Текст книги "Российская белая эмиграция в Венгрии (1920 – 1940-е годы)"

Венгерский Мефистофель

Поздним вечером в среду 11 мая 1927 г. на будапештском вокзале Нюгати (Западный вокзал) творилось что-то невообразимое. Нечто такое, чему это творение знаменитого француза Эйфеля еще не было свидетелем за всю свою историю. Прибывший из Парижа состав «Восточного экспресса» облепила огромная толпа, в которой выделялось большое количество донских казаков. Из-за огромного стечения народа задерживалось отправление скорого поезда в Вену. Встречали Шаляпина. На этот раз певец приехал в Будапешт с женой-блондинкой. На следующий день практически все центральные венгерские газеты выйдут с заголовками: «Шаляпин снова в Будапеште», «Шаляпин приехал с женой»…

Встреча на вокзале вылилась для Шаляпина в братание с соотечественниками – донскими казаками, представителями русской эмиграции, которых судьба еще раньше, чем певца, забросила на чужбину. На вопрос – надолго ли в Будапешт? – ответ: до воскресенья. Дольше нельзя. В Вене готовится постановка «Бориса Годунова» и нужно много репетировать. – Что думает о встрече с соотечественниками? – Я очень счастлив их видеть, они для меня – Россия, я рад, что Пешт их полюбил…

Первое будапештское выступление Шаляпина в роли Мефистофеля состоялось в том же Городском театре 14 мая 1927 г. Накануне, 12 мая, там, как всегда, с успехом выступил казачий хор Яроффа. Не сомневаюсь, что маэстро был на их концерте, наверняка, выкроив вечер среди своих репетиций. Всего же Федор Иванович, как сообщили мне в венгерском оперном архиве, четыре раза пел Мефистофеля в Будапеште. Дважды в 1927 г. (май, ноябрь), один раз в 1928 г. (декабрь) и последний раз в декабре 1934 г. Однако, его первое выступление в «Фаусте», пожалуй, больше всего запомнилось будапештцам.

Вот как писала критика о первом явлении венгерского Мефистофеля Шаляпина. Шаляпин создал такую иллюзию, какую в Будапеште еще никто не видел. Он играл не Мефисто Гете, не философствующего сатану, а скорее романтического черта Гуно, искусителя из ада. Он всех заворожил своим голосом, очаровал своими жестами, потряс своей мимикой. Одно его появление было незабываемым впечатлением. Он был универсален. Необычайное богатство его образа может оценить только тот, кто его видел… Его потрясающее исполнительское искусство, чудесная палитра голоса завораживает, а актерское искусство затмевает мастерство драматических актеров. Это самое большое, чего может добиться артист. (газета «Пешти напло»)

Атмосфера того вечера в опере напоминала ту, что была в первый приезд артиста в Будапешт в 1925 г. Те же пробки на улицах, переполненный зал Городского театра, море цветов, которые артист с поцелуем разбрасывал зрителям в первые ряды партера. Впечатление, по общему мнению, незабываемое. Весь вечер театр содрогался от аплодисментов.

Вообще, листая газеты тех дней, создается такое впечатление, что май 1927 г. стал этаким месячником культуры, как сегодня говорят, национальной России в Венгрии. Концерты русского казачьего хора, триумфальный дебют венгерского Мефистофеля Шаляпина, постановка спектакля «Россия» по пьесе Альфреда Ноймана Венгерском Театре, действие которого происходит во времена Павла 1, газеты обсуждают выход книги бывшего депутата Госдумы Василия Шульгина «Дни» о последних днях монархии. Не успел Шаляпин отыграть «Фауста» и уехать в Вену, как Будапешт принимает на самом высоком уровне генерала Петра Врангеля. Друг русского генерала, заместитель председателя венгерского Госсобрания Карой Хусар только что выпустил книгу «Пылающая Россия», а бывший главком Белой армии помогал в ее написании. Тут же газеты сообщают из Москвы о совещании командного состава Красной Армии, на котором с докладом выступил Ворошилов. Война будущего, заявлял в 1927 г. советский военачальник, – будет войной машин, а советская армия находится в самой лучшей форме.

Одинокий «Дон-Кихот»

Будапештские гастроли Шаляпина в следующем, 1928 г. совпали с авторским вечером русской знаменитости, который местные поклонники устроили в Городском театре 14 декабря, под самое Рождество. Десятого числа, как всегда – с аншлагом, состоялось очередное представление «Фауста», а через четыре дня там же, в театре, прошел авторский вечер «короля певцов». К тому времени местная пресса иначе его уже и не именовала. На этот раз первый бас планеты покорил даже сердца тех, у кого еще оставалось какое-либо предубеждение в отношении русского певца. Это был настоящий апофеоз его таланта. Вот что писала самая влиятельная в то время венгерская газета «Пешти напло»: «Если Шаляпин поет, то нет ни сцены, ни подиума, ни программы, нет концерта, а есть только сама Жизнь. Он поражает своей естественностью и абсолютным реализмом, которые мы находим у его великого соотечественника Толстого или у русского крестьянства. После его арии Лепорелло вряд ли кто еще так выразит гений Моцарта… Он гениален везде, но конгениален в тех вещах, которые ему родные – откуда сама душа Шаляпина, из жизни русской земли, что лучше всего проявилось в музыке Мусоргского. Здесь Шаляпин на равных с композитором творит шедевры… Кто слышал его «Блоху», тот понимает – о чем идет речь… Как известно, ««Блоху» и сам Шаляпин любил больше всего в своем репертуаре, считая ее своим главным шедевром и каждый раз вкладывая в ее исполнение всю свою душу. Но кто мог предположить, что эта самая ««блоха» наделает столько шума в далекой Венгрии? Казалось, что свой будапештский успех 1928 г. певцу уже трудно будет повторить или превзойти. Но все еще было впереди.

На следующий год он вновь приезжает в Будапешт, но приезжает уже не один, а с целой командой солистов парижской оперы, которые поставят в Городском театре одну из любимейших опер русского певца «Дон Кихот» – а Масснэ. В свое время она была написана автором специально для Шаляпина и оттого еще была так ему дорога. Сценарий будапештских гастролей 1929 г. практически повторил предыдущий с той лишь разницей, что творческий вечер артиста состоялся раньше премьеры оперы и на этот раз прошел не в театре, а впервые в элитном и помпезном концертном зале «Вигадо» на набережной Дуная. Именно здесь в свое время выступали Брамс, Лист и другие первые величины музыкального мира. Концерт состоялся 25 ноября. В репертуаре, как значится в программке, в основном были арии из русских опер. «Борис Годунов», «Князь Игорь», «Садко», Чайковский, Рубинштейн. Очевидно, и сам Шаляпин и устроители концерта хотели сделать своеобразный «русский вечер». Риск, конечно, был немалый, ибо будапештская публика к тому времени, мягко скажем, не была избалована произведениями русских композиторов. Тем ценнее тот прием, который получил певец, а с ним и русская музыка в этот раз.

Публика слушала пение, затаив дыхание, – писали на следующий день газеты. – Что пел Шаляпин? Разве это имеет значение? Все произведения для него то же самое, что почва для растения: оно высасывает питательные вещества и усваивает их на свой манер. Кто думает о почве, глядя на красивое дерево? Он мог бы петь, что угодно. Учиться у Шаляпина – это все равно, что учиться пению у грохочущего дождя, ибо Шаляпин настолько гениален, что напоминает явление природы…Такого уровня искусством могут наслаждаться немногие избранные.

Через четыре дня после концерта в «Вигадо» будапештский зритель, наконец, увидел «гвоздь» сезона 1929 г.: 29 ноября в Городском театре состоялась премьера «Дон Кихота» с «королем певцов» в главной роли. На роли Санчо и Дульсинеи Шаляпин пригласил солистов парижской оперы М.Чэндвика и Луизу Дюбуа. Театральный и музыкальный обозреватель «Пешти напло» Аладар Тот, судя по всему, человек тонкого вкуса и широкой культуры, видел все выступления Шаляпина в Будапеште и потому мог сравнивать свои впечатления. На следующий день после премьеры «Дон Кихота» у себя в газете он написал такой отзыв: «Кто не видел вчерашнее выступление Шаляпина, не может представить – какая чудовищная поглощающая сила живет в этом русском чудо-человеке». Это означает, что в роли Дон-Кихота Шаляпин все-таки превзошел все свои предыдущие будапештские выступления. Для полноты картины стоит процитировать Тота пошире. «Ни довольно скучная музыка Масснэ, ни средней руки либретто не помешали Шаляпину достичь поистине сервантовских глубин и над всеми этими безднами парил скорее дух Достоевского, а не Сервантеса. Когда Дон-Кихот Шаляпина попадает в светское окружение Дульсинеи, превращенной либретто в куртизанку, то на ум скорее приходит образ князя Мышкина. А когда он начинает проповедовать разбойникам идеи своей жизни, то за ним мы видим тень Степана Трофимовича. А перед тем, как умереть, не таков ли он, как Алеша Карамазов, когда целует землю? Только человек, любящий жизнь во всей ее полноте, мог показать с такой непревзойденной силой холодное дыхание смерти в последнем акте ««Дон-Кихота»…Здесь целый народ, здесь воплощение души русской олицетворяет гений Сервантеса, стоящий над временами и народами. Постановка «Дон-Кихота» в Городском театре, – заключает критик, – выполнила большую культурную миссию, она позволила близко познакомиться, не с Масснэ, боже упаси, а с гением Шаляпина».

Как водится, публика – министры, банкиры, предприниматели и высшая аристократия – и на этот раз «завелась» не сразу, «загоревшись» уже после третьего акта, но зато после этого овации перешли в экстаз. Сам же виновник массового экстаза в антракте сидел в гримерной, что-то напевая и рисуя. По просьбе художника Ене Фейкса, рисовавшего портрет певца, Шаляпин сам взял в руки карандаш и четкими штрихами нарисовал лик Дон-Кихота. По воспоминаниям режиссера спектакля Виктора Долники, «король певцов», которому на следующий день после премьеры предстояла дальняя дорога в Швейцарию, а потом в Испанию, и на репетициях и на самом спектакле был как большой ребенок, одно сердце. Это было предпоследнее выступление певца в Венгрии. С 1930 г. Шаляпин стал выступать в труппе «Русской оперы» и времени на сольные гастроли оставалось все меньше и меньше.

Не все в среде русской эмиграции одобряли эти гастроли. Тот же Иван Ильин, близко знавший и очень любивший первого Народного Артиста, в своей работе «О национальном призвании России» жаловался, что не узнает «былое детище русской художественной культуры и русского утонченного вкуса» Однако, при всех нюансах, вряд ли можно отрицать тот факт, что своими гастролями по миру в те годы, и в Венгрии в частности, Шаляпин, независимо от их коммерческой составляющей, а порой и собственных желаний певца, исполнил незаменимую никем миссию посла русской культуры в самые тяжелое для своей страны время. Он до конца остался верен исторической России, так и не приняв иностранного подданства, остался гражданином своей родины, хотя и был лишен советскими властями звания народного артиста.

Последнее выступление в Будапеште посла русской культуры, величайшего певца всех времен и народов, состоялось 14 декабря 1934 г. все в том же «Фаусте». Больше он в Венгрию не приезжал. Но было еще одно, самое последнее свидание с венгерской публикой и поклонниками. Заочное. По просьбе редакции все той же «Пешти напло» на Рождество 1936 г. Шаляпин написал для газеты статью-исповедь «Самое большое счастье жизни». Не уверен, что эта статья когда-либо переводилась на русский язык и была вообще опубликована где-нибудь еще, кроме Венгрии. Вот что он писал: «Какое неописуемое счастье петь. Я забываю прошлое, настоящее и будущее, когда пою, я забываю все, я не вижу перед собой никого, меня ведет лишь желание своим голосом выразить все те чувства, которые невыразимы словом или жестом. Пение для меня – мировоззрение, в зеркале моего искусства я вижу весь мир. Пение больше, чем искусство. Пение – такая власть, которая поднимает человека в небеса».

Через год с небольшим Шаляпина не стало. Он умер в Париже 12 апреля 1938 г. Ему было всего 65.

P.S. Увы, несмотря на все попытки, нам так и не удалось узнать – кто же такой был Карой Варкони, которому Шаляпин адресовал свой автограф в 1929 г. Скорее всего – это кто-то из музыкантов оркестра Городского театра, исполнявшего музыку «Дон-Кихота». Не будь этого автографа, не исключено, что венгерские страницы жизни русского гения так и оставались бы лишь достоянием пыльных архивов.

Будапештский концерт Сергея Рахманинова

Ф.Е. Лукьянов

Единственный «послеэмиграционный» концерт в Будапеште величайшего русского композитора и пианиста ХХ века Сергея Рахманинова в самом конце ноября 1928 г. практически совпал с триумфальными гастролями в венгерской столице его ближайшего друга Федора Шаляпина. Судя по всему, совпадение было не случайным. К тому времени, начиная с 1925 г., Шаляпин уже трижды с огромным успехом выступил на будапештской сцене. Здесь у него уже появились знакомые и поклонники. Поэтому логично предположить, что будапештский концерт Рахманинова состоялся не без помощи давнего друга Шаляпина.

Моя судьба – судьба изгнанника…

В ноябре 1928 г. Сергей Рахманинов приехал в Будапешт всего на один день. Венский экспресс с русским композитором, прибыл на будапештский вокзал Нюгати в четыре часа по полудни 29 ноября 1928 г. Позади были выступления в Праге и Вене. Это европейское концертное турне Сергея Васильевича было первое с начала эмиграции из России в конце 1917 г. Вынужденный трагический разрыв с родиной не прошел даром. Творческий кризис затянулся почти на долгих десять лет. Лишь в 1926 г. Рахманинов нашел в себе силы продолжить творческую работу. В тот год был закончен Четвертый концерт для фортепиано с оркестром, начатый еще в 1914 г., и Три русских песни для оркестра и хора. Это все, что было написано с 1917 г. Еще через два года, в 1928 г., пришли силы давать концерты в Европе, куда до этого он приезжал в основном отдыхать или по делам Русской консерватории в Париже, действовавшей с 1924 г.

Не испытывая никаких иллюзий относительно большевистского переворота в октябре 1917 г., как впрочем и в отношении Февральской революции, их катастрофических последствий для национальной России, Рахманинов уехал из охваченной революционным безумием страны одним из первых, еще до начала братоубийственной Гражданской войны. Сначала гастроли в Швеции, затем США, куда он приезжал с гастролями еще в далеком 1909 г. Америка станет для Рахманинова вторым домом и последним пристанищем. Он умрет в Беверли-хилз в марте 1943 г. и будет похоронен под Нью-Йорком. А до этого, после начала Отечественной, станет давать благотворительные концерты, сборы от которых пойдут в пользу Красной армии. Но все это будет намного позже. Со своим лучшим другом Шаляпиным, с которым судьба впервые свела в далеком 1897 г. и разлучила в 1917 г., он увидится лишь через шесть лет, только в 1923 г. Уехав из «большевистского рая» в 1922 г., Шаляпин, как только обустроился в Париже, поехал в Америку, к Рахманинову. По воспоминаниям Елены Константиновны Сомовой, секретаря композитора, их первая встреча на чужбине, на даче Рахманинова в Нью-Джерси, осталась незабываемой. Вот что она пишет. «Во втором часу ночи гости стали собираться домой. Шаляпин возмущенно остановил нас: Куда это вы? Я только что стал расходиться. Подождите, мы с Сережей вам покажем! Сергей Васильевич сел за рояль, а Федор Иванович стал петь; пел много – пел песни крестьянские, песни мастеровых, цыганские и под конец по просьбе Сергея Васильевича спел «Очи черные». Разошлись мы на рассвете, а утром, когда все гости еще спали, я вышла в сад и увидела гуляющего по саду Сергея Васильевича. Несмотря на бессонную ночь лицо у него было свежее, совсем молодое. Как Федя меня вчера утешил! – сказал он мне. – Мне теперь хватит этого воспоминания по крайней мере на двадцать лет…».

В ту первую после эмиграции встречу два друга говорили о многом. Вспоминали последние перед Катастрофой годы, последнее относительно спокойное лето 1916 г., которое вместе проводили в Ессентуках. Старый знакомый Шаляпина музыкальный критик В.Корганов потом вспоминал: «Здесь, в Ессентуках Рахманинов хандрил и только присутствие Шаляпина оживляло его. За столом он не отрывал глаз от певца; он, видимо, испытывал эстетическое наслаждение, лицезрея и слушая знаменитого актера, его интонации, его мимику, он улыбался, хохотал до слез, слушая его шутки и анекдоты»…Тогда же, осенью 1916 г., в Крыму Шаляпин вместе с Горьким работал над своей книгой «Страницы из моей жизни»…

Как давно это было и где теперь они все? Шаляпин в Париже, Горький в Италии, Рахманинов в Америке. В любимой стране хозяйничают большевики: все эти непонятно откуда взявшиеся Троцкие, Сталины, Каменевы, Зиновьевы, Радеки… Отныне встречи Шаляпина и Рахманинова по обе стороны Атлантики станут частыми, насколько позволяли сначала гастроли певца, а потом и концертные турне композитора. Еще раз повторю: уверен, что и выбор Будапешта для первого европейского турне Рахманинова явно случился не без влияния Шаляпина, который к тому времени уже протоптал сюда «тропинку» и встретил здесь незабываемый прием. Ведь не поехал Рахманинов в тот же Берлин, где русская эмиграция была количественно несравнимо большей, а поехал в Будапешт, где через неделю после его концерта должны были пройти очередные гастроли Шаляпина.

С царским паспортом не расставаясь

В тот же день, в половине восьмого вечера 29 ноября 1928 г., Рахманинов уже давал свой сольный концерт в будапештской Консерватории. В программе Бах, Лист, много Шопена, целый цикл своих произведений. Исполнение собственных вещей произвело на будапештскую публику, среди которой, естественно, было и много русских эмигрантов, особенно сильное впечатление. Как писала на следующий день газета «Мадьяр хирлап», «…несмотря на довольно сухую манеру исполнения Рахманинова выступление увенчали длительные и громкие овации. «Наш поклон Сергею Рахманинову, – заключала газета, – наш поклон русскому гению».

А еще через три часа поезд увозил одного из «знаковых» композиторов ХХ века в Париж, где ему предстояло дать последнее выступление в рамках этого турне перед отъездом на «вторую родину» в Америку. Надо сказать, информация об этом будапештском концерте Рахманинова «всплыла» совершенно неожиданно во время нашей работы в архивах над материалом о венгерских гастролях Шаляпина. Насколько известно,

Сергей Васильевич всегда сторонился журналистов, очень редко давал интервью и поэтому довольно пространная беседа с ним, опубликованная на следующий после концерта день в ведущей венгерской газете «Пешти напло», может считаться большой удачей для исследователя. Тем более, если учесть, что широкой публике о пребывании Рахманинова в Венгрии до сих пор практически ничего не было известно. К тому же не забудем, что на этот раз композитор пробыл в Будапеште всего несколько часов. Говорю – на этот раз, ибо, как выяснилось из рассказа самого Рахманинова, в венгерской столице он до этого уже бывал. В далеком 1910-м. Но это были другие времена. На этот раз 58-летний композитор показался своему собеседнику из газеты уставшим и надломленным. Вот как он описывает их встречу:

«Рахманинов, несмотря на все свое богатство, приобретенное в Америке, был одет просто, почти бедно. На нем был потертый и поношенный серый костюм. Он напоминал ученого, только что вставшего из-за стола…»

Надо заметить, что Рахманинов всегда одевался очень скромно. По этому поводу даже ходили байки. Рассказывают, что когда композитор только приехал в Америку, какой-то журналист-папарацци, как сейчас бы сказали, спросил у него – почему он так скромно одевается? – Какая разница, меня ведь здесь все равно никто не знает, – ответил композитор. Через несколько лет, когда Рахманинов уже стал известен в США, тот же журналист как-то повторил свой вопрос. – Какая разница, меня ведь и так все знают, – парировал Сергей Васильевич.

Что касается надломленности и усталости, то здесь журналист «Пешти напло» верно уловил настроение своего собеседника, да и сам Рахманинов его не скрывал. Эмиграция, ностальгия по родине и недавняя семейная драма – незадолго до гастролей в свадебном путешествии неожиданно умер муж одной из двух дочерей композитора – князь Волконский – оптимизма и веселья не добавляли.

«В Волконском я потерял не только зятя, но и верного и преданного друга» – негромко произнес Рахманинов. «Турне тоже утомляет. Я бы с удовольствием провел несколько дней в Будапеште, но нужно бежать. Это моя судьба, судьба изгнанника своей родины: бродить по миру, бежать и работать…»

Как пишет дальше автор беседы, композитор неохотно говорил о своей эмиграции из России, с неприязнью вспоминал режим большевиков, который теперь зовет обратно в страну, обещая простить все эмигрантские «прегрешения.

«Нет, домой я не поеду. Россия теперь – не мой дом» – побледнев говорит Рахманинов. – ««Когда-нибудь я опять буду выступать в Москве, но тогда там уже не будет большевиков…».

Что еще отмечает журналист «Пешти напло», так это постоянно повторяемая приверженность композитора к национальной России. Не желая брать иностранное подданство, Рахманинов и спустя 10 лет после эмиграции разъезжал по миру с царским заграничным паспортом, с которым он путешествовал по Европе еще в 1910-м, когда первый раз попал в Будапешт. Паспорт к тому времени основательно пообтрепался, обложка уже отваливалась. Американцы вклеили в него специальный купон и это подтверждало действительность царского паспорта несуществующей царской России.

«Я – русский человек, русский гражданин» – не раз повторяет в ходе беседы Рахманинов, – ««я и сегодня езжу по миру с русским паспортом».

Царский русский паспорт, с которым композитор долго не расставался в эмиграции, видимо, означал для Рахманинова слишком много и прежде всего неразрывную связь с той Россией, которая к тому времени уже была потерянной для многих миллионов русских.