Текст книги "Литературные раздумья. 220 лет Виктору Гюго"

Мы каждый раз убеждаемся, что в итоге вклад каждого индивида в науку и литературу оценивается по достоинству. То же самое можно сказать и о творчестве А. Конратбаева, много сделавшего на поприще учёного-литературоведа. В 1961 году решением Президиума Верховного Совета СССР он был награждён орденом «Знак почёта». К тому времени были посмертно реабилитированы его братья, репрессированные в далёком 1937 году. В советское время люди, представленные к правительственной награде, в обязательном порядке проходили проверку в спец-органах. Состоящему на учёте в КГБ СССР человеку «под колпаком» никогда не присваивались государственные награды. Судя по награде, можно предположить, что к шестидесятым годам А. Конратбаев был снят с учёта политического органа.

Что же касается деятельности следователей УГБ НКВД, которые фабриковали политические дела, то думается, что они рано или поздно также будут оценены и оглашены широкому кругу читателей. В России, например, имеется сайт о следователях КГБ, которые бесчинствовали в 1937–1938 годах. Нам удалось найти сведения о следователе Финагине, необоснованно обвинившем Калжана Конратбаева и отправившем на десять лет лагерей.

Несмотря на многократные политические гонения, А. Конратбаев прожил сознательную, созидательную жизнь. Его имя ещё в 40-50-е годы стало известно научной общественности в качестве фольклориста, тюрколога и востоковеда. Начиная с 60-х годов он выступает как литературный критик. Пишет проблемные статьи о состоянии казахской литературы, о новых произведениях казахстанских писателей – прозаиков и поэтов. Среди них произведения корифеев казахской литературы – Г. Мусрепова, С. Муканова, А. Тажибаева, Т. Алимкулова и др. Причём с его критическими замечаниями считались писатели во главе с одним из основоположников казахской литературы советского периода – С. Мукановым.

Последние годы жизни члена Союза писателей СССР А. Конратбаева прошли в провинциальном городке Кзыл-Орда, где он до конца своей жизни трудился профессором. На поприще педагогической работы он достиг значительных успехов, воспитав целое поколение учителей казахского языка и литературы.

Имя А. Конратбаева известно литературной общественности Казахстана в качестве переводчика. Он перевёл на казахский язык памятник огузской древности «Книга моего деда Коркута», средневековый сказочный роман «Книга попугая», произведения Мамина-Сибиряка.

В год 100-летия учёного, которое отмечалось научно-педагогической общественностью Казахстана в 2005 году, было издано собрание сочинений в десяти томах. В архиве учёного имеются ранее неопубликованные работы, которые постепенно входят в научный обиход.

Личный вклад А. Конратбаева в развитие науки и литературы также был оценён представителями власти независимого Казахстана. Ещё в советский период, в 1988 году, решением горисполкома г. Кзыл-Орды имя учёного было присвоено улице, на которой он жил. В 1990 году гимназии № 48 в посёлке Шиели было присвоено имя Ауелбека Конратбаева. В прошлом году одна из улиц г. Алматы также названа именем учёного.

Описывая творческую деятельность А. Конратбаева, нельзя обойти молчанием общественно-политические и литературно-просветительские деяния его братьев – Калжана и Алибека Конратбаевых.

Калжан Конратбаев (1877–1940) был соратником лидеров ныне признанного в Казахстане движения Алашорды – А. Букейханова, А. Байтурсынова, М. Дулатова и др. Ещё до революции занимался просветительской деятельностью, выпускал и распространял учебники для школ старого образца. В советское время был избран депутатом ТуркЦИКа (1924) и КазЦИКа (1925). Работал народным судьёй участка № 3 г. Акмечети. Репрессирован в 1937 году решением НКВД по Южно-Казахстанской области.

Алибек Конратбаев (1907–1937) – выпускник филологического факультета первого казахского университета, член Союза писателей СССР, работал секретарём СП Казахстана (1931–1933). Совместно с М. Жолдыбаевым и М. Ауэзовым выпустил две книги: «Учебник по истории казахской литературы конца XIX и начала XX вв.» (1933) и «Хрестоматию по истории казахской литературы конца XIX и начала XX вв.» (1934). После – несколько школьных хрестоматий для 3-го и 4-го годов обучения. Осенью 1935 года в Алма-Ате женился на единственной дочери одного из лидеров движения Алашорды М. Дулатова, который к тому времени отбывал наказание на Соловках. Спустя некоторое время, 17 марта 1937 г., был арестован на рабочем месте и решением тройки УГБ НКВД от 1 декабря того же года был расстрелян в следственной камере. Калжан и Алибек реабилитированы посмертно.

Так кто виноват? Кого можно обвинить в том, что почти вся жизнь доктора филологических наук, профессора, одного из основоположников академического литературоведения в Казахстане, члена Союза писателей СССР, отличника народного образования Казахстана, кавалера ордена «Знак почёта» Ауелбека Конратбаева проходила в сложной политической обстановке?

Остаётся довольствоваться тем, что имена Конратбае-вых – Калжана, Ауелбека и Алибека – значатся во всех республиканских изданиях энциклопедического и справочного характера. Очень надеемся, что их труды, являющиеся ценным вкладом в науку и литературу независимого Казахстана, ещё будут жить в памяти современников, последователей и, конечно же, представителей нового поколения литературоведов.

Людмила Лазебная

Родилась в Пензенской области. В 1988 году окончила Пензенский государственный педагогический институт (ныне университет). Преподаватель иностранных языков, переводчик, кандидат филологических наук.

Прошла обучение на курсах MBA (макроэкономика со знанием английского языка) в г. Кассель, Германия.

В 2013 году окончила Академию управления при Президенте РФ. Военнообязанная. Член Международной Гильдии писателей, член Союза писателей России, член Интернационального Союза писателей, член-корреспондент Международной Академии наук и искусств.

Победитель международного конкурса «Молодой литератор-2006» в номинации «Поэзия», награждена золотой Пушкинской медалью, звездой «Наследие-2019».

Сборники стихов:

«Родная Земля» – 2001 год,

«Соки земли» – 2004 год,

«Сила родника» – 2007 год.

В марте 2019 года вышел в свет четвёртый сборник «Навстречу ветру и судьбе» (издательство Российского союза писателей, Москва).

Произведения публиковались в сборниках поэтов России «Поэт года – 2014», «Поэт года – 2018», «Наследие», «Антология русской поэзии – 2018».

Готовится к изданию книга рассказов для детей на русском, немецком, английском языках и иврит. Книга будет издана в Германии.

Стихи и проза печатаются в российских и международных журналах: «Край городов» (Санкт-Петербург), «Сура» (Пенза), «Новый Ренессанс» (Германия) и др.

Рейма и Кадой. Водь голубоглазая
Повесть посвящена малочисленному ныне народу под названием водь

Водь принадлежит к прибалтийско-финским народам, поэтому имеет многие их внешние черты. Особенность народа – исключительно светлые волосы и большие небесно-голубые глаза. Подавляющее число мужчин и женщин этого народа ещё пару веков назад имели настолько светлые волосы, что по цвету они скорее напоминали снег. Постепенно цвет волос сменился, и у современных вожан он ближе к золотисто-жёлтому. С возрастом волосы темнеют, приобретая цвет золы. Есть ещё одна довольно примечательная черта, которую трудно измерить, поскольку её суть заключается в красоте. Ещё историк-исследователь Туманский, посетивший в конце XVIII столетия вожский край, написал, что женщины там живут невероятно красивые, высокие, с голубыми глазами и светлой кожей. Ему вторил историк из Финляндии Портан, указавший, что вожские женщины превосходят по красоте любых других.

Вожане приняли православие, но продолжали поклоняться своим древним богам. Знаменит этот народ своими знахарями, лекарями и колдунами, зашёптывающими разные болезни, изгоняющими бесов, умеющими принимать облик воронов и волков, править вывихи и в целом лечить суставы. Водь обожествляла деревья, камни, болота и т. д. До сих пор известны вожские капища – места поклонения духам леса и плодородия. В культуре води удивительным образом мирно сосуществовали и продолжают сосуществовать православная «виера» и колдовская «тайка».

В повести рассказывается о жизни и судьбе двух вожских сестёр. В произведении представлены жизненные перипетии, связанные с исторической ситуацией, и некоторые обычаи води.

Прообразом обеих героинь послужила коренная петербурженка Галина, внешними признаками и характером соответствующая описанию и свидетельствам о прекрасных представительницах этого народа, исчезающего в результате ассимиляции с другими народами России.

До самого горизонта раскинулись холодные воды Ладожского озера. Большие волны, поднимаясь и опускаясь, стремятся к каменистому берегу, поросшему хвойным лесом. Приближается лето. Ветер, умерив своё рвение, лишь изредка разгоняется по верхушкам могучих сосен, сбивая прошлогодние шишки.

На самом высоком уступе стоит молодая и стройная девушка, всматриваясь вдаль. Ежедневно приходит она на это место и ждёт того, кто дал слово вернуться.

– Рейма, спускайся! – сложив ладоши, крикнула с трудом пробиравшаяся по острым камням девочка лет десяти. – Рейма, идём домой, меня за тобой послали.

– Кто тебя послал, Кадой? – осторожно спускаясь по скользким и гладким камням, спросила девушка.

– Отец велел тебе домой идти, гости скоро будут.

– Опять гости! Не слышала, кого ждёт наш отец?

– Слышала, слышала, сестра! – хитро ответила смышлёная девочка и, по привычке оглядевшись по сторонам, переходя на шёпот, сказала: – Отец говорил про русских. Сказал, что гости едут, гостинцы везут.

– Спасибо, сестрёнка! – коснувшись правой ладонью щеки девочки, сказала старшая сестра.

– Поспешим!

Дорога до дома была недолгой. На ходу поправив растрепавшиеся светло-русые волосы и отряхнув передник, девушка вошла в ригу. За столом сидели русские друзья её отца, прибывшие из соседних Новгородских земель. Каждую вторую луну они приплывают к берегу и привозят нужные в хозяйстве товары. Помнит добро бывалый моряк Паво, дорожит дружбой с русскими. Ещё дед дружил с новгородскими купцами в те далёкие годы, когда приходилось воевать против общих врагов. Тяжёлые времена рождают сильных людей и крепкую дружбу.

Старый Паво давно задумался над судьбой своей старшей дочери – Реймы. Знал он, что любит она всем девичьим сердцем лихого красавца Педо, да где он теперь? Много месяцев прошло с того дня, как покинул родной дом непоседливый и хвастливый Педо. Нет с тех пор о нём вестей, как в воду канул. А дочь любит и ждёт его. Нужно думать наперёд, красота девичья не вечная. Хоть все и говорят, что красивее девушек из народа водь нет на свете никого – телом милее да лицом белее. Всё истинная правда! Такого небесного цвета глаз нет ни у русских, ни у ижорских красавиц.

«Хороша моя старшая дочь! Высокая и стройная, как карельская ель, и гибкая, как весенняя лоза. Нет ни у одной местной девушки таких белых и длинных волос, как у Реймы… Красивую и ладную дочь подарила мне покойная жена, – рассуждал Паво, довольно наблюдая за старшей дочерью, развешивающей на колья забора прядёную овечью шерсть. – Удачно сложилось, что не успели пожить Рейма и Педо вместе до свадьбы как муж и жена, хотя так положено по законам води. То, что можно у води, запрещается у русских».

А Паво давно надумал породниться с богатым домом старого друга Афанасия – новгородского купца. Сын Афанасия, Иван, совсем возмужал, стал широк в плечах да разумен в речах. Чем не жених?

– А вот и моя старшая дочь – Рейма, – вставая легко, как молодой, из-за стола и протягивая к дочери руки, воскликнул Паво. – Подойди поближе, дочь! Пусть посмотрят русские мои друзья на тебя. Пусть сами увидят, какая красавица моя старшая дочь!

Гордая и смелая Рейма, подойдя к столу, поклонилась гостям. Весело зазвенели ее нагрудные подвески – монеты и камешки.

– Ну, теперь ступай, дочь, а то гости есть-пить перестали, красотой твоей очарованные! – пошутил, как обычно, отец.

Дочь, слегка улыбнувшись, смело посмотрела в глаза самому молодому из гостей и задержала свой пристальный взгляд на нём, чем изрядно смутила его. Довольная собой, красавица с достоинством вышла в соседнюю дверь.

– Хороша твоя дочь, Паво! – словно очнувшись от оторопи, хрипло произнёс Афанасий. – Такая жар-птица кого полюбит, тому жизнь земная счастливей райской станет! Говори свои условия, друг! Что хочешь за дочь свою?

– Сестра, ты слышишь? Отец хочет продать тебя! – возмущённо сказала Кадой, подсев к старшей сестре на сундук.

– Не продать, а замуж выдать, – пояснила Рейма, задумчиво глядя в маленькое окошко.

– А что же, когда замуж выдают, как на базаре за гусыню деньги просят? Ой как интересно мне!

– Кого как гусыню, а кого как овцу продают, у каждой невесты своя цена, – глубоко вздохнув, сказала Рейма.

– Сколько же денег за тебя отец выручит?

– Зачем тебе знать? – усмехнулась старшая сестра.

– А затем, чтобы мне потом себя не продешевить, когда меня продавать станут. Можно же с женихом договориться, ну, чтобы он отцу только половину денег дал за меня, а вторую половину мне на руки, чтобы не всё отец себе забрал. А я бы за это мужа слушаться стала, иногда, – серьёзно и вдумчиво пояснила не по годам разумная Кадой.

– А-ха-ха! – рассмеялась старшая сестра. – Вот ты какая хитрая, а ведь маленькая ещё!

– Я ещё хитрей стану, когда вырасту. Я расту, и хитрость моя со мной растёт. А то как же! Я себя кормлю, пою, мою-купаю иногда, а деньги за меня отцу отдадут? Где справедливость? – не унималась младшая сестра, между делом прислоняясь ухом к стене, стараясь услышать разговор в соседней комнате.

Тем временем, договорившись с новгородцами обо всём, Паво был доволен собой. Когда бы ещё повезло так, как сегодня! Хорошего жениха для старшей дочери он подыскал. Теперь нужно готовиться к свадьбе. Если бы несколько лет назад кто-то сказал ему, что он сам решит выдать свою дочь за русского, пусть даже за новгородца, он бы не поверил.

«Но всё меняется, река и та русло меняет, когда на то воля богов!» – рассуждал Паво. Разместив гостей во второй избе на ночлег, он спустился к озеру. Степенно катила свои волны гордая Ладога, вселяя умиротворение и покой в сердце мужчины.

* * *

Вторые сутки видавшая множество походов по Балтийскому и Белому морям ладья новгородского купца Афанасия Селиверста бороздила холодные воды Финского залива. Смотрел на мачту Афанасий и думал, что настала пора отделить часть имущества и передать единственному сыну Ивану к его свадьбе. Толкового сына дал Бог! Умён и разборчив в делах, силён духом и телом, непразднословен и верой крепок. Ликует душа Афанасия, добрый сын – отцу радость! Знает Афанасий, что дружба с княжеским сыном Борисом сможет открыть перед Иваном двери в успешную жизнь. Да одна беда – тщедушный княжич завистлив и коварен. Как бы чего дурного не случилось, про женитьбу на вожской красавице, кроме кума Игнатия да шурина Архипа, никто и слыхом не слыхивал. Держал эту новость ото всех в тайне Афанасий, чтобы не сглазить дело. Не был уверен, что девица чужого роду-племени приглянётся сыну вот так-то сразу. А девица – красивая, чисто нимфа лесная. Не встречал за всю свою долгую жизнь Афанасий такой красоты. А что чужеродная, так ведь Бог людей сводит друг с дружкой всяких, чтобы плодились и жили промеж себя в дружбе и мире. Так и крови сильней, да и люди умней родятся.

Вот уж и звёзды сквозь мглу просияли, а сон так и не идёт, всё думки разные в голове кружатся, размышлять велят мудрому купцу.

Думал он, что бы дать за Иваном. Может, кроме дома новую ладью? Пускай сын по морям с товаром ходит да купецким делом хозяйство укрепляет.

Тем временем на новгородских стапелях красовалось новое судно богатого купца Афанасия, с кирпичной печкой внизу, чтобы был для моряков горячий обед в дальнем походе. Добротная получается! Ловкие новгородские лодейщики умеют дерево выбрать, бревно выдержать, обводы распарить и выгнуть, собрать ладью, засмолить, чтоб служила она тебе до твоей старости. Примечали и перенимали науку молодые подмастерья, пришедшие по доброй воле, а то и по указу княжескому на тяжёлое, но в народе почётное поприще.

Разбуди среди ночи такого да спроси, как, мол, ладью или дубас смастерить? Не продрав глаз, ответит тебе:

– Первым делом из большого дерева выдолбить, а то и выжечь деревянный чёлн, к нему прикрепить кокоры и только потом при помощи железных заклёпок или шитья вицей – древесным жгутом внахлёст – закрепить доски обшивки.

Крепко сидела эта наука в головах подмастерьев, хоть и не вбивалась она кулаками да плетьми мастеров. По-до-брому, по-разумному обучали старые новгородские мастера, с Божьим словом напутственным учили подмастерьев творить великое чудо – возведение судов. Вот и получались такие суда надёжными и добротными, способными ходить и на вёслах, и под парусом, и по мелким речушкам, и по морским просторам, приставать к любому берегу и выдерживать сильнейшие шторма.

– Эй, корманши, не видать ли землицы нашей новгородской? – спросил штурмана Афанасий, подходя ближе.

– Поколь не видать! Чайки ишо не рыщуть, знать, далеко до землицы-то, вишь, – крутым басом ответил дородный корманши.

Мимо босиком пробежал зуёк – мальчишка лет двенадцати, выполнявший всякую хозяйственную работу. Команда Афанасия, состоявшая из десяти человек, включая этого расторопного мальчонку, готовилась трапезничать чем бог послал. Солонины и рыбы в трюме было достаточно для долгого похода, а тут всего-то неделя.

Афанасий слыл запасливым хозяином и справедливым вожей-кормщиком.

– Гляди-ка, – крикнул рулевой, – никак шведская посудина наперерез нам по правому борту!

– Вот ещё чаво не хватало! Давай лево руля! – скомандовал Афанасий.

– По ветру пойдём, авось не догонють! – как в трубу гаркнул басом корманши.

– У них гребцов на вёслах как муравьёв! – отозвался тимоня.

– Ничаво! Коли сунутся, мы им за так не дадимся! – гремел корманши.

Афанасий и Иван всматривались вдаль, стараясь разглядеть противника.

– Отстают, никак! Курс меняют, – докладывал молодой лодьяр, забравшийся почти до середины мачты.

* * *

С самого утра озаботился думками о предстоящей свадьбе старшей дочери и новгородского купца старый морской волк Паво. Разнились обычаи русские с водскими. Всё надо продумать, раз уж принял такое решение. Вот бы посоветоваться с кем, да опасения есть, что разойдётся весть по округе, дойдёт до недоброжелателей, а там и до беды недолго.

Надо всё до поры до времени в тайне сохранить, а придёт время, явится жених со товарищи, выйдет его отец на берег, запросит разрешения у старейшин, тогда и пойдёт дело. А пока – молчок! Только старейшинам надо дары отнести да подговорить старого колдуна – арбуя, чтобы был он на стороне Паво.

Паво вышел из риги, потянулся сладко, глядя на солнце сквозь прищур глаз: день обещался быть солнечным.

Рига Паво была большой и добротной и отличалась от других домохозяйств хутора. Мощные дубовые звенья сруба, установленного на отёсанные каменные валуны, потемневшие от дождей и ветра, казались вырезанными из мрамора. Много сил и средств потратил Паво на свою ригу, но она стоила того. Хуторяне с завистью смотрели на хозяйство вдовца Паво. Были и вожанки, которые сами приходили к нему за утехами, как ведётся в народе, но ни одну он не выбрал взамен своей покойной жены. Так и жили втроём: он и его две дочки – красавица Рейма и озорница Кадой.

Хорошо живётся на хуторе, вольготно! Испокон веку выбирают вожане открытые места для своих поселений. Любит народ свежий воздух, обдувающий со всех четырёх сторон тесно прижавшиеся друг к другу риги вожан. Жильё для каждой семьи строится артельно, дружно. Предусматриваются отдельные комнаты в риге для членов семьи и гостей. Гостям отводится отдельная изба, где их встречают хозяева дома. Без разрешения хозяев проходить дальше этой избы запрещается. Хозяевам можно оставить гостей одних в той части дома, которая примыкает к комнате, если гости не считаются важными. Только важным лицам и родственникам предлагается присесть. Нет в этом ничего обидного, такие правила, а правила и порядок следует чтить и уважать.

Пространство первой избы разграничивает специальная потолочная балка, которую русские называют матицей. Много разных правил должны знать вожане! С самого раннего детства с молоком матери впитывают они эти законы и правила. Придерживается этих обычаев и стар и млад.

– Вот когда я стану хозяйкой, я буду садиться за стол с моим мужем и детьми, а не порознь, как у нас водится! – многозначительно сказала Кадой, накрывая скатертью массивный дубовый стол, царственно занимавший большое пространство посреди кухни, напротив печи.

– Вот обидно мне, что мужчины за столом сидят, а женщины возле печки кое-как теснятся! Вот тоже за русского замуж выйду, когда вырасту, и буду сидеть во главе стола, есть-пить, что захочу, наравне с мужем! – заявила она, усевшись быстро на большой резной стул и положив руки на стол, покрытый красивой белой скатертью с красными замысловатыми узорами. – И детям за столом место отведу! А то что это за правила такие, детям на полу стелить и еду как щенятам подавать! – продолжала возмущённо рассуждать не по годам разумная и находчивая Кадой.

– Тебе волю дай, так ты все правила переиначишь! Ишь какая ты! – хохоча над озорной младшей сестрой, сказала Рейма.

– Скорей! Лайвэкуимэртэ (Корабль идёт по морю)! – закричал соседский мальчишка, забежав в ригу.

– Йоосса (Бежим)! – подскочив со стула и устремляясь к двери, воскликнула Кадой.

Рейма подошла к окошку и увидела приближающуюся к берегу ладью с симметричным носом и кормой, какие были у шведов.

Выйдя из риги, девушка почувствовала, как бьётся её девичье сердце. А вдруг вернулся её любимый Педо? Что скажет она ему? Почему согласилась стать невестой новгородского купца? Не знала ответов на эти вопросы красавица Рейма.

– Ну а раз не знаю, то и думать не стоит про это, – решила она, гордо подняв голову, и направилась к берегу вслед за другими вожанами.

– Здравствуй, Рейма! – сказал ей брат Педо. – Прости, не вернулся мой брат к тебе! Мюю нии палло коейке (Мы так настрадались)! Лайвэ кюи мэни мертэ, мюютэ нии сииз веси мени уйли лайва нии оелти суурэт лайнад (Корабль когда по морю шёл, вода заливала его, такие были огромные волны)! – волнуясь, рассказывал о пережитом молодой мужчина. – Смыла волна моего брата, погиб мой брат Педо как настоящий моряк!

Словно сквозь сон доносился до девушки рассказ о смерти её возлюбленного.

Как каменное изваяние стояла Рейма, ни слёз, ни вздохов!

– Прощай, любовь моя! – еле слышно промолвила Рейма, глядя вдаль. – Прощай! – сказала она и медленно побрела к своему дому.

* * *

Не спалось Паво, много разных думок роилось в его седой голове. В предрассветный час встал он с постели, оделся и вышел из риги. Верный пёс, подняв голову, с любопытством следил за хозяином. Из леса доносился волчий вой. Мужчина, остановившись на мгновение, прислушался и сказал своему псу:

– Ты дома будь! Охраняй! Я скоро.

Пёс положил голову на передние лапы и опустил уши.

Мужчина, стараясь оглядеться в темноте, слегка наклонившись вперёд, пошёл по тропинке к лесу.

Дорога к хижине старого и мудрого колдуна-арбуя была долгой и тернистой. Не каждый день ходили люди по этой дороге. Старик жил на краю хутора, возле соснового бора. Огромные вековые сосны и ели скрывали его жилище от посторонних глаз. Полуземлянка, а совсем не дом, как у других вожан, была укрыта лапником. Дверь в хижину – связанные меж собой и отёсанные по размеру дверного проёма хворостины, сплошь утыканные мхом да переплетённые лозой и гибким хмелем. Перед хижиной лежал огромный камень-валун.

Подходя все ближе к заветному месту, Паво начал сомневаться, а надо ли ему вот так без предупреждения беспокоить колдуна? Может, если ещё подумать самому да всё спланировать, дело само разрешится? Вот на днях же убрал святой Илия помеху в деле! Не вернулся из плавания этот щёголь и пустозвон Педо! Конечно, пострадает пару дней Рейма о своём возлюбленном, но время лечит любые раны! Пройдёт и эта боль! Забудет Рейма скоро своего ухажёра, и тогда только можно будет говорить с ней о подготовке к свадьбе с молодым новгородским купцом Иваном. Да вот только кроме этого есть ещё один вопрос, который в одиночку не в силах разрешить Паво. Как устраивать свадьбу, ведь обычаи-то разные, хоть и православные все. Хорошо, что с малолетства Рейму нянчила и воспитывала Мария – жена старосты, знавшая русский язык и говорившая легко и свободно на нём. Хорошо, что Рейма научилась русскому говору. Зная язык, легче жить! Помнил Паво время, когда новгородцы были частыми гостями в вожских и чудских местах. Приплывали на вожскую пятину, где на островах изобильно рос иван-чай – лекарство от ста болезней. Часто наведывались и ижорцы в надежде высмотреть, как укреплены поселения да сколько народу живёт, сколько сильных мужчин среди хуторян. Ижорцы завсегда не прочь отхватить лакомый кусок от чужого пирога.

Запели птицы в лесу, забрезжил рассвет. Паво, подойдя к хижине арбуя, остановился, посмотрел на небо и, глубоко вздохнув, постучал своей палкой по двери лачуги.

– Я жду тебя, Паво, – неожиданно проскрипел старческий голос за его спиной.

Резко оглянувшись назад, мужчина увидел колдуна, сидевшего на пеньке возле хижины.

– Говори, зачем пришёл в такой ранний час? – вставая и опираясь на посох, спросил арбуй.

– Здравствуй, пришёл я к тебе за советом, ибо не может моя голова сама найти правильный ответ. Известно, что ты мудрый и знаешь много чего, что сокрыто от глаз и разума простого человека. Выслушай меня, прошу! Дай совет мне, как быть, что делать.

– Дело твоё давно колесом крутится! Ты уже сделал полдела! Приходить следовало, когда мысль зерном была, а не теперь, когда она прорастает! – сердито и сухо сказал арбуй, не отводя пронзительного взгляда от глаз Паво.

– Думал, справлюсь и сам, – чувствуя, как взгляд колдуна затягивает в себя, проговорил быстро мужчина. – А вот вижу, не осилить мне! Помоги, в благодарность дам, что пожелаешь.

– Сам сказал! Я не просил! В благодарность за помощь возьму с тебя то, что первым увидишь, когда от меня в ригу свою зайдёшь. Живое что, неживое ли, с чем столкнёшься, то и отдашь мне. Согласен ли?

– Согласен! – ответил Паво.

– Пойдём! – сказал колдун и пошёл к двери хижины.

Паво как заворожённый последовал за ним.

Посреди хижины дымился вымощенный камнями каменный очаг, в котором ещё тлели угли. На низких стенах висели пучки сушёной травы, грибов и плодов рябины. В дальнем углу от входа, на лежанке колдуна видна была примятая осока, накрытая овечьими шкурами.

– Рассказывай, а я посмотрю, чем помочь тебе, – сказал арбуй.

Паво раскрыл колдуну свой план выдать замуж старшую дочь за русского, чтобы жизнь дочери была сытой и богатой, добавив, что не знает, как свадьбу играть, по чьим обычаям.

– Что ж, раз уж ты пошёл по этому пути, скажу тебе: кто малое отдаёт, тот большее обретает! Нынче ты с русскими породнишься, придёт время, это аукнется тебе и твоему роду.

Колдун взял из мешочка, который висел у него на поясе, щепотку серого порошка и бросил в почти потухший очаг. Вспышка огня напугала Паво, он невольно увернулся от пламени.

– Вижу дом большой, крыльцо резное, – начал говорить арбуй, разводя руками дым и всматриваясь в него, часто моргая глазами от едкого дыма. – Перед крыльцом конь гнедой копытом землю бьёт. Воины рядом стоят, ждут кого, не вижу. Дочь твоя в русской сряде с дитём на руках, прощается с воином, а вот он на того коня садится. Всё, больше не вижу! Что же, судьба у твоей дочери такая – жить среди чужих по крови, но близких по вере да новый род начинать, семью сберегать! Свадьбу играть по нашим обычаям будешь, только одно условие жениха ты должен исполнить. Косы невесте не резать, головы её не брить! А в остальном как предками завещано, так и дело рядить.

– Благодарю тебя! Про должок мой не забуду. Позволь мне уйти от тебя, что-то муторно мне стало! – проговорил Паво и, потеряв сознание, медленно опустился на пол возле двери.

– И что ж вы все такие нежные да слабые? – пробормотал старик, беря Паво под мышки и стараясь выволочь из лачуги на свежий воздух.

Зачерпнув ковшом воду из деревянного ведра, колдун набрал воды в рот и сбрызнул мужчину, но тот не очнулся.

– Ну, поспи, поспи чуток, а мне не до тебя. Присмотрите за ним тут, как очнётся, проводите! – сказал он строго совам, сидевшим напротив на сосне и смотревшим на происходящее выпученными глазами.

Совы как по команде зашевелили головами и ответили «У-ху-у-ху!».

– Так-то! – слегка улыбнувшись в седую бороду, сказал арбуй и направился в чащу леса.

* * *

В новгородских землях установилась сушь. С Пасхи нет дождя, а лишь ветры-суховеи изводят землю и всё живое. Закрутит ветер по просёлочной дороге ведьмину свадьбу, хоть нож в него бросай, как встарь, хоть Царю небесному молись, утешителю души грешной, не отступит, погонит он дальше, кружась и пугая всё живое, а то и поднимет в небушко в вихре что на пути попадётся. Ходят исправно старики да монахи к святым родникам с иконами да хоругвями, просят у Господа влаги с небес живительной, но не откликаются небеса.

– Помню, был я мальцом, была такая жара, что земля трескалась. Трещины не то что в палец, в ладонь были! – прячась от зноя в тени старых лип, рассказывал Афанасий своему сыну Ивану.

– И как же тогда обошлось? – спросил Иван, укладываясь на землю возле отца.

– Ох и тяжко было! Начали торфяники дымить да гореть от зноя. Деревни кой-какие сплошь выгорели. Рыба из озёр да рек выпрыгивала, вода такая, вишь, была горячая. На Святую Троицу, помнится, как пошёл ливень, так земля шипела и парила! А щас-то терпимо ещё, – зевнув сладко, сказал Афанасий и захрапел.

– Да, всяко бывает! В такую жару только в озере сидеть, да не можно, вишь! Надо себя в строгости блюсти! Скорей бы уж осень настала, – пробормотал себе под нос Иван и тоже заснул.

– Ветер, ветер, суховей, ты печаль мою развей! – доносился приятный девичий голос со стороны озера. – По болотам, по трясине, ты отдай её осине! Пусть тоскует, пусть дрожит, каждым днём пусть дорожит… – пела девушка необыкновенно приятным голосом.

Иван, сквозь сон услышав эту простую, но такую манящую, душевную песню, открыл глаза, стараясь понять, с какой стороны она доносится.

Кони, стоявшие в тени раскидистой ивы, казалось, тоже дремали, склонив головы, изредка взмахивая длинными хвостами, отгоняя надоедливых мух.