Текст книги "Коридорные дети"

Позовите доктора!

Хочу еще раз вернуться к теме безотцовщины. Ты знаешь, Мишка, довольно часто дети и при нормальных, казалось бы, родителях, вырастают полными мудаками. Дело в том, что мальчишек в нашей стране воспитывают мамы, бабушки и тетушки. Отцы считают, что их главная и единственная задача, – «притащить мамонта в пещеру». Потом сын такого папы вырастает, потом, не дай Бог, получает в руки безграничную власть – и вполне спокойно развязывает войну. Не только с соседними государствами, но и со всем миром…

Соловей решил разобраться, что на самом деле происходит в отношениях между Россией и Украиной. Для этого ему как минимум нужно было поговорить с человеком, который пользовался бы уважением в обеих странах и, желательно, не был бы политиком. Таким человеком стал педиатр из Харькова Евгений Комаровский.

Трудно ли было сделать интервью? Трудно, потому что отношение к российским журналистам в Украине сегодня, мягко говоря, соответствующее. Но еще больше Соловей охренел от значимых, как ему казалось, российских медийных персонажей.

– Здравствуйте, я вам высылал интервью с Евгением Комаровским. Прочитали? – спросил как-то в переписке Соловей одного из самых известных главных редакторов страны.

– Не видела, а кто такой Комаровский?

Собственно, можно было уже и не отвечать на вопрос, но Соловей все-таки решил попробовать – стало интересно, что будет дальше.

– Это самый известный детский врач на постсоветском пространстве, – написал журналист.

Через некоторое время пришел ответ.

– Прочитала – неинтересно. Возможно, это почему-то интересно для тех, кто смотрит «Пятницу» и его программу там, но это не наш читатель.

На этом, в принципе, любой разговор о российской независимой прессе можно заканчивать. Каждая редакция сидит в своих рамочках и ее совершенно не интересует, что происходит за пределами выбранного формата. Интервью с детским врачом так же, как и с историком, Соловей опубликовал у себя в блоге. И, конечно же, его прочитали не только зрители телеканала «Пятница»…

– Евгений Олегович, в 2014 году вы записали обращение к родителям России. Его посмотрели более полутора миллионов человек, но поняли не все. Почему?

– Сегодня я четко знаю, что любые посылы к обществу надо делать намного более понятными. Мне кажется, что я говорю очевидные вещи, – а люди уверены, что я вкладываю в свои слова что-то другое. После того обращения в Украине многие всерьез думали, что мне заплатили за поддержку Майдана, а в России была совершенно противоположная реакция.

Для меня мир перевернулся, когда Совет Федерации дал разрешение российскому президенту на ввод войск в Украину. Это был переворот моего сознания, я был уверен, что такого просто не может быть! И всего лишь попросил, чтобы «нам дали возможность самостоятельно разобраться со своими идиотами». Не дали, и теперь кукловоды, которые дергали за нитки, воспользовались ситуацией и доминируют. Именно они превратили революцию Достоинства в Национальную революцию, которой не было и в помине.

– Спустя четыре года такое обращение невозможно?

– Любые подобные обращения к широким народным массам, с моей нынешней точки зрения, бессмысленны. Снизу должна возникнуть острая потребность, которую уловят трезвые политики наверху, – что пора перестать «меряться писюнами» и начать разговаривать друг с другом.

– Когда Владимиру Путину разрешили вводить войска, вы говорили про глаза вашей жены, в которых был «страх матери перед войной». Ей до сих пор страшно?

– Страшно, потому что ситуация непредсказуемая и никто не понимает логики поступков сильных мира сего, причем с обеих сторон. Война уже унесла больше десяти тысяч жизней и сломала судьбы миллионов людей, которые уехали из Украины или еще только собираются это сделать. Сегодня любая попытка анализа выходит за рамки объективности, она начинает эмоционально окрашиваться. И чем дальше все идет, тем этих эмоций больше. Я теперь уверен, что ситуация не разрешится геополитически, она может измениться только благодаря межличностным контактам. Когда двое соседей набили друг другу морду и решили разойтись (заведомо понимая, что это невозможно уже в силу географии) – шансов, что их помирит какой-то заморский посредник, нет. Или они научатся разговаривать напрямую, или будут находиться в состоянии вечной войны.

– Вы советский человек?

– Пожалуй, да. Но принципиальный нюанс моей «советскости» состоит в том, что и при выяснении отношений, и при попытке ответить на главные жизненные вопросы, деньги всегда выносились и выносятся за скобки.

– То есть советский человек знает, что такое хорошо и что такое плохо, но он беспомощно наивен?

– Более того, здесь уже возникают проблемы чисто биологического плана – в течение ста лет всех, кто высовывался или трепыхался, тут же уничтожали, поэтому мы уже чисто генетически передаем своим детям: «Ребята, молчите, не высовывайтесь, так будет спокойнее».

– Речь действительно уже идет о генетике?

– Понятно, что для генетических изменений с биологической точки зрения нужно больше времени, но есть генетическая особенность всех млекопитающих, которая состоит в том, что детеныш копирует поведение взрослых. Дети мало того, что постоянно слышат от родителей «не высовывайся», но они и видят ведь, что взрослые ведут себя соответственно. В итоге и старое, и новое поколение дружно маршируют туда, куда им показали. Традиция безропотного послушания и одобрения пославшего. Для меня как для педиатра еще одна из самых печальных традиций – то, что на территории постсоветского пространства сильный пол, в большинстве своем, не принимает никаких решений касательно детей. И моя задача, которую я вижу как стратегию для жизни, – попытаться сформировать хотя бы первое поколение мужчин, которое будет принимать решения. Которое будет рядом с ребенком, когда он болеет, которое будет разговаривать с участковым педиатром и будет ходить в школу на родительские собрания. И тогда уже мальчики увидят опыт своих отцов и к своим детям станут относиться намного лучше. Запомните, отец – это не тот, кто принес еду в пещеру, и на этом все его обязанности кончились. Нет – отец только тот, кто определил стратегию существования стаи вообще и стратегию выращивания детенышей в частности.

– Я правильно понял, что если мужчина принимает участие в жизни своих детей, он не будет стремиться к войне?

– Конечно, он найдет другие пути выхода из ситуации, более адекватные. Если бы мужчины интересовались своими детьми, то все, что они делают в России или в Украине, было бы невозможно по определению.

Наша проблема в том, что начиная с момента принятия решения о том, что у нас будет ребенок, и заканчивая его восемнадцатилетием (в лучшем случае) – все решения, связанные с детьми, принимаются только женщинами. Мы моделируем у детенышей мужского пола женский алгоритм поведения, поскольку мужчин рядом с мальчиками нет. Как следствие, взрослые мужики руководствуются эмоциями, настроением, отсутствием рациональности. И мы видим недоразумения на примере государственном, потому что принимаются решения о выяснении отношений с соседями, о завоевании новых территорий, и «взрослые пацаны» в этот момент думают о чем угодно, только не о детях. Государства воюют между собой, а в это время их дети вместе с родителями идут по миру, собирая деньги на операции. Если бы средства, потраченные на выяснение отношений, пошли на детей – хотя бы этот всеобщий позор, сбор денег на операции, ушел в прошлое.

– На Украине вашу программу «Школа доктора Комаровского» сейчас игнорируют все телевизионные каналы…

– Показывают только выпуски, которые были отсняты каналом «Интер». Они выходили в эфир в течение пяти сезонов – до 2014 года. Новые передачи не выходят на украинских каналах с того же времени, но это меня мало волнует, потому что принципиальная особенность моего сотрудничества с любыми каналами, в том числе и российской «Пятницей», заключается в том, что я имею юридическое право выложить в интернет новый выпуск «Школы доктора Комаровского» через несколько дней после премьеры. А поскольку у меня в социальных сетях около шести миллионов подписчиков, любая мама в Украине сможет его увидеть.

– Почему у вас не получается продать свою программу украинскому телевидению?

– В силу моей репутации я никому и не пытаюсь ее продать. Я отчетливо понимаю, что создаю нужный и честный продукт. И поэтому, если вам его не надо, я вас и уговаривать не буду, лучше бесплатно покажу его людям на своих ресурсах. Кроме того, с моей стороны есть элементы капризов – я настаиваю, чтобы основные спонсоры и рекламодатели согласовывались со мной. Я не могу позволить, чтобы внутри моей программы рекламировались всякие «фуфломицины» и прочие пустышки. Видимо, украинские телевизионные каналы такая позиция не устраивает.

– Значит, политических причин тут никаких?

– Нет, только элементарная дурость со стороны телевизионщиков. Мне в политике делать нечего, что вы, упаси Бог. Как только я примкну к какой-то политической кучке, меня тут же грохнут, потому что я не смогу жить по их правилам. Я много раз говорил, что моя мечта – это киндероцентрическое государство, где мы любое действие власти, любые предвыборные обещания политиков пропускали бы через интересы детства, детей, родителей. Такой «политик», пропускающий все через призму детства, никому из действующей ныне власти не нужен. И у избирателей потребности в нем, к сожалению, тоже нет.

– Говорят, что вы не любите давать интервью, это правда?

– Представьте ситуацию: вот я работаю, принимаю пациентов – в общем, живу своей обычной жизнью. Как вдруг в течение суток, через разные мессенджеры и социальные сети, получаю несколько сотен писем, где сказано «Мы с вами!» или «Доктор, держитесь!». Что это значит? А это значит, что какие-то умники взяли три минуты из моего последнего интервью Евгению Киселеву, наложили тревожную музычку и начали это дело везде крутить. На сегодняшний день уже два миллиона просмотров. Так зачем я целый час объяснял свою позицию в интервью, если «зрителям» хватает трех минут, а посмотреть программу полностью они не могут себя заставить?! Кстати, точно такая же ситуация с обучением: молодых родителей интересует «как», а «почему» – уже лишнее. Доктор, скажите «как» и не морочьте нам голову! Приходится вносить коррективы в свои обучающие программы согласно современному клиповому мышлению…

– Российские звезды эфира и интернета могут вас пригласить на беседу?

– Да на здоровье. Только самое противное, что никто себе даже представить не может, как это известный интервьюер, скажем, Владимир Познер или Юрий Дудь, захочет говорить с детским врачом. Не обязательно со мной, с любым детским врачом – это невозможно в принципе. Им интересны рэперы, чиновники, политики, спортсмены – кто угодно, только не детские врачи. И это воспринимается как норма всей интеллектуальной элитой.

– Чем сегодня «дышит» Харьков?

– Работой, учебой, весной… Точно не войной. Если вы погуляете по его улицам, сможете в этом убедиться лично. Другое дело, что до границы с Россией тридцать километров, а там совершенно другой мир.

– Вы много раз говорили, что не уедете из Украины, но какая-то грань в этом вопросе существует…

– Да, это безопасность моей семьи. Но уехать я могу еще в одном случае – когда на мою лекцию в Киеве или любом другом украинском городе придет пятьдесят процентов мужчин, как это происходит, например, в Хельсинки. Тогда можно будет считать, что моя миссия выполнена, и я могу отправиться на покой в любую точку мира.

– Сегодня в наших странах, если не говорить о финансах, главный вопрос в медицине – кадровый?

– Один из самых острых, наверняка. Тем не менее нет никакой российской медицины или украинской, медицина бывает только одна – научная. И алгоритм подготовки современного специалиста не подразумевает, что врач должен быть особо талантливым человеком. В большинстве случаев он имеет дело со стандартной ситуацией, и его задача – следовать протоколу лечения, а владеть методикой протокола – это специфика обучения. Но у нас, к сожалению, достаточно часто принимаются решения не на уровне общих правил, а на уровне «кафедра профессора Иванова считает так, а я у него учился». На самом деле, если вы пришли к десяти врачам с диагнозом «отит» – все десять должны прописать одинаковое лечение. И не важно, где происходит дело: в Харькове, Самаре или Владивостоке.

– Вопрос от моей жены: «У нас маленький ребенок, как заставить мужа купить увлажнитель воздуха»?

– Скорее всего, нужен не увлажнитель… Если так стоит вопрос, то жена должна сказать мужу, если он сам не понимает: чтобы наш ребенок был здоров, в комнате должно быть от сорока до шестидесяти процентов влажности. Ты мужик, вот и решай, как ты это будешь обеспечивать: хочешь – увлажнитель покупай, хочешь – полы три раза в день мой, а хочешь, аквариум притащи, он влажность нормализует и эстетики прибавит. Дальше, дорогой муж, уже ваши проблемы.

Через какое-то время Соловей решил сделать свой канал на Ютубе. Он доехал до города Харькова и снял «живое» интервью с Евгением Комаровским. И так оказалось, что Соловей стал первым российским журналистом, который приехал к Евгению Олеговичу после аннексии Крыма. Звонят часто, а вот приехать наши трубадуры режима уже не могут.

Малограмотные внуки Дзержинского

Чтобы ты, Мишаня, понимал, каким образом война на Донбассе аукается в нашем родном городе, вспомни кладбище, где похоронена твоя любимая учительница химии. Там есть Аллея Славы, где лежат военные, лучшие люди города… а теперь еще и наемники, которых в таком месте хоронят тайно, без официальных приказов и распоряжений.

Как-то раз Соловья пригласили прочитать лекцию молодым журналистам. Дело было в одном из малоизвестных вузов. Естественно, студенты задавали вопросы и о происходящем между Россией и Украиной.

– Сложно писать о войне? – спросил кто-то из аудитории.

– Сложно, – ответил Соловей. – Но еще сложнее рассказывать о боевых действиях, которые официально не происходят.

И действительно, подумал «лектор», почему большинство современных журналистов не видят, что война-то среди нас? Или это просто замешанная на элементарном страхе самоцензура?

Много лет назад, когда Соловей работал в маленькой, но гордой телекомпании, ему довелось снимать специальный репортаж об одной учебной части МВД. Часть отмечала юбилей, так что репортаж традиционно сводился к показательным стрельбам и покрашенной траве. Сопровождать съемочную группу приказали одному майору. Он оказался офицером, на которых, собственно, наша армия и держится. Своего жилья нет. Жена ушла. Подполковником уже не стать – пара лет до пенсии, и наступит окончательный жизненный вакуум… Он был неразговорчив, поэтому его вопрос не только нарушил тишину, но и прозвучал крайне неожиданно.

– Ты знаешь, как МВД в народе называют?

– Нет.

– Малограмотные внуки Дзержинского.

Честно говоря, в тот момент Соловей немного растерялся. Подобный юмор на фоне окрашенной травы выглядел как провокация. Но следом майор предложил выпить и достал из-за пазухи солдатскую фляжку. Отказать было невозможно, да и на улице было весьма холодно. Съемочная группа переместилась в «уазик». Расположились на заднем сиденье и стали пить спирт по очереди. После третьего глотка майор стал рассказывать о своей службе.

– Мы здесь готовим снайперов. Три месяца «курс молодого бойца» – и в войска. Почти все попадают в Чечню.

– А вы там бывали?

– Несколько раз. Регулярно по разнарядке. Самое хорошее в этих командировках – встреча со своими бывшими учениками. Если живы, значит, хорошо научил. Не зря служу. Они всегда «спасибо» говорят и при этом часто плачут…

Дальше майор рассказывал, сколько его «сынов» убили за последнее время. Как они ему пишут из командировок. Как приезжают после дембеля. Рассказывал и о своих командировках в Чечню. А Соловей сидел и думал – да вот же о чем нужно снимать репортаж, к черту эти показательные стрельбы! Но, как вы понимаете, материал был заказным. Поэтому о майоре и его рассказах в нем не оказалось ни единого слова. Человек слаб, а провинциальный журналист – тем более.

Спустя пятнадцать лет после того разговора в «уазике» в родном городе Соловья похоронили первых двух «добровольцев», которые погибли не в Чечне, а на территории так называемой Донецкой народной республики. Информация просочилась в интернет, и в комментариях к новости на одном из местных сайтов отпустили остроту «наша деревня оправдала статус моногорода – похороны прошли в режиме „моно“. Тихо, без огласки».

Соловей поехал на родину в командировку.

– Мне скинули информацию о похоронах на электронную почту в четверг, – рассказал ему главный редактор сайта, который не побоялся написать о происходящем. – Сами похороны прошли в пятницу. Я поставил на сайт это сообщение на свой страх и риск, потому что никогда не видел его автора, знаю лишь, что он имеет какое-то отношение к работе нашего главного кладбища. Фамилии погибших сознательно не стали указывать по этическим соображениям.

Возможно, именно поэтому и взорвался интернет. Информацию подхватили местные ресурсы, а вслед за ними и некоторые московские СМИ. В частности, сообщения прошли на сайтах телеканала «Дождь» и радиостанции «Эхо Москвы». Федеральные каналы, как всегда, безмолвствовали.

Но чем больше ресурсов сообщали о похоронах добровольцев, тем запутанней становилась ситуация. Кто-то писал, что они бывшие десантники, служили в ГРУ, кто-то утверждал, что полицейские. Одни были уверены, что погибшие поехали на Донбасс за длинным рублем, другие называли их героями. Официальные лица города молчали – хотя их, возможно, никто и не спрашивал.

Погибших похоронили на официально не работающем уже кладбище, на так называемой Аллее Славы. Где, как нетрудно догадаться, хоронят только за особые заслуги…

Соловей добрался до кладбища на третий день после похорон. Там было тихо и безлюдно.

– Аллея Славы? Туда иди! – указал ему сторож. О похоронах добровольцев он вспомнил и подтвердил:

– А как же, похоронили честь по чести, как героев. Народу было много, кажется, оркестр был, салют…

Найти нужные могилы не составило труда. Венки от родных и друзей, от ветеранских организаций, от сослуживцев по ВДВ. На табличках дата смерти – 28 января. Похоронили их, получается, больше чем через месяц после гибели… Оба 1971 года рождения. Обоих звали Андреями. Бросилась в глаза одна из дат рождения – 31.12.71. Канун Нового года… Почему-то в это мгновение стало холодно, хотя стояла вполне весенняя погода. Захотелось поскорее уйти.

После кладбища Соловью предстояло найти аккаунты погибших добровольцев.

Итак, Андрей Ельмеев. Наиболее часто посещаемые ресурсы – «Мой мир» и «ВКонтакте». В первой социальной сети указана дата последнего посещения – 17 января. Видно, что погибший очень любил свою дочку и не очень любил интернет. Друзей в сети чуть более двух десятков. Никаких новостей на стене, никаких соболезнований. Фотографий тоже немного. Погибший практически ничего о себе не рассказывал, указано только место учебы – Самарский филиал Саратовского юридического института МВД РФ.

Второго погибшего звали Андрей Шрейнер. Из его аккаунта «ВКонтакте» стало ясно, что с Андреем Ельмеевым они знакомы давно. Что у Андрея Шрейнера есть сын, что он женат. В остальном история повторилась – информации практически ноль, и никто из родственников не захотел общаться с приехавшим журналистом.

Но если родственников погибших можно понять, то официальные лица должны общаться с представителями СМИ по службе. Естественно, Соловей попытался узнать что-нибудь у них. Первым был руководитель пресс-службы администрации городского округа.

– Лариса Васильевна, вам что-нибудь известно о похороненных добровольцах, которые погибли на Украине?

– Нет, эта информация прошла мимо нас. Мы военными не занимаемся.

– Простите, но они похоронены на Аллее Славы – значит, кто-то же принял такое решение со стороны властей. Кто в администрации решает, достоин человек быть похороненным на Аллее Славы или нет?

– В департаменте городского хозяйства есть Отдел организации похоронного дела. Звоните туда.

До начальника отдела организации похорон дозвониться так и не удалось, там просто никто не отвечал. Зато интересный диалог произошел с пресс-секретарем местного УВД.

– Ирина, вы моя последняя надежда. Пожалуйста, проясните ситуацию: шестого марта на старом городском кладбище похоронили двух добровольцев, которые, по неподтвержденной информации, погибли при штурме Дебальцево. Также, по неподтвержденной информации, они ветераны МВД. Что вы можете сказать по этому поводу?

– Давайте я не буду вашей последней надеждой. Мы так же, как и все, узнали о похоронах из интернета. Вы зарегистрированы как СМИ?

– Да, конечно.

– Если вы уверены, что зарегистрированы как СМИ – отправляйте официальный запрос, в течение недели мы вам ответим.

– А как же так получается, что людей хоронят на Аллее Славы, но никто не может сказать, в чем их заслуги? Согласитесь, парадоксальная ситуация?

– Соглашусь, для журналиста ситуация парадоксальная, но давайте обсудим это позже. Например, на пенсии.

Почему-то в этот момент Соловью подумалось: а будут ли получать пенсии дети и жены погибших? Майдана нет, а «антимайдан» есть, войны нет, а груз 200 есть… И никто никогда ничего не знает, а коли знает, то молчит. Кого мы обманываем?

– Иногда я почти уверен, что мы все – малограмотные внуки Дзержинского, и жизнь нас ничему не учит…

– Что? – недоуменно спросили в телефонной трубке.

Ничего, уважаемый пресс-секретарь одной из структур МВД, все в порядке. Не волнуйтесь, вам ведь необходимо доработать до пенсии.