Текст книги "Литературные раздумья. 220 лет Виктору Гюго"

Иван встал и пошёл на звуки прекрасного девичьего голоса.

В самом укромном месте у берега озера, на камне, уходящем большей частью в воду, подоткнув подол сарафана за пояс, на коленях стояла молодая девушка, ловко полоща бельё.

– Ох, да я тебя, дружок мой ветер, на рассвете рано встречу…

– Здрава будь, красавица! – сказал Иван, подходя ближе. – Красивая твоя песня!

– И тебе не хворать, барин! – вскочив с колен и смущённо оправляя сарафан, ответила девушка.

– Почему одна ты тут? Не страшно ли одной-то?

– Страшно, барин, да надо!

– Позвала бы кого с собой. А то мало ли зверь какой рядом рыщет? До деревни-то далеко!

– Да кого ж позвать-то, коли я сирота? Вот Матушку-Богородицу с собой завсегда зову. Она меня и охраняет, от зверья уберегает.

– Вон оно как! Так-то добре, а то вот и двуногие звери могут напужать иной раз, тут дорога, вишь, большая.

– Большая, барин, старинная дорога. В народе говорят, мол, кто по ней пойдёт, свою судьбинушку найдёт.

– Ну а ты-то сама нашла свою?

– Дык я и не хаживала по ней. Я всё тропинкой да стёжкой хожу, широкой-то мне дороги пока Бог не сподобил, – весело ответила девушка и поклонилась Ивану в знак завершения беседы.

– А как звать-то тебя? – будто вспомнив что-то важное, спросил Иван.

– Луша я, Лукерья по святцам.

– А меня Иваном кличут. Ну что же, Луша, будь здорова!

– Храни Христос! – поклонившись, ответила девушка, взяла корзину с бельём и пошла в сторону деревни.

«Красивая какая была её песня! – думал Иван, возвращаясь к отцу и коням. – Да и сама-то Луша хороша! – почувствовал Иван, как взыграло его ретивое сердце и ударила кровь в голову. – Ух ты, мать честная, вот надо же такому случиться! Сердце из груди того и гляди выскочит. Вот же сила какая у этих девок, кого хошь разволнуют, мёртвого на дыбы поднимут!» – стараясь успокоиться, думал Иван.

* * *

Солнце колесом выкатилось из-за горизонта и устремилось ввысь, игриво лаская и согревая своим светом всё вокруг.

Паво, очнувшись, осмотрелся. Напротив, на вековой сосне, сидели две большие совы и смотрели на него.

– Вот же угораздило меня! – недовольно прошептал он, вставая с земли. – Что смотрите, глазастые? Ухожу уже, ухожу! – пробормотал Паво и, отряхнув со штанов и рубахи налипшие сухие сосновые иголки, отправился восвояси.

«Дорога домой всегда короче», – подумал он, поднимаясь на холм, на котором тесно соседствовало несколько добротных строений. Просыпался хутор. Петухи пели свою известную всем песню, славя начавшийся новый день.

Подойдя к своей риге, Паво совсем забыл про обещание, данное колдуну. Не успел он открыть дверь, как из неё вывалилась Кадой со своим маленьким козлёнком, которого она воспитывала и кормила из рожка.

– Ой, а мы за молоком к тётке Маро! – выпалила она и побежала к соседскому дому.

Паво словно жаром обдало: «Арбуй сказал, что первое, что увижу в моем хозяйстве… Кто же выскочил первым? Ну конечно, козлёнок!» – решил Паво и немного успокоился.

День обещал быть суматошным. Рейма накануне весь день была чернее тучи и лишь под вечер немного повеселела. Сегодня же, глядя, как на полянке весело играет Кадой со своим любимцем, она чувствовала себя как-то по-другому.

– Рейма, – позвал девушку отец, – разговор есть.

Девушка подошла к отцу и встала возле стола.

– Мудрец сказал, что пора готовиться к твоей свадьбе. Старые боги не препятствуют. Готовь с Марией венчальный сарафан и скажи мне, если не хватит чего.

– Хорошо, отец, – ответила девушка, слегка присев и вежливо склонив голову. – Я начну подготовку завтра. Сегодня мы несём первое молоко нашей коровы к священной черёмухе, отец.

– Как телёнок, встал ли на ноги?

– Да, отец, встал. Мария показала мне, как почистить его копытца. Теперь он ходит.

– Хорошо, дочка, во всё вникай, женский век труден и короток, многое надо знать и уметь. Ты – хорошая дочь! Счастья прошу у богов для тебя, Рейма.

– Я понимаю, отец.

– Ну, ступай, пусть священное дерево примет твои дары и благословит тебя на счастливую и долгую жизнь!

– Благодарю, отец! – Девушка вновь сделала книксен и вышла из риги.

На душе у Паво было неспокойно. То ли от бессонной ночи, то ли от волнений за судьбу старшей дочери. Хотелось закрыть глаза, и пусть бы всё вернулось в то время, когда была жива его любимая жена. Задремал Паво, сидя за столом, склонив голову на сомкнутые в замок сильные руки. Видит, стоит в дальнем углу риги его жена, вся в белом, и ветер игриво развевает её длинные волосы.

– Паво, Паво, зачем ты лишаешь дочь нашу пайкас? В моём сундуке лежит белое полотно для него.

Очнулся Паво от дремоты, нет рядом никого. На том месте, где стояла его покойная жена, стоят сухие снопы ржи.

– Привиделось или приснилось, не надо спать, надо делами заняться, – сказал себе мужчина и вышел на улицу.

– Здрав будь, сосед! – сказала жена старосты Мария. – Как девочки? Всё ли в порядке?

– Здравствуй, Маро, – поприветствовал Паво женщину, назвав ее по-вожски. – Всё слава богам! Вот только вопрос у меня есть один к тебе.

– Говори, я слушаю тебя, – остановившись возле риги, сказала Мария.

– А что, если на вожанке бы женился русский, чем тогда голову невесте покрывать вместо пайкаса?

– У русских покрывают невесту белой материей, фатой это называется. А зачем тебе? Что ты задумал, Паво?

– Ты надёжная, Маро, умеешь хранить секреты. Не просто задумал, сговор у нас уже был. Афанасия – друга моего, новгородского купца – сын Иван будет мужем моей дочери Реймы.

– Вот оно как! – спокойно сказала Мария. – Знаешь ли, у меня есть такая белая ткань, как раз будет подарком от меня для твоей дочери. Принесу вечером. Сейчас пойду, дел много. Сегодня мы с ней идём к святому дереву, дары несём за первое молоко от вашей молодой коровы. Не скоро вернёмся.

– Отец, отец! – кричала Кадой, с трудом забегая на холм. – Отец, помоги! Волк! – упав на землю и схватив отца за колени, трясясь всем телом, хрипела девочка.

– Тихо, тихо! Я с тобой! Где ты видала волков?

– Что случилось, Кадой?! – выбежав из дома и стараясь успокоить младшую сестру, спросила Рейма.

Кадой, пытаясь перевести дух и успокоиться, кивала головой и показывала на лес:

– Одного волка! Огромного и страшного! Мы играли… Мы с моим козликом играли… там… Вдруг я почувствовала, что на меня кто-то смотрит из леса! Я повернулась, а там огромный волк! Он… он стоял и смотрел! У него глаза как огнём горели! Они требовали к нему идти! Я напугалась! Побежала, а он стоял!

– А где козлёнок-то твой? Волк его схватил? – спросила Рейма, поправляя шапочку и растрепавшиеся волосы сестры.

– Ой! Наверное, его волк поймал! – снова расплакалась девочка. – Мой бедненький маленький козлик!

Вдруг совсем рядом раздалось «Ме-е-ек!».

По холму взбирался козлёнок, живой и невредимый.

– Да вот же он, твой козлик, дорогая! – радостно воскликнула соседка Мария.

– Ты живой! Мой малыш! – окончательно оправившись от испуга, запричитала Кадой, сорвавшись со всех ног навстречу своему любимцу.

– Отец, как-то странно, что волк среди бела дня из леса вышел, да? – озадаченно спросила старшая дочь.

– Может, старый и больной? – сказала Мария. – Да вроде, когда больные, волки их сами убивают, а старые умирать в глубь леса уходят.

– Уж не беда ли какая идёт к нам, отец? – не унималась Рейма.

– Не думай о беде, дочь! Кто подумает о ней, считай, её позвал! Кадой совсем ещё ребёнок, привиделось, может быть, или собака какая там была.

– Хорошо бы, если так! – задумчиво сказала Рейма и направилась по своим делам в ригу.

* * *

Наступила ранняя осень. Природа трудилась день и ночь, преображая деревья и кустарники, искусно раскрашивая в багрянец и золото берёзы, рябины, клёны, дубы, изобильно росшие возле добротных домов хуторян.

Приближалось время свадьбы, и Рейма мало-помалу свыклась с тем, что вскоре ей предстоит покинуть родную семью и хутор.

Много интересного и нужного для будущей жизни женщины рассказала ей соседка Маро. Не такие уж и разные оказались обычаи у новгородцев и вожан, как поначалу думала девушка. Даже в нарядах много общего. Соседка и верная подруга Мария много знала из жизни новгородцев, всё детство и юность жила она среди них, пока не отдали её замуж на окраину, в лужские земли. Так решил отец и не прогадал. Всю бабью жизнь живёт Маро как у Христа за пазухой. Уважаемым старостой большого хутора стал её муж, мудрый и добрый Лаури. Так что не нужно бояться перемен, всё, что Бог ни делает, – всё к лучшему! А то, что разный люд живёт на новгородской пятине, все давно знают. Тут и чудь, и мордва, и марийцы, и удмурты, да кого только нет. Друг по другу примечая и перенимая то, что понравилось, веками жили соседние народы в мире и дружбе. А уж коли враждовать кто поднимался, объединялись против общего врага и стояли насмерть. Мало ли таких было историй. Вот взять хоть последнюю с ижорцами. Хорошо, что закончилась эта баталия быстро и не стёрла с лица земли целые народы.

Готовят приданое Мария и Рейма потаясь, чтобы не прознал никто до поры до времени. Мария не уставая рассказывала Рейме всё, что помнила и что знала о нарядах и обычаях. Вот хотя бы взять пяясиэ – девичью шапочку, такие же носят не только финки, но и другие, даже чуваши и поволжские татары, которых много проживает на обширных Новгородских землях. Да и мюэци – риссико, нагрудные украшения – почти одинаковые. Надо подготовить к свадьбе белый пайкас – головной убор да покрывало полотенчатое под него, а шёлковый платок давно в сундуке лежит, от матери остался. Девять поясов да девять рядов бус у Реймы уже были заготовлены с тринадцати лет. Десятый пояс должен ей подарить жених. Фартуки и ещё много чего необходимого для такого случая, помогала готовить добрая Мария. Отец не скупился и по первому слову давал нужные суммы для покупки необходимого.

* * *

В предзакатный час, когда небесное светило, утомившись за день, отправляется на ночной покой, алым цветом окрашивая синюю водную гладь озера, всё в мире замирает и готовится ко сну. Паво в эту ночь собирался идти с дарами к арбую. Прошло больше трёх месяцев с той ночи, как колдун, заглянув в будущее, рассказал, что ждёт его старшую дочь, если станет она женой новгородского купца. Сомнения мучили мужчину насчёт оплаты. А оплату надо было нести, раз колдун назвал, что ему нужно. С колдуном шутки плохи! Самыми сильными магами и чародеями слыли карельские да вожские колдуны – арбуй. По всему древнему пути из варяг в греки не было им равных в ворожбе, врачевании травами и колдовстве. Из разных земель приезжали страдальцы на дальние острова за помощью к этим колдунам. Исцеляли они и разум, и тело, изгоняли бесов, а то и наводили морок и смертельные порчи на врагов по заказу за большие дары. Вожане и чудь, русские и ижора, да разве перечислишь всех, кто потаясь ехал к необычным отшельникам за помощью. Умели менять свой человеческий облик эти загадочные лесные жители то на вороний, а то и на волчий. Порой пугали они людей, но не нападали. Много пользы было от них вожанам, мудрость веков и сакральные знания несли арбуй в мир. От старого до малого знали люди, что долг платежом красен, щедро расплачивались с мудрыми колдунами за их помощь. Лишь бы принял арбуй оплату, не отверг бы её. Не раз уже думал Паво над этим и наконец решил, что следует отдать колдуну козлёнка, когда тот подрастёт. Прошло лето травное да сытное, подрос козлик, такой стал большой, что не стыдно теперь его отдавать. Стемнело. Из-за леса поднималась круглая луна. Паво, пройдя через ригу в хлев, завязал верёвку на шее козлёнка и на всякий случай обмотал верёвкой его выросшие рожки.

– Ну, пойдём со мной на новое житьё-бытьё! – сказал он козлёнку и повёл его через ригу на улицу.

Привычное к хозяину животное безропотно посеменило за ним, иногда останавливаясь и, упрямясь, опуская голову. Однако ароматный кусочек ржаного хлебушка с солью манил, и козлик, забывая обо всём, семенил за хозяином всё дальше и дальше – в глубь леса.

– Здрав будь, мудрый колдун! – сняв свою красную шапку, отороченную беличьим мехом, и поклонившись, сказал Паво. – Прости, что нескоро пришёл к тебе! Подрастало, что первым на глаза мне попало! Теперь вот пришёл, теперь не стыдно мне!

– Не тем расплачиваешься, Паво! Не того жду от тебя! Разве это первым было, что на глаза тебе попалось? – сердито вымолвил старец.

– Дык не дочь же родную к тебе вести! Она ребёнок ещё! Разве ж можно?! – возмущённо ответил Паво.

– Закон предков чтить надо! – сердясь, проговорил колдун, посохом отодвигая козлёнка со своего пути.

– Как же я могу отдать тебе мою младшую дочь? Как жить мне тогда? Зачем назначил ты, колдун, такую цену? – стараясь пронять колдуна, говорил сквозь слёзы мужчина.

– А затем, что в ней течёт кровь той, которую я любил как родную дочь. Ты не знал своей жены, бедный ты человек! Думаешь, ты сироту взял в жёны, найдя её в дальнем лесу? На то была воля великого Бога Укко. Росла она средь непроходимых болот, постигала магию, а пришло её время оставить след на земле, вышла она к людям в поисках счастья.

– Нет, колдун, не верю! – возмутился Паво.

– Не веришь? А не замечал ли ты за своей женой непонятные твоему разуму дела?

– Непонятные? – задумчиво произнёс Паво. – Ну так ведь все женщины ведают много такого, что неведомо нам, мужчинам, – спокойно сказал он.

– Ведают, да не столько, чтобы знать наперёд, что будет, чтобы руками всякую боль унимать, кровь шепотком угомонять, любого зверя приручать, змей подзывать…

– Не могу поверить, что моя жена…

– Так вот, Паво, дочь твоя младшая Силой по рождению отмечена. В десять лет она должна наши знания принять. Не серчаю на тебя, ты – отец! Не приведёшь мне меньшую, потеряешь старшую! Всё, иди! Сорок дней тебе даю: не оплатишь свой долг, Силы сами возьмут.

Зашумел ветер по кронам деревьев, полетели сосновые иголки в Паво, как мелкие стрелы. Пропал в темноте колдун, только волчий вой послышался неподалёку от его хижины. Вздрогнул Паво от этого воя и поспешил обратно домой, прихватив козлёнка.

* * *

С самого раннего утра начались приготовления к встрече новгородских гостей. Сентябрьское солнце светило ярко, но не грело. Ветер с Ладоги поднимал волны на озере, гнул и ломал деревья. Чайки, кружась в небе, старались поймать воздушные потоки. Накануне Паво пригласил в свой дом старосту и уважаемых старожилов хутора. Накрыв богатый стол, он объявил им новость о свадьбе его старшей дочери.

– Свадьба моей старшей дочери пройдёт на нашей земле по нашим законам, одно лишь не будет исполнено – останутся у невесты косы нетронутыми. Свадебное пиршество будет для всех хуторян от мала до велика.

– Ты уважаемый человек, Паво! – сказал староста. – Твоя дочь – твоё решение. Спасибо, что позвал нас и сообщил о предстоящем праздновании. Новгородцы – достойные люди, пусть счастливой будет твоя старшая дочь на сто лет вперёд!

– Так и есть, так и есть! – отозвались старейшины.

– Не выкурили мы табака со сватами, как положено нашим обычаем, так мало ли какие бывают случаи? Жених моей дочери – сын моего верного давнего друга, спасшего мне жизнь много лет назад. Решение наше породниться было обоюдным.

– Слово своё держишь, дружбу уважаешь, тем и род почитаешь! – сказал один из стариков.

– Дружба да мужское братство – двойное богатство! – добавил староста. – Пусть великая богиня Ильматар благословит твою красавицу дочь на счастливую жизнь!

До поздней ночи продолжалось застолье и звучали мудрые речи стариков. Только после третьих петухов разошлись гости по своим ригам.

Доволен был Паво, что заручился одобрением и получил напутствия перед важным событием в семье.

– Смотрите, смотрите, русская ладья идёт! – кричали мальчишки, пробегая мимо риг по направлению к берегу.

– Плывёт корабль с женихом! – взволнованно сказала Мария, поправляя свой женский красный пайкас и пряча под него выбившуюся прядь коротких волос.

Наряд свой она бережно готовила заранее. Праздник должен быть красивым, потому белый сарафан, нижний фартук из синей материи, да и верхний белый хоть и не были украшены бисером, янтарём, оловянными бляшками, камушками и ракушками каури, как у молодухи, всё равно выглядели ярко и празднично.

Рейма была одета по вожскому обычаю в амы – глухой синий сарафан без рукавов. Поверх него была надета короткая белая кофта, ихад, с расшитыми бисером и красными нитями замысловатым вожским орнаментом рукавами. Подпоясана девятью тяжёлыми поясами, украшенными оловянными бляшками, янтарём и бисером. Ноги по вожскому обычаю были замотаны поверх шерстяных чулок разноцветным сукном так, что казались по-паучьи кривыми. Но в этом была вся красота вожанки! Одно было не по обычаю: под пайкас, покрытые такой же белой тканью с яркой вышивкой и спускающимися на плечи лопастями, остались нетронутыми её прекрасные волосы, спрятанные от чужого глаза. Таково было единственное условие семьи жениха.

– Тяжёлые пояса, спину тянет! – поправляя на себе украшения, сказала Рейма.

– Это ещё ничего, жених ещё десятый подарит тебе! – ответила Мария. – По весу он как ушат воды!

– И кто это всё придумал? – возмущённо вставила Кадой, стоявшая рядом со старшей сестрой и поправлявшая бусинки и бляшки на каатырыд – набедреннике – сестры.

– Такой обычай у ваддялайзыд (води), малышка, – пояснила добрая и улыбчивая Мария. – Так два дня после свадьбы надо всё носить, чтобы духи рода довольными стали.

– Обычай! А если тяжело? Что же теперь, согнуться от тяжести, но всё равно не снимать, да? Так и радости от свадьбы не почувствуешь! Тут трёт, там жмёт! Ноги от повязок одеревенеют, плечи от тяжести повиснут. Нет, я так не хочу! Я радоваться от счастья на моей свадьбе хочу! Чтобы быть как лебедь белая – свободная и ничем не опутанная.

– Забавная ты, Кадой! Говоришь так, будто не малышка ты совсем, а мудрец! – пошутила Мария.

– А я вот тоже бы хотела столько тяжести на себе не долго терпеть, – сказала Рейма.

– Так и не терпи, выйдешь из-за стола, пойдёте с женихом в баню, как положено у нас, а там и скажи ему, что после бани по русскому обычаю продолжится пусть свадьба. Послушается тебя счастливый жених, вот и первая твоя победа будет. А там уж смотри сама, когда что сказать, а когда смолчать, – посоветовала мудрая Мария.

– Правильно, из бани да на ладью – и в Новгород, только волны останутся за тобой и тоска в моём сердце от одиночества, – с грустью в голосе тихо промолвила Кадой.

* * *

Добротный построил дом купец Афанасий для своего единственного сына Ивана и его молодой жены. Резные наличники да крыльцо, как у княжича. Не жалеет Афанасий денег, хочет сыну и дом добротный, и корабль на свадьбу подарить, да и дело своё ему целиком передать. Старость пришла незаметно. Глаз не тот, в нутре всё болит, есть-пить не даёт. Княжеский лекарь всё ему кровь пускает, а толку нет. Кроме болей ещё и слабость пристала как банный лист! Осилить бы за невестой сходить да обратно вернуться. В последний-то раз тяжко было в море, укачало, чуть жив остался. Силён и красив Иван. Кудри пшеничные, глаза голубые, ясные, в плечах – сажень! Лёгок характером сын, как его мать. «Дал бы Бог счастья да здоровьица крепче отцовского!» – думал Афанасий, лёжа на полатях в своём богатом доме. Не шёл сон к нему, хоть плачь. Настои и отвары ничем не помогали в последнее время. Одно спасало и поддерживало – молитва святая да пост.

Ладья Афанасия стояла у причала в полном снаряжении, готовая отчалить по первому его слову. С утра, сходив к заутрене и усердно помолившись, Афанасий и Иван, сопровождаемые верной командой, отправились в путь.

– Отец, ты бы лёг отдохнуть, на тебе лица нет, – предложил Иван, глядя, как Афанасий с трудом держится на ногах, ухватившись за борт судна.

– Да, пойду, пожалуй, сынок, привыкай команды отдавать, теперь всё в твоих руках! – похлопав сына по крепкому плечу, сказал отец и неспешно спустился в трюм. Путь до острова, где Ивана ждало счастье и любовь, был пройден за несколько дней при полном штиле.

Причалив к берегу, новгородцы чинно и неспешно сошли с ладьи и направились к встречавшим их празднично разодетым и весёлым вожанам.

– Здравствуй, народ добрый вожский! – зычным голосом произнёс дружка, выйдя на шаг вперёд и поясно поклонившись по русскому обычаю.

Вожский староста, держа на вышитом рушнике ржаной каравай и соль, поклонился в ответ, сказав вежливо по-русски:

– Добро пожаловать на нашу землицу, добрые соседи!

Афанасий подошёл, отщипнул кусочек от каравая, посолил его и неторопливо съел, покивав головой в знак признания вкуса вожского хлеба.

– Шли мы по морю широкому, по озеру глубокому, летела бела лебедь в небесах, обронила перо. Перо наш молодой купец, добрый молодец Иван имярек, поймал, за лебёдушкой той нашу ладью послал. Вот пришли мы к вам с добром да с поклоном! А не к вам ли та лебедь белая залетела, а не у вас ли она проживает, свово суженого-ряженого ожидает?

– Да, есть у нас много птицы разной, есть и лебедь-девица, по стати да красоте – царица, – ответил староста, хорошо знавший русский язык и знакомый с обычаями новгородцев.

– А как бы нам поглядеть на неё? Как бы свериться, та ли птица, а не гусыня ли какая лапландская? – продолжал дружка.

Малознакомые с обычаями русских хуторяне с интересом слушали и наблюдали за этими двумя говорящими о чём-то важном, но явно шутящими мужчинами.

– За погляд денег не берём, а за проход по дорожке до риги возьмём! – сказал староста.

– Что ж поделать, уж больно нам птица эта нужна! Вот за проход, за погляд и за добрый приём! – передавая старосте мешочек с монетами, сказал дружка.

Староста, развязав узелок, взял монетку, проверил её на зуб и, подняв в вытянутой руке, показал народу. Вожане радостно и восхищённо загудели.

– Дорога оплачена, добро пожаловать, гости дорогие! – сказал довольный староста и повёл гостей в украшенную сосновыми и можжевеловыми ветками, мелкими яблоками и рябиновыми гроздьями ригу Паво.

Посреди большой комнаты ломились от яств покрытые расшитыми скатертями столы. Невеста сидела во второй избе, в переднем углу.

* * *

Отец невесты пригласил за стол свата и свою родню. Сват сел в божий угол за стол, жених с ним рядом, напротив двери. Немногочисленная родня Реймы заняла место на лавке за столом, а соседи – на скамье. Рейма все ещё сидела во второй избе с другими девушками.

Вот сват налил чарку, дал Паво и говорит:

– Держи, сват, теперь будем нового рода.

Отец девушки взял правой рукой у свата стакан с наливкой, перехватил его в левую руку, повернулся в сторону божьего угла, перекрестился и сказал:

– Ну, да поможет Господь, пусть Бог даст счастья и умения друг друга слышать и любить!

Затем повернулся к свату и поздравил его как свояка и жениха как зятя.

– Будьте здоровы, сват и зять! – сказал вежливо Паво и выпил до дна свой бокал. – Жаль, нет у тебя, дорогой мой зять, матушки, как и у моей дочери. Да верим мы, что глядят они обе с небес да радуются.

Иван при этих словах встал и поклонился.

Поднёс Паво чарку хмельную Ивану, пока тот пил, обступили его девушки – и давай в печные заслонки палками колотить. Вышел жених под эти стуки из дома, пошёл по улице, а девушки за ним неспешно идут да в заслонки стучат. Кто хотел выпить за здоровье жениха и невесты, но не приглашён был, выходили из своих риг да с огородов, и потчевали их жених и вся его свита крепким хмельным напитком. Вот прошли жених с товарищами и девушками по хутору и вернулись в дом невесты. Тут Ивана проводили во вторую избу, туда, где была Рейма с близкими подружками.

Свадьба идёт своим чередом, веселье и шутки звучат за столом.

Сват только и успевает хмельное разливать, сначала родне невесты, потом и деревенским мужикам и всем, кто пришёл свадьбу смотреть.

В самом разгаре веселья зашли девушки в первую избу и спрашивают у свата:

– А нам бутылку?

Сват дал им то, что они просили, и они ушли во вторую избу риги, отдали невесте. Рейма взяла эту бутылку с крепким вином у девушек, пригубила сама чарку и начала угощать своих подружек. Которая посмелее, та всю чарку выпила, а кого и уговаривать пришлось.

А в первой-то избе в это время пьют да решают, как дальше свадьбу справлять. Дружка, Афанасий да сват с Паво обсуждают, как бы Бог помог хорошим согласием и обычаем всё уладить.

Вдруг из второй избы вышли девушки с пустой бутылью, подвешенной на пояс, словно повешенный, и свату вдвоём через стол эту бутыль передают, а сами весело да требовательно ему велят:

– Вот, забирайте! Впредь про нас не забывайте!

Сват, опьяневший от крепкого напитка да от долгого путешествия, спросил их:

– Что вам нужно ещё?

А девушки будто этого и ждали:

– Когда к нам в следующий раз придёте, тогда будем встречать вас как самых почётных гостей! Тогда принесите бутылку побольше, хороший большой пирог, как стол, фунт мыла, два фунта печенья, большое зеркало, размером с дверь, гребень и по кольцу для каждой из нас!

– Ну, раз такое дело, – ответил сват, – будет вам всем, чего просите.

Убежали девушки во вторую избу, Рейме наперебой рассказывают:

– Мы всё посчитали, что было нужно.

Настал момент выгонять сватов из избы:

– Уходите, идите прочь! Невеста хочет в голос петь да вас стесняется.

Сваты, как положено, ответили им:

– Уходим, уходим. Слава богу, наконец получили невесту, теперь мы уходим довольные.

– Вроде ушли, – сказала Кадой, выглядывая из дверей второй избы.

Да тут кто-то из гостей, забравшись на чердак, взял старый лошадиный хомут и бросил на шею свату. Сват по обычаю, шутки ради, заржал, словно конь, выбежал из сеней на улицу, бросил хомут на землю и закричал что есть мочи:

– Слава богу, наконец получили то, что нужно, другого и не хотим!

В это время девушки и соседка Мария провожали невесту и жениха в нетопленую баню ночевать – первую брачную ночь отмечать.

Свершилась свадьба!

* * *

Отшумела свадьба, покинула родной хутор и свою семью красавица Рейма, затянуло небо тучами и начались осенние Дожди.

– Даже небо плачет от разлуки с моей дорогой сестрой, – обнимая своего козлика, говорила Кадой. – Всего-то несколько дней прошло, как нет рядом моей Реймы, а кажется, будто годы прошли!

Козлёнок, лёжа на сухой соломе, шевелил ушами, вслушиваясь в слова хозяйки.

– Здравствуйте, кто дома? – донеслось из прихожей.

Кадой, быстро встав с соломы и отряхнув сарафан, поспешила на голос.

В дверях стояла хуторянка, которую до этого Кадой видела беременной с большим животом. Теперь же она была вновь стройной и на ней был не белый, а красный пайкас, знак того, что она стала матерью.

– Здравствуйте! – поприветствовала незваную гостью Кадой. – А отца дома нет.

– А мне не отец твой нужен, а ты, – сказала молодая женщина, стоя в дверях по вожскому обычаю и не заходя в избу. – У меня для тебя слова важные от арбуя, который после рождения моему ребёнку имя давал. Он сказал, что тебе пора возвращаться!

– Куда это мне возвращаться, не понимаю! – проговорила недоуменно Кадой.

– Этого он не сказал. Подумай сама или спроси своего отца. Ну, пойду я, – ответила женщина, покрыв голову накидкой, и поспешила выйти из риги на улицу под самый Дождь.

– Вот ещё новость! – сказала вслух Кадой, подходя к камину и подкладывая в огонь полено. – Скорее бы отец вернулся. Расскажу ему эти новости.

В камине весело потрескивали сухие берёзовые дрова, согревая и освещая всю комнату.

Укутавшись в большую шерстяную шаль, Кадой устроилась в уютном отцовском кресле и сладко заснула.

– Дочка, зёрнышко моё! – слышит Кадой далёкий и ласковый мамин голос. – Оглянись! Посмотри на меня, моя девочка!

Повернула голову Кадой на голос, видит сквозь туман: возле стола матушка покойная стоит, к себе манит. Присмотрелась, а возле ног матери большой волк лежит, как тот, что её напугал весной. «Вот, – подумала девочка, – опять этот волк, чего ему надо?»

– Мама, ты пришла ко мне, миа суваан синуа (я так люблю тебя)! – сквозь слёзы сказала Кадой и кинулась к матери в объятья, не обращая внимания на волка.

Мать нежно обняла девочку:

– Миэ лахси (Мое дитятко), я тоже тебя сильно люблю!

– Не оставляй меня одну, мама! – просила, рыдая, девочка.

– Ты не одна, вот твой наставник, – показала она на волка, – он давно ждёт тебя. Пора, иди к нему!

Девочка посмотрела на волка и отвлеклась на мгновение от матери.

– Мама, это же волк! – удивлённо произнесла она, но матери уже не было, да и волк исчез тоже.

В доме было тепло и пахло дымом. Скрипнула тяжёлая дверь в ригу, и вошёл Паво.

– Кадой, дочка, да тут же угар! Проснись! – тормошил он её за плечо.

Затем, подхватив на руки, быстро вынес на свежий воздух.

– О Всемогущая мать Рауни, помоги мне! Верни мою дочь к жизни! – взывал Паво, уложив её на лавку возле риги. – Я виноват, это я виноват! Накажи меня, только верни мне мою малышку!

– Ну что ты так кричишь? – открывая глаза, недовольно сказала Кадой. Повернулась набок, и её стошнило.

– О Силы небесные, слава вам! – взволнованно бормотал Паво, поддерживая девочку на весу. – Зачем ты положила дрова в камин, не проверив заслонку, я ведь уже дымоход закрыл! – приходя понемногу в себя, сказал он.

Только девочка, казалось, не слышала его.

– Давай-ка в дом, дочка, – сказал отец и, подхватив её на руки, занес в избу и положил на лежанку.

– Отец, ко мне приходила во сне мама и большой волк с ней. Она мне наказывала что-то, только я забыла, – сказала измученная тошнотой девочка.

– Спи, дорогая, это был просто сон! – укрывая ее суконным одеялом, ласково ответил мужчина.

* * *

На рассвете ладья купца Афанасия с дорогим товаром причалила к берегу. Великий град – Новгород – просыпался. По пристани носились мальчишки, исполняя приказы хозяев, неспешно шли по своим делам горожане. Новгородцы знали себе цену и держались на людях особенно степенно и с большим достоинством. Звонили колокола к заутрене, слепцы и юродивые всех мастей, трясясь и гремя веригами, ковыляли к воротам храмов, стараясь как можно больше впечатлить состоятельных православных. Всадники то и дело вскачь проносились по деревянным настилам, пугая полусонных торговок, торопливо и ловко раскладывавших свой товар на рыночной площади неподалёку от пристани.

Афанасий, отдав команды своим работникам и морякам, велел сыну и его молодой жене садиться в коляску и следовать до дома. Уж очень утомительным было плавание в этот раз! Сам же поспешил в церковь, надо было договориться с настоятелем о венчании молодых да новости разведать. Время было неспокойное, смутное. Кто только не вёл борьбу за русский престол в это время. Новгород хоть и держался обособленно, всё равно отголоски доходили и сюда. Неуверенный в своей силе Василий Шуйский, избранный на царство, боролся за корону с Лжедмитрием. Для этого он вступил в союз со Швецией, которая в это время воевала с Польшей. Русский царь шведскому королю Карлу IX за поддержку пообещал отдать крепость Корела. А польский король Сигизмунд III, осерчав не на шутку на такой союз, взял да и объявил войну Москве.