Текст книги "Коридорные дети"

Родные

О кино, Мишка, нужно поговорить отдельно, как и вообще о массовой культуре. Я долго думал, что тебе рассказать. Кто из нашего поколения сделал что-то достойное в этой области? Если говорить о музыке, то тебе бы понравилась группа «25/17». Такие, знаешь, лихие парни из Омска, с националистическим уклоном. Есть еще Вася Обломов, у которого настоящая фамилия Гончаров. Согласись, оригинальный псевдоним? Он из Ростова, поет рифмованные скороговорки на социально-политические темы. Хорошие телеги прокатывает питерский актер Игорь Растеряев. Его фишка – гармошка. Кстати, Обломов и Растеряев стали известными как раз благодаря интернету…

А вот про любимые песни рокового направления сказать нечего. Появляются какие-то группы, но они настолько вторичны, что не заслуживают внимания.

А как же кино? Упомянутый фильм «Остров» был снят уже, давно, и он, скорее, исключение из правил. Дело в том, что современное российское кино практически все финансируется за счет государства. А что приличного можно снять за казенные деньги?.. С другой стороны, если появляется что-то приличное, то обязательно вокруг фильма организуют скандал и истерию. То там режиссеры оскорбляют чувства верующих, то снимают «в угоду Западу про Рашку-говняшку»… И это не мое выражение, так теперь свойственно выражаться нашему министру культуры. А если еще раз вспомнить про Павла Лунгина, то в 2019 году у него вышел фильм о войне в Афганистане – «Братство». И режиссер за него получил по башке. Это ведь тоже про «Рашку-говняшку»…

– Разве он когда-то снял что-то приличное? – прочитал как-то Соловей у себя в Фейсбуке и серьезно задумался.

Вопрос касался не Лунгина, а режиссера Андрея Звягинцева и его фильма «Левиафан». Споры об этой картине были похожи на кипящий котел с той самой субстанцией, о которой так много говорил министр культуры.

– Я помню, мне понравился фильм «Возвращение»… – ответил на вопрос Соловей.

И тут же на него со всех сторон полились помои. Френд-лента Фейсбука возбудилась не по-детски.

– Как ты можешь смотреть такое говно?! – писал один.

– Либераст! – выносил вердикт другой.

– «Возвращение» – неадекватный пиздеж! – ярился третий.

Как же так, ошарашенно думал Соловей, я ведь знаю этих людей много лет, у некоторых из них учился профессии, жизни, принципам… Кто-то из них зачитывался в свое время произведениями братьев Стругацких. О, точно! Стругацкие! Сменим тему.

– Леша, – обратился Соловей к одному из виртуальных, как ему казалось – адекватных, собеседников, – хрен с ним, со Звягинцевым, ты видел «Трудно быть богом» Германа?

– Такое же либеральное говно! – последовал категоричный ответ.

Что ж такое, не понимал происходящего Соловей. Почему говно именно либеральное? Что он этим хочет сказать?

Примерно в то же время Соловью заказали интервью с другим режиссером – Виталием Манским. Манский прославился своими документальными фильмами, но в 2014 году, после аннексии Крыма, уехал из России и приезжал в Москву только для проведения фестиваля «Артдокфест».

– Виталий Всеволодович, почему вы переехали именно в Ригу, а не в Киев, Литву или Чехию?

– Причина проста: я вообще не предполагал, что когда-либо уеду из России. Не было у меня мыслей на этот счет. Так же, как я никогда не предполагал, что будет война между Россией и Украиной. Но эта война стала неизбежной, и мы с женой решили уехать. Спонтанно, без предварительного планирования. Латвия возникла случайно – можно сказать, лишь из-за того, что здесь проще получить вид на жительство. И потому, что я не хотел превращать свой отъезд в «публичную акцию». Если бы я рассуждал рационально, то, конечно, поехал бы в те страны, с которыми я постоянно сотрудничаю, где у меня есть партнеры и агенты, где лучше знают мои фильмы.

– Вы родились во Львове, в фильме «Родные» закадровый текст читаете на украинском. В Киеве были бы национальным героем, разве нет?

– В том-то и дело, что родился я именно во Львове. Киев для меня всегда был транзитным городом, это не родина. А переехать во Львов – достаточно радикальный шаг, хотя бы потому, что там нет никакой киноиндустрии. Там живет моя мама, но во взрослой жизни этого явно недостаточно.

– Парады ветеранов СС в Риге вас не смущают?

– Конечно, смущают. Но меня так же смущают наркоманы и женщины легкого поведения. Другой вопрос, насколько существенное влияние оказывают эти парады на жизнь Латвии? Живя в Латвии, я могу сказать, что никакого влияния на жизнь страны они не оказывают. Влиятельными эти парады становятся, только когда над ними заносится увеличительное стекло российских медиа.

– При каких условиях вы вернетесь в Россию?

– Я вернусь, если как максимум в ближайшие десять лет изменится пространство для моей жизни и работы. Если этого не произойдет, то и возвращаться смысла не будет, возраст не позволит. Или придется вернуться только для того, чтобы умереть, как это делали многие, кто в свое время уезжал из Советского Союза.

– Изменение пространства – это смена строя или режима?

– Конечно, режима. Строй в России хороший, Конституция одна из лучших, законы тоже вполне нормальные, с ними можно работать. А вот режим, который подчинил себе все – все извратил, он должен смениться.

– Допустим, режим меняется, но Крым остается российским. Такая ситуация вас устроит?

– Это невозможно. Если сменится режим, то вопрос о статусе Крыма обязательно возникнет. Когда я говорю о смене режима, я имею в виду не приход к власти националистов или коммунистов, а интеграцию России в европейское сообщество, где уважают законы. А если вы уважаете законы, Крым должен вернуться Украине.

– Значит, история с Крымом не закончилась?

– Она не то что не закончилась – мы даже половину этого пути не прошли. Если у кого-то еще остаются сомнения, то мне давно очевидно, куда мою страну ведет нынешняя власть.

– А когда вы работали руководителем службы производства и показа документальных программ на канале «Россия», вам было не так очевидно, куда ведет страну нынешняя власть?

– Определенно такой очевидности не было. В то время мы с трудом, но продирались в цивилизационное пространство. Департамент, который я возглавлял на ВГТРК, снимал достаточно актуальные и прогрессивные картины. Мы не боялись конфликтных тем.

– Ваш фильм тех лет «Путин. Високосный год» – он к какой категории относится?

– Понимаю, на что вы намекаете. Но с Путиным в начале нулевых еще можно было спорить, доказывать какие-то моменты, он был живым человеком. Думаю, что именно поэтому мой фильм о нем показали тогда не только на российском ТВ, но и во многих странах мира. И его показывают до сих пор: буквально в прошлом году он шел в Германии на канале ZDF. Если бы фильм был пропагандистским – не думаю, что его принимали бы за рубежом с позиций сегодняшнего дня.

– Хорошо: очевидности не было, Путин был живым человеком – но «звоночки» сегодняшнего дня уже присутствовали? Или вы их не слышали?

– Они, безусловно, были, но надежда еще оставалась. Для меня крахом персональных заблуждений стала аннексия Крыма. Это – точка невозврата, тот предел, за которым, когда его переступаешь, дорога лежит лишь в одном направлении. Собственно, этой дорогой страна сейчас и идет.

– То есть войну с Грузией в 2008 году вы восприняли нормально?

– Конечно, я ее не принимал, но те военные действия еще не были встроены в систему российской власти. Войну с Грузией я считал не хроникой, а рецидивом… к сожалению, я ошибся – это был не рецидив, а осознанные поступательные движения.

Вся страна в то время была уверена, что Путин отработал два срока, вот избрали нового политика, пусть преемника, но другого, – и страна пошла новым курсом. А на деле получился обман, получилось «мы тут посовещались и решили», иезуитское неуважение и вызов всему обществу. 2012 же год, в принципе, обозначил 2014-й.

– На последнем вручении премии «Ника» вы сказали, что Россия хуже Северной Кореи, потому что мы «сами просрали свою страну». А можно ли сравнивать КНДР с Советским Союзом?

– Нет, потому что нельзя сравнивать вакуум с кислородом. В Северной Корее абсолютный вакуум. Разница между жизненным опытом советского человека и опытом современного российского человека – не столь ощутима. По сравнению с той пропастью, которая существует между опытом жителя СССР, скажем, конца семидесятых, и опытом современного северного корейца. В Советском Союзе тоже искажали информацию, рассказывая, например, в «Международной панораме», что «в канун Рождества нет улыбок на лицах парижан», но мы-то сквозь голоса «политических обозревателей» видели «задний план». В Северной Корее нет даже этого. Поэтому те, кто думает, что КНДР похожа на маленькую модель Советского Союза, глубоко ошибаются. Северная Корея – это абсолютная секта.

– А как там относятся к русским? Существует ли та самая «дружба навек», о которой нам периодически рассказывают на федеральных российских каналах?

– Для северных корейцев любой иностранец выглядит как инопланетянин, и не столь важно, из какой он страны. Общее построение их существования не предполагает проявления форм свободы, в том числе и общения с иностранцами. Кроме того, присутствие иностранцев в КНДР практически сведено к нулю. Когда мы снимали фильм «В лучах солнца», квота россиян была – пятьсот виз в год. Многократных виз у них нет, поэтому только наша съемочная группа, которая прилетала в Пхеньян три раза, «забрала» себе четырнадцать виз. Нас, конечно, нельзя сравнивать с хором МВД, который регулярно летает на фестивали в Пхеньян в количестве ста человек, но и так понятно, что жители «дружественной» России не могут, даже если захотят, массово посещать Северную Корею.

– Изменить ситуацию в Северной Корее может только внешнее вмешательство?

– Внешнее вмешательство там не сможет принести положительных результатов, потому что все жители КНДР воспримут его как агрессию, и это будет война до последнего патрона или последнего кухонного ножа. На мой взгляд, там нужно десятилетиями вести работу по наполнению этого общества информацией, чтобы появились люди, которые хоть как-то подвергали бы сомнению происходящее в стране. Другой вариант – смерть нынешнего Кима и изменение линии наследников. Советский Союз рухнул же не из-за того, что страны НАТО куда-то ввели войска, а потому что после «фестиваля похорон» появился молодой генеральный секретарь, который изменил вектор развития.

– Когда вы снимали фильм «Родные», у вас не было сомнений, стоит ли настолько «без купюр» показывать своих близких родственников?

– Я уверен, степень трагедии настолько глубока, что только вскрытие личных, практически интимных пространств может позволить ответственно говорить о войне между Россией и Украиной. Никакая другая форма в этой ситуации невозможна.

– Какой эффект произвел этот фильм на ваших родственников? Он не разделил их еще больше?

– Нет. Единственный эффект, который был – все, кто снимался, когда посмотрели окончательный вариант фильма, признали, что я был прав, уговаривая на участие в этих съемках. Изначально ведь никто не хотел.

– И внутрисемейные отношения не изменились после фильма в лучшую сторону?

– Семейные отношения остались на том же уровне, на котором были. Они и не могли измениться, потому что сама жизнь не изменилась. Это же не «ссора сестер» из-за бытового вопроса…

– Вам по-человечески было сложно снимать этот фильм?

– Сложность была в том, что мне приходилось отказывать себе в удовольствии высказывать собственную точку зрения во время съемок. Если бы я это делал – обязательно кто-то из героев фильма не был бы настолько убедительным или, наоборот, сомневающимся. Картина потому и получилась – она максимально искренняя.

– Как считаете, Украина останется отдельной страной в ее нынешнем виде или нет?

– Смотря о каком историческом периоде мы говорим. Если о ближайших десятилетиях – безусловно. Если через десятилетия, то я не готов давать такие прогнозы исключительно по опыту прошлого. Посмотрите карту Европы столетней давности, какие были империи и государства – и насколько всё поменялось. А если так было в прошлом, то почему такого не может быть в будущем? Думаю, что все возможно…

– В том числе и в отношении России?

– А вот России через несколько десятков лет не будет в том виде, в котором она существует сегодня. Это совершенно очевидная вещь. В условиях современного мира не может успешно существовать такая огромная территория, подчиненная единому центру. Тем более – при условии интересов Китая в Дальневосточном регионе… Но сегодня такой разговор опасен, он слишком политизирован. Хотя это вообще-то вопрос не политики, а естественного хода вещей.

– Как современный документалист должен «бороться» с телевидением? Точнее – как сильно приходится «наступать на горло собственной песне», чтобы твоя работа попала в эфир?

– Телевидение – это прежде всего формат. Фильм, если он показывается на «Артдокфесте», представляет собой одну историю, этот же фильм в интернете – другая история. Телевизионный показ – третья. Сейчас чем дальше, тем больше приходится для телевидения делать адаптивные версии – что, в общем-то, весьма неприятное занятие, и не каждый режиссер на него готов идти. Но когда ставишь на чашу весов общение с более широкой аудиторией – ты должен выбирать. Тот же фильм «В лучах солнца», несмотря на свой широкий мировой кинопрокат, имеет телевизионную версию, которая короче на двадцать минут. И главное сокращение там – урок в школе, момент фильма, который для меня очень важен, потому что показывает, насколько рано вдалбливаются идеи «чучхе» в Северной Корее.

– Насколько массово проходят ваши встречи со зрителями в России? Вы знаете, что такое популярность?

– Дело в том, что по России я практически не езжу. В остальном мире да – люди приходят, залы заполняются. И речь о больших аудиториях от Японии до Бразилии.

– Вы будете голосовать на ближайших выборах президента России?

– Выборы предполагают, что должен быть выбор. Когда выбора нет – это уже не выборы. Если я почувствую, что мой голос будет полезен, я обязательно его отдам. А в том, что происходит сейчас, я, конечно, участвовать не буду.

…Интервью с Манским так и не вышло – главный редактор того журнала, который его заказывал, побоялся напечатать материал.

Соловей обращался в другие редакции, но и в них положительного ответа не нашел. Единственным отозвался проект «Сноб», но своеобразно – «Сноб» предложил Соловью вести у них свой блог, а гонорар заплатить было нечем. Так Соловей окончательно стал независимым российским журналистом – он начал работать бесплатно, хотя Станиславу Кучеру, главному редактору «Сноба», был за это благодарен. Журналистика превратилась из профессии в хобби…

Кстати, и Станислав Кучер уже не главный редактор «Сноба», он проработал на этой должности менее года. Жаль – у него могло бы получиться что-нибудь хорошее. Теперь он живет в США и работает в одной конторе с Сергеем Шнуровым и Тиной Канделаки. Все вместе они делают вид, что у них независимое телевидение[2]2
  Станислав Кучер не работает на телеканале RTVI с 1 июня 2021 года.


[Закрыть].

Ходячий труп

И стал я, Мишка, блогером. Что это? Очень своеобразное занятие. Ты остаешься точно таким же журналистом, но между тобой и аудиторией нет посредников. Цензуры нет – пиши, что хочешь. Правда, эту аудиторию, которая тобой заинтересуется, еще нужно найти. Возможно, ее у тебя и не появится – тогда, значит, ты ошибся с профессией. И Леха Лабазов – помнишь, он утверждал, что «поговорить лучше, чем секс»? – не будет гордиться знакомством с тобой…

– Вот на хрена мне этот блог? – Соловей задал этот вопрос в пустоту и не знал, что себе ответить.

С одной стороны, очень хотелось заниматься любимым делом, с другой – нужно кормить семью, а значит, не просто работать, но и зарабатывать. Как бы вы-то поступили в такой ситуации? Не отвечайте сразу, подумайте.

Соловей решил, что раз у него есть блог, то он будет размещать в нем материалы в жанре интервью. Это ведь была та самая его «форточка», нужно только превратить ее в полноценное окно.

Естественно, любое сделанное интервью он пытался продать. Иногда из какой-нибудь редакции даже звонили.

– Мы ознакомились с материалом, но печатать его не будем! – прозвучал как-то очередной голос в телефонной трубке.

– Почему? – Соловей уже привык к отказам и спрашивал скорее машинально.

– Нас не устраивает герой.

– Но вы же говорили, что он вам интересен?

– Мы думали, что интервью будет о прошлом, об истории, а вы написали о нашем времени.

– Про наше время писать нельзя?

– Но не в таком же контексте! А если бы Гитлер был жив, вы бы и у него взяли интервью?

– Да, а в чем проблема?

– Журналист должен любить свою страну и не общаться со всякой швалью!

Соловей повесил трубку – говорить дальше не имело смысла. Налицо был, если можно так выразиться, профессиональный тупик…

Как думаете, кого же звонивший сравнил с Гитлером? Историка Евгения Понасенкова.

Соловей, кстати, сильно нервничал перед этим интервью, больше, чем в молодые годы. Причина была проста – собеседник крайне негативно относится к современным журналистам. В самом деле, почему бы это?..

– Евгений Николаевич, сегодня существует масса терминов о современной России: «неофеодализм», «возрождение СССР»… В какой стране мы живем?

– Я вас огорчу: СССР не переставал существовать, он в головах. Россия – это ходячий труп Советского Союза, и он постоянно гадит своим и чужим гражданам. Главное слово в характеристике нашего государства – «мешать». Создавать трудности людям, которые хотят что-либо производить в науке, бизнесе, культуре. Страной правят запреты, поборы, взятки, хамство. Российская система пытается «повернуть реки вспять», бороться со свободой, честными выборами, с интернетом, с собственной Конституцией, со свободной любовью и правами человека. Но при этом огромное количество людишек счастливы от такой системы и поддерживают ее – потому что они выродки, получившиеся в результате отрицательного отбора, отрицательной селекции последних десятилетий… да уже столетий.

– Тогда кто такой мистер Путин?

– Большой винтик.

– Его можно назвать «личностью в истории»?

– И да, и нет. Дело в том, что личность должна чем-то выделяться, а Путин абсолютно не отличается от любого чекиста, любого советского человека, получившего неограниченную власть.

– В России, по-вашему, остался только «советский человек»? Все, что было до 1917 года, можно забыть?

– Безусловно, общество, которое было до революции, уничтожено полностью. Может быть, возвращается лишь какая-то мерзость в виде сращивания государства и церкви, но не более. Утрачен позитивный смысл той России: достижения культуры, взаимоотношения классов, эстетика. Что касается конкретных людей, то здесь нельзя обобщать – конечно, и сегодня есть личности, пытающиеся невероятным усилием воли, чести и генетики сохранять аристократизм, желание трудиться, создавать что-то новое. Впрочем, их мало, они не делают погоды и ничего не решают в этой стране.

– Будет ли захоронен «труп» Советского Союза?

– «Труп совка» еще долго не будет захоронен. Хотя его давно нужно именно захоронить, а не таскаться с ним как с писаной торбой. Сейчас этому трупу вкалывают инъекции, пичкают таблетками, рекламируют, носят по парадам – но он смердит и всем надоел. Однако прежде, чем его похоронят, он еще наделает огромное количество гадостей.

– Для этого должны смениться поколения?

– Смена поколений здесь не поможет. Вспомните, на это уже надеялись наивные либералы девяностых годов: «помрет старое поколение и появится новое – чистое и свободное». Как такое возможно? Прилетят марсиане – и без генетики, без родителей, без традиций станут достойными европейцами? Нет, это абсолютная ахинея. Быдло рожает быдло, рабы рожают рабов. Нас ждет очень долгая яма, антропологическая и культурная.

– И как же из нее выбраться?

– Я часто слышу этот вопрос относительно чьей-то жизни или биографии. Допустим, вы варите суп, но положили туда массу несвежих продуктов. И не просто несвежих, а вообще не тех, которые нужны. Они неправильно порезаны, вы неправильно их варили, да еще с плохим настроением. Короче, сделали дурь – а потом спрашиваете, как же это исправить? Поздно что-то исправлять. Такой суп надо выливать, его невозможно реформировать путем добавления трюфеля и черной икры. Будет такое же дерьмо, если не еще хуже. Поэтому Россию нужно начинать заново, но для этого необходимо признать, что мы шли совсем не тем путем.

– Вопрос от «быдла»: а как же духовность?

– Конечно, многоуважаемое быдло, вокруг России все бездарны и бездуховны, а мы лучше всех. Хотя ничего не производим, все закупаем и живем уже почти в полной изоляции… Этот выдуманный дебильный «особый путь» – историческое преступление. Пока его ошибочность, пока все преступления советского и российского государства не будут признаны – ныне живущие не смогут вздохнуть спокойно.

– Вам часто достается от действующей власти?

– Мне от нее ничего не достается, там все делят между своими. Шучу. У меня фактически запрет на любую профессию. Все звонят: худруки, чиновники от культуры, – выражают восторги… но потом беседа сводится к одной фразе: «Давайте подождем. Вы поставите спектакль в нашем театре, но спустя какое-то время». Чего ждать – непонятно. Наверное, когда пахан помрет? И главная подлость этой ситуации, что ведь чуть ли не ботинки лижут в телефонных разговорах… То же самое с вузами. Выражают невероятный восторг, почтение, – особенно сейчас, после выхода монографии, – но лекций боятся. Опять: «как только все рухнет – сразу вас позовем».

– А что федеральные каналы?

– Первые две кнопки телевидения – вообще мертвая история, а иногда еще и отвратительная кгбшная заказуха против меня (которая, правда, среди приличной части населения только играет мне на руку). Это система, она сейчас еще более подлая и жестокая, чем в СССР, потому что компьютеризирована. Сейчас чекисты могут решать судьбу любого человека нажатием одной кнопки. И если эта кнопка нажата, то ты никогда не поставишь спектакль и не попадешь на первые федеральные каналы.

– Но до прямых угроз пока не доходит?

– Бывало и такое. Особенно на каких-то приемах, где может подойти соответствующий выпивший человек и мило сообщить: «Мы бы вас кокнули, но шума будет много, поэтому пока не будем».

– Может, плюнуть на это все и уехать?

– Уехать можно, на Западе у меня есть имя. Я бы получил абсолютно все, но существует ряд причин, по которым мой отъезд пока невозможен. Прежде всего – не хочу радовать всякую шваль, которая будет думать, что смогла меня выдавить. И не хочу бросать здесь людей, которые в меня верят, не хочу «вещать им из-за границы». Им нужна моя физическая поддержка, а не виртуальная.

– Что в России изменится после выборов президента?

– С одной стороны, будет закручивание гаек, ужесточение авторитарного режима, а с другой – местный хаос, когда ситуация экономически, социально и психологически постепенно выйдет из-под контроля. Проще говоря, нас ждет бардак.

– Вы входите в Независимый совет по правам человека. Такая организация еще существует?

– Она существует, но в меньшей активности. Физически «не хватает рук», но мы многое сделали за эти годы: находили юристов, средства, оказывали другую необходимую помощь. Думаю, что с лета будут найдены технические возможности, которых нам действительно не хватает, и работа Независимого совета по правам человека восстановится.

– Этой работе мешают?

– Ну, пока не убивают и не арестовывают, но мешают на каждом шагу.

– После ваших лекций о войне 1812 года я не могу спокойно пересматривать «Гусарскую балладу» – мне кажется, что Эльдар Рязанов снял фильм о Михаиле Кутузове, в окружении которого действительно присутствуют молодые девушки, переодетые в мужское обмундирование. Так кем же был этот, как принято считать, великий полководец?

– Буквально сегодня я проезжал мимо Кремля. На Боровицкой, на жилом доме, нарисовали Кутузова, бездарного полководца, проигравшего Аустерлиц и Бородино, спалившего вместе с Ростопчиным Москву, в которой заживо сгорели брошенные Кутузовым почти тридцать тысяч раненых солдат. В окружении его были не молодые девушки, а переодетые казаками девочки 13–14 лет, которых он везде таскал с собой. И вот это преступное бородавчатое существо нарисовано на одной из главных площадей Москвы!

– Значит, Эльдар Рязанов не случайно переодел Ларису Голубкину в мужское платье?

– Талантливейший Эльдар Рязанов правильно все интуитивно почувствовал, хотя всерьез документы, конечно, не изучал – да для музыкальной комедии это вовсе и не нужно. У него Кутузов не талантливый полководец, а комик, которого блестяще сыграл Игорь Ильинский. Правда, комик Кутузов получился обаятельным. Такая была актерская задача, но уберите это обаяние и получите реального исторического персонажа – жирного, хамоватого, развратного лизоблюда и коррупционера.

– Почему миф о Кутузове и вообще о войне 1812 года сохранился в советское и наше время?

– Потому что для государства, для империй существуют базово выгодные исторические мифы, на которых все держится и которые нельзя трогать. Чтобы понять эти процессы, нужно как минимум прочитать мою монографию «Первая научная история войны 1812 года». Я не могу в двух словах объяснить в интервью все, что написано в этой работе. Если я это попытаюсь сделать, получится профанация. Поэтому уважайте себя, читайте не только интервью, но и книги.

– Сейчас эту книгу уже невозможно купить. Какой у нее итоговый тираж?

– В два дня был полностью продан первый тираж – пять тысяч экземпляров. Второй тираж, уже в семь тысяч, разошелся менее чем за сутки. Сейчас будем думать, что делать дальше, но уже побиты все рекорды за последние пятнадцать лет. В принципе, такого вообще никогда не было в России – моя монография единственная, чей тираж был продан в течение нескольких часов. Сейчас еще вроде бы остались несколько экземпляров на «Озоне» и в паре магазинов.

– А что там за исторический документ, который публикуется впервые?

– Это важнейшая глава, где рассказывается, как Иосиф Сталин воссоздавал миф о войне 1812 года. И когда я это исследовал, то сделал одно из важнейших открытий по эпохе Второй мировой войны: мною впервые опубликован документ (и, что еще важнее, контекст его появления), который сообщает нам абсолютно ясно и точно, что Сталин планировал нападение на Европу в конце тридцатых годов. Причем именно на Европу, а не только на Германию.

– Кроме государственных исторических мифов, существуют и региональные. В Казани, например, многие уверены, что Иван Грозный не смог взять этот город, а осажденные сдались только потому, что было жалко женщин и детей. Что вы можете сказать по этому поводу?

– Иван Грозный брал Казань – это исторический факт. Вы знаете, самые страшные комплексы – местечковые комплексы малых народов. Они напоминают детские, когда мама и папа не очень удачливы в жизни, но дети вынуждены ими гордиться – и рассказывают сверстникам, что их родители двадцать лет назад построили какой-нибудь сарай на дачном участке. Где-то есть Шекспир, Данте, Пуанкаре – а у нас вот сарай, важность которого не понимают «шовинисты»…

Избавляться надо от этого, такие вещи мешают жить и развиваться. Но это про закомплексованных олухов и этническую мифотворческую пропаганду, а вообще, я должен сказать, что среди моего ближайшего круга общения есть восхитительно талантливые татары.

– Вы очень популярны в интернете, ваш «Канал здравого смысла» – один из самых посещаемых. Но довольно часто сказанные вами фразы вырывают из контекста и делают вирусное видео. Что бы вы сказали авторам таких пассажей?

– Я презираю воровство, поэтому сказал бы, что они быдло, воры и придурки. Их матери ходили с грязными ногтями и рожали их в канаве непонятно от кого. Это же относится и к тем, кто выставляет в интернет ворованный текст моей книги. Все, кто в сети нелегально скачивает мою книгу (или подлог – есть версии с подложным текстом или ложными вставками), – это ублюдки, и они расписываются в том, что их родители грязная шваль с помойки. Такие люди должны сидеть в тюрьме, и у них должен быть рак. Потому что нет ничего хуже воровства!

– Не слишком жестко?

– Нет, и более того – я прошу, чтобы эта фраза дошла до читателей в неизменном виде, именно с этими терминами.

– Тогда продолжим тему воровства. Чем закончился ваш конфликт с петербургским доцентом Олегом Соколовым?

– Товарищ Соколов оказался именно товарищем, а не месье, потому что можно вывезти совка в Париж, но нельзя вывести совок из совка. Я, конечно, был уверен, что Олег закончит свои дни в психбольнице, он их там и закончит – только не в палате Наполеонов, а в палате простых сумасшедших, ибо выяснилось, что он обычная дешевка. Его мечта – выклянчить местечко профессора за выражение любви к «генсеку», к Путину.

– Вы имеете в виду телефонный розыгрыш, где звонивший представился сотрудником администрации президента?

– …и меня поражает, как товарищ Соколов не заметил в нескольких телефонных разговорах подвоха. Как он вымаливал у какого-то непонятного мальчика, чтобы его сделали профессором, и тогда он «полюбит Путина и станет патриотом»! Как потом подлейшим образом, трусливо, за спиной сдал своего начальника, директора Института истории СПбГУ Абдулу Даудова. Как согласился помогать этой «администрации Путина» делать гадости мне. На самом деле так сдавали людей в 1937 году, а потом въезжали в их квартиры. И это чудовищно! Теперь в сторону Соколова неприятно даже смотреть. Порядочный человек никогда не подаст ему руки, потому что он не мужчина, а человек без совести. Он увидел конфетку на веревочке, на которой было написано «профессор» – и попытался ее отсосать, объясняя липовому сотруднику «администрации президента», что отсос профессора будет стоить дороже, чем такая же манипуляция со стороны доцента.

И это, кстати, суть того, что происходит в России уже несколько веков подряд.

Через полтора года после этого интервью доцента Соколова выловили из Мойки с отрубленными руками его молодой любовницы.