Текст книги "Литературные раздумья. 220 лет Виктору Гюго"

Когда был сдан последний экзамен последней сессии, Пётр пошел в библиотеку, чтобы взять несколько книг, рекомендованных руководителем дипломного проекта. Вдоль барьерной стойки, отделявшей читальный зал от собственно библиотеки, стояла небольшая очередь, которую он и занял за девушкой ростом чуть ниже его, с густыми, подстриженными в каре волосами русого цвета, необычного пепельно-серебристого оттенка, который, он слышал, называют платиновым. Ему хотелось обратиться к ней и сказать, что никогда не видел таких волос, но не решился. Девушка получила заказанные книги и направилась к дверям, а он стоял в задумчивости, пока не услышал:

– Студент, дайте ваш читательский билет…

Пётр сказал, что передумал, что зайдёт позже, и быстро вышел из библиотеки.

Она стояла на лестничной площадке этажом ниже и что-то перекладывала в своём небольшом замшевом рюкзачке, словно поджидая его. Позже оказалось, что это совсем не так и она о нём вовсе не думала, хотя кто его знает… Пётр предложил помочь нести рюкзак, но девушка накинула его на плечо и не спеша пошла вниз. Он пошёл рядом и спросил запросто, по-студенчески:

– Ты с какого факультета?

– С экономического, четвёртый курс.

– Тогда понятно, почему раньше тебя не встречал: ходили разными дорожками.

– Думаешь, теперь будем идти по одной?

– Хотел бы надеяться, если разрешишь тебя проводить.

– Что ж, пойдём.

В гардеробе Пётр помог ей надеть зимнюю куртку, а когда та стала кокетливо поправлять волосы под ярко-полосатой вязаной шапочкой, не мог оторвать взгляд от её отражения в большом настенном зеркале. Вышли на улицу. Вчерашнюю слякоть сменил лёгкий морозец. Мохнатые снежинки кружились в безветрии и осторожно приземлялись, украшая скучную после оттепели улицу, дома и прохожих.

Пётр взял девушку под руку, сквозь ткань куртки почувствовал лёгкую дрожь, и ему казалось, что давным-давно её знает, и они молча шли несколько минут, пока не догадался представиться и спросить её имя.

– Наташа, – негромко сказала она.

Ещё с минуту оба молчали и вдруг заговорили почти разом и обо всём на свете. Наташа рассказала о своей семье, о младших брате и сестре, и Пётр с интересом слушал, иногда, когда она замолкала, о чём-то задумавшись, вставляя эпизоды из своей жизни. Не заметили, как подошли к метро, не прерывая разговора, спустились вниз, в тесноте переполненного в час пик грохочущего вагона доехали до Натальиной остановки, вышли на свежий воздух и вскоре оказались рядом с её домом. Наташа извинилась, что сегодня не может пригласить его к себе, и стала прощаться. Пётр обнял её, их лица оказались совсем рядом, и он прикрыл глаза в предвкушении сладкого поцелуя, но она подставила только щёку.

Приближался день защиты дипломного проекта, а Наташа так и оставалась неприступной. Правда, при каждой встрече, если была такая возможность, они не могли нацеловаться, но этим всё и ограничивалось. Наконец наступил долгожданный день, когда Петру торжественно вручили нагрудный знак, свидетельство о высшем образовании и синие корочки диплома с тиснёным изображением герба страны на лицевой стороне.

После шумного застолья в небольшом ресторане недалеко от института, на которое он пригласил и Наташу, они почти всей группой гуляли по вечерним улицам и набережным города, посетив самые любимые места. Когда подошли к кафе-мороженому, что напротив Казанского собора, которое за зелёную плюшевую обивку мебели называли «лягушатником», Пётр и Наташа решили сбежать из шумной компании, чтобы продолжить вечер вдвоём в уютной обстановке. Сидя на удобном зелёном диванчике, полукружьем обнимавшем овальный столик, они наслаждались разными сортами мороженого и кофе гляссе, а в двадцать три часа, когда кафе закрылось, вышли в тёплый летний вечер.

Фонари на Невском не включены, но было светло почти как днём. Белые ночи!

– Ты когда-нибудь видела, как разводят наши мосты? – спросил Пётр.

– Видела, только давно, после школьного выпускного бала.

– Может, и сегодня посмотрим?

– Хорошо, только должна предупредить родителей. – И Наташа поспешила к ближайшему телефону-автомату.

Взявшись за руки, они по Невскому проспекту дошли до Адмиралтейства, повернули на Дворцовую набережную, постояли у гранитного парапета, наслаждаясь видом стрелки Васильевского острова с Ростральными колоннами и панорамой Петропавловской крепости, возвратились на Адмиралтейскую набережную, спустились на плавучий причал и сели на скамеечку, с которой был виден весь мост.

В час двадцать пять минут два крыла центрального пролёта Дворцового моста начали медленно подниматься, постепенно открывая вид на Петропавловскую крепость. Когда в раскрывшемся створе пролёта стал виден крест Петропавловского собора с ангелом, осеняющим город своим крылом, караван судов, ожидавших разводки, двинулся вверх по течению навстречу начинавшему розоветь горизонту. Решили, что пора возвращаться домой, но метро было закрыто, наземный транспорт перестал работать. Они пошли пешком и вдруг оказались возле дома, в котором жил Пётр.

Стараясь не шуметь, Наташа и Пётр вошли в квартиру, сняли обувь и на цыпочках подошли к его комнате. Начинающийся рассвет сделал белую ночь ещё светлее. Наташа присела на краешек стула, вытянув натруженные ноги, а Пётр, беспокоясь, что старый скрипучий диван может разбудить квартирную хозяйку, достал из него постель и расстелил на полу. И они встали босыми ногами на постель, целуясь, дрожащими руками стали раздевать друг друга, разбрасывая одежду по комнате, опустились поверх одеяла, слились в единое целое и, полные молодой энергии, не могли насытиться обуревающими их чувствами. Когда Наташе хотелось кричать от наслаждения, она рукой прикрывала рот, и в комнате слышны были только тихие стоны. В краткие минуты расслабления Пётр целовал её тело, и она отвечала тем же.

Он проснулся первым. Яркое солнце слепило, и Пётр поднялся, чтобы зашторить окна. Наташа пошевелилась под одеялом, повернулась на бок и свернулась калачиком. Старые настенные часы мелодичным звоном отметили очередной получасовой интервал времени. Стрелки циферблата указывали на приближение полудня. Пётр оделся, зашёл в кухню. Увидев на столе приготовленный для него и накрытый кухонным полотенцем завтрак, понял, что Евгении Устиновны нет дома. Чтобы убедиться в этом, он подошёл к двери в её комнату, прислушался, не работает ли телевизор, и постучал. Ответа не было, и Пётр решил, что хозяйка квартиры пошла в магазин. Когда возвратился в свою комнату, Наташа одетая сидела на диване и, посматривая в карманное зеркальце, поправляла причёску. Пётр предложил позавтракать, но она посоветовала оставить завтрак нетронутым, чтобы хозяйка подумала, что его так и не было дома. И они вышли из квартиры.

А Евгения Устиновна то ли на самом деле ничего не слышала и ни о чём не догадывалась, то ли только делала вид. Но когда через пару недель Пётр сказал, что у него есть девушка, которую хотел бы привести домой, попросила не обижаться, но понять, что тогда появится ещё одна хозяйка, а она не хочет жить как в коммунальной квартире, в которой прожила большую часть своей жизни.

Наташа на летние каникулы уехала к родственникам в Краснодарский край. Там она должна была присматривать за младшими братом и сестрой, вывезенными родителями в конце мая. Пётр два месяца потратил на поиски хоть какой-нибудь работы. Ушло время, когда трудоустройством выпускников вузов занималось государство. Оказалось, что даже с высшим образованием, но без опыта работы ты никому не нужен. Наконец, когда заканчивались деньги и нечем стало платить за комнату в общежитии, удалось устроиться в морской порт водителем электрокара.

В конце августа возвратилась Наташа. Они встретились, и им так хотелось сбежать ото всех и где-нибудь уединиться, что пошли на вокзал, сели в стоявшую у платформы электричку и вышли из неё, когда за окном увидели огромное, наполовину скошенное зелёное поле, густо пересыпанное синими звёздочками васильков. И они пошли по нагретому августовским солнцем полю, убедившись, что далеко вокруг никого не видно, сели в тени небольшой копёнки на снятую Петром рубашку и не могли насмотреться друг на друга, и наговориться тоже не могли. Когда все новости были рассказаны, он прервал её речь поцелуями, освободил от ставшей ненужной одежды, обнажив забронзовевшее под южным солнцем прекрасное тело, и во всём мире они были одни, и весь мир принадлежал только им.

Вечерняя прохлада дала понять, что пора возвращаться. Когда подъезжали к городу, Наташа сказала, что хочет познакомить его со своими родителями. Решили, что сделают это в ближайшие выходные, когда семья будет в сборе. Вилен Антонович и Домна Гавриловна приняли Петра почти ласково, расспрашивали о родителях, о планах и увлечениях. В их доме ему было уютно. Но когда женщины и младшие дети убрали со стола посуду и вышли на кухню, Вилен Антонович сказал, что будет с ним откровенен: он не против его встреч с Наташей, но для счастливого совместного будущего необходимо иметь собственное жильё, а их семье скоро самим станет тесно в трёхкомнатной малогабаритной квартире. Когда женщины принесли сладкое к чаю, монолог хозяина дома был прерван.

Пётр понимал, что Наташин отец прав, но никаких перспектив для себя не видел, пока его неожиданно не пригласили к начальнику отдела кадров порта. У Петра беспокойным червячком шевельнулась мысль: не собираются ли его уволить? Но услышал совсем другое:

– Пётр Ильич, при оформлении водителем электрокара вы говорили, что хотели бы работать по специальности, и такая возможность появилась. На погрузке в порту стоит судно Института Арктики и Антарктики «Михаил Сомов», которому скоро предстоит отправиться в очередную экспедицию к берегам Антарктиды. Экипаж укомплектован, но один из реф-машинистов, обслуживающих холодильные установки судна, не прошёл предрейсовую медицинскую комиссию и отчислен из команды. Руководство института обратилось к нам с просьбой подобрать подходящего специалиста для замены отчисленного, и мы остановились на вашей кандидатуре. Поход длительный, займёт несколько месяцев, поэтому подумайте, посоветуйтесь с родственниками, но с ответом не затягивайте.

– Спасибо, я подумаю, – ответил Пётр, стараясь скрыть удивление и радость от такого заманчивого предложения.

Взволнованный, он не мог дождаться конца рабочего дня, чтобы поделиться радостной новостью с Наташей и её родителями. Наташа сначала возражала, потом, похоже, согласилась:

– Петя, это ведь так надолго – несколько месяцев, да и в море всякое может случиться, таких примеров много.

– Только не будем о них вспоминать, ладно? – подключился её отец.

– Я буду ждать тебя столько, сколько нужно, и очень-очень скучать, – добавила Наташа.

– Корабль надёжный, не раз ходил этим маршрутом и всегда благополучно возвращался, так что беспокоиться не о чем, – попытался успокоить их Пётр.

К началу утренней смены он был в отделе кадров, сообщил о своём согласии и начал оформлять необходимые документы, включая паспорт моряка. Пока шло оформление, Пётр принял участие в подготовке к походу, помогая загружать продовольствие в обширные холодильные установки, заодно знакомясь с рефрижераторным оборудованием. По какой-то причине, возможно из-за несвоевременного финансирования, судно, которому предстояло обеспечить снабжение и смену зимовщиков антарктических станций «Молодёжная» и «Русская», отправилось в рейс позже, чем планировалось.

Двадцать первого ноября причал с провожающими, с Наташей, машущей обеими руками, стал отдаляться. Корабль, вобравший в себя разнообразный груз для зимовщиков, палубный вертолёт, команду из сорока человек, около сотни пассажиров – будущих зимовщиков и учёных-гидрологов, – в сопровождении двух лоцманских буксиров вышел из акватории порта и направился к Морскому каналу. Когда Пётр перед заступлением на первую в жизни вахту вышел на палубу и за кормой, на горизонте, увидел постепенно уменьшавшийся силуэт Исаакиевского собора, восторг предвкушения чего-то пока неизвестного, но заманчиво-интересного переполнил его душу.

Дизель-электроход ледового класса, названный в честь знаменитого полярного исследователя Михаила Михайловича Сомова, величаво высился над водами Финского залива, оставлял за собой широкую пенную полосу от работающих мощных двигателей, и Пётр чувствовал себя частицей этого огромного механизма. Сначала их сопровождали крикливые и нагловатые стаи чаек, потом, когда вышли в открытое море, одинокие морские странники – альбатросы и стайки дельфинов. В океане они сами стали одинокими странниками, отправившимися в неведомое далёко. Пётр решил вести дневник, чтобы сохранить в памяти главные события первого плавания.

Сутки Петра состояли теперь не из минут и часов, а из вахт. К своему удивлению, он не страдал морской болезнью, которая мучила не только пассажиров, но и кое-кого из команды, с которой успел познакомиться. С радистом Володей Картавиным, вахты которого совпадали с его вахтами, они стали друзьями. Несмотря на фамилию, он был отличным радистом и вовсе не картавил.

К началу нового года, на который приходится «макушка» короткого антарктического лета, дизель-электроход, оставив за собой половину земного шара и благополучно преодолев ревущие сороковые широты, окружённый ледяным крошевом, плавучими льдами и выглядевшими огромными даже с расстояния нескольких миль айсбергами, подошёл к ледяному щиту Антарктиды и вошёл в море Космонавтов, чтобы с помощью вертолёта обеспечить всем необходимым станцию «Молодёжная» и сменить зимовщиков.

Когда работа была закончена и «Михаил Сомов» направился на север, к берегам Новой Зеландии для пополнения запасов топлива и продовольствия для зимовщиков, корабль плотно сел на камни. Как оказалось, капитан, вышедший на мостик нетрезвым, не слушая своих помощников, совершал немыслимые маневрирования среди ледяных полей, что и привело к такому результату. Сняться с камней удалось самостоятельно, но на это пришлось потратить много дорогого для них времени.

В середине февраля в порту Веллингтона была завершена погрузка всего необходимого. Капитана, посадившего корабль на камни, сменил более опытный, срочно вызванный и прилетевший самолётом капитан Родченко, и «Михаил Сомов» направился к морю Росса, чтобы обеспечить снабжение и смену зимовщиков станции «Русская».

Седьмого марта дизель-электроход подошел к береговому припаю на расстояние двадцати пяти миль от станции. Стремительно приближались антарктическая зима и полярная ночь. Иностранные суда к этому времени завершили работы и отправились домой, но «Сомов» не мог уйти, не обеспечив всем необходимым полярную станцию. Началась выгрузка с помощью судового вертолёта. В работах принимали участие все свободные от вахты.

Среди членов команды, участвовавших в предыдущих экспедициях, пошли разговоры, что выгрузка даже самой необходимой части снабжения и смена зимовщиков может закончиться попаданием в ледовый плен. Двенадцатого марта начался и три дня бушевал ураган. Корабль, предназначенный для прохода во льдах до семидесяти сантиметров, заблокировало тяжёлыми льдинами толщиной три-четыре метра. «Михаил Сомов» при температуре двадцать пять градусов ниже нуля накрепко вмёрз в лёд моря Росса, а расстояние от него до кромки ледового поля, где находилось вспомогательное судно экспедиции «Павел Корчагин» неледового класса, было более восьмисот километров. Усилия мощных, в семь тысяч двести лошадиных сил, двигателей не помогали. Носовая часть «Сомова» толщиной сорок четыре сантиметра не могла справиться с тихоокеанским ледовым массивом. Было решено эвакуировать больных, зимовщиков и часть экипажа вертолётом на «Павла Корчагина», оставив только добровольцев. Среди оставшихся пятидесяти трёх человек были и Пётр с Володей Картавиным.

Началась борьба за выживание корабля. Постоянно приходилось обкалывать лёд вокруг ходовых винтов, чтобы не вмёрзли. Поочерёдно и неоднократно перебирали четыре главных двигателя, добиваясь их безотказной работы. Ждали помощи Большой земли, но она не приходила. Угнетало отсутствие информации и весточек из дома. В часы досуга бессчётное количество раз пересмотрели фильмы из фильмотеки, находившейся в ведении электромеханика Сергея Долидёнка, включая «Чапаева» и «Кубанских казаков».

Чтобы отвлечься от мрачных мыслей в темноте полярной ночи, Пётр охотно брался за любую работу. Благодаря дружбе с судовым радистом он был в курсе событий, но иногда казалось, что лучше бы этого не знать. На неоднократные просьбы капитана Родченко о вызволении из ледового плена Москва сначала не отвечала, потом запретила выход в открытый эфир, приказав пользоваться только закрытой связью. И никто в мире не знал об их трагедии, даже близкие, которых как могли успокаивали находившиеся в Ленинграде руководители экспедиции.

Лишь в начале июня, в самый разгар антарктической зимы, когда иностранные радиостанции стали вещать, что во льдах Антарктики гибнет, не дождавшись помощи, и, возможно, уже погибло вместе с экипажем огромное, больше ста тридцати метров длиной, судно, предположительно принадлежащее Советскому Союзу, руководство Института Арктики и Антарктики сообщило, что по решению правительства во Владивостоке готовится к выходу ледокол «Владивосток», который будет направлен им на помощь.

На «Сомове» заканчивались топливо, продукты, запасы пресной воды, и гибель казалась неизбежной, когда пришла радиограмма с сообщением, что «Владивосток» находится во льдах моря Росса, пробивается к ним и просит включить корабельный прожектор в качестве ориентира.

Двадцать третьего июля, когда ледокол находился в ста семидесяти километрах от них, сомовцы, услышав приближающийся звук вертолёта, с сигнальными фаерами в руках собрались на верхней палубе, боясь, что тот в темноте полярной ночи пролетит мимо. Вертолётчики привезли письма, и это был первый радостный день их ледовой одиссеи. Каждый стремился уединиться, чтобы, читая письма, побыть как бы вместе с родными. Наташа писала, что любит и скучает, что они все здоровы, только никак не дождутся его возвращения. Пётр читал, перечитывал и снова читал её письма, теперь уже не сомневаясь в близкой встрече.

Двадцать шестого июля сильный ветер создал трещины в ледовом поле, обеспечивая проход ледоколу, спешившему на свет прожектора вмороженного в лёд судна. «Владивосток» обколол лёд вокруг «Сомова» и взял его на буксир. Как только буксируемый электроход и ледокол вышли из ледовой ловушки, ледяное поле снова сомкнулось. Увидев это, Пётр с ужасом представил себе, что могло с ними случиться, если бы помощь опоздала хотя бы на один день.

Раздвигая мощным корпусом ледокола огромные льдины и расширяя попадавшиеся в пути трещины ледяного массива, одиннадцатого августа под крики «Ура!» экипажей оба корабля вышли на чистую воду. После захода в Новую Зеландию, где суда заправились всем необходимым, «Сомов» и «Владивосток» одновременно вышли из акватории порта, прощаясь, отсалютовали друг другу громкими гудками и отправились каждый к своему порту приписки.

Пятнадцатого октября дизель-электроход «Михаил Сомов» после ста тридцати трёх дней ледового плена возвратился в Ленинград. Прибывших встречали как героев. В порту был организован торжественный митинг, высокопарные слова которого воспринимались Петром лишь как досадная задержка предстоящей встречи с Наташей.

И они встретились, и им казалось, что уже никогда, ни на одну минуту не расстанутся, и на следующий день подали заявление во Дворец бракосочетания. Наташа за время разлуки доучилась в институте, получила красный диплом и работала в отделе труда и зарплаты одного из многочисленных предприятий Ленинграда, имевших вместо названия номер почтового ящика.

Дизель-электроход «Михаил Сомов» отправили в длительный ремонт.

Пётр, устав от вынужденного безделья и празднования с членами команды благополучного возвращения, решил заняться давно наболевшим решением квартирного вопроса, и ему удалось вступить в строительный кооператив только что сданного в эксплуатацию дома. Денег, заработанных в рейсе, хватило на первый взнос, необходимую мебель и свадьбу, которую совместили с новосельем. И молодая семья поселилась в новой двухкомнатной квартире.

Пётр так соскучился по Наташе и домашнему уюту, что ему не хотелось выходить из дома даже в ближайший магазин, но деньги заканчивались, и нужно было как-то трудоустраиваться. Он читал объявления о трудоустройстве в рекламных газетах, ежедневно заполнявших почтовый ящик, обзванивал работодателей, заходил в отделы кадров многих предприятий, но везде если и предлагали работу, то с такой низкой зарплатой, на которую Пётр, познавший хороший, пусть и рискованный, заработок моряка, не мог согласиться.

Решив посоветоваться с товарищами по ледовой одиссее, позвонил Володе Картавину и услышал, что тот готовит документы для зачисления в экипаж большого морозильного рыболовного траулера Тралрыбфлота, через несколько дней выезжает в Мурманск, рад был бы и Петра видеть членом этой команды и может рекомендовать его на должность рефмеханика.

Бурный Наташин протест против такого решения закончился не менее бурными объятиями, и утром следующего дня она, пряча от мужа припухшие от слёз невыспавшиеся глаза, просила Петра не торопиться и сначала хорошо подумать, понимая про себя, что уже ничего не изменить, придётся согласиться. Вскоре из Мурманска пришел вызов, и ей снова пришлось собирать Петра в дорогу, готовя себя к длительному одиночеству. Она не могла предположить, что такие сборы станут ежегодными и будут продолжаться долгие двадцать лет.