Текст книги "Российская белая эмиграция в Венгрии (1920 – 1940-е годы)"

В то время как русские в Южном крае пытались решить свои проблемы с выживанием, после объявления венгерским правительством войны Советскому Союзу проявились однозначные приметы того, что немцы хотят использовать русскую эмиграцию в Венгрии в качестве инструмента для достижения своих собственных целей. Хотя те, кто симпатизировал немцам, здесь были в меньшинстве, их позиции после военных успехов вермахта в определенной мере усилились. Об этом свидетельствуют несколько донесений, которые в сентябре 1941 г. представитель русской диаспоры Анатолий Защенко подготовил на основе своих бесед с немецким журналистом Карлом Вольфом¹⁷. Вольфа интересовали, в первую очередь, практические вопросы: сколько русских эмигрантов проживает в Венгрии, организованы ли они, собираются ли создать свою организацию, кому будут подчинены? В своём ответе Защенко упомянул 7000 эмигрантов, которых в дальнейшем предполагалось вовлечь в организацию, подчиненную венгерскому правительству, сотрудничавшему с немецким правительством. Вольф попросил также дать отчёт о состоявшемся незадолго до этого в Будапеште антибольшевистском собрании русских эмигрантов, а также пояснить, поддерживает ли венгерское правительство устремления эмигрантов. Важной частью разговора стало прогнозирование будущего: Вольфа интересовало, есть ли в среде эмигрантов люди, готовые взять на себя миссию по возрождению России и каковы их представления «относительно России будущего». На этот вопрос Защенко дал уклончивый ответ: «Здесь, в эмиграции, мы не можем принять решение о государственной форме будущей России: суть в том, что мы хотим построить свободную национальную действующую Россию на основе национальной рабочей солидарности» (этот ответ особенно понравился Вольфу). Этими словами Защенко завершил донесение, в котором подытожил цели и устремления эмигрантов (оно в полной мере отразило и их иллюзии). Он утверждал: «Истинный русский народ – и в эмиграции, и у себя дома – увидел шанс на осуществление своих чаяний, когда войска вождя и канцлера Гитлера начали борьбу с большевизмом». По мнению Защенко, русская эмиграция по отдельным персональным вопросам может быть и разобщена, однако она едина в своём неприятии идей коммунизма. Желание эмиграции: внести свой вклад «в дело борьбы, которая в настоящее время ведётся на земле России в интересах спасения всего человечества». Немцам, таким образом, удалось внушить немалой части белой эмиграции уверенность в том, что они на неё рассчитывают как в борьбе против Советского Союза, так и при последующем восстановлении России. В пропаганде, рассчитанной на русских эмигрантов в Венгрии, упор делался на «крестовый поход против большевиков», более того, задачи войны были сведены к самому этому походу. Является очевидным, однако, тот факт, что вопреки иллюзиям, бытовавшим в эмигрантской среде, в действительности устремления Гитлера ни в коей мере не были направлены на воссоздание новой свободной России.

В ноябре 1941 г. принял конкретные очертания план, согласно которому представители русской эмиграции должны были нести военную службу под немецким командованием¹⁸. Как следует из одного донесения, немецкая комендатура в Белграде провела переговоры с жившим в Нови-Саде генералом Апухтиным о наборе в воинские подразделения проживавших в Венгрии русских в возрасте от 18 до 50 лет. Как выяснилось, многие эмигранты протестовали против этой акции; кроме того, в компетентных венгерских органах существовали подозрения, что они «поспешат донести об этой акции англо-американским дипломатическим кругам, представив её в тенденциозном виде» (Венгрия пока еще не находилась в состоянии войны с Великобританией и США). Венгерский Генеральный штаб предусмотрел выделить на эти расходы 1.500.000 пенгё, а поскольку многие претендовали на право распоряжаться этой суммой, в донесении содержалось предсказание, что со стороны «проигравших» можно ожидать политических интриг. Важно, однако, отметить, что, согласно имеющимся сведениям, немцы брали на себя не только издержки, связанные с вербовкой и транспортировкой добровольцев, но и обещали оказать помощь членам их семей, тем самым вопрос о материальном положении волонтёров мог бы быть удовлетворительным образом решен (как мы отметили выше, в то время русские в Южном крае уже в течение нескольких месяцев вели борьбу за выживание). Вопрос, однако, не был столь простым, поскольку об этой акции не знали ни венгерское Министерство иностранных дел, ни даже премьер-министр; в выше указанном донесении обращается внимание министра внутренних дел на то, что вербовка русских эмигрантов может иметь нежелательные внешнеполитические последствия.

Немногим позднее в уведомлении¹⁹ начальника Генштаба Армии, направленном в адрес министра внутренних дел, сообщалось, что генерал Апухтин получил одобрение премьер-министра на то, чтобы приступить к набору добровольцев. В Нови-Саде их записали в группы по 125 человек в каждой, а затем, после медицинского освидетельствования, передали в Сербии немцам, которые сформировали из них корпус русских эмигрантов под названием «Schutzkorps». Первую группу планировалось отправить на фронт 15 декабря 1941 г. Апухтин изложил условия²⁰, необходимые для присоединения добровольцев к воюющей армии: бесплатный проезд, возможность ухода со службы, наличие разрешения со стороны начальника Генштаба Армии. Организационную работу осложняло то, что пожелания Апухтина официально не могли быть удовлетворены, поскольку в большинстве случаев речь шла не о венгерских гражданах. Формирование «Schutzkorps» и присоединение к нему новых добровольцев, таким образом, столкнулось с трудностями.

Ситуацию усугубил распространившийся слух: уже сформированные подразделения русских эмигрантов немцы ввели в бой не на советском театре военных действий, а в Голландии²¹. Немногим позже выяснилось также, что набор осуществляется не на добровольной, как поначалу предполагалось, а на обязательной основе: 3 новобранца из одного посёлка в Южном крае заявили, что в ноябре 1942 г. их принудили записаться в армию и лишь в декабре сообщили, что вербовка происходит на добровольных началах²². Поскольку задачи, поставленные перед «Schutzkorps», им не были известны, они выразили нежелание служить в армии, так как хотели бы воевать лишь в интересах русской нации против коммунистов.

Впоследствии для русских эмигрантов, согласившихся принять участие в войне, могло бы послужить решением присоединение к армии генерала Власова. Однако, согласно донесению²³ венгерского генерального консула в Белграде, датированному июнем 1943 года, тамошние белоэмигранты относились к Власову с подозрением, полагая, что вступившие в его армию бывшие красноармейцы перешли на сторону немцев лишь для того, чтобы избежать плена. Таким образом, они видели в корпусе Власова соперников и опасались, что немцы отдадут предпочтение власовцам, а не эмигрантам. В связи с этим снова встал вопрос о послевоенном будущем России. Если верить высказываниям лидеров русской эмиграции в Белграде, белоэмигранты отдавали себе отчёт в том, что задача восстановления царизма в то время не могла быть актуальна, поэтому они предлагали создать на оккупированной территории временный орган, управляющий Россией. Когда же венгерский генконсул назвал в качестве самого главного препятствия для решения стоявших проблем разобщённость русской эмиграции, то получил ответ, что в интересах достижения общей цели различные группы могли бы отказаться от своих амбиций в пользу той фракции, позиции которой предпочтительнее. Однако это было не более чем иллюзией.

Венгерский генконсул получил от своего информатора также письменный материал, в котором речь шла о положении различных русских эмигрантских группировок, их значении и отношении к войне. Одновременно в нём нашла освещение уже упомянутая проблема: «Полученный меморандум сетует, главным образом, на то, что державы оси не приняли даже формальной декларации относительно конечных целей своего военного похода на Россию». Следовательно, даже и в 1943 г. для русских эмигрантов всё ещё неясной была цель войны, и они ожидали разъяснений со стороны немцев. Они надеялись, что подобная декларация успокоила бы русские массы по обе стороны линии фронта и, возможно, способствовала бы ликвидации большевизма изнутри. В то же время такая декларация нейтрализовала бы «сделанные ранее заявления отдельных немецких политиков относительно расчленения и колонизации России, что большевики в настоящее время широко используют в пропагандистских целях». Авторы меморандума опасались, что эмигранты «будут отлучены от победы немцев, в случае же их поражения в войне месть большевиков настигнет эмигрантов в первую очередь». Меморандум отчётливо свидетельствовал об уже упомянутой проблеме: гитлеровцы беззастенчиво использовали устремления русских эмигрантов в интересах достижения собственных целей, ибо в планы Гитлера никогда не входило спасение русского народа и его культуры, создание свободной России. Тех же, кто, питая эти надежды, сотрудничал с агрессорами, напавшими на Советский Союз, действительно, ждали в лучшем случае длительное заключение, а скорее всего смертная казнь.

Ранее, осенью 1942 г., расплывчатость представлений о целях войны против Советского Союза проявилась и в другом плане. Русские эмигранты рассчитывали на то, что после победы над Сталиным они смогут вернуться на родину и получить обратно утраченное имущество. Насколько они заблуждались на этот счёт, свидетельствует пример одного русского эмигранта из Шопрона. На поступивший от него в шопронскую полицию официальный запрос²⁴, сделанный через немецкого адвоката, относительно того, смогут ли эмигранты получить обратно свои поместья на российских территориях, оккупированных немцами, был получен следующий ответ: «шансы на это весьма ничтожны, поскольку Германия нуждается в захваченных ценою кровавых жертв восточных территориях для размещения там излишков своего населения. Туда будут переселены многочисленные исконно немецкие здоровые крестьянские семьи, с тем чтобы они эту землю не только осваивали, но и защищали. Во исполнение этого уже создана организация…(…) Таким образом, мы не можем себе позволить осложнить эту работу, вдаваясь в дискуссии по поводу притязаний со стороны едва ли не утративших за давностью лет своё право собственности иностранных (sic!) землевладельцев. (…) Германия борется за территории для своих переселенцев, а не за восстановление просроченных состояний. (…) Какая нам польза с того, что мы обратно посадим иностранцев (sic!) в их поместья, которые они утратили не по вине Германии; неправомочно также требовать, чтобы Германия компенсировала ущерб этим иностранцам». Таково было содержание поступившего в ноябре 1942 г. в шопронскую полицию ответа из Германии. Венгерский составитель документа, адресованного непосредственно русскому эмигранту, обратившемуся с запросом, добавил от своего имени: «Упомянутая установка отражает мнение по этому вопросу немецких официальных кругов». ««Вышеизложенное несомненно означает и доказывает, что Германия оставит за собой завоёванные территории, точнее, присоединит их к Империи и переселит туда своих людей, следовательно, подвергнет германизации», – резюмировал официальную немецкую позицию старший советник шопронской полиции.

Таким образом, в случае победы «Третьего рейха» однозначно не осуществились бы надежды тех представителей русской белой эмиграции, которые делали ставку на Германию. Как бы то ни было, исход войны наложил отпечаток на судьбы многих русских эмигрантов. Нам не удалось выяснить, сколько же, в конце концов, удалось завербовать под немецкие знамена добровольцев на территории Венгрии, но известно, что численность сербского корпуса русских эмигрантов, выстроенного под немецким командованием, в конечном счёте превысила 15 тысяч человек. Формирования русских эмигрантов не были направлены на советский фронт: на первых порах они воевали против партизан Тито, а с 1944 г. их использовали для прикрытия отступления немцев – вот тогда-то они уже столкнулись с Красной армией. Почти 2/3 корпуса пали в боях, а оставшиеся части отступили на австрийскую территорию. Хотя в мае 1945 г. они попали в плен к англичанам, многим участникам этих формирований не удалось избежать советских репрессий²⁵.

Примечания

¹ В результате Трианонского мирного договора 1920 г. Венгрия, как известно, лишилась более 2/3 площади венгерских коронных земель, управлявшихся в годы австро-венгерского дуализма из Будапешта. Территория венгерского государства сократилась с 282 тысяч кв. км (без автономной Хорватии) до 93 тысяч кв. км, численность населения уменьшилась на 57 % (с 18,2 млн. человек до 7,9 млн.). К образованному в 1918 г. Королевству Сербов, Хорватов и Словенцев (будущей Югославии) отошел Южный край (венг. Délvidék) – территории, ограниченные реками Драва, Дунай и Тиса. Современная Воеводина, в которой сербы составляли и составляют большинство населения (Примечание отв. редактора).

² Halasz Ivan: Az orosz fehér emigransok és Magyarorszag a hûszas évek elején. In: Ezredfordulo – szazadfordulo – hetvenedik évfordulo. Ünnepi tanulmanyok Zimanyi Vera tiszteletére. Szerk. J. Ujvary Zsuzsanna. Pazmany Péter Katolikus Egyetem Bolcsészettudomanyi Kar, Piliscsaba, 2001. 545.

³ MOL (Magyar Orszagos Levéltar – Национальный архив Венгрии) K 149 1933 – 6. t. 2629. sz. 153. cs.

⁴ MOL K 28 – 142. cs. 225. t. 1939 – L – 15418.

⁵ ABTL (Allambiztonsagi Szolgalatok Torténeti Levéltara – Исторический архив служб госбезопас ности) 4. 1. A-710.

⁶ 11.500 кв. км, 1.300.000 человек населения, 39 % из которых были венграми.

⁷ Halasz Ivan: Ук. соч. 531.

⁸ Toma Milenkovic: Dolazak izbeglica iz Rusije u Vojvodinu posle prvog svetskog rata. Zbornik Matice Srpske za istoriju, 1994/50. 49–97., См. ещё: Арсеньев А. У излучины Дуная. Русская колония в Нови-Саде // Родина, 2010. № 11. С. 148–151 (Примечание отв. редактора).

⁹ IASU (Istorijski Arhiv Subotica) F 60 P-957/1941.

¹⁰ IASU F 60 P-3590/1941.

¹¹ ABTL 3.1.6. P-432 Bayor Ferenc és tarsai. 81–84.

¹² Istorijski Arhiv Senta F 097.2. 211/1941.

¹³ MOL K 28. 194. cs. 348. t. 1941 – P – 20323.

¹⁴ ABTL 3.1.6. P-432. Bayor Ferenc és tarsai. 85–87.

¹⁵ MOL K 28 – 194. cs. 348. t. 1941 – P – 21381. и ABTL 3.1.6. P-432 Bayor Ferenc és tarsai. 108–110.

¹⁶ Бачка – самая крупная из территорий, входивших в Южный край; в документах нередко употребляется как его синоним.

¹⁷ ABTL 3.1.6. P-432. Bayor Ferenc és tarsai. 91–97.

¹⁸ ABTL 3.1.6. P-432. Bayor Ferenc és tarsai. 100.

¹⁹ ÂBTL 3.1.6. P-432. Bayor Ferenc és târsai. 102. M. kir. vkf. 49937/eln. 2. vkf. D-1941.

²⁰ ÂBTL 3.1.6. P-432. Bayor Ferenc és târsai. 118. 1941. 12. 11.

²¹ ÂBTL 3.1.6. P-432. Bayor Ferenc és târsai. 128.

²² ÂBTL 3.1.6. P-432. Bayor Ferenc és târsai. 146.

²³ MOL K 28 – 194. cs. 348. t. 1942 – L – 25644.

²⁴ MOL K 28 – 194. cs. 348. t. 1941 – A – 29392.

²⁵ http://worldwartwobalkanslevant.blogspot.com/2009/03/mssisches-schutzkorps.html, (19. 05. 2011 г.).

Галимджан Таган и башкирские эмигранты в венгерском «туранском движении»

Шереш Аттила

Введение

Изучая историю российской эмиграции в европейских странах в первой половине 20-го века, надо обратить внимание на то, что эта эмиграция была неоднородной как по своему политическому облику, так и по происхождению, а также социальному и национальному составу. Хотя в Венгрии после Первой мировой войны российская эмиграция была весьма малочисленной в сравнении с количеством выходцев из России, обосновавшихся в сопредельных с ней Королевстве сербов, хорватов и словенцев (с 1929 г. Югославии), Чехословакии и даже Болгарии или Румынии, там она тоже была довольно многослойной. К сообществу бывших российских граждан, живших в Венгрии, можно причислить не только группу белогвардейских эмигрантов, которые оказались здесь в 1920–1921 гг. после поражения монархических сил в России, но и российских военнопленных Первой мировой войны, оставшихся в Венгрии вместе с обретенными в этой стране семьями.

В период с конца Первой мировой войны до начала Второй мировой войны среди бывших граждан царской России, живущих в Венгрии, кроме русских, мы можем найти лиц украинского и еврейского происхождения. Поэтому под термином «российская эмиграция» мы подразумеваем общность прежних граждан царской России, при всех различиях между людьми там, где дело касается этнического происхождения и отношения к русской нации и территориальной целостности России. Но более удивительно, что в этот период Будапешт становится одним из организационных центров башкирского национального движения. Правда, башкирская эмиграция в Венгрии была представлена всего одним лицом, а именно Галимджаном Таганом, тогда как в Стамбуле и в некоторых западноевропейских городах (прежде всего в Берлине и Вене) поселилось значительное количество башкирских интеллигентов, в том числе прежние лидеры башкирской политической элиты, учёные и студенты. Однако, поскольку во время Гражданской войны в России Таган играл определяющую роль в башкирском политическом руководстве и военном командовании, его политико-организационная деятельность в эмиграции осталась в центре внимания не только современников, но и более поздних поколений башкирского народа. Вместе с тем годы эмиграции Тагана в Венгрии представляют собой интерес и для венгерских исследователей, потому что его научная карьера, великолепное знание венгерского языка и хорошая адаптация к обществу принимающей страны сделали его имя известным среди более широких слоев венгерской общественности, включая влиятельных деятелей культурной и политической жизни.

Таким образом, именно с точки зрения признания принимающим обществом личности «иммигранта» жизнь Галимджана Тагана может быть интересна для изучения истории «российской эмиграции» в Венгрии, ведь, судя по венгерским источникам, никто из членов российских эмигрантских групп не удостоился подобного общественного влияния и признания. Биография Галимджана Тагана и годы его жизни в эмиграции стали предметом весьма основательной монографии башкирского исследователя М. Н. Фархшатова¹. В данной статье мы попытаемся реконструировать до сих пор малоизученное участие Тагана в так называемом венгерском «туранском движении», которое являлось одним из ключевых моментов его политико-организационной деятельности.

При написании нашей статьи мы в основном опирались на базу венгерских архивных источников. Однако эту базу мы не исчерпали полностью, поэтому нам кажется необходимым дополнить в будущем нашу статью новыми (венгерскими и российскими) архивными документами, в частности, считаем нужным более основательно использовать до сих пор недоступную нам российскую специальную литературу о башкирской эмиграции. В архивном наследии Тагана есть большое количество писем, написанных на турецком и башкирском языках. Обработка этих документов тоже является необходимой для реконструкции полной картины деятельности Тагана в туранском движении. Поэтому настоящую статью мы рассматриваем только в качестве предпосылки написания более обширного научного труда на венгерском языке о пребывании Тагана в Венгрии.

В огне гражданской войны

Галимджан Гирфанович Таган родился в 1892 г. в деревне Тенгрикуль тогдашнего Челябинского уезда Оренбургской губернии в состоятельной башкирской семье². После окончания традиционной для мусульманских поселений Башкирии религиозной (коранической) школы («мектеб») и государственной русскоязычной русско-башкирской школы он прошёл учительскую семинарию. После приобретения звания учителя русского языка русско-«инородческих» школ, Таган недолго занимался педагогической деятельностью.

С началом Первой мировой войны Таган был направлен в Тифлисскую военную школу, после окончания которой получил младший офицерский чин («прапорщик») и служил на Кавказском фронте. После падения царизма Таган, уже получивший образование и имевший за плечами опыт военной службы, начал активно участвовать в башкирском национальном движении.

Роль башкирского народа в очаге российской Гражданской войны достаточно известна благодаря результатам современной историографии³, и, так как подробное описание событий не входит в рамки нашей статьи, нам хотелось бы ограничиться только самыми важными данными, определившими судьбу Тагана. Известно, что во время Гражданской войны географическая территория, населенная башкирами, находилась между большевиками и сибирскими контрреволюционными силами. Отношение башкирского национального движения к воюющим сторонам определили главным образом взгляды участников войны на программу достижения национального суверенитета башкирского народа. С 8-го по 22-ое декабря 1917 г. в г. Оренбурге был созван «учредительный съезд» башкир («курултай»), на котором было образовано независимое правительство Башкирии. Однако большевики не признали суверенитет этих органов, поэтому в июне-июле 1918 г. башкиры считали целесообразным пойти на сближение с контрреволюционными силами Урало-Сибирского региона. Глава башкирского правительства Ахмет-Заки Валиди в первую очередь возлагал надежды на так называемое «Самарское правительство» («Комуч»), в которое вошли в основном представители демократических политических сил, бывшие участники февральской революции 1917 г. (эсеры, меньшевики). Сторонники «Самарского правительства» с программой «демократической контрреволюции» придерживались принципа автономии всех национальностей России в рамках демократической федеративной республики. Известно далее, что осенью 1918 г. в антибольшевистском лагере Урала, Поволжья и Сибири произошли существенные изменения: демократические силы потерпели окончательное поражение, а усилившая свои позиции монархическая диктатура Сибирского правительства во главе с А. В. Колчаком, выступавшая под лозунгом «единой и неделимой России», вынудила башкирских лидеров найти компромисс с большевиками. В башкирском национальном движении 18 февраля 1919 г. произошел поворот к соглашению с Советской Россией, согласно которому большевики признавали национальную, культурную и территориальную автономию башкир, а башкиры обязались создавать внутреннее политическое и общественное обустройство будущей автономии на принципах советской идеологии.

В ходе событий Галимджан Таган был членом Башкирского военного совета («шуро») при военном отделе башкирского правительства, а потом кратковременно был начальником Яланского «кантона», административным центром которого стала его родная деревня Тенгрикуль. С началом вооруженной борьбы против большевиков он стал командиром Пятого, а затем Третьего башкирского стрелкового полков, но, судя по воспоминаниям башкирских национальных лидеров, впоследствии он командовал Второй башкирской стрелковой дивизией.

Одна из статей Тагана, написанная на венгерском языке, в которой он вспоминает о действиях времен Гражданской войны, явно свидетельствует о том, что Таган осознал: переход Валиди и других башкирских лидеров (таких, как М. Л. Муртазин) на сторону большевиков произошел по тактическим соображениям. Безвыходное положение башкир в Гражданской войне он охарактеризовал как случай с двумя стаканами. Тебе нужно выбрать себе один из двух стаканов, первый из них наполнен водой, а другой совсем пустой. Потом в оба эти стакана будет подсыпан яд, и ты должен выпить из одного из них. Естественно, ты выберешь стакан с водой, потому что в нем из-за воды меньше яда, и ты выживешь, а если выпьешь другой стакан с ядом, это, безусловно, приведет к смерти. Стакан с водой и ядом символизировал большевизм, такую болезнь, от которой можно поправиться, а стакан с ядом символизировал возвращение царизма, т. е. гибель башкирской нации⁴.

Удивительно, что, несмотря на это, 18 февраля 1919 г. Таган был среди тех, кто не одобрил перехода башкирских войск на сторону красных, и он со своим полком остался на стороне Колчака. После этого он навсегда покинул Башкирию и в Сибири присоединился к группе правого крыла башкирского национального движения во главе с М. Г. Курбан-галиевым. Он приобрел военный чин подполковника и стал исполняющим обязанности начальника штаба Военно-национального управления башкир Российской восточной окраины во главе с Курбангалиевым. В свете вышесказанного вхождение Тагана в правое крыло национального движения башкир, на первый взгляд, может показаться странным. Как предполагает М. Н. Фархшатов, это может объясняться двумя причинами. Во-первых, он в какой-то мере оказался личным соперником Валиди. Его политические воззрения были намного консервативнее, чем, например, у Валиди. Во-вторых, он стремился к тому, чтобы сохранить единство башкирских отрядов с целью воссоздания в будущем на их основе башкирского национального войска, и поэтому любой ценой стремился спасти дезориентированные и разрозненные башкирские воинские части, оставшиеся по «белую сторону» Восточного фронта. Осенью 1920 г., после окончательного поражения белогвардейского движения в Забайкалье, Таган вместе с Курбангалиевым ушёл в Маньчжурию, а затем эмигрировал в Японию⁵.