной машине. Их встретил начальник базы и проводил в столовую, где их угостили чаем. Они сидели там, пока с диспетчерской вышки не сообщили, что самолет из Джакарты ожидается с минуты на минуту.

– Думаешь, ты ее узнаешь?

– Думаю, да.

Выйдя из столовой, они направились по пыльному плацу к диспетчерской вышке. Боб Сомервиль и полковник авиации, оба в форме, шли впереди, разговаривая о делах службы. Сопровождающий полковника капитан авиации, очевидно, состоящий при нем секретарем или адъютантом, пристроился к идущей позади Джудит и пытался занять ее беседой. Он был с густыми усами и в потертой фуражке, чуть сдвинутой набок. Джудит предположила, что среди товарищей по службе он, вероятно, считается мастером ухаживать за дамами. Так или иначе, он явно наслаждался обществом молодой и хорошенькой женщины, к тому же, в красивом платье, так радовавшем глаз после беспросветного хаки, в котором ходили девушки из женской вспомогательной службы ВВС.

– Вы еще долго пробудете в Коломбо?

– Сама не знаю.

С виду Джудит казалась спокойной, но нервы были натянуты до предела. А если самолета не будет? Или Джесс не окажется на борту? Или случится что-нибудь непредвиденное, какая-нибудь помеха? А вдруг авария? И самолет разобьется и все пассажиры погибнут?

– Вы работаете у адмирала?

– Нет, просто живу у него.

– Чудесно.

Он старался изо всех сил, но у нее не было настроения говорить. Перед диспетчерской вышкой они присоединились к Бобу с полковником. Рядом рабочие из наземного обслуживающего персонала в замызганных спецовках возились со своими грузовиками и топливными автоцистернами. По другую сторону взлетно-посадочной полосы стояли ангары и выстроившиеся ровными рядами самолеты – «торнадо» и «харрикейны». На взлетно-посадочной полосе было пусто.

Минуту-другую все молчали. Это был момент напряженного ожидания. Затем капитан нарушил молчание:

– Летят.

У Джудит забилось сердце. Люди из наземной команды засуетились, собираясь уезжать, и стали залезать в грузовики. Прикрыв рукой глаза от солнца, Джудит вглядывалась в небо, но ничего не могла рассмотреть в ослепительном сиянии садящегося солнца. Она напрягала слух, но не слышала ничего. Уж не наделен ли капитан экстрасенсорными способностями, недоумевала она. Может быть, его пышные усы обладают кошачьей чувствительностью, и он способен…

И тут она увидела самолет – висящую в солнечном свете серебристую точку. Она приближалась с юго-запада, и вскоре Джудит уже стала различать гул мотора. Самолет пошел на снижение, взял курс на взлетно-посадочную полосу. Выпустил шасси и коснулся земли. В момент, когда шасси соприкоснулись с землей, раздался оглушительный скрежет, и Джудит инстинктивно вскинула руку, защищая лицо от вихря, поднявшего в воздух тучи удушливой пыли.

Постепенно пыль улеглась, и прошло еще пять минут в томительном ожидании: военно-транспортный самолет «дакота» медленно катил по взлетно-посадочной полосе, пока не поравнялся с диспетчерской вышкой. Пропеллеры замерли. Тяжелая дверца открылась изнутри, и к самолету подкатили трап. Пассажиры стали один за другим выходить на бетонированную площадку. Майор авиации, группа американских летчиков, три элегантно одетых тамила с портфелями, двое солдат, один из них – на костылях…

Наконец, когда Джудит начала уже отчаиваться, появилась худенькая девочка. Она стала неуклюже спускаться по ступенькам. Загорелая, с коротко остриженными выгоревшими волосами, она была похожа на мальчишку в своих шортах и вылинявшей зеленой рубашке. Громоздкие кожаные сандалии выглядели так, словно были размера на два больше ступни; через костлявое плечико перекинут маленький парусиновый рюкзак. Девочка остановилась, пытаясь сориентироваться; видно было, что она растерялась и волнуется. Но вот она храбро пошла по бетонированной площадке за остальными пассажирами, пригибая голову под крылом самолета.

Джесс.

В этот момент, казалось, кроме них двоих, никого не было на всем свете. Джудит двинулась ей навстречу, стараясь отыскать в этом худеньком, маленьком лице хотя бы одну черточку от той пухлощекой четырехлетней девочки, с которой она простилась десять лет тому назад и которая так трогательно тогда плакала. Джесс увидела ее и встала как вкопанная, а Джудит все шла вперед; теперь девочка уже не спускала с нее глаз, и они были такие же синие и ясные, как раньше.

– Джесс…

– Джудит?

Она должна была спросить, должна была увериться.

– Да, Джудит.

– Я боялась, что не узнаю тебя.

– А я знала, что узнаю тебя.

Джудит протянула руки. Джесс какое-то мгновение поколебалась, а потом бросилась в распростертые к ней объятия. Она была настолько высокая, что ее макушка доходила Джудит до подбородка, и у Джудит было такое чувство, будто она держит что-то очень хрупкое – оголодавшую птицу или тоненькую тростинку. Она спрятала лицо в жестких, пахнущих дезинфицирующей жидкостью волосах девочки и почувствовала, как худенькие руки Джесс крепко сомкнулись на ее талии. Они целовали друг друга, только слез на этот раз не было.

Им не мешали, предоставив побыть какое-то время наедине друг с другом, а когда они наконец подошли к трем терпеливо ожидавшим их мужчинам, то были встречены с большой теплотой и тактом. С Джесс непринужденно поздоровались, точно перелет из Джакарты, с которого начиналась ее новая жизнь, был для нее самым обыкновенным, повседневным делом. Боб не пытался даже поцеловать ее, только ласково взъерошил ей волосы. Она мало говорила и не улыбалась. Но это не имело значения.

Полковник проводил их до машины, оставленной в тени под навесом из пальмовых листьев. Боб повернулся к нему.

– Не знаю, как вас благодарить.

– Не стоит благодарности, сэр. Никогда не забуду этот день. Он не спешил уходить, ожидая, пока они усядутся в машину, и когда она тронулась, молодцевато отдал честь и махал им вслед до тех пор, пока машина не выехала за охраняемые часовыми ворота на дорогу и не скрылась из виду.

Боб уселся поудобнее и улыбнулся младшей племяннице.

– Ну вот, Джесс, мы едем домой.

Она сидела между ними на заднем сиденье огромного автомобиля. Джудит не могла оторвать от нее глаз, ей хотелось коснуться ее, пригладить ей волосы. Казалось, с ней все в порядке. На правой ноге у нее виднелись три страшных багровых шрама, каждый размером с полкроны; сквозь тонкую ткань износившейся рубашки проступали ребра. Но это не имело значения. Зубы у нее были слишком большие на фоне маленького личика, встрепанные волосы будто обкорнали кухонным ножом. Но и это не имело значения. Несмотря ни на что, она была прекрасна.

– Ты узнала дядю Боба? – спросила Джудит. Девочка покачала головой:

– Нет.

Боб рассмеялся.

– Разве она могла? Разве ты могла, Джесс? Тебе же было всего четыре года. И мы были вместе так недолго. В Плимуте, в Рождество.

– Я помню Рождество, но тебя не помню. Я помню серебристую елку и человека по имени Хоббс. Он делал мне вкусные тосты.

– Знаешь, Джесс, ты говоришь, как маленькая австралийка. Мне это нравится – напоминает о моих старых приятелях-австралийцах, с которыми я когда-то вместе служил.

– Рут была австралийка.

– Это та девушка, которая о тебе заботилась? – спросила Джудит.

– Да. Она была необыкновенная. Тебе от нее письмо, у меня в рюкзаке. Она вчера написала. Хочешь прочесть сейчас?

– Нет, давай сначала доберемся до дому. Я потом его прочту. Авиабаза Ратмалана уже осталась позади, и они с ветерком катили обратно на север по широкой дороге, ведущей к городу. Джесс с любопытством глазела в окошки.

– Немножко похоже на Сингапур.

– Тебе виднее, я там не была.

– Куда именно мы едем?

– Ко мне домой, – ответил Боб. – Джудит сейчас живет у меня.

– У тебя большой дом?

– Довольно большой.

– И я там буду жить?

– Само собой.

– И у меня будет своя комната?

– Если хочешь.

Джесс ничего не ответила. Джудит сказала:

– У меня в комнате две кровати. Ты можешь спать со мной. Но Джесс не спешила связывать себя преждевременным согласием.

– Посмотрим, – сказала она и попросила: – Можно, я пересяду на твое место, к тому окну?

После этого она уже ничего не говорила; отвернувшись от них, она вся ушла в созерцание проплывающих мимо картин. Сначала они ехали через сельскую местность – мимо маленьких ферм, повозок, запряженных волами, колодцев; потом начались городские дома, придорожные магазинчики, обшарпанные бензоколонки. Наконец они выехали на широкую Галле-роуд, и только когда машина притормозила и свернула в ворота, Джесс заговорила снова.

– У ворот стоит охранник, – встревожилась она.

– Да, часовой, – ответил Боб. – Он здесь не для того, чтобы не выпускать нас обратно, а чтобы избавить от непрошеных гостей.

– Это твой собственный часовой?

– Да, мой личный. А еще у меня есть садовник, повар и дворецкий. Все – в полном моем распоряжении. Садовник к твоему приезду убрал весь дом цветами, повар приготовил для тебя особый лимонный пудинг, а дворецкий Томас ждет-не дождется встречи с тобой… – Машина затормозила и остановилась. – А вот, кстати, и он – уже идет тебя встречать.

О такой встрече можно было только мечтать. Сбежав с крыльца, Томас открыл дверцу машины; его напомаженные волосы блестели, за ухом красовалась роза гибискус. Сияя от восторга, сверкая золотыми зубами, он помог Джесс выбраться из машины и нежно погладил ее по голове своей смуглой ручищей. Взяв ее рюкзак, он обнял девочку за хрупкие плечи и повел в дом. Глядя на них со стороны, можно было подумать, что он – любящий отец, а она – его пропавшая и вновь обретенная дочь.

– …Как прошло путешествие? Ты летела самолетом? Ты проголодалась? Хочешь перекусить? Или попить?

Но Джесс, слегка ошалевшая от такого приема, пролепетала только, что, вообще-то, хочет в уборную. Тогда в дело вмешалась Джудит – она забрала у Томаса рюкзак девочки и повела ее по коридору в спасительное убежище – в свою прохладную спальню.

– Ты зря робеешь перед Томасом.

– Я не робею,

– Он был сам не свой от радости с того самого момента, как нам стало известно о твоем приезде. Ванная здесь…

Джесс встала в проеме открытой двери и молча вытаращила глаза на сияющий мрамор, блестящие краны, глянцевый белоснежный фарфор.

– Это все – твое?

– Теперь и твое тоже.

– В лагере в Асулу было только две уборных, и там дико воняло. Рут чистила их.

– Не очень-то приятное занятие.

Убийственно не те слова, но ничего лучше ей в голову не пришло.

– Да, не очень-то.

– Ну, иди по своим делам.

Джесс последовала ее совету, не потрудившись даже прикрыть за собой дверь. Вскоре Джудит услышала шум отвернутого крана и плеск воды – девочка мыла руки и лицо.

– Я не знаю, каким полотенцем вытереться,

– Любым, без разницы.

Джудит села за туалетный столик и от нечего делать стала расчесывать волосы. Потом вернулась Джесс и пристроилась на краешке одной из двух кроватей. Через зеркало они обменялись взглядами.

– Ну, теперь лучше?

– Да. Я и вправду очень хотела.

– Ну, решила, где будешь спать? Здесь, со мной?

– Да, хорошо.

– Я скажу Томасу.

– Я думала, что ты будешь похожа на маму, а ты совсем не похожа.

– Мне очень жаль.

– Нет, просто ты другая. Ты красивее. Мама никогда не красила губы. Когда я вышла из самолета, я боялась, что ты не пришла меня встречать. Рут сказала, что если тебя не будет, тогда я должна ждать на аэродроме, пока ты не приедешь.

Джудит положила гребень и повернулась к Джесс.

– А знаешь, со мной было то же самое. Я не могла избавиться от мысли, что тебя не окажется в самолете. А потом увидела тебя… и точно камень с души свалился.

– Да. – Джесс зевнула. – Ты живешь тут, с дядей Бобом?

– Нет, я приехала к нему на время. Я работаю в Тринкомали. Это большая военно-морская база на восточном берегу Цейлона.

– В службе реабилитации долго не могли со мной разобраться. Пришлось нам оставаться в лагере, пока они не выяснили, где ты.

– Ума не приложу, как они вообще берутся за такие дела. Все равно что искать иголку в стоге сена. В конце концов мне сообщили, что мамы с папой нет в живых. И тебя тоже. После этого меня отпустили отдохнуть (это называется «отпуск по семейным обстоятельствам»), и Боб пригласил меня к себе.

– Я всегда знала, что мама погибла, – с той самой минуты, как корабль пошел ко дну. А о папе я узнала только сейчас. Им сообщили из Красного Креста в Сингапуре. Он умер в заключении, в Чанги.

– Да, я знаю. До сих пор не могу в это поверить. Я стараюсь просто не думать об этом.

– В Асулу женщины тоже умирали, но у них были подруги.

– Думаю, у папы тоже были друзья.

– Да. – Она посмотрела на Джудит. – Мы будем жить вместе? Ты и я?

– Да. Вместе. Больше никаких разлук.

– Где мы будем жить?

– В Корнуолле, в моем доме.

– Когда мы туда поедем?

– Я не знаю, Джесс. Пока не знаю. Но мы что-нибудь придумаем. Дядя Боб поможет. – Она взглянула на свои часики. – Половина седьмого. В это время мы обычно принимаем душ и переодеваемся, а потом идем на веранду – немного посидеть, поговорить. Затем – ужин. Сегодня ужинаем пораньше – по случаю твоего прибытия. Мы подумали, что ты, наверно, устала и тебе нужно хорошенько отоспаться.

– За столом будем только мы трое – мы с тобой и дядя Боб?

– Нет, с нами еще будет Дэвид Битти. Они с Бобом делят дом на двоих. Милейший человек.

– Мама в Сингапуре всегда одевалась к ужину в особое платье.

– Мы, как правило, тоже переодеваемся, не ради шика, а чтобы нежарко было и удобно.

– У меня нет одежды – только та, что на мне.

– Я одолжу тебе что-нибудь из моей. Тебе должно подойти – ты ростом почти с меня. Шорты и какую-нибудь нарядную рубашку. Еще у меня есть сандалии, красные с золотом, тоже будешь их носить.

Джесс выставила ноги и с отвращением посмотрела на свои сандалии.

– Эти просто ужасны. Ничего другого они не смогли найти. Уже не помню, сколько времени я не носила туфли.

– Завтра мы возьмем у Боба машину и поедем за покупками. Купим тебе полный гардероб. Включая теплые вещи для Англии. Толстый пуловер, плащ, обувь и теплые носки.

– Разве все это можно купить здесь? В Сингапуре никто не носил теплой одежды.

– В горах, где выращивают чай, сыро и холодно, не так, как здесь… Ну, чем ты теперь хочешь заняться? Примешь душ?

– Я бы хотела посмотреть сад.

– Может быть, лучше сначала примешь душ и переоденешься? Ты сразу почувствуешь себя другим человеком. В ванной есть все, что нужно. А потом мы подберем тебе что-нибудь из одежды, и ты сможешь пойти разыскать Боба или обследовать сад, пока не стемнело.

– У меня есть зубная щетка.

Джесс потянулась за своим рюкзаком и, расстегнув ремешки, извлекла из его глубин зубную щетку, кусочек мыла, расческу и еще что-то, завернутое в полинялую тряпицу. Когда она ее осторожно размотала, там оказалась сделанная из бамбука дудочка вроде блок-флейты.

– Что это?

– Это мне подарил один мальчик в лагере. Он ее сам сделал. На ней можно играть любые мелодии. Однажды Рут и одна из голландок устроили настоящий концерт.

Она положила дудку на кровать возле себя и опять полезла в рюкзак.

– А что случилось с Голли?

– Он утонул вместе с кораблем, – бесстрастным тоном сообщила Джесс.

Она достала из рюкзака пачку сложенных пополам листков линованной бумаги, вырванных из блокнота для черновых записей, и протянула ее Джудит.

– Это тебе. От Рут.

Джудит взяла листки.

– Кажется, длиннющее письмо. Я оставлю его на потом. Она положила письмо на туалетный столик и прижала массивным граненым флаконом духов «L'Heure Bleu».

Затем она показала Джесс, как пользоваться душем, и оставила ее одну в ванной. Через какое-то время девочка вышла – в одном только полотенце для лица, запахнутом на талии. Ее мокрые волосы стояли торчком, словно иглы дикобраза, и она была такая худенькая, что можно было пересчитать все ребра. Но ее детские груди уже начали набухать, словно молодые почки, и пахло от нее теперь не дезинфицирующим средством, а пеларгониевым мылом.

Какое-то время ушло на выбор одежды; в конце концов они остановились на белых теннисных шортах и голубой шелковой рубашке. Застегнув ее и закатав рукава выше острых локтей, Джесс взяла свою расческу и привела в порядок мокрые волосы.

– Совсем другое дело. Ну как, хорошо?

– Да. Я уже забыла, что такое шелк. У мамы были шелковые платья… Где дядя Боб?

– Скорее всего, на веранде.

– Пойду разыщу его.

– Давай.

Хорошо было остаться на минутку наедине с собой. Джудит была счастлива, измотана переживаниями, но голову не потеряла. Важно было и дальше сохранить это равновесие и ясность мысли, чтобы заново выстроить взаимоотношения с Джесс – выстроить практически с нуля. Что касается Джесс, то с ее стороны бурный всплеск змоций в момент их встречи в Ратмалане был спровоцирован не столько любовью к старшей сестре, которую она едва помнила, сколько простым облегчением от того, что ее не забыли и не бросили на произвол судьбы. Десять лет разлуки – слишком долгий срок для любви, и слишком много всего произошло за это время с Джесс. Но все наладится, надо только быть терпеливой и деликатной, не навязываться, обращаться с Джесс как с равной. Как со взрослым человеком. Она вернулась. Вернулась, судя по всему, здоровая, уравновешенная, не надломленная. Это исходная точка. Отсюда и предстоит двигаться дальше.

Несколько минут спустя Джудит поднялась, скинула одежду, приняла душ и переоделась в тонкие брюки и блузку с короткими рукавами. Подкрасила губы, взяла флакон «L'Heure Bleu», приложила пробку к ямочке внизу шеи и к вискам. Потом поставила духи на место и взяла в руки желтые листки письма молодой австралийки.