Текст книги "Литературные раздумья. 220 лет Виктору Гюго"

За окном дождь перешёл в ливень. Свинцовые тучи нависли над городом. Со стороны Ясиноватой были слышны гулкие разрывы. Арина Павловна, беспокоясь, провожала Инну, словно свекровь невестку. На улице никого не было. В стороне от дома стоял автомобиль Игнатьевой, его отражение тонуло в лужах на мокром асфальте.

Теперь Зотов знал, что любовь исправляет все ошибки. Современное общество стесняется говорить о чувствах… Подозрительность и осторожность дают шанс лихим людям, лишённым души и веры. И неизвестно, сколько ещё живущих ныне сможет прийти на вокзал мечты, чтобы, не стесняясь своих чувств, попытаться найти среди транзитных поездов тот вагон, в котором скромно совершает свой волшебный путь она… Любовь!

Утро было омрачено новыми обстрелами. Вражеская артиллерия выпустила в общей сложности семь снарядов калибром сто пятьдесят пять миллиметров. Инна обещала приехать пораньше, но вот уже полдень, а её всё не было. Нет, он не обижался… он волновался за неё, переживание передалось и Арине Павловне.

А что же Игнатьева?.. Побывав вчера у Иннокентия в комнате, она словно заглянула в тайники его души. Книги, книги… они везде, даже в стопочках на полу. На столе тетради с записями и печатные листы со множеством исправлений. Он будто тщательно шлифовал каждое слово, зачеркивая, заменяя новым, и так до тех пор, пока не добивался в тексте желаемого. Но что более её заинтересовало – на полках книжного шкафа, перед рядом избранных и самых любимых книг, стояли коллекционные автомобили. А рядом с ними было фото недостающего автомобиля с надписью: «Моя мечта».

…С приходом Инны всё в доме словно ожило. Даже лучики солнца, преломляясь через оконное стекло, искрились цветами радуги. Умка тёрлась у её ног, а Арина Павловна, засуетившись на кухне, начала печь клубничный пирог.

– Где ты была? Мы беспокоились…

Задорно смеясь, Инна достала из сумки коробочку с запахом плесневелого картона времён СССР, на которой значилось: «ГАЗ-20М “Победа”».

– Вот тебе подарок! Недостающая модель для твоей коллекции.

– Какая же ты умница! Конечно же, Победа… только Победа! И мы обязательно одержим эту долгожданную Победу! А в память о погибших друзьях мы дадим нашим детям их имена – Мария и Александр.

Эпилог

Последние дни старого года… На пороге новый…

Фронт сегодня проходит через окопы, поля, города, цифровые информационные сети и бесчисленные страницы печатных изданий всего мира. Война пытается бесповоротно перечеркнуть жизненные замыслы, но вопреки всем невероятным трудностям и потерям – жизнь продолжается…

12 декабря 2022 года

Часы отсчитывают судьбы

 
Устала смерть считать погибших,
Предъявлены войне счета,
Так много чашу горькую испивших,
Ушедших под чертог Христа…
 
 
Часы отсчитывают судьбы —
Секундной стрелки страшен бег,
В мгновенье каждом – скорбь утраты,
Крик боли и отчаяния след.
 
 
Не возвратить, что выпало из жизни,
Тревожны на войне все дни,
И розы со вчерашнего газона
Осколки с кровью посекли…
 
 
Возможно, нас когда-нибудь услышат
Элиты иноземных берегов,
И приговор им Ангелы подпишут
С Аллеи сорванных войной цветов.
 

Россию домом если выбрал

 
Хорошим людям – честь да слава,
Единство – церковь из людей,
И если два – уже немало,
То Бог – трёх сделает сильней!
 
 
А десять – воинство и сила,
За ними – тысячи пойдут,
Русь-Матушка жизнь подарила,
Даря защиту, кров, уют!
 
 
И тянутся в славянские просторы
Всех наций добрые сердца,
И гжели нежные узоры
Рисует росича душа!
 
 
Татарин, булгар или цыган,
Еврей, мордвин или узбек,
Россию домом если выбрал —
Стал сыном ты её навек.
 
 
Медовый Спас, День Троицы, Шаббат,
Курбан-байрам… ты сделал выбор!
Янтарь берёз и сока аромат.
 
 
Песнь соловья, кавказская зурна,
Прохлада гор и Севера снега,
Намаз и русская молитва храма —
Придёт для всех – Саврасова весна!
 

Владимир Фомин

Владимир Фомин родился в январе 1983 года в Москве, где и живёт в настоящее время. С отличием окончил медицинский университет по специальности «лечебное дело», остался верен профессии врача-хирурга. Доцент кафедры хирургии, кандидат медицинских наук.

Несмотря на востребованность в профессии, регулярные публикации в профильных медицинских журналах, особенно в последние годы, всё острее и острее ощущал необходимость изложения своих мыслей, переживаний, чувств на бумаге, что и побудило его вернуться к увлечению молодости – написанию стихов. В последующем стал активно писать прозу – рассказы, эссе, новеллы, повести. Основными направлениями творчества следует считать любовную, пейзажную, а также философскую лирику и прозу; в последнее время вектор творчества следует охарактеризовать как литературный импрессионизм. Творческий потенциал черпается из самой жизни, а на создание работ автора вдохновляют события, происходящие вокруг, свидетелем которых он зачастую сам становится, а также, конечно же, любимые люди, семья, родные и обожаемый сын.

Член Российского союза писателей, Союза писателей XXI века, член-корр. Международной Академии наук и искусств.

Ужасающая реальность

Тёплый сентябрьский вечер согревал душу своей красотой и покоем. Лучики уходящего солнца будто напоследок обжигали землю, не желая покидать столь нежный и манящий небосвод. Неторопливо и плавно облака застилали небесную гладь, что создавало своеобразный феномен камерности, домашнего уюта, уединённости. Лучи солнца разрезали наплывающие цепи облаков, что придавало зрелищу некую помпезность и лишь усиливало его бесподобную красоту, от которой невозможно было оторвать взор.

Вечер был чудесным, казалось, что им можно и нужно наслаждаться вечно, но усталый взгляд на измождённом лице хирурга районной больницы приграничного городка С. выдавал не столько любование красотами, сколько отсчёт очередного прожитого дня, проведённого в операциях, рутинной суете, а также нервных потрясениях из-за очередных хлопков со стороны границы. Последние дни, может, даже неделю военные диверсии, провокации и попытки нагнетания смуты усилились, но не это пугало взрослого и видавшего виды человека. С каждым эпизодом возрастала вероятность массового поступления раненых, а вот это было уже страшно: один врач-хирург, терапевты и сестринско-санитарный персонал – вот всё, что было в распоряжении клиники.

А если пациентов будет значительно больше, чем возможный резерв клиники, и все тяжёлые? Эта мысль не давала покоя, рея в подсознании каждого, кто был причастен к оказанию медицинской помощи. Именно поэтому Иван Сергеевич, тот самый хирург с печальным и усталым взглядом, так задумчиво смотрел вдаль, пускай и наслаждаясь начинающимся закатом, но в большей степени просто выжидая паузу, чтобы завершить свой рабочий день, тянувшийся с самой ночи, когда он был вызван на экстренную операцию, и отправиться на заслуженный отдых, дабы прилечь в своём кабинете. Да, такие мелочи, как покой и сон, были куда более желанны в нынешних реалиях, чем новые гаджеты, всевозможные сюжеты и видеоролики, что круглосуточно пересылались по сети, или даже кружка горячего чёрного кофе. Последнее было тоже весьма необходимым, но могло ждать, а вот сон уже нет. Уезжать домой не было ни сил, ни времени, ни желания. Утром снова спозаранку на работу «к станку», а тут хотя бы можно было попытаться выспаться.

– Если не против, я пойду в кабинет, – с какой-то застенчивостью и нерешительностью произнёс он, отпрашиваясь у среднего медицинского персонала.

Татьяна Анатольевна, операционная сестра с почти сорокалетним стажем, давно уже отпустила его, ведь Иван Сергеевич почти не стоял на ногах. Ночная операция и последующие дневные просто выжали из него все соки. Это был мужчина средних лет, на вид около сорока, с бородой, что была довольно опрятно выстрижена и уложена, роста чуть выше среднего, плотного, крепкого телосложения. Его лёгкая полнота успешно скрывалась распахнутым халатом, широкими плечами и просторной хирургической робой едко-зелёного цвета. Он стоял ровно, непринуждённо, но его глаза выдавали колоссальную усталость, хотя внешне ему удавалось её весьма успешно скрывать.

Некогда доцент одной из крупнейших московских клиник, он не мог реализовать свой профессиональный потенциал в этих условиях даже наполовину, зато оказывал помощь тем, кому она была нужна, не обращая внимания на стандарты, бумажную волокиту и истерики со стороны начальства. Командиров в наше время становилось всё больше, а возможности реализации прямых обязанностей, то есть лечения пациентов, всё меньше. Рутина, помноженная на создаваемые нестерпимые в моральном плане условия труда, побудила Ивана Сергеевича принять не самое простое и тем более не самое популярное решение – отправиться в глубинку, чтобы вновь вернуть себе вкус профессии и возможность реализации своих способностей как врача-диагноста и оперирующего врача, что в столице являлось весьма проблематичным: делай только то, что разрешено, и так, как тебе велят! Тут же он был единственным творцом и единолично принимал все решения, согласовывая их только со своей совестью. Сил не всегда хватало, зато воля частенько находила резервы, и операции, которые раньше требовали участия множества узких специалистов, получались на высоком уровне в одних руках.

Это было торжество хирургии, стоившее колоссальных сил тому, кто брался за эти вмешательства и отдавал себя до последней капли, не щадя своих сил и не экономя ни секунды собственного времени. Лишь в ночные часы, когда наступало условное затишье, Иван Сергеевич уединялся в кабинете и читал медицинские статьи из различных интернет-ресурсов, просматривал выступления коллег на он-лайн-конференциях, форумах и конгрессах, стараясь быть в тренде и не отставать в развитии, несмотря на скудные возможности провинциальной клиники.

Сегодня был именно такой вечер: усталость нарастала с каждой секундой, и Иван Сергеевич направился в свой кабинет на третьем этаже старого кирпичного корпуса районной больницы, что находился в том же крыле, где располагались и операционные залы. Чашка крепкого сладкого кофе, и можно смело поработать с документами ещё какую-то пару часов, прежде чем сон окончательно лишит его сил, принудит уткнуться лицом в подушку и на несколько часов унестись подальше от действительности и страшной реальности. Это было необходимо, так как мозг тоже требовал пищи, а в этих условиях рутины и загруженности только погружение в новые веяния, технологии, данные позволяло переключиться и оторваться от реальности.

Боевые действия велись вдалеке, что, однако, не лишало «удовольствия» местных жителей слышать гул и хлопки взрывов, чувствовать сотрясение оконных рам и дрожь земли. В последние дни интенсивность обстрелов возросла, перестрелки стали более продолжительными и интенсивными, а поток раненых увеличился до нескольких человек в день. Ещё месяц назад были недели, когда не поступал ровным счётом ни один военнослужащий. Теперь же эти дни казались манной небесной; куча обращений с мелкими и более тяжёлыми ранениями стала рутиной.

Чашка кофе дымилась на письменном столе, а терпкий кофейный аромат струился по всему помещению, дурманя собой и создавая необходимое чувство уюта и подобие домашнего очага. Медленно, смакуя каждое мгновение, Иван Сергеевич сделал глубокий глоток и почувствовал, как чёрная жижа устремилась из ротовой полости по пищеводу и достигла желудка, расплываясь жгучим теплом по подложечной области на весь живот, изнутри будто бы грея не только организм, но и душу.

– Как-то подозрительно тихо вокруг, – пробормотал врач себе под нос и в ту же секунду услышал вдалеке рёв кареты скорой помощи. – Да, не судьба сегодня почитать спокойно и в тишине подумать, – сорвалось с уст Ивана Сергеевича, и он, упершись локтями в подлокотники кресла, оторвал своё тело с нагретого места и, выпрямившись, накинул белоснежный халат на широкие плечи, выходя из кабинета уверенной, но несколько с ленцой походкой.

Откуда ему было знать, что поступление по его душу и требует срочной мобилизации всех ресурсов клиники? На дорогах, где машины появлялись не чаще одной в час, включать сирены не было никакого смысла. А вот с точки зрения упреждения о необходимости скорейшего прибытия всех и вся в приёмное отделение – весьма действенная процедура.

– Судя по телефонограмме, везут женщину с огнестрельным ранением в спину, наряд получен с территории пограничного КПП, – бросила на ходу сестра приёмного отделения.

– А как прекрасно начинался этот вечер, – пробурчал Иван Сергеевич, бросив печальный взор на догоравший вдалеке закат.

Красота вечернего неба ещё не прошла, и именно сейчас можно было наблюдать те самые алые языки пламени, что обжигали небесную гладь и струились слоями по всему небосводу.

– Опять пропускаю закат! – с нотками иронии и сарказма произнёс он и направился к въездному пандусу, что находился аккурат напротив главного входа.

Карета скорой помощи влетела на территорию больницы и, сделав необходимый разворот со свистом тормозов, остановилась у скопившейся толпы санитаров и медицинского персонала.

– Быстрее, перекладывайте женщину на каталку и поднимайте на третий этаж. Осмотр лучше вести в предоперационной, – директивно произнёс Иван Сергеевич, окидывая взглядом количество залитых кровью пелёнок и бинтов, а также гладя на еле дышавшую пожилую женщину, что была мертвенно-бледной и крайне измождённой. – Уточните данные по полученной травме, – твёрдым голосом приказал он сотрудникам приёмного отделения.

– Есть какие-то данные о характере, а также времени полученного ранения? – уточняла сестра приёмного отделения, спешно набрасывая информацию от персонала скорой помощи на клочок бумаги.

– Быстрее переложите её, поднимайте на третий этаж и готовьте операционную. Живее соберите весь персонал, нужно действовать очень быстро, – повторил Иван Сергеевич и зашагал по направлению к лестнице, что вела наверх, к операционным и его кабинету. – Надо бы сделать ещё пару глотков, а то неизвестно, когда будет возможность вновь перекусить и взбодриться, – бормотал себе под нос врач, легко взбегая по ступенькам вверх до дверей третьего этажа.

Через мгновение, сняв халат, он уже стоял в коридоре, ожидая подъёма каталки для скорейшего полноценного осмотра пострадавшей. Рана была в проекции правой поясничной области, обстоятельства ранения уточнялись. Из краёв раны выделялась тёмная кровь, выходного отверстия видно не было. Видимо, пуля повредила не только органы забрюшинного пространства, но и брюшной полости, что соответствовало тяжести состояния пациентки и могло объяснить её заторможенность и вялость.

– Живо переложить на операционный стол и готовить набор для лапароцентеза¹². Опять потребуется методика «шарящего катетера»¹³, – с грустью вырвалось из уст хирурга. – Архаизм века двадцатого, что активно применяется за неимением ничего лучшего в двадцать первом столетии, – ухмыльнулся он.

Пульс пациентки был слабого наполнения, с очень высокой частотой – за сто ударов в минуту. Времени оставалось мало, и нужно было успеть всё в считаные мгновения.

Через пару минут, после скорой обработки живота и прицельно околопупочной области, под местной анестезией было выполнено вхождение в брюшную полость. Под давлением получен ток крови со сгустками, что указывало на обильное внутрибрюшинное кровотечение.

– Требуется экстренная лапаротомия, живее, – скомандовал Иван Сергеевич и отошёл от стола.

У него теперь была пара минут, чтобы перевести дух и, набравшись сил, броситься искать источник кровотечения.

¹²Лечебно-диагностическая хирургическая манипуляция, целью которой является выявление повреждения внутренних органов или удаление выпота.

¹³ Метод введения трубки в живот и контроля отделяемого по ней на предмет крови, желчи, мочи, кишечного содержимого.

В это время анестезиолог колдовал над пациенткой, которая всё ухудшалась и дышала крайне поверхностно.

– Что известно об обстоятельствах получения ранения? – сдержанно спросил Иван Сергеевичу операционной сестры, что только поднялась на этаж, успев получить информацию от подружек по приёмному отделению – источника всех слухов и данных, которые врачи не успевали собирать ввиду дефицита кадров, а также необходимости быстрейшего контакта с пациентом, который далеко не всегда самостоятельно делился данными о травмах, ранах, повреждениях из-за тяжести своего состояния.

– Её доставили с приграничного КПП в районе посёлка Г., где ей в спину кто-то стрелял, – спешно бросила операционная сестра Татьяна Анатольевна. – Говорят, что она покидала приграничные районы, так как дочь ждала её у нас, на русской земле. Мама старенькая, а обстановка только ухудшается, поэтому желание дочки законно. Кстати, дочь привезли следом, она не ранена, но в жутком состоянии психологического шока; почти не разговаривает, ревёт и теряет сознание. Ею уже занимаются наши терапевты, так что, надеюсь, получим большую информацию чуть позже, – выпалила сестра, окончив раскладку операционного инструментария на стерильном столике. – Можете намываться на лапаротомию, Иван Сергеевич! Я готова!

– Спасибо, Татьяна Анатольевна. С Богом! – сказал после протяжного выдоха хирург и начал обработку рук спешно, но тщательно.

Операция проходила в полной тишине, хотя обычно в операционной звучала музыка и была весьма непринуждённая обстановка. Кровопотеря больше двух литров, размозжённая правая почка и повреждённая правая доля печени, под капсулой шестого сегмента в толще гематомы застряла и виновница событий – пуля калибра 7,62 мм. Если бы не рюкзак на спине женщины, что принял на себя первый удар и кинетику снаряда, урон был бы куда более значимым, и, вероятнее всего, живой до стационара её бы уже не довезли. Ошмётки правой почки были удалены, сосудистый пучок и правый мочеточник перевязаны. Выражаясь профессиональным языком, также выполнена правосторонняя атипичная резекция шестого сегмента печени с оставлением перчаточно-марлевого кровоостанавливающего тампона.

По истечении полутора часов операция благополучно завершилась, и Иван Сергеевич вновь бросил взгляд на уже чёрное и мрачное небо. Домой теперь ехать уж точно не было никакого смысла, да и сон как рукой сняло. Оставалось чтение и желание общения с дочерью пострадавшей для уточнения характера и обстоятельств ранения. Это был не праздный интерес, ведь для правильного оформления эпикризов истории болезни требовалась тщательно выверенная информация, тем более что после огнестрельного ранения обязательно будет прислан запрос из компетентных органов, а там формальными фразами отбиться уже не представляется возможным.

Дочь потерпевшей сидела возле хирургической ординаторской, всхлипывая и закрывая лицо руками. С первого взгляда было видно, что произошедшее стало не просто потрясением, а настоящим ударом. Видимо, она стала очевидицей всей картины, оттого и шоковое состояние было весьма глубоким и ощутимым.

Изложив ход операции на бумаге, то есть написав протокол выполненного вмешательства, Иван Сергеевич пригласил дочь старушки в свой кабинет, где, предложив кружку кофе, расспросил её о случившемся под запись в историю болезни.

Реальность излагавшихся фактов оказалась и вправду ужасающей. Мать не могла более вытерпеть нацистских настроений своего сына и попросилась к дочери, которая уже на протяжении почти десяти лет жила по другую сторону границы, на русской земле. Конечно же, отказать матери было недопустимо, и, когда все моменты с документами были завершены, в день дежурства сына мать выбралась из села и направилась к российской границе, что находилась в паре километров от её села. Сын явно не оценил бы желание матери быть поближе к дочери и внукам, ведь с середины десятых годов он ненавидел всё русское и даже свою мать, которая разговаривала с ним на русском языке, в то время как он отвечал ей только на суржике, так как «украшська мова» ему в полной мере не покорилась.

Узнав о попытке матери перейти границу, он взбесился и ринулся к единственному доступному поблизости контрольно-пропускному пункту, где и застал мать с котомками и настойчивым желанием покинуть родную хату из-за невозможности жить среди малолетних неонацистов. Ни её сынуля, двадцатилетний подонок, ни его друзья не скрывали, что не просто ненавидят «русню», а хотят смерти всем, кто смеет жить на сопредельных территориях или разговаривать на русском языке. Своих родных до поры до времени они не трогали, но уже избивали соседей, которые нянчили их в детстве, а теперь просто не могли дать адекватный отпор кучке наглых сопляков-националистов.

Любые попытки убеждения детей заканчивались либо ссорами, либо даже рукоприкладством, что и произошло накануне утром. Этот эпизод, когда сын поднял руку на мать, стал последней каплей, после чего женщина приняла окончательное решение. Сына ей не вернуть, а вырваться к дочери было вполне ещё реально. Поэтому последовали быстрые сборы, и вот она уже форсирует КПП на украинской стороне. «Дорога длиной в жизнь» – так местные жители окрестили зону нейтральной полосы шириной в пару сотен метров между в своё время близкими и родственными странами.

К сожалению, в нашем рыночном мире всё продаётся и покупается. За каких-то несколько бумажек, безликих денежных знаков, сынок-нацик не просто беспрепятственно форсировал своих и оказался на той же нейтральной полосе, но ещё и пронёс с собой автомат, с которым частенько пугал соседей и угрожал любому, кто на него косо смотрел.

– Куди вирппила шти? До москал!в збшаеш? – презрительно бросил он в сторону матери, что была от него на расстоянии всего десятка метров.

– Нарушитель на границе! Немедленно сложить оружие! – прозвучал голос офицера-пограничника, что видел эту картину и отдал приказ приготовиться к возможной вооруженной провокации или атаке на блокпост.

– До москал!в б!жиш? До продажно! доньки, що лягла шд москаля?

– Нет, сыночка мой. От тебя, от твоих фашистских дружков, от этой мерзости, которой ты присягнул. Твой дед кровь проливал на этой земле, а ты присягаешь Бандере? С ним-то твой дед и бился, не жалел сил и здоровья, чтобы спасти народ, свой народ, наш народ, русский народ! Отпусти меня, ибо более терпеть вашу грязь я не смогу. Забудь, что у тебя есть мать! Я умерла здесь и сейчас для тебя навсегда. Прости-прощай! – сказала женщина, и слёзы ливнем брызнули из её помутневших с возрастом, но всё ещё красивых и выразительных глаз.

Она повернулась к нему спиной и продолжила движение в сторону границы.

– Померла? Hi, стара погань. Стояти. Повернися i покайся! – орал молодой подонок, гордо возвышаясь над уходящей от него скукоженной старой женщиной.

Она и не думала останавливаться, так как всё уже сказала минуту назад, а до этого умоляла его понять её в течение долгих лет.

– Тод! здохни! – крикнул он, и череда выстрелов нарушила вечернюю тишину и покой.

Прошло мгновение, и взору открылась ужасная картина: лежащий навзничь молодой человек с автоматом в руках, стонущая женщина в десятке метров от него, пытающаяся ползти в сторону КПП, где заходилась в крике её дочь. Дальнейший ход событий привёл их в стены районной больницы, а после – в реанимационный зал одну, а другую в кабинет врача, где эта картина и была изложена во всех красках.

– Он убит? Ей следует это знать, но не сейчас, – с комом в горле произнёс Иван Сергеевич.

– Она с ним простилась на нейтральной полосе. Он для неё умер тогда, но пока не стоит ей сообщать, вы правы. Она ещё слишком слаба. Она же будет жить? Скажите правду, как есть! – тонким жалобным голосом говорила некогда цветущая и довольно-таки молодая девушка. Сейчас она постарела лет на десять, в одно мгновение, в одну секунду, как только выстрел сразил её мать и сбил с ног.

– Ничего не могу обещать, но сделали всё, что могли. Будем смотреть! Я обещаю приложить все усилия, чтобы она выкарабкалась, – несколько нерешительно и с хрипотцой в голосе выдавил из себя Иван Сергеевич. – Ступайте домой. Постарайтесь поспать. Силы вам ещё ой как понадобятся!

Ночь давно погрузила весь мир в кромешный мрак. Ветер порывами задувал в щели оконных рам, неподалёку в ярком свете фонаря качались верхушки молодых берёзок. Аппарат искусственной вентиляции ритмично дышал за своего пациента. Кровь переливалась из герметичных мешков в вену женщины. Всё шло по плану, борьба за жизнь продолжалась уже после завершения операции. Постовая сестра не отходила от реанимационной койки, а дежурный анестезиолог-реаниматолог раз в час корректировал объёмы и темпы вводимых внутривенных растворов.

На протяжение суток продолжалась борьба за жизнь. Несмотря на все трудности и нехватку медикаментов, смерть отступила, и женщина задышала самостоятельно, а вскоре и вовсе оказалась в обычной палате. Первое же, что она попросила после перевода, была возможность общения со священником или хотя бы икона, чтобы помолиться. Последнее было реальнее, поэтому Курская-Коренная икона Божией Матери «Знамение» была передана в палату. Конечно же, сердобольные соседи раструбили все новости, как только женщина была переведена в общую палату. Рассказывали, как и что было, кто и где ей оказывал помощь, куда её везли. При этом часть информации искажалась, обрастала подробностями, каких в реальности и не было. Самым шокирующим для матери стало указание на то, что неизвестный, стрелявший в неё, ликвидирован погранслужбой на месте. Неизвестный… да, в каком-то смысле неизвестный ей человек, потому что узнать в нём собственного сына даже мать уже была неспособна. Все эти разговоры и сплетни привели к тому, что она окончательно замкнулась в себе и теперь лишь изредка отвечала весьма односложно на вопросы соседок или персонала.

Лечение шло успешно, и Иван Сергеевич не пытался расспрашивать о случившемся. Уже не было смысла узнавать, какие чувства были на сердце женщины. И так было всё понятно. Боль одолевала её. Но она держалась, украдкой плача в подушку, пока этого никто не видел. Молчала днём и навзрыд рыдала ночами… Так проходили, тянулись дни.

Был вечер пятого дня с момента операции, и Иван Сергеевич традиционно делал вечерний обход. Не застав пациентку в палате, он спешно спросил у постовой сестры, где она и как её отпустили. Выяснилось, что больная ушла к больничной часовне, которая находилась сразу же за главным хирургическим корпусом.

Подойдя к открытой часовне, Иван Сергеевич, не любивший слушать чужие откровения, стал невольным очевидцем исповеди женщины. Она не просила себе жизни или здоровья, не молила о каких-то эфемерных событиях. Нет, она благодарила Бога за то, что забрал в тот вечер её нерадивого сына. Забрал, и теперь он не сможет творить беспредел и грешить, не сможет убивать и насиловать, воровать и мародёрствовать, служить нацизму и быть приспешником сатаны. В случившемся она винила лишь себя и свою слепую материнскую любовь, которая не позволила ей своевременно самой разорвать этот клубок грязи и порока. Теперь честь семьи, рода не была уже под угрозой. Её двадцатилетний сын заслужил ровно то, что ему было уготовано, а именно смерть! Ибо жить с грузом таких прегрешений не дозволено некогда крещённому в православной церкви мальчику. Ей же теперь предстоит ежедневно замаливать его грехи в надежде, что Страшный суд будет к нему милостив и она когда-нибудь сможет ещё хоть раз взглянуть в его глаза, с детства большие и карие, добрые и лучезарные.

Спустя неделю она была выписана и уехала с дочерью подальше от приграничных поселений. Иван Сергеевич долго смотрел ей вслед, вспоминая ту невольно подслушанную исповедь у дверей больничной часовенки. В какой же ужасающей реальности живём мы сегодня, если мать благодарит Создателя за смерть своего сына, только чтобы тот прекратил грешить, убивать и служить лукавому. В тот вечер перестрелки на нейтральной полосе физически умер лишь нацистский стрелок, а духовно скончалось несколько людей. Мать навсегда перестала жить в этом мире, обратив своё существование в вечное служение церкви и пожизненное замаливание сыновних грехов, своих грехов – не уберегла, не поняла и вовремя не оградила его. Проявив слабодушие однажды, потеряла не только контроль, но и самого мальчика: вначале морально, а впоследствии физически. «Лучше так, чем смерти на его руках и грех на всей нашей семье», – приговаривала она каждый раз, когда кланялась в пол перед лампадами иконам больничной часовни.

Если бы это был всего лишь ужасный случай, а не регулярное явление последних месяцев… Сколько ещё матерей прижизненно или уже после смерти своих сыновей замаливают их грехи! Сколько ещё должно пролиться крови, чтобы люди начали осознавать степень и вину содеянного! Простые десять заповедей так просто соблюдать, но так сложно убедить в этом фанатиков и тех, кому внушают идеи исключительности, величия и превосходства одних людей над другими. То, что должно было уйти в анналы истории в веке двадцатом, вновь вернулось в ужасающем обличии столетие спустя.

Простить эти прегрешения нельзя. Понять – невозможно. Единственный верный путь – уничтожение на корню, а значит – смерти и вновь плач матерей. Иначе погибнут невинные люди: дети, старики, женщины, мужчины. Цена их жизней и правды, совести и чести, увы, – жизни тех, кто служит сатане, тех, кто видит себя богами, тех, кто не ценит жизни людей вокруг. Как же можно было так потерять ребёнка, упустить его развитие, не уберечь его душу от царства тьмы? Остаётся лишь материнский протяжный крик, надорванное сердце и израненная душа. Увы, это наименьшая цена за те прегрешения, что несут те самые «детишки», приспешники сатаны, некогда мальчишки с «добрыми карими лучезарными» глазами.

Как важно всегда всё делать правильно, не откладывая на потом, не допуская самотёка и воли случая! А что остаётся врачу? Выполнять свой долг и пытаться исправить ошибки времени, ошибки людские, ошибки от содеянного. Иногда это удаётся, и человек живёт, несмотря на погибель, что носит в душе. Ведь лечить души хирургу не под силу, а вот возвращать плоть к жизни – вполне в его руках.

Тёплый сентябрьский вечер снова манил своей красотой и покоем. Лучики уходящего солнца будто напоследок обжигали землю, не желая покидать столь нежный и манящий небосвод.

– Может быть, сегодня удастся полюбоваться бесподобным закатом, – задумчиво и многозначительно произнёс Иван Сергеевич, покачиваясь в кресле своего кабинета после тяжёлых трудовых будней.

Череда операций, спасённые жизни, вновь выигранная битва со смертью – вот сухой остаток рабочего дня, завершающегося этим живописным закатом. Сколько ещё таких дней будет, а сколько минуло? Кто-то воюет, кто-то строит, а кто-то лечит и служит медицине, как солдат – своей части, своим войскам, своему флагу и штандарту, свой Родине.