Текст книги "Тайные общества русских революционеров"

Общее руководство операцией поручили Герману Лопатину, которому пришлось ради этого тайно приехать в Петербург, несмотря на то что его разыскивала полиция. В покушении должны были принимать непосредственное участие Конашевич и Стародворский – как оказалось, тайный агент министра внутренних дел, уведомивший шефа о готовящемся двойном преступлении. При этом Стародворский повторил сведения Дегаева: разрешение на убийство дал сам император, так что в этом случае можно не опасаться Судейкина и его людей.

Толстой сообразил, что, конечно же, не император заинтересован в его устранении, а Судейкин. А с таким врагом можно бороться только его же оружием, используя для этого революционеров. Поэтому Стародворскому было указано, что отказываться в данный момент от покушения на Судейкина ему не следует. Во-первых, тогда Стародворский, ценный агент, лишится доверия со стороны Исполнительного комитета или даже будет заподозрен в предательстве. Во-вторых, участие в этой акции, безусловно, повысит его авторитет в среде революционеров и позволит войти в их руководящий орган. В-третьих, покушение может сорваться по каким-то причинам.

Стародворский понял: шеф не прочь избавиться от метящего на его место Судейкина.

На конспиративной квартире в Петербурге заговорщики тщательно разработали план покушения. Решено было произвести его у Дегаева (Невский проспект, 91, квартира 13). Стрелять следовало только в крайнем случае. Дегаев предупредил, что Судейкин нередко носит под костюмом стальную кольчугу. Как орудия убийства решили использовать два лома.

Днем 16 декабря 1883 года Судейкин в сопровождении агента охранного отделения Судовского явился на квартиру Дегаева. В столовой за дверью стоял Стародворский с ломом в руках. Ему полагалось нанести Судейкину смертельный удар. На всякий непредвиденный случай на помощь ему должен был прийти Конашевич, который спрятался в прихожей за вешалкой.

Шлиссельбургская крепость

Как только Судейкин вошел в столовую, Стародворский обрушил на него лом. Удар пришелся не по голове, а по плечу. С криком Судейкин бросился в соседнюю комнату. Но здесь его настиг убийца, нанося удары ломом. Судейкин, залитый кровью, упал на пол. Тем временем Конашевич в прихожей добивал Судовского. А Дегаев в кухне бился в истерике.

Едва Стародворский отошел от лежащего в крови Судейкина, полагая, что с ним покончено, тот неожиданно поднялся и с криком «Помогите!» бросился в уборную. Опешивший поначалу Стародворский догнал и добил его там.

Конашевич и Стародворский, успокоив Дегаева, вышли вместе с ним на улицу. Взяв извозчика, они добрались до Финляндского вокзала, где передали Дегаеву документы на другое имя и билет до Стокгольма. Оставшись вдвоем, они вернулись на явочную квартиру, где их уже поджидали… жандармы.

Оказывается, хозяин ее, Росси подслушал разговор заговорщиков, обсуждавших план убийства Судейкина, и, перепугавшись, после их ухода отправился в полицейское управление. Выслушав его сообщение, помощник Судейкина направил своих сотрудников на квартиры Дегаева и Росси. Преступление было раскрыто быстро. Однако, несмотря на распоряжение Александра II, обнаружить главного подозреваемого Дегаева не удалось, хотя за содействие в его поимке назначили 10 000 рублей.

Правда, как стало ясно, Судейкин сам был опасным государственным преступником, замыслившим убийство министра внутренних дел и одного из великих князей. Возможно, поэтому Стародворскому и Конашевичу, присужденным к смертной казни, ее по ходатайству графа Толстого заменили пожизненным тюремным заключением. В одиночной камере Шлиссельбургской крепости Конашевич сошел с ума. Стародворскому, несмотря на письменные мольбы о пощаде как сотруднику охранки, пришлось отбыть в крепости 20 лет (его прошения передавались не царю, а министру внутренних дел).

Народоволец В.А. Караулов, который вместе с Германом Лопатиным был соучастником убийства Судейкина, пытался скрыться в Киеве, но был там арестован. На допросе, чтобы избегнуть виселицы, он сообщил обо всех обстоятельствах и участниках покушения. По его доносу в Петербурге арестовали Лопатина. На суде его приговорили к смертной казни, замененной пожизненным тюремным заключением. В Шлиссельбургской крепости он провел 18 лет. Караулова отправили на вечное поселение в Красноярск.

Дегаев, скопивший немалые деньги, полученные от Судейкина, заметая следы, переехал из Швеции в Новую Зеландию, затем в Австралию и осел в США, где в университетах преподавал математику (как видно, русский офицер-артиллерист был по тем временам весьма образованным человеком, отлично знавшим точные науки).

Тупик и крах «Народной воли»

Ставка русских революционеров второй половины ХIХ века на террор оказалась полностью проигрышной. Отдельные вспышки крестьянских бунтов или забастовок рабочих происходили в результате экономических конфликтов и, за редкими исключениями, не преследовали политических целей. Даже самые громкие террористические акты вызывали короткий информационный всплеск и сравнительно быстрое и чаще всего успешное расследование с арестом политических преступников и жестоким наказанием их.

В русском народе отношение к убийствам было в целом отрицательным, без особого различия, кого казнили: крупных чиновников или революционеров. К последним, пожалуй, относились более сочувственно, жалостливо из-за их молодости.

Передовица нелегальной газеты «Народная воля» от 2 февраля 1881 года отчасти отвечала на вопрос, зачем необходимо цареубийство. Там говорилось, что социально-революционная партия может показать народу и правительству свою силу «только путем борьбы, путем непрерывных схваток».

По словам Веры Фигнер, казнь царя заставит мужика задуматься: кто его убил и за что? Любой ответ, считала она, пойдет на пользу революционерам. Если пройдет слух, что царя убили социалисты ради защиты интересов народа, то народовольцы приобретут в массах такой авторитет, «какой не доставили бы десятки лет пропаганды словом».

Вполне возможен другой вариант (не исключающий первого): многие крестьяне решат, что царя убили баре, желающие вернуть крепостное право. В таком случае по деревням пройдут бунты, возникнет революционная ситуация, которой воспользуется «Народная воля», став во главе всенародного выступления.

В последние месяцы правления Александра II его «бархатный диктатор» (так называл царь Лорис-Меликова) постарался охладить пыл революционеров, проведя некоторые осторожные либеральные реформы и намечая другие. Он уменьшил податный гнет: отменил соляной налог, подушную подать заменил подоходным налогом. Возможно, предполагал, что и народовольцы, со своей стороны, пойдут на уступки. Однако этого не произошло. В своем листке в июне 1880 года они так отозвались о мероприятиях Лорис-Меликова:

«Он занимается приведением административных сил к единству, слиянием разных сортов полиции, объединением действий губернаторов, жандармов и проч. Параллельно с этим он старается разъединить оппозицию, кокетничать с либералами, с разными земцами и т. п.; красивыми фразами о будущих вольностях он старается отрезать у конституционалистов всякую связь с радикалами…

Отрывая от нас либеральную партию, Лорис намеревается то же сделать относительно молодежи. Недавно вышедшее правительственное распоряжение сулит не только помилование, но даже полное возвращение прав ссыльным по студенческим историям. Со студенчеством Лорис заигрывает и лично, призывая к себе их “представителей”, обещает всякие льготы…

Что ж, политика не глупа! Сомкнуть силы правительства, разделить и ослабить оппозицию, изолировать революцию и передушить всех врагов порознь – не дурно! И заметьте, что всех этих воробьев предполагается объегорить исключительно на мякине, не поступившись ничем и даже, собственно говоря, никого не пощадив».

Объективно оценив положение в стране и поставив себя на место Лорис-Меликова, приходишь к выводу: проводимая им политика была едва ли не единственно возможной. Что ему оставалось делать? Пытаться ввести конституцию, взяв примером политическое устройство Англии? Утопия! Да и сами народовольцы не были поклонниками буржуазной демократии, которая не могла осуществиться в России уже потому, что отсутствовал сколько-нибудь надежный класс буржуазии.

В своем докладе царю в конце января 1881 года Лорис-Меликов сообщил: предпринятые им меры «оказали и оказывают благотворное влияние на общество». В частности, за 11 месяцев после взрыва в Зимнем дворце не произошло ни одного террористического акта, снизилось число крестьянских бунтов и стачек рабочих. Полицией было зарегистрировано менее тысячи случаев «преступной антиправительственной деятельности», что, конечно, очень мало для страны с населением почти 100 миллионов. Для обсуждения новых предложений Лорис-Меликова Александр II назначил совещание на 4 марта…

Уступки правительства и стабилизация положения в стране не устраивали народовольцев. Встав «на тропу войны» и вынеся смертный приговор Александру II, они стремились во что бы то ни стало осуществить это «мероприятие». Они, пожалуй, и не подозревали, что выписали смертный приговор не только царю, но и самим себе, своей партии.

Письмо-ультиматум Исполнительного комитета Александру III не могло принудить его к каким-либо уступкам террористам прежде всего потому, что они убили его отца. Даже если бы, предположим фантастический вариант, исполненный христианского смирения, он открыто вступил с ними в переговоры, это напрочь подорвало бы его авторитет едва ли не во всех слоях российского общества. Да и кого представлял Исполнительный комитет? Небольшую группу заговорщиков, поддержанную несколькими сотнями сторонников, не более того. Даже будь их тысячи, это же буквально капля в людском многомиллионном море. Тем более что они ни при каких условиях не могли претендовать даже на долю власти в государстве.

Цареубийство действительно породило в народе слухи, будто с Освободителем рассчитались баре за отмену крепостного права. Но дальше пересудов и сожалений дело не пошло. Никаких бунтов не было. Ведь на трон взошел сын царя Александр III. Ничего всерьез не изменилось, ни о каком ущемлении прав крестьянства не было сказано. Похороны Александра II прошли спокойно.

Определенное смятение было поначалу только в правящих кругах. Новый царь старался не покидать усиленно охраняемый дворец. Оцепившие столицу заставы затруднили подвоз продовольствия. Новый глава столичной полиции Н.М. Баранов периодически собирал на совещание «выборных» от населения в помощь полиции (горожане назвали это «бараньим парламентом»). Он же запугивал царя якобы готовящимися не него покушениями. Но и тут сравнительно быстро страсти улеглись.

Обер-прокурор Синода и воспитатель Александра III К.П. Победоносцев писал ему:

«Если будут Вам петь прежние песни сирены о том, что надо успокоиться, надо продолжать в либеральном направлении, надобно уступить так называемому общественному мнению, о, ради Бога, не верьте, Ваше Величество, не слушайте. Это будет гибель, гибель России и Ваша: это ясно для меня, как день. Безопасность Ваша этим не оградится, а еще уменьшится. Безумные злодеи, погубившие родителя Вашего, не удовлетворятся никакой уступкой и только рассвирепеют. Их можно унять, злое семя можно вырвать только борьбой с ними не на живот, а на смерть, железом и кровью».

Тут слышится голос жестокий, а отчасти даже истеричный. Очевидны преувеличения, запугивание гибелью России. Ничего подобного не могло произойти. Но по всем правилам государственной внутренней политики нельзя было ни при каких обстоятельствах создать в обществе впечатление, будто кровавая акция террористов заставила правительство отступить. Даже если намечались либеральные реформы, их следовало приостановить.

На это, возможно, и рассчитывали наиболее дальновидные и непреклонные революционеры. Не потому ли торопились они убить царя до 4 марта? Ведь тогда могли быть одобрены дальнейшие, пусть даже не радикальные либеральные меры и о революционной ситуации оставалось бы только мечтать. Популярность «Народной воли» непременно закатилась бы, а на первый план среди тайных организаций вышел «Черный передел».

Не знаю, насколько ясно сознавали это революционеры-террористы, но такую перспективу они должны были ощущать и хотя бы подсознательно учитывать. Все-таки речь шла о деле, которому они посвятили лучшие годы своей жизни. Политическими убийствами они загнали себя в тупик. Выходом из него могла быть только эмиграция. Но они продолжали борьбу. «Безумство храбрых!», говоря словами Максима Горького.

Народовольцы исчерпали практически все свои возможности, проводя серию покушений на Александра II. Дальнейшая их судьба была предрешена. Тайная организация, не имеющая надежной опоры ни в народе, ни в высших слоях общества (подобно масонам), не может существовать сколько-нибудь длительный срок. Она подобна растению, лишенному почвы.

Последствия ближние и дальние

Своим манифестом новый император заявил о твердом намерении «укреплять и сохранять самодержавие от любого возможного посягательства». Он отказался от одобренного своим отцом либерального проекта Лорис-Меликова, следуя советам Победоносцева. Как показали дальнейшие события, с позиций укрепления Российского государства это было верное решение, хотя некоторые мероприятия были реакционными в дурном смысле этого слова.

Вместе с ужесточением цензуры была уменьшена свобода преподавания. Министр народного просвещения Делянов выступил, в сущности, против просвещения народа. Гимназическому начальству вменялось в обязанность опрашивать учеников, какую квартиру занимает их семья, сколько у них прислуги. Запрещалось принимать в гимназии «детей кучеров, лакеев, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей».

Победоносцев К.П.

Были предоставлены дополнительные льготы дворянству. Укреплялись позиции Православной церкви. Получили привилегии великороссы, внедрялась русификация; заметно ограничивались гражданские права евреев. Тем самым дворяне, Православная церковь и великороссы признавались главной опорой государства. Это уже была действительно имперская политика.

14 августа 1881 года Александр III подписал законодательный акт, ужесточающий полицейский надзор в стране: «Распоряжение о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия и приведении определенных местностей империи в состояние усиленной охраны». Как писал, выйдя в отставку, бывший в начале ХХ века начальником Департамента полиции А.А. Лопухин, данное Распоряжение «поставило все население России в зависимость от личного усмотрения чинов политической полиции». Таким образом, было создано, по существу, не самодержавное, а полицейское государство.

Александр III

«С исторической точки зрения, – писал М. Карпович, – реакционная политика Александра III представляла собою безнадежный анахронизм. Она была попыткой реставрировать прошлое, которое умерло и не подлежало возрождению. Опора правительственной политики на альянс самодержавия и дворянства упускала из виду общую тенденцию русской социальной эволюции после освобождения… Ни экономически, ни социально, ни интеллектуально дворяне более не могли господствовать в стране, не принимая во внимание иные классы. Не более удачной… была и тенденция заменить широкую концепцию империи как политической структуры, защищающей многие расы и народности, жесткой формулой исключительного национализма, опирающегося на узкий этнический базис».

В то же время началась индустриализация промышленности (начиная с широко развернувшегося строительства железных дорог и перехода их под государственный контроль). Было принято в 1882–1886 годах первое рабочее законодательство в России, с которого начались некоторые ограничения эксплуатации трудящихся.

Итак, при Александре III именно благодаря наиболее целесообразной в подобных случаях политике «кнута и пряника», некоторым послаблениям в экономической сфере и жестокому полицейскому режиму Российская империя смогла подавить революционное движение и покончить с тайным обществом «Земля и воля». Даже страшный голод 1891–1892 годов (говорят, подобного не было со времен Бориса Годунова) и эпидемия холеры не поколебали устоев государства. Произошли голодные и холерные бунты в отдельных губерниях, но они были быстро подавлены.

Ближайшие последствия политики Александра III показали верность его методов борьбы с революционными тайными обществами. «Народная воля» была не только обескровлена в неравной борьбе с государственной системой, но и не приобрела авторитета среди населения. Многие народовольцы пошли на смерть, на каторгу и в казематы не сломленными морально. Но их дело было проиграно… Следует только уточнить: лишь на данном историческом этапе.

Как показал историк П.А. Зайончковский, в 1880 году за политические преступления в Российской империи были приговорены к ссылке 1200 человек, из которых большинство проживали в европейской части страны и лишь 230 – в Сибири. На каторжных работах находились всего 60 «политических» (не считая более 4 тысяч поляков, участников восстания). А в 1901 году число политических ссыльных увеличилось до 4113 человек, а каторжан – до 180.

Судя по этим цифрам, количество активных врагов самодержавия было сравнительно небольшим, ведь в царствование Александра III большинство их были арестованы, сосланы или эмигрировали. Но следует учесть, что движение народников не могло исчезнуть бесследно, не дав никаких результатов. Тем более что они начали пропаганду и среди рабочих, количество которых благодаря начавшейся индустриализации России быстро увеличивалось. А это уже была в отличие от крестьян несравненно более организованная сила. Она-то и проявила себя в полной мере позже.

Безусловно, народники и народовольцы как политические партии потерпели сокрушительное поражение. Однако в более отдаленной перспективе их деятельность в сочетании с процессами, происходящими в обществе, определила неизбежность краха империи, хотя она, казалось бы, наращивала мощь.

Любая сложная система, достигнув относительного совершенства и стабильности, продолжая усиливать свой потенциал без принципиальных изменений государственного устройства и внутренней политики, обречена на кризис. Ее закостеневшая структура не может долго противостоять разнообразным процессам, происходящим вокруг и в ней самой. Внутренние противоречия накапливаются и расшатывают ее.

Так может продолжаться сравнительно долго (по нашим обыденным меркам). Но если противоречия накапливались годами, то при определенных обстоятельствах это приводит к революционным взрывам.

Глава 6. Идеологи

Мы углубили рознь противоречий

За двести лет, что прожили с Петра:

При добродушье русского народа,

При сказочном терпенье мужика…

В России нет сыновнего преемства

И нет ответственности за отцов.

Мы нерадивы, мы нечистоплотны,

Невежественны и ущемлены.

На дне души мы презираем Запад,

Но мы оттуда в поисках богов

Выкрадываем Гегелей и Марксов…

Зато в нас есть бродило духа – совесть

И наш великий покаянный дар,

Оплавивший Толстых и Достоевских

И Иоанна Грозного. В нас нет

Достоинства простого гражданина,

Но каждый, кто перекипел в котле

Российской государственности, – рядом

С любым из европейцев – человек…

Размахом мысли, дерзостью ума,

Паденьями и взлетами – Бакунин

Наш истый лик изобразил вполне.

В анархии – все творчество России…

Максимилиан Волошин, 1924

Бытие определяется сознанием

Такой принцип вольно или невольно исповедуют те, кто стремится активно воздействовать на существующую реальность, строит свою жизнь в соответствии со своими идеалами, таким же образом стремясь перестроить общество. В этом отношении революционеров следует считать идеалистами.

Но это относится только к сознательным деятелям, принявшим и воплощавшим в жизнь революционную идеологию. Чтобы так произошло, требуется иметь ее в более или менее разработанном виде. А до этого, как мы уже говорили в первой главе, происходят практически во всех странах восстания рабов, бунты крестьян, мятежи военных, дворцовые перевороты. Если когда-либо и существовало общество без подобных внутренних конфликтов, то это было, пожалуй, только в архаичный период первобытного анархо-коммунизма, до появления государства.

Мечтатели, утописты предполагали возможность установить нечто подобное в будущем, а потому считали государство злом, хотя и неизбежным. Ну а если оставаться реалистом, то следует отказаться от субъективных оценок типа «хорошо – плохо». Надо признать государственную систему естественной, а значит, единственно возможной формой организации общества, устремившегося по тому пути развития цивилизации, на который оно встало в позднем каменном веке. В Библии это – путь Каина. Вопрос лишь в том: можно ли изменить направление стихийного развития технической цивилизации социальной революцией?

(В России после двух революций 1917 года было немало энтузиастов, решивших, что произошло коренное преобразование духовного мира, свершилась, как тогда говорили, «революция духа», освобождение личности от низких материальных ценностей и пошлых устремлений; увы, такая мечта не может реализоваться за считаные месяцы или годы.)

Выходит, острые социальные конфликты возникают и стихийно (когда сознание определяется бытием) и организованно, когда формируются революционеры, у которых бытие определяется сознанием. Для успешного революционного переворота требуется, чтобы произошло и то, и другое. Массовые выступления идейные борцы должны направить в определенное русло. Как писал Фридрих Шиллер:

 
Разбить лишь мастер может форму
Рукою мудрой в должный срок…
Но – горе, если сам из горну
Прорвется пламенный поток!
 

Так возникает проблема осуществления революционных теорий на практике. Кто тот мастер, который поймет, почувствует, что настало время поднимать народные массы (точнее, наиболее агрессивную их часть) на восстание?

Наиболее благоприятная ситуация для этого складывается в результате каких-либо потрясений, которое испытывает общество: стихийных бедствий, кровопролитных войн, эпидемий, неразумных действий правительства. Когда таким образом расшатываются общественные устои, то есть возможность сознательно усилить этот процесс и произвести революционный переворот.

Однако свергнуть существующую власть – лишь полдела. Не менее, если не более трудно провести последующие преобразования. Каким образом это сделать? По этому вопросу революционеры делились (в сущности, делятся до сих пор) на три основных лагеря.

Одни уверены: требуется избавиться от сильного тоталитарного государства и установить либеральную буржуазную демократию, основанную на парламентаризме, всеобщих выборах, свободе слова и дискуссий, правах личности, а точнее сказать, на индивидуализме. (Такие принципы лежали в основе буржуазных революций в России: первой – в феврале 1917 года и второй – в 1985–1991 годах.)

Другие полагают, что если удалось взять власть в свои руки, то надо удерживать ее, если потребуется, силой, подавляя противников, ибо в противном случае победит контрреволюция. То есть, сломав прежний государственный аппарат, незамедлительно создавать новый, желательно более прочный, чем предыдущий. И уже значительно позже можно и должно ослаблять его давление на общество. (Этот путь проторили в России большевики.)

Третьи утверждают: народу необходима свобода от любой власти, которая развращает правителей и унижает подчиненных. Поэтому государство подлежит уничтожению. Должна восторжествовать анархия, означающая свободу, справедливость и братское единение трудящихся. (Как показал опыт всех революций, анархия не может реализоваться стихийно в результате крушения государственной власти; она устанавливается на некоторое время, но уже вскоре приводит к беспорядкам, междоусобицам.)

В середине ХIХ века в России три упомянутых направления еще не определились. Но мысли о них, что называется, витали в воздухе. Первое направление совпадало с чаяниями тех, кто не желал революции, надеясь на преобразование общества постепенное, путем царских реформ. Их позицию подкрепила отмена крепостного права. Но так как не произошло коренных изменений к лучшему, а результаты реформы оказались противоречивыми, то это укрепило позиции революционеров.

Надо еще раз подчеркнуть: идеи преобразования русского общества вовсе не были какими-то западными пришельцами на отечественной почве. Конечно, в какой-то мере сказывалось влияние буржуазных революций, утопических теорий социалистов и коммунистов, что совершенно естественно. Россия не находилась в культурной изоляции от Западной Европы по меньшей мере со времен Петра Великого. Не случайно же Михаил Ломоносов явился крупнейшим естествоиспытателем ХVIII века и прекрасно знал несколько языков.

К сожалению, за последние два десятилетия в нашей стране возобладало мнение о революционерах как людях, едва ли не чуждых России, национальному русскому характеру. Будто у нас всегда была в Отечестве «тишь, гладь да Божья благодать», и только бесстыжие глупцы, атеисты, вольнодумцы, начитавшись западных утопистов и Карла Маркса, задумали свергнуть батюшку-царя и порушить триединство: самодержавие – православие – народность. От того и все наши беды.

Мне приходилось встречаться с подобными, как они полагают, «почвенниками». Или такой пример. В интересном и полезном двухтомнике художника и философа Ю. Селиверстова «…Из русской думы» (М., 1995) не нашлось места Герцену, Лаврову, Бакунину, не говоря уже о Чернышевском или Плеханове. А философ заурядный, примечательный злобным антисоветизмом И.А. Ильин упомянут. Не понятно, почему более достойные героические личности, например, выдающийся мыслитель и ученый П.А. Кропоткин, который прославил Россию, остался вне «русской думы». Уж что-что, а идея вольности, анархии – подлинно русская. Не был наш народ покорным и терпеливым рабом, восставал (прежде) против унижения собственного достоинства.

Революционеры-народники были близки именно к русской действительности, а не к западникам, ориентированным на буржуазную демократию. Как справедливо писал В.В. Кожинов, приводя высказывания славянофилов А.С. Хомякова и Ю.Ф. Самарина: «Итак, в основе социализма и коммунизма – „мысль прекрасная и плодотворная”, „вывод из общего воспитания человеческого духа”, но искаженная западными толкователями так же, как тиран искажает суть монархии…

Корень проблемы в том, что для славянофилов – при всех возможных оговорках – была неприемлема частная собственность, и прежде всего частная собственность на землю (с их точки зрения земля в конечном счете должна быть государственной собственностью и всенародным владением). И утверждая, что содержание славянофильской мысли «выше» западного социализма, Хомяков исходил прежде всего из реального существования в тогдашней России крестьянской общины, могущей стать, по его убеждению, основой плодотворного бытия страны в целом».

Конечно, методы осуществления социалистических и коммунистических преобразований предполагались разные, но сами по себе идеалы признавались наиболее отвечающими русским национальным традициям, сложившимся в особой природной, исторической и культурной среде. Герцен писал: «Социализм, который так решительно, так глубоко разделяет Европу на два враждебных лагеря, – разве не признан он славянофилами так же, как нами? Это мост, на котором мы можем подать друг другу руку».

…Когда мы говорим об истории революционных организаций, то надо, помимо описания событий, особое внимание уделять идеям, которые вдохновляли представителей того или иного тайного общества, а также тем, кто создавал данные теории. Полезно задуматься: какими были эти люди? что заставило их встать на революционный путь? какие общественные и личные цели они преследовали? почему их не удовлетворял существующий государственный строй, как они желали его преобразовать и какими средствами?

В наше время, когда на Западе и в России после социальных катастроф и благодаря им установилось буржуазное общество, имущие власть и капиталы склонны упрекать революционеров во всяческих грехах и преступлениях (забывая, конечно же, о собственных), обвинять их огульно в низменных помыслах и одновременно в утопизме, полезно ознакомиться с наиболее видными отечественными революционерами-теоретиками. Только так можно убедиться в том, какими незаурядными, оригинальными и очень разными людьми они были.

Надо иметь в виду, что почти все они подвергались гонениям за свои убеждения, порой рисковали жизнью, не имея надежды увидеть при жизни результаты своей деятельности. Им редко доставались лавры, значительно чаще – терновые венцы. Почти все они были подвижниками, а некоторые из них даже, по признанию сторонних наблюдателей, походили больше на святых, чем на разбойников.

Главная и общая их особенность: для них первичным было сознание, а не бытие; духовные потребности они ставили выше материальных.