Текст книги "Архив еврейской истории. Том 14"

В Америке книга «The Jew at Ноше» прежде всего вызвала резкую реакцию со стороны еврейской общины. Сайрус Адлер, крупный семитолог и религиозный деятель, специально встречался с Пеннеллом и пытался (впрочем, безрезультатно) изменить его взгляды, после чего охарактеризовал книгу как «не заслуживающую даже презрения»[539]539
  Appel J. J. Hansens Third-Generation «Law» and the Origins of the American Jewish Historical Society // Jewish Social Studies. 1961. Vol. 23, № 1. P. 11.


[Закрыть], а также выпустил отдельную статью о сочинении и его авторе[540]540
  Adler C. Mr. Pennell and the Jews // American Hebrew. 1892. № 51. June 29. P. 245.


[Закрыть].

Пресса отнеслась к книге менее единодушно, чем в Британии: если часть изданий обрушивалась на Пеннелла с аналогичной критикой, то другие выражали поддержку, а многие просто игнорировали как таковую еврейскую проблематику, высоко оценивая книгу как «туристскую» литературу[541]541
  Именно в таком качестве книга вошла в тогдашние каталоги ряда библиотек.


[Закрыть].

Так, «The Independent» отметил, что, хотя автор позиционировал текст как «холодное изображение» увиденного, его взгляды не позволили ему сохранить нейтралитет и подверглись жесткой критике[542]542
  No Title // The Independent. 1892. Vol. 44, № 2271. Р. 20.


[Закрыть]. Причины такого отношения к книге рецензент иллюстрировал цитатой, представлявшей еврея угрозой для любой страны, где он окажется.

Занимательную оценку дал «The Dial» – журнал, основанный Эмерсоном и Торо. Приведя пеннелловские характеристики евреев, критик замечал, что такой портрет способен превратить в юдофоба даже самого толерантного человека. Резюме же демонстрировало удивительную смесь сочувствия и колониальной объективации: «Честное слово, мы считаем – и надеемся, – что мистер Пеннелл слишком сгустил краски; наши собственные наблюдения говорят о том, что много хорошего может быть сделано из русского или польского еврея, если <…> “поймать его молодым”»[543]543
  No Title II The Dial; a Semi-monthly Journal of Literary Criticism, Discussion, and Information (1880–1929); Aug. 1892; Vol. XIII. P. 109.


[Закрыть]. Заметим, эту же мысль можно найти и у Пеннелла. Примерно в таких же цивилизаторских категориях рассуждал и «The Literary World»:

Мистер Пеннелл отказывается быть причисленным к юдофобам; и те, кто встречал еврея в его естественном виде, едва ли адресовали бы автору такой упрек, какими бы жесткими ни казались его рисунки. Что нам делать с евреем? <…> Что-то сделать необходимо. Может ли христианство, выросшее из иудаизма, исправить еврея? «Кровь Его на нас и на детях наших»[544]544
  Мф. 27:25.


[Закрыть] – таково было навлеченное евреями на самих себя проклятие. Не искуплено ли оно уже?[545]545
  «The Jew at Ноше» // The Literary World; a Monthly Review of Current Literature (1870–1904). 1892. Vol. 23, № 14. Jul. 2. P. 231.


[Закрыть]

Методистское издание «Zion’s Herald» не увидело в книге ничего предосудительного: «В целом картина вышла у художника не слишком светлой; подчас она жалостлива, а подчас отвратительна. Еврей – это тайна, и его преследования и скитания вызывают печаль и требуют симпатии и помощи»[546]546
  No Title // Zion’s Herald (1868–1910). 1892. American Periodicals Series II. Vol. 70, № 31. P. 243.


[Закрыть]. Наконец, еще более однозначным в оценках был «The Critic». Поместив «The Jew at Ноше» в подборку разнообразных травелогов, издание воспроизвело пеннелловское описание евреев Австро-Венгрии и Российской империи как ленивых, грязных, чудовищно одетых существ, ненавидимых всеми. Заключение звучало очень симптоматично: «Мистер Пеннелл кажется честным в своем изображении и описании этого типа еврея, и его небольшая книга является ценным вкладом в литературу по этому вопросу»[547]547
  Sundry Sketches of Travel // The Critic: a Weekly Review of Literature and the Arts (1886–1898). 1892. American Periodicals Series III. Vol. 17, № 540. P. 350.


[Закрыть]. Правдивость, а не этика была главным критерием оценки.

Как и в Англии, в США также остро не хватало знаний о новых еврейских переселенцах. Один из борцов с юдофобией писал: «Мы осуждаем антисемитизм российских законов и противопоставляем им положение евреев в этой свободной и благодатной стране, но продолжаем пестовать предрассудки и распространять обвинения, не давая себе труда в них разобраться»[548]548
  Sanford M. B. In Favor of the Jew // The North American Review. 1891. Jan. Vol. 152, № 410. P. 126.


[Закрыть]. Заполнять этот пробел также начали «исследования», аналогичные британским. Их основная масса была создана уже после «The Jew at Ноше», однако отдельные тексты публиковались и раньше, и из одного из них Пеннелл, как кажется, мог заимствовать название.

В первую очередь в «The Jew at Ноше» слышится известная формула «Будь человеком на улице и евреем дома!». Принявший такой вид в стихах Йегуды-Лейба Гордона, этот призыв к интеграции восходит еще к Моисею Мендельсону[549]549
  Римон Е. «Солнце еврейского просвещения»: новая литература на иврите в Восточной Европе // Лехаим. Июнь 2009 / Сиван 5769-6(206). URL: https:// www.lechaim.ru/ARHIV/206/rimon.htm (дата обращения: 08.04.2023). Насколько нам известно, варианты формулы «Ein Mensch (deutscher Burger) auf der StraBe (draufien I in der Welt) und ein Jude zu Hause» («Человек I немецкий гражданин на улице и еврей дома») имели широкое хождение даже как своего рода поговорка. Приписывающие ее создание Мендельсону источники отсылают к труду «Jerusalem; oder, Uber religiose Macht und Judentum». Точного аналога самой формулы в этом тексте нами не обнаружено, но та же идея действительно высказывается Мендельсоном: «Приспосабливайтесь к обычаям и устройству той страны, в которой вы оказались; но в то же время стойко держитесь веры ваших отцов». См.: Mendelssohn М. Jerusalem; oder, Uber religiose Macht und Judentum. Berlin, 1919. S. 119.


[Закрыть], однако Пеннелл как будто бы, напротив, пытался показать, каким именно останется еврей «дома» и что этот «дом» собой представляет. Конечно, американский художник едва ли знал постулаты Мендельсона или стихи Гордона. Однако саму конструкцию Пеннелл мог воспринять через «посредника» – широко распространенную в США книгу «The Jew, At Home and Abroad» («Еврей дома и за границей»; 1845). Это сочинение, написанное для воскресных школ, знакомило читателя с принципами иудаизма, историей евреев и их бытом. Начиналась книга с портрета, мало отличавшегося от созданного Пеннеллом: еврей – это старьевщик, чистильщик обуви, мелкий торговец; он часто считается образцом хитрости, хотя, как замечает автор, это клише; его облик – типичен и всегда узнается; все в жизни еврея подчинено заработку. Основой для этого описания, лишенного негативной окраски (а религиозные обряды и быт описывались с явной симпатией), служил еврейский район в Лондоне – в Америке на тот момент ничего подобного не существовало. Отдельно освещались евреи Австрии и Польши, внешность которых, как и у Пеннелла, была транслятором экзотического: их одежды, состоящие у мужчин из длинного черного кафтана с атласным кушаком, назывались «в чистом виде ориентальными»[550]550
  The Jew, At Home and Abroad. Philadelphia: American Sunday School Union, 1845. P. 21.


[Закрыть].

Заметим, аналогичные попытки показать ту или иную «менее европейскую» нацию в ее «домашнем» виде делались и в отношении других этносов. Так, в 1872 году была опубликована книга «Ivan at Home, or Pictures of Russian Life» («Иван дома, или Картины русской жизни»), причем ее тон отнюдь не был уничижительным, а текст предварялся благодарственным письмом автора, адресованным Александру II[551]551
  Barry H. Ivan at Home; or, Pictures of Russian Life. London: The Publishing Co., 1872.


[Закрыть]. Таким образом, хотя сегодня сама идея выявить настоящего еврея в его «естественной среде обитания» (равно как и русского, и т. д.) выглядит оскорбительной, в конце XIX века эта модель не предполагала дискриминации.

Среди общей дискуссии о еврейской миграции 1880-х годов как претекст «The Jew at Ноте» следует упомянуть «The Modern Jew: His Present and Future» («Современный еврей: его настоящее и будущее»; 1886) Энн Дэйвс, где основным вопросом была возможность интеграции еврейской культуры в американскую[552]552
  Попутно обсуждались все те же положения, которые позже будут звучать и у Пеннелла. Обособленность евреев не отрицалась, а описывалась как естественный механизм выживания для единственной нации, сохранявшейся на протяжении всей истории человечества. По приводившимся данным, средняя смертность у евреев была в полтора раза ниже, чем среди христиан, что объяснялось строгими нормами гигиены (в противовес грязи, описанной Пеннеллом). Евреи, хотя и составляли 10 % населения Нью-Йорка, совершали менее 1 % преступлений и практически не попадали в тюрьму. Их семейный уклад регулируется религией и очень гуманистичен – бедных приглашают разделить трапезу, широко развита и общественная благотворительность. То, что они заняты исключительно в торговле (а не в производстве), – результат ограничительной политики, на протяжении веков последовательно исключавшей их из других сфер рынка (причем и финансовый труд тяжел, поскольку требует способностей, терпения, а также сопряжен с высокими рисками).
  Наконец, эта нация показывает удивительные способности к обучению и выдвинула целый ряд гениев первой величины. Центральная претензия к евреям везде одна: будучи этническим меньшинством, они добиваются контроля над целыми секторами экономики и общественной жизни.


[Закрыть]. Показательно, что, несмотря на сугубо юдофильскую ориентацию текста, именно польская диаспора получила вполне пеннелловские оценки:

Польский еврей – пария своей расы. Обычаями он подобен крестьянину, <…> невежественный, грязный и упрямый, держится за свои порядки, а как эмигрант не слишком хорошо адаптируется и не стремится понять принципы нового мира. Он отмечен национальной расчетливостью, большими способностями к торговле и отдельными навыками, выработанными притеснениями[553]553
  Dawes A. L. The Modern Jew: His Present and Future. Boston: D. Lothrop, 1886. P. 26–27.


[Закрыть].

Однако настоящим источником сведений о восточноевропейских евреях для американцев были травелоги, традиция которых здесь была даже мощнее, чем в Британии.

В российской литературе Америка на протяжении XIX века была настолько инаковым местом, что служила эквивалентом загробного мира, символическим пространством посмертного существования[554]554
  Наиболее известный пример – монолог Свидригайлова перед самоубийством.


[Закрыть]. В свою очередь, Россия во второй половине столетия стала интересна американцам как особый извод Европы[555]555
  Поездки в Европу и путевые заметки стали в США массовым явлением после окончания Войны Севера и Юга.


[Закрыть] со специфическим политическим устройством. Литературные сюжеты изображали Российскую империю одновременно как страну блистательной аристократии и революционеров-нигилистов[556]556
  Подробно об этом см.: Chatterjee Ch. Transnational Romance, Terror, and Heroism: Russia in American Popular Fiction, 1860–1917 // Comparative Studies in Society and History. 2008. Vol. 50, № 3. P. 754–756, 762.


[Закрыть].

Вплоть до 1880-х годов евреи не представляли для американцев особого интереса и попадали в их путевые очерки только как специфический локальный феномен. Так, уже в 1856–1857 годах видный американский поэт и дипломат Бейярд Тейлор дал портрет польских евреев, который, по существу, сохранится в травелогах вплоть до Пеннелла без радикальных изменений:

Евреи в деревнях – тяжелое испытание для взгляда: в безобразно плохих шапках, состоящих в близком родстве с печными трубами, в доходящих до пят затасканных черных кафтанах и с сальными пейсами на висках. Эти люди оправдывают старое средневековое представление, согласно которому еврей может быть отличен от христианина по особому запаху тела. Унюхать их вы можете с того же расстояния, что и увидеть. Моисей изрубил бы их на куски за то, насколько они грязны[557]557
  Taylor В. Travels in Greece and Russia, with an Excursion to Crete. New York: G. P. Putnam, 1859. P. 318.


[Закрыть].

С начала миграции 1880-х годов евреи стали интересовать американцев уже вполне предметно. В 1883 году журналист Джеймс Бьюэл посвятил еврейскому вопросу в России целую пространную главу – самое серьезное исследование, предшествовавшее книге Пеннелла. Восхищаясь стойкостью евреев как нации, он с подробностями и цифрами изложил историю погромов 1881–1882 годов, включая попустительство властей, и объяснил антисемитизм личными взглядами Александра III и министра внутренних дел Н. П. Игнатьева. Единственное решение еврейского вопроса, заключал журналист, – предоставление всем равных прав при обязательном просвещении крестьянства. Здесь же начинают осмысляться и различия «американских» и «русских» евреев:

По характеру польские евреи отличаются от американских настолько, насколько могут отличаться две расы одного происхождения; они удивительно обособленны и однородны; всегда и везде они одеты одинаково…[558]558
  Далее следовало все то же описание длиннополых кафтанов, шапок и т. д.


[Закрыть] <…> Мне не хватит слов, чтобы описать их грязь; они буквально обдают вас вонью[559]559
  Buel J. W. Russian Nihilism and Exile Life in Siberia: a Graphic and Chronological History of Russia’s Bloody Nemesis. San Francisco: A.L. Bancroft & Co., 1883. P. 504.


[Закрыть].

Это – едва ли не самые резкие слова в исключительно юдофильской для своего времени книге.

Подобные сочетания, где четкое изложение фактов жестокости в отношении евреев нисколько не отменяет неприятия их облика и поведения, останутся характерны для американских травелогов и дальше. Пеннелл в точности соответствует этой традиции.

В 1886 году Джеймс Бакли дал подробное описание суровых условий, в которые евреев ставит царское правительство, и тут же заключил, что ненависть к еврейской нации происходит из-за ее обособленности и нежелания заниматься физическим трудом[560]560
  Buckley J. M. The Midnight Sun: the Tsar and the Nihilist; Adventures and Observations in Norway, Sweden and Russia. Boston: D. Lothrop and Co., 1886. P. 331.


[Закрыть]. Также Бакли указывал, что, несмотря на высокие налоги, ограничения и враждебность, евреи в Российской империи процветают, кредитуя в том числе и государство, которое при этом даже поощряет антисемитизм, «поскольку до тех пор, пока ненависть людей обращена в этом направлении, меньше опасность их участия в разрушительных революционных предприятиях»[561]561
  Ibid. P. 333.


[Закрыть].

Годом позже бостонский издатель и журналист Мэтьюрин Баллоу, проезжавший через Польшу, аналогично Пеннеллу увидел в евреях яркую натуру: «Необыкновенно интересные для изучения, они ни в коей мере не привлекательны с их раболепной услужливостью и грязными кафтанами, трупным цветом лица, пронзительными черными глазами, крючковатыми носами и завитыми прядями»[562]562
  Ballou M. M. Due North, or Glimpses of Scandinavia and Russia. Boston: Ticknor &Co., 1887. P. 364.


[Закрыть]. Автор указывал, что в Польше евреи монополизировали основные отрасли торговли. Изгнание евреев из центральной России сочувствия у Баллоу не встречало. Еще более лаконичной была характеристика другого путешественника: «Евреи являются в России презираемой расой, поскольку их ум сделал их богатыми, а людей, за чей счет они живут, крайне бедными»[563]563
  Heath P. S. A Hoosier in Russia: the Only White Tsar – his Imperialism, Country and People. New York, Baltimore, Chicago: Lorborn Publishing Co., 1888. P. 10.


[Закрыть].

Наконец, одновременно с «The Jew at Ноше» вышла книга пресвитерианского священника Чарльза Стоддарда. Он, как и Пеннелл, строил свой текст на оспаривании общепринятых оценок. Так, по Стоддарду, хотя принято сочувствовать Польше, утратившей независимость, для страны вхождение в Российскую империю пошло только во благо, и она процветает. С этой же позиции он подходил и к еврейскому населению (предварительно изобразив его грязным, нездоровым и уродливо одетым):

Если бы те американские и английские филантропы, которые так мало знают о поведении и обычаях евреев в России и Польше, провели несколько недель среди них, то они бы увидели, как евреи живут и какого рода людьми являются, и, вероятно, изменили бы свои взгляды и методы. Они бы усвоили, что проповедь чистоты и санитарии принесла бы еврею больше пользы, чем воззвания к царю и общественные собрания во имя терпимости. Как народ евреи практичны, хитры, сребролюбивы, терпеливы, экономны и смиренны. Как индивидуумы в этих странах они услужливы, корыстны, лживы, нечисты и враждебны моральному и физическому благополучию тех мест, где проживают. Особенные люди, никогда не сливающиеся с другими нациями, даже живя среди них, вымогательством и обманом они забирают ресурсы у окружающих, мало привносят в общее благосостояние и ничего – в общее счастье[564]564
  Stoddard Ch. A. Across Russia: from the Baltic to the Danube. London: Chapman and Hall, 1892. P. 235–236.


[Закрыть].

Отдельно следует отметить, что в ряде американских и английских травелогов встречается важная аналогия: евреи сравниваются с китайцами[565]565
  См., например: Ballou М. М. Due North, or Glimpses of Scandinavia and Russia. Boston: Ticknor & Co., 1887. R 364; Buel J. W. Russian Nihilism and Exile Life in Siberia… P. 504; Crackanthorpe M. Should Government Interfere? // The Destitute Alien in Great Britain; a Series of Papers Dealing with the Subject of Foreign Pauper Immigration. London: S. Sonnenschein & Co.; New York, Scribners Sons, 1892. P. 39–70.


[Закрыть]. Речь идет о китайской миграции (преимущественно в Калифорнию) в 1870-1880-х годах, вызвавшей мощное неприятие и первые ограничительные законы в истории США[566]566
  Заметим, что именно на эти законы как на пример дискриминации, ничем не уступающей дискриминации евреев в России, ссылалось в переговорах с США царское правительство, а пророссийская пресса использовала как постоянный аргумент в доказательство двойных стандартов американской политики.


[Закрыть]. Этот негативный опыт оказывал существенное влияние на ожидания от прибытия новых волн еврейских переселенцев, причем уже 1882 году русские евреи напрямую уподоблялись китайцам в карикатурах[567]567
  Glanz R. The Jew in Early American Wit and Graphic Humor. New York: Ktav Pub. House, 1973. P. 152.


[Закрыть]. Именно такую аналогию проводил и Пеннелл[568]568
  Pennell J. The Jew at Home… P. 42–43, 99.


[Закрыть], что также отчасти объясняет его неприятие еврейской иммиграции.

В целом же травелоги (как английские, так и американские) позволяют заметить, что большинство тех описаний и оценок, за которые Пеннелла осуждала современная ему и позднейшая критика, повторяются из текста в текст (причем часто в более резких формулировках). Что еще важнее, одинаковыми такие места оказываются как в юдофобских, так и в юдофильских сочинениях, что в значительной мере снимает вопрос о предвзятости авторов. Так, практически тождественны описания облика еврея (и оценки этого облика), постоянно повторяются указания на зловоние и грязь. Кроме того, дублируются и указания на характерный для евреев отказ от физического труда в пользу торговли. Наконец, очень близкими оказываются оценки авторами (в том числе сочувствующими) черт поведения и личных качеств евреев.

При этом едва ли можно говорить и о какой-то особой англо-американской позиции – схожие оценки дают и авторы других национальностей. Например, еще в 1869 году Э. Р. Циммерман так описывал разницу между российскими и американскими евреями:

Вообще, евреи в Соединенных Штатах пользуются всеобщим уважением публики, и здесь они не отличаются от христиан тем характером обособления, который имеют наши евреи. Напротив, здесь они участвуют во всех христианских обществах наравне с другими и отличаются только тем, что отправляют богослужение в своих синагогах[569]569
  Циммерман Э. Р. Путешествие по Америке в 1869–1870 г. М.: Рус. летопись, 1870. С. 99.


[Закрыть].

Особенно широко перекликается с «The Jew at Ноше» травелог Н. Д. Ильина, посетившего США в 1890–1891 годах. Начиная разговор о евреях, он в точности дублирует пеннелловский постулат: «По убеждениям я никогда не был ни юдофилом, ни юдофобом; впечатление же, которое на меня производили евреи в Германии и в Америке, значительно более благоприятно, чем то, которое выносишь при наблюдении их в нашем отечестве»[570]570
  Ильин Н. Д. Дневник толстовца. СПб.: типо-лит. М. Янца, 1892. С. 103–104.


[Закрыть]. Ильин плывет с теми самыми иммигрантами и по тому же маршруту – из Германии в США с промежуточной остановкой в Лондоне – и дает в точности тот же портрет:

Страдали от холода и евреи, но значительно меньше; они забрали с собою весь домашний скарб и, повязав на себя всевозможных лохмотьев, буквально теряли под ними образ человеческий[571]571
  Практически идентичная формулировка Пеннелла нередко повторялась в критике как неприемлемая.


[Закрыть]. Какие жалкие фигуры представляли эти еврейки в просаленных вонючих одеждах, с бесконечным разнообразием заплат и лохмотьев; эти мужчины, кутающиеся в обрывки женских дырявых куцавеек, с клочками выглядывающей из них ваты; эти ребятишки, завернутые в смердящие обрывки бабьих юбок…[572]572
  Ильин Н. Д. Дневник толстовца… С. 106.


[Закрыть]

Ильин также указывает и на другие факторы, отмечавшиеся в английских и американских текстах:

До сих пор американцу был страшен китаец, но не еврей. Впрочем, за последнее время, когда евреи сообразили, что для них одно спасение в производительном труде, и взялись за него, то в нескольких крупных центрах Штатов последовало понижение уровня заработной платы. <…> До начала еврейской эмиграции пролетариат был почти незаметен в Штатах; теперь же гидра эта и у нас начинает поднимать голову. С этой точки зрения и только с этой янки морщится, видя возрастающий наплыв евреев из Европы, за роковые ошибки которых ему, ни в чем не повинному, приходится теперь расплачиваться[573]573
  Там же. С. 162.


[Закрыть].

Наконец, схожие с пеннелловскими портреты «русских» евреев можно найти даже у еврейских авторов – прежде всего в «Касриловке» Шолом-Алейхема. Более того, в тот период еврей мог даже схожим образом оценить и качества своего народа. Например, поездка по Галиции оказала такое впечатление на молодого Владимира Жаботинского, что, выступая в 1898 году в Берне, он заявил:

…не знаю, социалист ли я, ибо я еще не познакомился как следует с этим учением, но то, что я сионист, – несомненно. Ибо еврейский народ очень скверный народ, соседи ненавидят его – и поделом, изгнание его ожидает, Варфоломеевская ночь, и его единственное спасение в безостаточном переселении в Палестину[574]574
  Жаботинский В. Е. Повесть моих дней. Иерусалим: Библиотека-Алия, 1989. С. 23.


[Закрыть].

Таким образом, близкие к пеннелловским суждения разделялись порой даже самими евреями.

Обзор литературного окружения книги позволяет сделать три заключения.

Во-первых, по единообразию трактовок восточноевропейского еврея в текстах видно, что в целом Пеннелл был «как все» – в оптике его времени евреи действительно выглядели именно так. Их поведение и облик могли трактоваться различно в зависимости от этики и прагматики авторов, но в наблюдениях сходится подавляющее большинство. Кроме того, тексты показывают, что призывать к ограничению еврейской миграции не означало быть антисемитом. И Пеннелл совершенно точно не был тем юдофобским исключением, каким его выставляет ряд исследователей. Отдельно становится ясной ценность «The Jew at Ноте» как первого текста, суммировавшего обширный (хотя и этически уязвимый) нарратив.

Во-вторых, совпадение пеннелловских описаний и трактовок с общим узусом описаний восточноевропейских евреев в Британии и США (состоящим из отрывочных, но многочисленных свидетельств) показывает, что его суждения ложились на уже существовавшие у читателя представления, что дополнительно повышало их убедительность.

В-третьих, сама эта достоверность, всячески провозглашавшаяся Пеннеллом, как кажется, использовалась им манипулятивно. Задействовав модусы популярных «научных исследований» еврейского вопроса и травелога, он создал гетерогенный текст, сочетавший в себе нейтральные наблюдения и внезапные резкие обобщения, в равной мере защищенные от критики статусом «правды очевидца» (что и подтверждается характером рецензий, авторам которых оставалось лишь цитировать текст, апеллируя к читательской этике – оспаривать такую «правду очевидца» они не решались). Эти манипуляции Пеннелла с категорией достоверности (в сочетании с его настойчивыми попытками представить себя как наивного наблюдателя, исподволь продвигающего при этом политическую доктрину), как кажется, стали второй причиной резкой реакции на книгу – отчасти это отрефлекси-ровала Маргарет Стетц, указав, что позиция Пеннелла «замаскирована под этнографический интерес»[575]575
  Stetz М. D. Facing the Late Victorians: Portraits of Writers and Artists from the Mark Samuels Lasner Collection. Newark: University of Delaware Press, 2007. P. 90.


[Закрыть].

Еще более сильной эту защитную конструкцию Пеннелла делали рисунки.

Эми Такер в прекрасном исследовании о совместной работе Генри Джеймса и Пеннелла над травелогами отмечает, насколько иллюстрация недооценена как инструмент превращения чужого пространства в познаваемое и как присутствие изображений меняет модус этого познания[576]576
  Tucker A. The Illustration of the Master: Henry James and the Magazine Revolution.
  1st ed. Stanford University Press, 2010. P. 169–170.


[Закрыть]. Иначе описывал это классик американского искусствознания Оливер Ларкин: «Иллюстраторы Золотого века обслуживали публику, чье увлечение историческими и литературными реконструкциями, судя по всему, свидетельствовало о ее неспособности вообразить что-либо самостоятельно»[577]577
  Larkin O. Art and Life in America. NY.: Holt, Rinehart and Winston, 1960. P. 257.


[Закрыть]. Развивая эти ремарки, можно сказать, что иллюстрация, добавленная к вербальному описанию, переводит перцепцию читателя из аналитической (опосредованной авторской трансформацией и категоризацией увиденного) в как будто первичную, в квазисобственное зрение. Это зрение от первого лица неизбежно будет представляться гораздо более истинным. Собственно, именно об этом говорил Пеннеллу Генри Джеймс: «Даже если бы я писал лучше, чем пишу в собственных мечтах, я бы с гораздо большим удовольствием рисовал, как вы, чем писал. Вы, художники, счастливые люди – вы создаете вещь, пока мы только говорим о ней»[578]578
  Цит. no: Tucker A. The Illustration of the Master… P. 174.


[Закрыть]. В этом же качестве доказательства использовал рисунки один из поддержавших Пеннелла рецензентов. Представив спорные утверждения автора, он примирительно заключал, что евреи и их быт остаются сложной материей, однако «среди мастерских рисунков Пеннелла каждый может быть предметом наслаждения. Прав он или нет, говоря о евреях, в отношении рисунков не может быть никаких сомнений»[579]579
  The Jew at Home. By Joseph Pennell (Book Review) // The Spectator. 1893. Vol.
  70, № 3368. P. 54.


[Закрыть].

Для критиков, осудивших «The Jew at Ноше», эти рисунки действительно стали проблемой. Как бы ни были защищены «правдой очевидца» текстовые описания, с ними можно было спорить – пусть даже только с этических позиций. С рисунками спорить было сложнее – они выглядели как факты и обостряли дилемму между этикой и правдой. Большинство рецензентов вообще проигнорировали иллюстрации.

Один из комментаторов, однако, попытался разрешить дилемму, представив работы Пеннелла шаржем:

Книга посредственна, однако представляет интерес своими рисунками, рядом с которыми текст – не более чем аккомпанемент, и эти рисунки удивительны своей причудливостью. Но для художников это обычное дело. От профессионального карикатуриста не ждут слишком уж точной копии натуры или образа, поскольку это было бы слишком глупо; так и в зарисовках мистера Пеннелла черты еврея сделаны еще более острыми, нос – еще более длинным и крючковатым, а борода – столь же неопрятной, как и грязный кафтан[580]580
  The Jew at our Doors // New York Evangelist (1830–1902). 1892. American Periodicals Series II. Vol. 63, № 23. P. 4.


[Закрыть].

При таком прочтении достоверность зарисовок Пеннелла переставала быть проблемой: они становились гипертрофированным символом, за которым, возможно, и стояла правда, но ее мера оказывалась неопределенной.

Однако критик (как и позднейшие комментаторы) упускал важный момент: Пеннелл был блестящим пейзажистом, однако настолько неуверенно чувствовал себя в моделировке человека, что даже для своих статей в «The Century» «фигуры он просил изобразить своего соседа по мастерской»[581]581
  Young M. Sh. The Remarkable Joseph Pennell… P. 82.


[Закрыть]. То, что художник не рассматривался издателями как мастер изображения людей, подтверждала и жена Пеннелла[582]582
  Pennell E. R. The Life and Letters… P. 72.


[Закрыть]. Фигуры у Пеннелла вообще редки – среди почти 1000 зафиксированных в каталоге-резоне листов не существует ни одного изображения, где размерами и проработанностью они выходили бы за рамки стаффажа. Единственное исключение – та книга о цыганах[583]583
  Pennell Е. R. То Gipsyland. New-York: The Century Company, 1893.


[Закрыть], которую он вместе с женой готовил перед поездкой в Российскую империю. Отношение Пеннелла к цыганам, обсуждавшееся выше, исключает карикатурное начало, однако портретные образы оказываются далекими от комплиментарности, а нередко – просто невнятными. Аналогичная ситуация происходит, на наш взгляд, и в «The Jew at Ноше», где в портретах Пеннеллу не хватило навыка, а их качество оказывалось обратно пропорциональным крупности плана (Ил. 12[584]584
  Джозеф Пеннелл. Фарисей (?). «The Jew at Home» (британское издание). С. 123. URL: https://archive.org/details/the-jew-at-home-impressions-of-a-summer-and-autumn/page/122/ (дата обращения: 09.03.2024).


[Закрыть], 13[585]585
  Джозеф Пеннелл. Русский еврей. «The Jew at Ноте» (британское издание). С. 83. URL: https://archive.org/details/the-jew-at-home-impressions-of-a-summer-and-autumn/page/82/ (дата обращения: 09.03.2024).


[Закрыть]).

Очевидно, художник и сам верно оценивал свои возможности, а потому решил прибегнуть к рисованию по фотоснимкам, хотя обычно он такую практику резко отрицал:

Копирование фотографий – смерть для художника, именно оно соединяет между собой бездарей и коммерческие издания. Свои же впечатления я фиксировал на бумаге такими, какими получал их [из жизни], и это та индивидуальность иллюстрации, которая и делает ее содержательной[586]586
  Pennell J. The Adventures… Р. 66.


[Закрыть].

Единственное исключение Пеннелл сделал именно для поездки в Российскую империю[587]587
  «Я сделал ряд набросков, а также (в первый и практически последний раз) ряд фотоснимков, использовав “Кодак”, новую игрушку на то время» (The Adventures… Р. 229). Сохранились ли эти снимки, неизвестно.


[Закрыть], что также явно указывает на его стремление к документирующей точности. Надежды на то, что евреи будут охотно позировать, провалились[588]588
  Pennell J. The Adventures… Р. 231.


[Закрыть], однако можно предположить, что фигуры на улицах поймать в объектив Пеннеллу все же удалось (Ил. 14), тогда как крупные портреты были написаны им по памяти (что также может объяснить разницу в свойствах этих изображений).

Если же все-таки искать в характере пеннелловских портретов евреев намеренную художественную программу, то их модальность, на наш взгляд, следует соотносить не с карикатурой, а с тронье – особым типом изображения, характерным прежде всего для нидерландского искусства XVII века. От собственно портрета тронье (буквально – «голова», «лицо», «рожа» – без негативных коннотаций в синхронном языке) отличают по ряду признаков[589]589
  О феномене тронье см: Hirschfelder D. Tronie und Portrat in der niederlan-dischen Malerei des 17. Jahrhunderts. 2008. doi:10.11588/diglit.47555.


[Закрыть]. Во-первых, такое изображение не подразумевает идентификации модели, репрезентируя не индивида, а выражение лица, экспрессию или облик как самостоятельный факт (что делало такие картины товаром для открытого рынка). Во-вторых, хотя в силу отсутствия у этого термина строгих границ под тронье понимают широкий спектр изображений, одним из критериев можно считать концентрацию на инаковости и маргинальности. Героями таких картин нередко становились носители экзотического облика (африканец, турок, цыган, еврей) или «нейтральные» фигуры, облаченные в ориентальные одежды; персонажи, выпадающие из эстетической нормы, – старики, пьяницы, гримасничающие крестьяне и т. д. Иными словами, тронье представляет собой изображение автономной экспрессии и/или облика, отличных от визуального или поведенческого узуса[590]590
  В формулировке Ф. Шварца: «…в то время как изображение исторической сцены фокусируется на действии или событии, в тронье объектом такой фокусировки является не только типически экзотичная фигура, но физиогномия – изолированная и эмоционально резонирующая» (Schwartz F. «The Motions of the Countenance»: Rembrandts Early Portraits and the Tronie // RES: Anthropology and Aesthetics. 1989. № 17/18. P. 92).


[Закрыть]. При этом, что важно для нас, тронье не подразумевает сниженной интонации.

Как кажется, модус отношения Пеннелла к евреям лежит примерно в той же плоскости и восходит не столько к современным ему карикатурам, сколько к принципам подобных изображений Рембрандта, Яна Ливенса, Адриана ван Остаде и других, которые могли быть достаточно безжалостны к моделям, но не уничижительны. Едва ли речь идет о прямых заимствованиях, однако, хотя обычно считается, что художник мало интересовался предшествующим искусством, его письма заставляют рассматривать и такой вариант. Работая весной 1886 года в Антверпене, Пеннелл писал о музее Плантена: «…здесь бессчетное множество огромных Рубенсов – каждый следующий хуже предыдущего <…> но какой Франс Хальс и небесный красоты!!! (himmelschon!!!) Рембрандт <…> Я бы и ломаного гроша не дал за всех этих фламандцев, а вот Франс Хальс там был один»[591]591
  Pennell Е. R. The Life and Letters… P. 165. На тот момент музей Палантена был открыт менее 10 лет назад, и Пеннелл здесь, видимо, критиковал подбор экспонатов.


[Закрыть]. Восхищение Пеннелла Рембрандтом и Хальсом, вместе с Ливенсом фактически создавшими традицию тронье, позволяет ожидать, что он по крайней мере был знаком с этим типом изображений и мог (более или менее осознанно) перенести на свои рисунки их принцип отношения к модели[592]592
  Заметим, что графика нидерландских мастеров Золотого века (в частности, Ливенса, Рембрандта и др.) в этот момент стала одним из важнейших образцов для художников «Офортного возрождения» («Etching Revival»). О Хальсе же, например, писал Генри Джеймс, много сотрудничавший с Пеннеллом.


[Закрыть]. В некоторых случаях можно обнаружить прямые сходства (Ил. 12, 15[593]593
  Джозеф Пеннелл. Еврей Бердичева. «The Jew at Ноте» (британское издание).
  С. 119. URL: https://archive.org/details/the-jew-at-home-impressions-of-a-sum-mer-and-autumn/page/118/ (дата обращения: 09.03.2024).


[Закрыть], 16[594]594
  Адриан ван Остаде. Ухмыляющийся человек. 1610–1685 годы. Метрополитен-музей, Нью-Йорк. URL: https://www.metmuseum.org/art/collection/search/ 396494 (дата обращения: 09.03.2024).


[Закрыть], 17[595]595
  Адриан ван Остаде. Старик в одежде с белым воротником и остроконечной шапке. 1610–1685 годы. Метрополитен-музей, Нью-Йорк. URL: https://www. metmuseum.org/art/collection/search/396218 (дата обращения: 09.03.2024).


[Закрыть], 18[596]596
  Йоханн Готтлиб Престель по рисунку Франса Хальса. Смеющийся крестьянин. 1814 год. Британский музей, Лондон. URL: https://www.britishmuseum. org/collection/object/P_l852-0214-468 (дата обращения: 09.03.2024).


[Закрыть]). Здесь же, возможно, находится и дополнительное объяснение более низкому качеству погрудных изображений евреев у Пеннелла: выхваченные из привычного и удобного для него пространства среднего и общего плана, эти укрупненные фрагменты, как и исторические тронье, «могли быть нарисованы условно (loosely), резко (dramatically) высвечены или странно скомпонованы»[597]597
  Schwartz F. «The Motions of the Countenance»: Rembrandts Early Portraits and the Tronie // RES: Anthropology and Aesthetics. 1989. № 17/18. P. 96.


[Закрыть].

К нидерландской графике той же эпохи отсылает, на наш взгляд, и изображение еврея в Карлсбаде. Типичные для Яна Ливенса профильные портреты едва ли можно считать тронье в полной мере, но они отражают тот же характерный для тронье интерес к ориентальному (двигавший, как говорилось выше, и Пеннеллом) (Ил. 19, 20, 21).

Ростовые портреты евреев у Пеннелла (Ил. 3, 14, 22[598]598
  Джозеф Пеннелл. Лембергский еврей. «The Jew at Home» (британское издание). С. 95. URL: https://archive.org/details/the-jew-at-home-impressions-of-a-summer-and-autumn/page/95/ (дата обращения: 09.03.2024).


[Закрыть]) также обнаруживают аналогии с нидерландскими – прежде всего с рембрандтовскими изображениями бедных крестьян и бродяг (Ил. 23, 24[599]599
  Рембрандт Харменс ван Рейн. Бродяга в высокой шапке, опирающийся на палку. Около 1629 года. Метрополитен-музей, Нью-Йорк. URL: https://www. metmuseum.org/art/collection/search/373049 (дата обращения: 09.03.2024).


[Закрыть], 25[600]600
  Адриан ван Остаде. Крестьянин с руками, убранными за спину. 1610–1685 годы. Метрополитен-музей, Нью-Йорк. URL: https://www.metmuseum.org/art/ collection/search/396242 (дата обращения: 09.03.2024).


[Закрыть]).

Во всех этих случаях сходство, на наш взгляд, определяется не ориентацией на художественную манеру рисунка, а тождественностью характера интереса к изображаемому: как и ван Остаде, Ливене, Хальс или Рембрандт, Пеннелл искал носителей облика, отстоящего от нормы, фактурного, яркого, удивляющего и даже пугающего. Но этот подход, как и в историческом прототипе, не означал уничижения или искажения изображаемого.

Исследователи же оценивали иллюстрации Пеннелла иначе. Так, В. И. Журавлева определила (без пояснений) рисунки «The Jew at Ноше» как «антисемитские»[601]601
  Журавлева В. И. Понимание России в США: Образы и мифы (1881–1914). М., 2012. С. 128.


[Закрыть]. М. Бейгелл заявлял: «Его изображения людей также стереотипичны, а единственная картина интерьера синагоги, в которую он, по собственному признанию, не заходил, выглядит как некое подобие сцены с ведьмами в “Макбете”» (Ил. б)[602]602
  Baigell М. Max Weber’s Jewish Paintings // American Jewish History. 2000. Vol. 88, № 3. P. 351.


[Закрыть]. Однако какой именно стереотип имеет в виду Бейгелл?

Такой вопрос вызывает очевидные затруднения. Какие клише разделял Пеннелл – уроженец США, на тот момент уже более 7 лет живший в Лондоне, – американские, английские или какие-то другие?

Бейгелл этот момент не уточняет, но, на наш взгляд, какова бы ни была здесь его позиция, он в любом случае допускал неточность. Как уже указывалось, сочинение Пеннелла (а также его иллюстрации) публиковались трижды: статьями в «The Illustrated London News», затем отдельными книгами – в Лондоне (издатель – William Heinemann) и в Нью-Йорке (D. Appleton & Company). Бейгелл ссылается на американское издание, но никак это не оговаривает. Между тем нью-йоркская версия книги отличается от лондонской: в США текст подвергся сокращениям, но главное – иллюстрации получили другие подписи. Даже такие изменения, как, например, превращение рынка Бая-Маре в киевский, а бердичевского еврея в сигетского, нарушали установку Пеннелла на достоверность. Кульминацией же этих изменений стало появление в конце книги «Еврея в Южной Америке» (Ил. 26[603]603
  Джозеф Пеннелл. Еврей в Южной Америке. «The Jew at Ноте» (американское издание). URL: https://archive.org/details/cu31924028574352/page/nl07/ (дата обращения: 09.03.2024).


[Закрыть]) – в оригинальном английском издании то же изображение носило подпись «Польский еврей» (Ил. 11). Таким образом, американская версия книги отступала от истины в пользу политической злободневности («Еврей в Южной Америке» явно отсылал к программе создания сельскохозяйственных колоний, предпринятой бароном Гиршем).

Однако автором этих переделок был, со всей очевидностью, не сам художник, а издатель. В аннотации к письмам Пеннелла его жена, подробно описав обстоятельства выхода английской книги, коротко замечает, что затем «ее забрали в Нью-Йорк Эпплтоны»[604]604
  Pennell Е. R. The Life and Letters… P. 239.


[Закрыть]. Таким образом, согласиться с Бейгеллом сложно уже потому, что он опирался на изначально искаженные сведения, что лишает его аргументы строгости.

Если Бейгелл имеет в виду английскую (продолжительную и достаточно пространную) традицию, говорить о каком-то одном стереотипе в любом случае будет сложно: в Британии времен Пеннелла одновременно публиковались и этнографически нейтральные изображения евреев (как лондонских, так и, например, иерусалимских), и различные версии карикатурных образов, лишь один из которых (торговец в разнос) в какой-то мере соответствует пеннелловским типам[605]605
  Характер и типологию таких изображений можно оценить на примере карикатур на Дизраэли: Wohl A. S. «Ben juju»: Representations of Disraelis Jewishness in the Victorian Political Cartoon // Jewish History. 1996. Vol. 10, № 2. P. 89–134.


[Закрыть].

Бейгелл же, судя по сюжету статьи, апеллирует к американской традиции, где «иконография еврея» имеет достаточно короткую историю. Долгое время евреи в США были столь малочисленны, что не проникали в визуальную культуру. Особый контекст создавала и американская религиозная среда: протестантское большинство, ориентированное на Библию и ветхозаветные тексты, видело в евреях аналогию собственного эскапизма[606]606
  Glanz R. The Jew in Early American Wit and Graphic Humor… P. 13.


[Закрыть], а не того априорно чуждого «другого», каким еврей был в Старом Свете. Инаковость еврея понималась, но «оставалась отвлеченным понятием до тех пор, пока относительно невидимыми оставались евреи»[607]607
  Dobkowski M. N. The Tarnished Dream: the Basis of American anti-Semitism… P. 144.


[Закрыть]. В этой связи изображения евреев в искусстве США XIX века единичны. Крайне обобщенные (и, вероятно, заимствованные) образы можно встретить в книге «The Jew, at Home and Abroad» (1845)[608]608
  The Jew, At Home and Abroad. Philadelphia: American Sunday School Union, 1845.


[Закрыть]. Уже упоминавшийся Бейярд Тэйлор в 1861 году был так впечатлен евреями Кракова, что сделал зарисовку (Ил. 27[609]609
  Бейярд Тейлор. Евреи в Кракове. 1856–1863 годы. Библиотека Конгресса, Вашингтон. URL: https://www.loc.gov/resource/ppmsca.22879/ (дата обращения: 09.03.2024).


[Закрыть]) – возможно, первое художественное изображение еврея, созданное американцем. В 1883 году «русский» еврей появился в травелоге Джеймса Бьюэлла (авторство рисунка неизвестно) (Ил. 28[610]610
  «Типичный русский еврей». Анонимный рисунок в книге Дж. Бьюэлла «Russian Nihilism and Exile Life in Siberia» (1883). URL: https://archive.org/details/ russiannihilismeOObuel/page/534/ (дата обращения: 09.03.2024).


[Закрыть]).