Текст книги "Тайные общества русских революционеров"

Ковалик, Сергей Филиппович (1846–1926)

Во время «процесса 193 к четырем подсудимым – И. Мышкину, П. Войнаральскому, Д. Рогачеву и С. Ковалику – приставили специальную стражу; в зале суда они сидели отдельно от остальных подсудимых. Эти четверо были объявлены прокурором организаторами «преступного сообщества». И хотя никакой объединенной организации с разделением на начальников и подчиненных у революционеров тогда не было, а хождение в народ было движением в значительной степени стихийным, с участием нескольких десятков отдельных кружков, эти четверо, выделенные прокурором, действительно сыграли в движении народников значительную роль. В частности, Ковалик проявил себя незаурядным организатором молодежи в Петербурге и Поволжье.

Отец его был уроженцем Полтавской губернии, окончил военную школу в Петербурге; выйдя в отставку, купил небольшое имение в Могилевской губернии (100–150 крепостных крестьян). Мать Сергея умерла, когда ему было два года. Воспитывал его отец, относившийся к нему с заботой и любовью, никогда его не бил. Как писал Сергей Ковалик: «По времени, когда я рос, я представляю собой редкий экземпляр человека, которого ни разу в жизни не коснулась чужая рука». Даже в Кадетском корпусе, куда он поступил в 1856 году, его ни разу не высекли. А такие наказания начальство практиковало за неуспехи в учебе и различные провинности.

У них был небольшой кружок самообразования – рассадник свободомыслия, но, конечно, не революционных идей. Во время польского восстания большинство кадет сначала прониклось симпатией к полякам, но примкнул к ним во время отпуска лишь один из них. Тем не менее их корпус начальство сочло неблагонадежным (в нем было немало поляков) и расформировало.

Ковалика определили в петербургское Павловское военное училище. Он смог освободиться от воинской службы и поступил вольнослушателем в университет, избрав математический факультет. Увлекался химией, много читал. В 1868 году он переехал в Киев, продолжил учебу и через год выдержал экзамен на степень кандидата математических наук. Там же он вошел в кружок, члены которого собирались ехать в Америку, для того чтобы устроить там коммуну. Туда были даже посланы три представителя кружка для выбора места. Однако вояж их завершился трагически: по неосторожности, они тяжело ранили своего товарища, который вскоре умер. Они вернулись ни с чем.

Мглинское земство Черниговской губернии избрало Ковалика мировым судьей. Но через восемь месяцев оказалось, что сенат его не утвердил. Причиной стала его защита крестьян от несправедливых требований ростовщика-еврея о взыскании с них денег. Местные помещики выступили против единоверца и представителя своей национальности, когда надо было выбирать между поддержкой богатого или бедных. Возможно, этот случай укрепил революционные убеждения Ковалика.

В начале 70-х годов Ковалик в Петербурге организовал свой кружок, ставший вскоре базой для устройства революционных кружков в нескольких губерниях Поволжья. Еще не зная сочинений Бакунина, он самостоятельно пришел к мысли, что государство должно в конце концов уступить место анархическому или коммунистическому строю. Он побывал за границей, где познакомился с Бакуниным, Лавровым, Ткачевым, и вскоре вернулся на родину, сделав революционную деятельность своей профессией.

Движение народников, по его словам, носило стихийный характер, и много интеллигентной молодежи готовы были бросить учебу ради помощи крестьянам и народного просвещения, а прежде всего для ознакомления с жизнью «простого люда».

Летом 1874 года Сергей Филиппович переезжал из одного города в другой, останавливался и в селах, стараясь устроить опорные пункты для революционной пропаганды. Но полиция уже шла по пятам народников. Несколько раз ему удавалось скрыться. Его кипучую деятельность прервал арест 12 июня 1874 года.

Более трех лет он провел в предварительном заключении, ожидая суда. За это время умер его отец, имение которого удалось продать, а вырученные деньги передать на нужды революционной организации. Из Дома предварительного заключения они вместе с Войнаральским попытались совершить побег.

Им удалось открыть двери камер и через окно галереи на сшитых из простыней полосах спуститься с третьего этажа на улицу. На их беду, мимо проезжал один инженер и, приняв их за уголовников, поднял тревогу. Узнав, что это политические, он стал просить у них извинения, но было уже поздно: их схватила охрана.

Вынесенный Ковалику в январе 1878 года приговор гласил: десять лет каторги. Но и в Новобелгородском каторжном централе, и в Сибири он оставался таким же неутомимым организатором. Дважды пытался бежать, но неудачно. В 1885 году в Верхоянске он женился, приобрел небольшой домик, построил самим сконструированную печь. Она оказалась настолько хорошей, что ему стали поступать заказы. А Ковалик, помимо подобных работ, занялся изучением якутского языка и быта местного населения. В Центральную Россию вернулся он с семьей только в конце ХIХ века.

Нечаев, Сергей Геннадьевич (1847–1882)

Среди русских заговорщиков, создателей тайных организаций и террористов, один из самых знаменитых – С.Г. Нечаев. Именно он нанес наиболее сильный моральный удар по… революционерам (конечно, не нарочно). Возникло даже новое слово – нечаевщина.

Происходил Сергей Геннадьевич из мещан Владимирской губернии. С 14 лет служил рассыльным в фабричной конторе. Подрабатывал, рисуя вывески для ивановских купцов. Отличался сообразительностью. Сдав учительский экзамен, стал преподавателем в училище. Осенью 1867 года поступил вольнослушателем в Петербургский университет.

Учеба его не увлекла. Лекций он почти не посещал. Его заинтересовали студенческие кружки, где он познакомился с трудами Луи Блана, Карлейля, Руссо, Робеспьера. Существующее государственное устройство он ненавидел; революционную деятельность понимал как тайную заговорщицкую и террористическую.

Он принимал активное участие в студенческих волнениях. Спасаясь от репрессий, уехал в Швейцарию. Встретился с Бакуниным и Огаревым, произведя на них сильное впечатление своей энергией, энтузиазмом, самоотверженностью. Они не могли предполагать, что их тоже он воспринимал как средство для достижения собственных целей.

К чему он стремился? Об этом приходится только догадываться. Он мог обманывать и самого себя, когда совершал подлые поступки. Мол, это я делаю во имя высоких идеалов, тогда как в действительности двигали им, возможно, прежде всего стремление к неограниченной личной власти, непомерное честолюбие.

Нечаев исповедовал принцип «цель оправдывает средства» в абсолютном выражении. То есть не уточняя, в чем состоит цель на данном этапе деятельности и какие средства оправданы. Он выдавал себя за представителя многочисленного и влиятельного в России революционного комитета, готового в ближайшие годы организовать и поднять восстание. Об этом он рассказывал так увлеченно и убедительно, что ввел в заблуждение Бакунина. Впрочем, Михаил Александрович и сам был «обманываться рад» в надежде осуществить свои революционные идеи в России. Анархические взгляды Бакунина Нечаев довел до крайности, а то и до абсурда в своем «Катехизисе революционера».

В борьбе против государства он предлагал объединиться с уголовниками: «Соединимся с диким разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционером в России». Нечаев стал глашатаем террора и разрушения. Ради такой цели, как был он убежден, допустимы любые средства: обман, грабеж, подлость, убийства. Даже товарищи по борьбе были для него только средством для достижения тех или иных целей. Сознательно или бессознательно он выделял себя из общей массы, желал властвовать над людьми.

Бакунин был им очарован. 12 мая 1869 года Нечаев получил от него мандат, где говорилось: «Податель сего есть один из доверенных представителей русского отдела Всемирного революционного союза». Бумага имела подпись – Михаил Бакунин. На печати по-французски было выгравировано: «Союз революционеров Европы. Генеральный комитет».

Все указанные организации были мифическими. Но то, что о них никому не известно, можно было объяснить великолепной конспирацией и могуществом данных тайных обществ. Вернувшись в Россию, Нечаев стал создавать организацию, которую назвал «Народная расправа». Его мандат и рассказы о тесном сотрудничестве с вождями русской эмиграции в Женеве производили сильное впечатление на молодежь. Он вербовал преимущественно студентов Петровской земледельческой академии, где был весьма либеральный устав и процветало свободомыслие.

Вот что свидетельствовал один из активных участников нечаевской группы А.К. Кузнецов: «В кружках была введена железная дисциплина и требование беспрекословного исполнения всех распоряжений и велений Центрального комитета Народной Расправы… Работа в кружках велась весьма секретно, бдительность и контроль Нечаева были изумительны… При посещении кружков Нечаев говорил кое-что и о себе. Так, однажды в нашем кружке он рассказывал о своем побеге из Сибири, куда он будто бы был сослан на каторгу в рудники за революционную работу и откуда, преодолевая всевозможные невероятные препятствия, – бежал».

Нечаев посвятил Кузнецова в свой план цареубийства. По его словам, достаточно иметь полсотни вооруженных и преданных своему делу лиц, чтобы, ворвавшись во дворец и обезоружив стражу, крайне распущенную, покончить с царем и его семьей.

От подчиненных он требовал беспрекословного повиновения, а сам на правах диктатора сохранял таинственный вид, не оглашал и не обсуждал своих планов. Верил ли он сам в возможность таким путем осуществить революцию в России? Вряд ли. Он был типичным заговорщиком, упоенным своей властью над людьми. Возможно, его вдохновляли революционные события в Европе, а также студенческие выступления в России. Ему казалось, что поднимается волна народного недовольства и ему суждено подняться на ней как руководителю.

После того как Нечаев его подло обманул, зная это, Бакунин тем не менее так отозвался о нем в письме к Огареву: «Нечаев один из деятельнейших и энергичнейших людей, каких я когда-либо встречал… Он не колеблется и не останавливается ни перед чем и бывает так же беспощаден к себе, как и ко всем другим… Есть люди, утверждающие, что это – просто авантюрист; это – неправда, он фанатик, преданный одному и только одному делу – делу революции. Он не эгоист в банальном смысле слова, потому что он страшно рискует и ведет мученическую жизнь лишений и неслыханного труда… Нечаев – сила, потому что это огромная энергия».

Ему вторил А.К. Кузнецов, отсидевший как соучастник убийства студента И.И. Иванова и член преступной организации 10 лет одиночного заключения: «И несмотря на то что Нечаевым было поругано и затоптано то, чему я поклонялся, несмотря на то что он своей тактикой причинял огромные нравственные страдания – я все же искренно преклоняюсь перед Нечаевым как революционером».

Однако тайному обществу заговорщиков может быть обеспечен успех лишь в том случае, если оно находится близ вершины общественной пирамиды. Тогда только и есть возможность совершить государственный переворот и захватить власть. А для революционного выступления, охватывающего народные массы, требуется хорошо организованная и достаточно многочисленная партия. Этого Нечаев не учел. Так или иначе, но его следовало бы отнести к категории революционеров-авантюристов.

Тихомиров, Лев Александрович (1852–1923)

Он был народовольцем-ренегатом, отступником, отрекшимся от прежних своих убеждений, но не предателем. В первый период сознательной жизни его убеждения были крайне революционными, а во второй – столь же контрреволюционными.

Единственное различие: как борец против самодержавия он занимался активной общественной деятельностью, а во втором ограничился главным образом частной, личной жизнью и писанием воспоминаний. Правда, и тут не обошлось без противоречий: сначала он в своих мемуарах выступил как ярый монархист, но потом постарался быть более объективным… Впрочем, начнем по порядку.

Родился он в дворянской семье военного врача на Кавказе, в Геленджике. Окончив Керченскую гимназию с золотой медалью, поступил на медицинский факультет Московского университета. Его увлекли революционные идеи, захватило молодежное движение народников. Весной 1873 года он вступил в московский кружок чайковцев, а затем, переехав в Петербург, и в местное, можно сказать, центральное отделение этого тайного общества и стал вести пропаганду среди фабричных рабочих.

Что привело его в ряды революционеров, решить трудно. Возможно, неудачные попытки заняться литературным творчеством. Во всяком случае, он вместе с Петром Кропоткиным, Сергеем Кравчинским и Дмитрием Клеменцом вошел в «Литературный комитет» организации. Написал две агитационные брошюры: «Сказку о четырех братьях» и «Е.И. Пугачев, или Бунт 1773 года».

Как вспоминал Кропоткин: «„Сказка” нам всем понравилась; но когда мы прочли ее заключение, мы совсем разочаровались. У автора четыре брата, натерпевшись от капитала, государства и т. д., сошлись, все четверо, на границе Сибири, куда их сослали, и заплакали. Сергей и я настаивали, чтобы конец был переделан, и я переделал его так, как он теперь в брошюре, что они идут на север, на юг, на запад и на восток проповедовать бунт.

Точно так же и в „Пугачевщине” конец был плох… Решили приделать конец, где бы изображен был идеал безгосударственного послереволюционного строя. Я и написал этот конец в несколько страниц. Моя рукопись попалась потом в руки жандармов».

Характерная деталь: оба сочинения Льва Тихомирова, несмотря на свою революционную направленность, оказались без убедительного идейного завершения. В такой незавершенности, непоследовательности нечто напоминающее судьбу автора. Хотя поначалу он казался непреклонным борцом за социалистические идеалы.

В ночь на 12 ноября 1873 года его арестовали на квартире его друга и соратника Сергея Синегуба. Тогда было фактически разгромлено «Большое общество пропаганды», в которое входил Тихомиров. В тюрьме он провел четыре года. Его судили на «процессе 193», приговорили к ссылке в Сибирь, но, зачтя время, проведенное в заключении, освободили под гласный надзор полиции.

Уехав на Кавказ к родителям, он осенью того же 1878 года вернулся в Петербург, перейдя на нелегальное положение. Репрессии его не испугали. Вступив в общество «Земля и воля», он стал одним из редакторов газеты с тем же названием. Раскол организации поставил его перед выбором. Он сделал его в пользу «Народной воли». Активно сотрудничал в одноименном нелегальном издании.

Отвечая противникам социализма и коллективизма, утверждавшим, что общество, построенное на таких основаниях, будет подавлять личность, Тихомиров писал: «Социализация жизни имеет своей целью возвышение, а не подавление личности, ее свободы и благосостояния».

(Отметим одно обстоятельство, которое с тех до нынешних времен странным образом упускают из вида поборники свободы и благосостояния личности. Ведь надо же учитывать: личности бывают разные. Да и благосостояние свое они могут приобретать различными путями, нередко бесчестными, грабя других или даже государство. Любое общество неизбежно ограничивает свободу индивидуума. Вопрос лишь в том, кто он, какие у него идеалы – не на словах, а на деле. Кто не знает, что порой свобода предоставляется расхитителям национальных богатств, эксплуататорам, паразитическим элементам, короче, «врагам народа» под предлогом абстрактной свободы личности.)

Лев Тихомиров полагал, что победу революции могут обеспечить заговор и государственный переворот. В терроре он видел средство достичь этой цели, не более того. Он считался одним из лучших публицистов «Народной воли», входил с 1879 года в Исполнительный комитет, участвовал в организации террористических актов.

Когда начался разгром «Народной воли», Тихомирову удалось избежать ареста. Он с женой уехал за границу, оставив двух малолетних детей на попечение своих родных. Поселился в Швейцарии, вместе с П.Л. Лавровым издавал «Вестник “Народной воли”». Однако материальное положение его семьи (у них родился сын) оставляло желать много лучшего, морально Лев Александров был подавлен разгромом «Народной воли» и казнью некоторых ее активистов. Пожалуй, ему стало ясно, что никакого дворцового переворота ожидать не приходится да и все его представления о возможной революции утопичны.

Заметим: многие убежденные народовольцы предполагали, что при жизни не увидят свержения самодержавия. Тем не менее они продолжали свое дело. Тихомиров был не из их числа. А ведь при его активном участии разрабатывалась Программа Исполнительного комитета «Народной воли», а также инструкция «Подготовительная работа партии». Следовательно, он был не просто исполнителем, но и претендовал на роль идеолога революционного движения, предполагавшего террористические акты.

Сторонником буржуазной демократии он не стал. Он убедился, что она предоставляет свободу бесчестным обманывать и дурачить народ, который эксплуатируют алчные владельцы капиталов. Оказалось, что самодержавие при всех своих недостатках имеет и определенные преимущества перед западными демократиями, по крайней мере в условиях Российской империи.

Сын Тихомирова заболел менингитом и находился в тяжелом состоянии. И тогда отец в отчаянии обратился к Богу, моля его о спасении ребенка. И когда тот выздоровел (не без помощи врачей, конечно), Лев Александрович восприняв это как чудо, возвратился в лоно Православной церкви.

Судя по всему, твердостью убеждений он все-таки не отличался. Для него слишком много значили не столько внутренние интеллектуальные и нравственные факторы, а внешние обстоятельства. Можно предположить: наконец-то он прозрел. Однако если подобные превращения происходят в зрелом возрасте, то невольно возникает подозрение, что этот человек решил приспосабливаться к обстоятельствам, прекратив борьбу за свои идеалы. Ничего особенного в этом нет. Перед каждым человеком время от времени встает проблема выбора жизненного пути. И тот, кто устал или разочаровался (не говоря уж о возможной выгоде), вынужден сдаться.

В августе 1888 года Лев Тихомиров написал прошение Александру III о помиловании, раскаиваясь в своих политических преступлениях. Он утверждал, что убедился: русский народ поддерживает самодержавие. Сильная объединенная светская и церковная власть способна удерживать людей от зла, преступлений, пороков, к которым они тяготеют по причине своей греховной природы.

В начале 1889 года, получив помилование, вернулся на родину и стал ярым монархистом, резко критикуя революционное движение в России, а также самих революционеров. В конце ХIХ века он написал воспоминания, проникнутые во многом несправедливыми нападками. Сотрудничал в газете «Московские ведомости» такого же направления.

После революций 1917 года со Львом Тихомировым произошла еще одна метаморфоза. Он признал власть большевиков, отошел от политической деятельности и написал новые мемуары – «Тени прошлого». На этот раз он достаточно объективно рассказал о своих бывших товарищах по революционной борьбе.

Фроленко, Михаил Федорович (1848–1938)

Он был в числе народников и народовольцев, на которых товарищи возлагали наиболее ответственные и рискованные поручения. В 1877–1878 годах Фроленко принимал участие в освобождении из тюрьмы нескольких видных революционеров. Из Одесской тюрьмы он сумел освободить В.Ф. Костюрина – активного члена южных народнических кружков. Стефановичу, Дейчу и Бохановскому, заключенным в Киевскую тюрьму, он устроил побег, предварительно поступив на службу в это заведение смотрителем.

М.Ф. Фроленко родился в городе Ставрополе на Третьей Солдатской Слободке в семье отставного фельдфебеля. Отец умер, когда он был ребенком. Воспитывала его мать, дочь отставного унтера. Ей с детства пришлось уйти в люди, работать прислугой. Жизнь ее складывалась очень тяжело, порой трагично. «Она, – как писал он в автобиографии, – не будучи даже грамотной (грамота ей совершенно не далась), оказывалась потом в моральном и умственном отношении много выше окружающих, стоящих куда выше ее по своему положению и образованию». (Тут впору припомнить афоризм американского писателя Амброза Бирса: «Образование – то, что мудрому открывает, а от глупого скрывает недостаточность его знаний».)

Мать воспитывала детей лаской. К тому же, они видели, каким тяжким трудом достаются ей деньги. Вечерами она рассказывала детям о своей жизни, и они прониклись сочувствием к ее судьбе (она дважды была замужем, и оба мужа оказались пьяницами, а потому рано умерли, хотя она умела с ними ладить и сохраняла добрые отношения в семье).

Для начального образования мать, несмотря на бедность, определила его к домашнему учителю. Михаил проявил себя прилежным учеником, поступил в училище, а затем благодаря своим успехам был принят в гимназию. Здесь, как вспоминал он, «был уже кружок революционно настроенных гимназистов и вообще бродил вольный дух… У нас в большом презрении была погоня за карьерой и, напротив, честная служба на пользу народа считалась обязательной… Все это были лишь отзвуки того, что проводилось тогда в легальной либеральной литературе… и благодаря этому многие шли потом в революционеры».

Окончив гимназию в 1870 году, он приехал в Петербург, поступать в Константиновское военное училище. Однако по своему социальному положению, как оказалось, не имел такого права. По совету приятеля и полагаясь на его материальную поддержку, поступил в Технологический институт.

Когда летом 1871 года шел процесс группы Нечаева, он с приятелем приходил чуть свет к зданию суда, чтобы попасть туда, – так был велик интерес молодежи к происходящему. Его поразило то, что подсудимые не оправдывались, а сами обвиняли правительство в злоупотреблениях и угнетении народа. Узнав о революционных нравах, царивших в Петровско-Разумовской земледельческой академии, они с приятелем отправились в Москву, поступать в это учебное заведение. Тем более, став агрономами, они могли принести наибольшую пользу народу.

Их ждало разочарование: в академии ввели строгий режим. Товарищ вернулся в Питер, а Фроленко остался, потому что получал стипендию и мог, помимо всего прочего, заниматься самообразованием. У них образовался свой кружок «вольнодумцев». Проникнувшись революционными идеями, он вступил в московскую группу чайковцев. На Пресне, недалеко от Зоологического сада они открыли мастерскую, где обучались ремеслу и выполняли некоторые заказы, ведя одновременно пропаганду среди рабочих.

Весной 1874 года Фроленко с четырьмя товарищами отправился на Урал, чтобы организовать боевой отряд из беглых сибирских крестьян и рабочих. Предприятие это не удалось. Вернувшись в Москву, он едва не попал в руки жандармов и вынужден был перейти на нелегальное положение.

Он продолжал переезжать из города в город, работая в различных мастерских. Массовые аресты революционеров и отъезд некоторых из них за границу лишили его возможности продолжить революционную деятельность. Только через два года в Киеве примкнул к местным бунтарям; они сколачивали боевой отряд, чтобы незамедлительно выступить в случае народного бунта. Однако, пока он доставал в Петербурге оружие, их группа вынуждена была рассеяться под угрозой ареста.

С лета 1878 года стал членом «Земли и воли», участвовал в Липецком и Воронежском съездах, а с момента образования «Народной воли» стал членом ее Исполнительного комитета. Он брался за самые опасные предприятия, освобождал товарищей, участвовал в подготовке крушения царского поезда в ноябре 1879 года, а также последнего покушения на Александра II. В частности, в Кишиневе они сняли дом возле казначейства и стали вести подкоп, чтобы добраться до хранилища денег и золота. Но к этому времени полицейский надзор по всей России был так налажен, что им едва удалось избежать ареста. Пришлось бросить попытку «экспроприации» и срочно скрыться.

Зимой 1881 года в Петербурге он вел уже другой подкоп: под Малую Садовую, по маршруту следования императора. Туда заложили мину, и Фроленко должен был ее взорвать. Но убили Александра II, как известно, на Екатерининском канале. А 17 марта того же года М.Ф. Фроленко был арестован после того, как он пришел на квартиру Кибальчича.

На следствии он держался твердо. Дважды его доставляли на допрос из Трубецкого бастиона Петропавловской крепости, и оба раза он решительно отказывался давать показания до суда. Запись его показаний во время второго вызова на допрос гласит: «Зовут меня Михаил Федоров Фроленко. На вопросы об участии моем в деле Первого марта, а также о посылке денег Фердинанду Люстигу отвечать не желаю». Его приговорили к смертной казни, замененной затем бессрочной каторгой. 24 года провел М.Ф. Фроленко в Алексеевском равелине Петропавловской крепости и в Шлиссельбургской крепости.

Только в октябре 1905 года он вышел на свободу. Женился, стал жить в Геленджике и печатать свои воспоминания. В советское время активно участвовал и в общественной жизни.