Текст книги "Арбитражный десант"

Часть вторая. Таблица вычитания

1. Бобровников и Онлиевский. Встреча первая

Начальник управления администрации президента Российской Федерации Семен Анатольевич Бобровников вгляделся в прорисованную им схему, раздраженно смял и запустил очередной лист в уничтожитель бумаги. Все получалось не то и не так. Месяц за месяцем Бобровников исправно ходил на работу, выполнял отдельные мелкие поручения. Увы! Его будто не замечали. Реальная бурная жизнь администрации словно обтекала необитаемый островок, на который высадили опального начальника никому не нужного управления. Похоже, карьера его подходила к концу. Единственно, что внушало некоторую надежду, – это то, что проходит время, а он продолжает сидеть в своем кресле. Раз не уволили сразу, значит, планируют использовать в дальнейшем те качества, благодаря которым выдвинули. Как ни крути, в марте двухтысячного года истекает очередной срок президентских полномочий, и опытные политтехнологи наверняка будут востребованы никак не меньше, чем на предыдущих выборах. Правда, конкретного разговора на эту тему с Бобровниковым еще не вели. Но он ждал. И не просто ждал. Готовился. Сидя в уединении, изо дня в день ломал голову над избирательными комбинациями, пытаясь найти ту, спасительную, за которую ухватится и сам нынешний президент, и его окружение, и крупный бизнес. Такая золотая идея в конечном счете сделала бы всемогущим человека, спасшего действующую «монархию».

Но идея не рождалась. Две составляющие определяли основу любой стратегии, но они же являлись взаимоисключающими.

Первая, – Ельцин не способен переизбраться. Не только в силу истечения конституционных полномочий, – это бы обошли. Но прежде всего вследствие личной неадекватности и падения популярности до точки замерзания.

Вторая, вроде бы очевидная, – нужна совершенно новая, не замешанная в скандалах сильная кандидатура, которая на виду, которую поддержал бы крупный бизнес, и рейтинг которой можно было бы успешно раскрутить, начав с уровня премьер-министра. Казалось бы, вот она, фишка. Бери и действуй.

Но сам Ельцин – жизнь это подтвердила многажды – не терпел рядом с собой ярких лидеров. И чем выше взметнется авторитет премьера, тем призрачней его шансы быть поддержанным на выборах действующим главой государства. Любой, вышедший на Ельцина с подобной затеей, заведомо обрекал себя на политическое самоубийство.

«Действующим бездействующим», – пробормотал Бобровников.

Не находилась, решительно не находилась конструктивная идея. Скрипнув зубами, он безысходно потянул очередной лист.

Из пустующей обычно приемной донесся хлопок двери. Бобровников недоуменно поднял голову. Шум в администрации президента – явление чрезвычайное.

Но едва различимый голос нарастал. Теперь слегка расщепленный женскими нотками, – секретарша, должно быть, безуспешно пыталась остановить неведомого посетителя.

Бобровников со смешанными чувствами смутной тревоги и откровенного нетерпения смотрел на собственную дверь, кожей бывалого функционера предчувствуя, что через приемную к нему неотвратимо приближается судьба.

Дверь распахнулась. Увы, если это и была судьба, то к Семену Бобровникову недобрая: в кабинет в обычной своей манере стремительным семенящим шагом ворвался Марк Игоревич Онлиевский.

– Здравствуйте! – с неестественно сладкой улыбкой Бобровников вышел из-за стола.

– Глупости говоришь! – неприязненно отреагировал Онлиевский. Не снижая скорости, он прошел мимо протянутой для приветствия руки и опустился в оставленное хозяином кресло.

– Ноги затекли! – пожаловался он.

Оскорбленный Бобровников насупился.

– Ты мне рожи не корчи! – подметил Онлиевский. – Ишь, желваками заиграл. Гляди, доиграешься! Здоровья он мне желает. А сам! Ты зачем под меня копаешь?!

Онлиевский нагнулся вперед, так что выпуклые его глаза будто воткнулись в посеревшего Бобровникова.

– Да Бог с вами, Марк Игоревич! О чем вы?

– Да о том самом. Тебе поручили обеспечить банкротство «Возрождения»?

– Что значит?.. – Бобровников смешался. – То есть у меня действительно был разговор…Но – я не совсем понимаю.

– Я русским языком спрашиваю, ты отвечаешь за то, чтоб Центробанк отозвал лицензию у «Возрождения» и подал на него иск в арбитражный суд о признании банкротом? Если и это непонятно, я приглашу сюда твоего шефа и поинтересуюсь, какого хрена он меня держит за лоха?

– Нет, поручение дано именно мне, – поспешно подтвердил Бобровников. – И мы его в целом реализовываем. Вы знаете, что лицензия уже отозвана. Но возникли непредвиденные сложности. – Ты кто такой? – прошелестел Онлиевский. – Почему я должен на тебя тратить свое время? Думаешь, не знаю, что за рекомендацию в декабре ты центробанку подсунул? Оставить лицензию и – выдать «Возрождению» кредит. Твоя ведь была затея. Едва успели тогда переиграть. Что ты мне тут опять впариваешь? Где иск? Где суд? – Марк Игоревич, давайте все-таки не горячиться, – Бобровников постарался выглядеть твердым. – Мы учитываем и будем учитывать ваши интересы. Но есть еще авторитет первого лица государства, который мы как его администрация, обязаны… Глаза Онлиевского покатились из орбит. – Ты-то тут причем? Тебе сказано – делай. И делай, что сказано. Геополитик хренов! – Да поймите наконец! Все шло по плану, – Бобровников стушевался. – Подготовили исковое. Согласовали с арбитражем. Но сами знаете, какой всплеск среди населения произошел после выброса информации в «Коммерсанте» и особенно – по НТВ. Начался просто массовый психоз вокруг «Возрождения». Все требуют поддержать. С этим нельзя не считаться вовсе. Надо хотя бы выждать. Провести несколько пиар-акций, огранизовать тому же «Возрождению» грамотную антирекламку, дельце против руководителей возбудить за злоупотребления и через легитимные каналы зрителю соответствующим образом подать. Народ у нас правильный, внушаемый. Сам шарахнется, так что через пару месяцев никто про этот банк и не вспомнит, кто там прав, кто виноват. Как говорится, то ли он украл, то ли у него украли, но в чем-то темном замешан. А если в лоб – трудно предугадать, как отреагируют люди. Нельзя же до бесконечности испытывать их на разрыв.

– Как мне надо, так и должны реагировать! – отчеканил Онлиевский. – И думать должны, как мне надо. Ты для того и сидишь, чтоб это обеспечивать.

– Существуют же рейтинги, голоса избирателей. Об этом тоже нельзя забывать. До перевыборов-то меньше года!

– Вихляешь? Или за кого-то играешь? – не поверил отговоркам Онлиевский. – Ты сам политтехнолог. Что ж ты мне эту хреновину завел про голоса? Кто считает, того и голоса.

– Но вкладчики в самом деле почуяли возможность вернуть деньги. Они ж за свои кровные на улицы выйдут. Да поймите, Марк Игоревич, мы попросту подставим того же президента. Меня ж после этого попрут.

– И правильно сделают! Бобровников нагнулся вроде бы за уроненным карандашом, а на деле, чтоб Онлиевский не увидел выражения его лица. Сглотнул с усилием и вновь появился над столом, уже безмятежно-лучезарный:

– Имейте в виду, когда уволят, за трудоустройством к вам приду. Уж не обессудьте.

– Не уволят, – при виде изъявления покорности Онлиевский смягчился. – Раз до сих пор не поперли, так теперь и смысла нет. Иначе для чего я тебя тут сохранил?

Он снисходительно отреагировал на изумленный взгляд собеседника.

– А ты полагал, святым духом, что ли, держишься? Надо знать благодетелей. Онлиевский внезапно задумался.

– Впрочем ладно. Насчет возврата лицензии – это ты и думать не моги. Головой отвечаешь. А вот в чем ты, пожалуй, прав: центробанк без нужды подставлять не стоит. Заявление в арбитраж я сам обеспечу. Тем более на такой случай схемку приготовил, – к облегчению Бобровникова, объявил он. – Хотя, может, и вовсе банкротить передумаю. Он заметил недоумение Бобровникова.

– Что? Считаешь – непоследователен? И не ты один! Только тут не непоследовательность. Тут – нелогичность. А нелогичность – сие проявление высшего интеллектуального пилотажа. В нелогичности всегда есть логика. Только посторонним недоступная. Прикинь: «Возрождение» сегодня – это что? Мясистая, плодоносящая, дающая жирное молоко корова. Можно, конечно, забить. Мяса будет вдоволь. Но только мясом делиться с другими придется. А главное, ни молока, ни приплод больше не получишь.

Бобровников понимающе кивнул. Но Онлиевский любил ударную мысль обсосать до конца:

– Начать сейчас банкротить – значит, распродавать имущество. И когда Рублев наконец запросит пощады, банк уже восстановить будет нельзя. Неликвиден. Но пока еще можно. Востановить и запустить.

– А долги тоже на себя переведете?

– Еще чего! Создал специально в Свердловске банчок, на который все вкусненькое и перекачаю.

– А как же западники? У них ведь в «Возрождении» под миллиард долларов зависнет? Крику будет! На всю Европу.

– А не хрен соваться куда ни попадя! – огрызнулся Онлиевский. – Больших процентов захотели. Вот и влипли, лохи.

– И вкладчиков туда же? – в тон ему догадался Бобровников.

– В шлюпке на всех не рассчитано.

Бобровников едва заметно подался вперед:

– А если Рублев все-таки не согласится уступить? Он упрям!

– Упрям, – сквозь зубы признал Онлиевский. – Тогда и впрямь придется банкротить. Но это – морока! Да и прибыль совсем не та. Чтоб комитет кредиторов возглавить, придется долги скупать. А такие расходы у меня в смете не заложены. Так что если вынудит, буду беспощаден.

Выпуклые его глаза покатились из орбит, так что собиравшийся пошутить Бобровников прикусил язык.

– Да, и насчет антипиара, – вернулся Онлиевский к предложению Бобровникова. – Прежде всего с ключевых мест недругов убрать надо. Холину эту зарвавшуюся… Распустили баб, каждая пигалица судьбоносицей себя почувствовала. Положим, сами объявили демократию. Хочет девка бредить, пусть бредит, раз ей заплатили. Но зачем же ее в эфир выпускать? На избирателя будущего на прямую наводку выводить? Она что, лично на меня наехала? Там про меня слова кривого нет. Одни намеки. Они ведь президентскую администрацию, руку кормящую куснуть норовят. И это перед выборами. Так чья забота осадить? Улавливаешь подтекст, нет?

Онлиевский погрозил маленьким волосатым кулачком. Улыбнулся понимающему кивку Бобровникова.

– То-то. Черт вас знает, вроде взрослые собрались дядьки. А чуть что нестандартно, у вас сразу проблемы вырастают. Закостенели от всевластия, потому думать разучились. Вот хоть ты! Сильно отработал в прошлые выборы. А где сейчас свежие идеи? Не вижу и не слышу.

Бобровников ощутимо напрягся: когда казалось, что причина визита олигарха выявлена до конца и конфликт, слава Богу, вроде, исчерпан, он вдруг развернул разговор совсем в другом, неизмеримо более важном для Семена Бобровникова направлении.

– О выборах думаешь? – Онлиевский показал на груду сваленных на углу стола схем, которые, оказывается, давно заметил и – что удивительно – разглядел. – Только пустое это все.

– Нет пока генеральной идеи, – удрученно подтвердил Бобровников.

– В этом направлении искать бессмысленно, – согласился Онлиевский, быстро перебирая пачку. – На Дедушку ставить нельзя. Выдохся, выперделся. Да и со здоровьишком – того и гляди на погост угодит.

Он пытливо глянул на Бобровникова, который от такой откровенной крамолы, высказываемой без стеснения официальному лицу, да еще прямо в его кабинете, вроде как задохнулся. На деле – быстро соображал, как себя повести дальше.

Онлиевский следил за ним с любопытством, продолжая одну за другой отбрасывать схемы.

– Ладно, ладно, шутю я так, – успокоил он. – А в чем не шучу – не проходной он нынче.

Тут он хмыкнул, разглядев на одной из схем собственную фамилию.

– Увы! Меня точно не примут. Плебс завистлив и удачи другим не прощает. Беду простит. Еще и сам подтолкнет. А потом оплачет. А удачу – нет. – Не любите Вы избирателя, Марк Игоревич, – подыграл ему Бобровников.

– Почему? Избирателя как раз люблю. Я народишко российский не уважаю, – развеселившийся Онлиевский хохотнул и тут же посерьезнел, обрывая ответный смех, – право публично презирать российский народ он рассматривал как одну из своих особых привилегий. – Так кто нам, по-твоему, нужен?

– Ну, – Бобровников замялся, боясь сказать что-то не то. – Во-первых, человек, удобный президенту.

– Удобный Семье, – не стесняясь, подправил Онлиевский.

– И – чтоб его приняли.

– Да! Так, – Онлиевский, будто пружиной подброшенный, вылетел из кресла и семенящей походкой заходил по кабинету, так что Бобровникову пришлось привстать и следить за ним, беспрестанно поворачивая вслед шею.

– Людишки вот эти, что ты зарисовал, без шансов. Все – засвеченные. Наоборот, нужен человечек из кармана! – скороговоркой, как о выношенном, заговорил Онлиевский. – Человек второго ряда. Какой-нибудь замминистрика. Не ангажированный, ничем не запятнанный. – Не был, не состоял, не участвовал, – в тон ему вставил Бобровников.

– Весь из себя положительный.

– И неброский, – подхватил Бобровников. Как бывает, неожиданная мысль осветила и разом преобразила все остальное. Отныне ему был понятен ход мыслей Онлиевского и все, что он готовится сказать. Это выглядело до гениальности просто.

– Соображаешь! – присмотрелся Онлиевский, и Бобровников осекся: чрезмерная сообразительность могла оказаться опасной.

– Угадываю пока в общих чертах, – поспешно подправился он.

– Главное, чтоб – «сам никто и звать никак». Чтоб без «команды». Команду мы ему подберем. И имидж какой надо продумаем. Так? нет?

– Тогда так.

– Чтоб ручной был, – вот что важно, – глаза Онлиевского затуманились, – он отдался во власть мечтаний. – Чтоб с руки у меня ел. Вот как! А мы уж ему объясним, какой он из себя есть человек!

Олигарх саркастически засмеялся.

– И обязательно, чтоб благодарный. То есть помнил, кому обязан. Вот он какой должен быть. Понимаешь идею?

– Кажется, да, – Бобровников кивнул: прикидываться более недоумком не имело смысла. – Но чтоб при этом избиратель видел в нем борца.

– Да, против олигархического строя, – с лукавинкой подтвердил Онлиевский. – В общем пешечка. Но – проходная!

– А как же?… – все еще боясь провокации, Бобровников кивнул на потолок.

– Этим голову себе не забивай. Ты кандидатуру подбери, чтоб мне подошел, а Дедушку мы всегда уломаем. Тоже, хоть и самодур, но не враг же себе.

Бобровников отвел взгляд. Теперь он разгадал причину беспардонной наглости Онлиевского: уже успел заручиться «семейной» поддержкой.

– С этого дня, – объявил Онлиевский. – У тебя только два дела: первое – положить под меня «Возрождение», второе – про что пока только ты и я знать будем: ищи кандидатуру. Тщательно, неспешно, как жену…

Вспомнил про очередной развод.

– Нет, как раз много тщательней. Поиск, само собой, залегендируешь. Придумаешь формальный повод для бесед. Это…

– Умею.

– Вот так, Семен Бобровников, – Онлиевский остановился перед сотрудником администрации, как генерал перед забрасываемым в тыл врага разведчиком. Сблизился в упор, так что выпуклые глаза его, казалось, впились в Бобровниковскую душу, стараясь вывернуть наружу самое тайное, исподнее. Семен аж вспотел. – И чтоб никто до поры, понял? Пока сам не затвержу кандидатуру. Никто и никому.

Подобно собеседнику он показал в потолок, а затем и на стену, за которой через несколько кабинетов располагался аппарат Главы администрации. Дождался подтверждающего кивка.

– Что ж, считай, с этой минуты ты в моем интересе. Будет мой президент, и ты в накладе не останешься. А то, погляжу, – кисло тут. Мыши, наверное, завелись.

Засмеявшись, Онлиевский вышел так же стремительно, как и ворвался. Все-таки это оказалась судьба!

Бобровников вернулся к оставленному креслу, тщательно отер сиденье вытащенным из кармана носовым платком. Небрежным, театральным движением бросил платок в урну.

Это было единственное проявление неприязни, которое он себе позволил. Как фига в кармане.

Бобровников не любил Онлиевского – самоуверенного, хамоватого, «сдвинувшегося» от обрушившегося богатства и всевластия. Впрочем, этим Бобровников не отличался от многих других. Но была и более глубокая причина для неприязни: Семен не мог простить Онлиевскому блестящую одаренность, что, будто хвост кометы, освещала всякую новую его комбинацию. Что бы ни затевал «черный аист», все оборачивалось искрометными, неожиданными ходами. Иногда казалось, что финты эти он обожает даже больше результата. Часто – в ущерб результату. Как футбольный дриблер, обыгравший защитника, вместо того, чтоб идти на открытые ворота, дает ему возможность догнать себя, чтобы обыграть еще раз. «Вот и эта идея с выборами. Почему ты сам не додумался до нее?» – спрашивал себя Бобровников и с тоской отвечал: «Потому что неоригинален». Зато он обладал другим даром: умел подхватить чужую мысль и развить ее до такой степени неожиданно, что даже автор не смог бы узнать свое детище. Да, ему не дано изобрести механическую блоху. Зато он сумеет ее подковать и заставить танцевать совсем не то, на что рассчитывал создатель. Самоуверенность, за годы успехов развившаяся до ощущения непогрешимости, – вот слабость Онлиевского, которой было бы грех не воспользоваться! И тот сам подложил под себя мину, сделав Бобровникова исполнителем своей воли.

Семен Бобровников, откинув голову на спинку кресла, счастливо заулыбался. Он вспомнил историю Франкенштейна.

2

– Сегодня ночью во сне за мной какой-то малый с пистолетом гонялся. Причем шпалер такой огроменный, конкретный, как раньше матросы в Гражданскую в деревянных кобурах таскали…Маузер, во! По крышам уходил. В дождь. Скольжу, срываюсь. А он, сволочь такая, палит себе без продыху. Проснулся мокрый, тело болит. Напрыгался. Зато наутро никакой зарядки не надо, – Игорь Кичуй пытался рассказывать о происшедшем как о забавном, прикольном событии, но щека его подергивалась. Длинная, как хлыст, рука дотянулась до пепельницы и принялась непроизвольно поигрывать ею. Пепельница выскользнула из неловких пальцев и звякнула по столу. Игорь вздрогнул. Сидящая рядом Инна прижала его подрагивающую ладонь, успокаивающе огладила. Игорь благодарно кивнул. Узнав о грозящей мужу опасности, Инна старалась неотлучно находиться возле него.

– Кричит во сне, – пояснила она Дерясину.

– Да не, на самом-то деле я без проблем, – разухабисто произнес Игорь, но голос сорвался. – Хотя, конечно, не в кайф.

Андрей Дерясин схватил трубку селекторной связи.

– Подлесный всё еще не появился? – в третий раз за последние десять минут поинтересовался он. Скорее чтобы не молчать. Все знали, что Подлесный, уехавший ранним утром на встречу со своим таинственным осведомителем, возвращается в банк с информацией.

Просто ничего не делать в полном молчании было совершенно невозможно.

– Может, опять шуточки Суслопарова? – произнес в никуда Кичуй. – Хотя, конечно, ему-то с чего? Зависшие деньги «Сахранефти» давно списали в счет уплаты налогов. Так что претензий к банку у того остаться не могло.

Все истомились. И когда дверь открылась, вскочили, не сговариваясь. Но то оказался вернувшийся из Центробанка Рублев. О происшествии с зятем он ничего не знал. И, по просьбе Инны, знать пока не должен: у Ивана Васильевича накануне разыгралась аритмия. Поэтому при виде председателя Совета все деланно приободрились, боясь, что он заметит общую подавленность.

Но Рублев, обычно наблюдательный, сегодня был слишком удручен. – Вопрос о возвращении банку лицензии в последнюю минуту с повестки дня снят, – скорбно объявил он. И, опережая неизбежные вопросы, пояснил: – Говорят, личное указание. Пытался встретиться с председателем центробанка, но не был допущен к телу. – А что с иском о банкротстве? – спросил Дерясин.

– Уверяют, что центробанк иск подавать не будет. Но как-то так уверяют, что ничему не веришь. То есть все что-то знают, но – молчат. Разом все переменилось, – Рублев расстроенно отер подбородок. – Ладно, я еду в правительство. Есть там один мой бывший ученик, мне обязанный. Не настолько, чтоб помочь. Но – достаточно, чтоб разъяснить.

Он наконец обратил внимание на кислые лица:

– Остальным – не унывать и верить! Никто не обещал, что будет легко. Помните: бороться и искать, найти и…что? – Не сдаваться! – вяло закончил Дерясин.

– То-то! – Вскинув кулак, старый профессор удалился бойким шагом. Бравада его никого не обманула. Из-за показушной бодрости проглядывала растерянность: к новому удару судьбы он оказался не готов.

Наконец приехал Подлесный. Если Рублев вернулся озабоченным, то Подлесный – мрачным.

– Здрасте, – он обвел глазами собравшихся и остановился на Кичуе, как бы советуясь, стоит ли говорить при всех.

– Чужих нет, – решила за мужа Инна. – Подсаживайтесь, Вячеслав Иванович. Что узнали?

Подлесный пожал плечом, как бы говоря: «Воля ваша. Но такие дела кагалом не обсуждаются».

– В общем заказ подтвердили, – сочувствующе произнес он. – Заказчик не проявлен. Но…

– Онлиевский? – опередил нетерпеливый Андрей.

– Судя по требованиям – похоже.

– Так уже и требования выдвинуты? – напористо уточнил Дерясин.

– Да, – Подлесный, которому в тоне Дерясина почудилось сомнение, вопросительно глянул на чету Кичуев.

– Ах, Боже мой! Андрюша! – вскинулась Инна. – Да что ты, право, не о том! Сначала надо главное выяснить. Говорите же, Вячеслав Иванович, чего хотят?

– Чтоб господин Кичуй ушел из банка.

– И – всё? Тогда заказ как бы снимут? – недоверчиво переспросил Дерясин.

– Есть еще условия. Денежные. Но более подробно источник пока не знает. Будет известно к вечеру.

– Что это за источник? – заинтересовался Дерясин. И – нарвался на осуждающие взгляды. Все читали детективы, смотрели боевики и знали, что источник – это засекреченный информатор, о котором никто посторонний знать не должен.

– Вячеслав Иванович, если помнишь, имеет специальный, выделенный банком фонд для сбора информации, – нетерпеливо разъяснил Кичуй.

– Какие у кого сомнения, давайте начистоту, – Подлесный пристально поглядел на Дерясина.

– Да нет у него никаких сомнений, – ответила за Дерясина Инна. – Волнуется, как и все мы. Ситуация-то нештатная.

– Да уж, нештатная, – задумчиво подтвердил Подлесный. – Сначала с Керзоном. Теперь это. Прям как в оперетке. Тогда, если кто помнит, я сам уговаривал Керзона не отступаться. Была возможность прихватить исполнителей, а через них – заказчика. Вплоть до ареста. Повязали бы эту сволочь! Но – Александр Павлович к тому времени был слишком напуган. – Перестаньте оправдываться! – перебила Подлесного Инна. – Просто делайте так, как считаете нужным.

– И если предстоит охота на живца, так я это…согласен побыть наживкой, – неловко пошутил Кичуй.

– Тьфу на тебя! – осадила мужа Инна. – Что реально будем делать, Вячеслав Иванович? Может быть, в самом деле обратиться официально в милицию? Керзон побоялся. А мы – потерпим. Нельзя ж до бесконечности отступаться.

– К сожалению, ситуация совсем не та, что была тогда. Много хуже. Непрозрачная. Потому и опасность выше. И решать самому – слишком большая ответственность, – прикинул Подлесный. – Вот что: пожалуй, подробную информацию вам в самом деле лучше получить из первых рук. Заодно и сомнений поубавится. Пусть Игорь напрямую встретится с моим источником. Тогда уж и решает, на что готов.

– И где же он должен встречаться? – с неловким смешком вопросил Дерясин. – В каком-нибудь мрачном подземелье или в трактире на Пятницкой?

– Какие еще подземелья? На Петровке, тридцать восемь. Мой источник, он же мой старый товарищ – работает в отделе по борьбе с экономическими преступлениями.

Кичуй, Дерясин и Инна переглянулись, приободренные.

– Только вместе с Игорем пойдем я и Андрюшка! – безапелляционно объявила Инна.

– Ладно, – нехотя согласился Подлесный. – Но, имейте в виду, человек этот, чтоб нам помочь, нарушает свои должностные инструкции. И, если какая огласка, так мало ему не покажется. Поэтому…

– Могила! – заверила за остальных Инна. Кичуя перетряхнуло.

Заместитель начальника отдела по борьбе с экономическими преступлениями подполковник Саврасенков, худощавый человек с быстрым, вскользь, взглядом, пожал по очереди руку Инне, Кичую и Дерясину, дал им время рассесться на гостевом диванчике.

– И который тут мишень? – поинтересовался он у пристроившегося слева от стола Подлесного.

Игорь Кичуй, зажатый меж женой и другом, выпростал вверх руку.

Саврасенков покивал сочувственно, оглядел остальных:

– Вообще-то разговор деликатный. Можно сказать, интимный. Такой, что с глазу на глаз ведут. Ведь, получив информацию о готовящемся убийстве, я должен передать ее по команде.

И, выдержав паузу, продолжил:

– Нет, конечно, еще и сейчас не поздно. И мне бы головной болью меньше…

Он заметил, что посетители переглянулись, и укоризненно скосился на Подлесного.

– Строго говоря, подполковник делает это по моей просьбе, – вмешался тот. – Если пустить дело по официальной линии, то с вас надо брать заявление, объяснения. Что там еще?

– Возбуждать уголовное дело по факту покушения на убийство, – уточнил Саврасенков.

– Так, может, и стоит? – осторожно уточнил Дерясин.

– Если результат не интересует, то – садитесь пишите заявление, – Саврасенков сделал движение, как бы умывая руки.

Подлесный нахмурился:

– Я вам уже говорил. По этой категории единственный шанс на успех в том, чтоб все делалось втихую, без огласки. А уголовное дело – допросы, обыска, треск.

– Так и…испугаются, глядишь? – предположила Инна. – Отступятся.

– Это заказ! – отчеканил Саврасенков. – И заказ проплаченный. Профессионал, его получивший, доведет исполнение до конца, независимо от пустой суеты наших оперов. Иначе ему самому не жить! Такие там законы. До конца доведет. До победной точки! Саврасенков сложил пистолетом два пальца и прицелился ими в голову Кичуя. Игорь машинально потер покрывшийся испариной лоб.

– А если не пустой? – отреагировал Дерясин. – Нет, я как бы не настаиваю. Но бывает же, что раскрывают. Хоть иногда. Или – нет?

– Такие – нет! – Саврасенков нахмурился. – Для этого надо иметь внедренную агентуру, расставить в нужном месте записывающую аппаратуру, – словом, путем оперативных мероприятий добыть доказательства. Но даже, положим, – добыли. Даже – давайте помечтаем! – арестовали исполнителя. Даже, допустим, он знает заказчика и его вложит. Во-первых, тот наотрез откажется. И на этом всё. А главное – вам-то что надо? Посадить или, извините, выжить? Может, мы просто друг друга не понимаем? Тогда усильте охрану, чтоб по человеку на каждый унитаз. Глядишь, лишний месячишко протянете.

– Да, да, конечно, – закивала Инна. – Не сердитесь, мы никогда не оказывались в такой ситуации. Конечно, нам главное, чтоб мужа оставили в покое. Мы же просто не спим! – В горле ее клокотнуло.

– Поэтому я и говорю, такой разговор должен быть с глазу на глаз. И Вячеслав Иванович не прав, что привел целую компанию.

– Но – я жена! А это…

– Я – друг! – Андрей непонятно смутился. – Потом – мы как бы в одном интересе!

Саврасенков с сомнением посмотрел на отмалчивающегося Подлесного:

– Подставляешь ты меня, Слава.

Он воздел глаза к потолку. И сокрушенно сморщился: слева от запыленной люстры бурело огромное пятно – след протека, – на Петровке, 38, вот уж который год шел нескончаемый ремонт.

– Ладно, расскажу, – решился Саврасенков. – Хоть это и против моих правил. Но жизнь человеческая дороже принципов. Ситуация малоутешительная. Кем именно сделан заказ, мне неизвестно. Зато известна цель – убрать президента «Возрождения». То есть задача – обезглавить банк. Вы интересуете не как некто Кичуй. А именно как президент. Заказ стоит пятьдесят тысяч долларов. Можно снять – это обойдется в сто.

Он подавил взглядом легкое возмущение на диванчике.

– Но при этом надо понимать: пока вы остаетесь президентом, остается и прямая угроза следующего заказа. Так что мой совет: заплатить и уйти в сторону. А там вам решать, что для вас истинная ценность: жизнь или, может, должность.

Саврасенков откинулся с видом человека, сказавшего больше, чем имел право.

– Но – почему я кому-то должен?.. – буркнул Игорь. – За что собственно? И потом – нет у меня в кармане таких денег.

– С деньгами как раз папа поможет, – Инна незаметно погладила мужа. Все это ей тоже не нравилось. Но слишком высокой могла оказаться цена упрямства.

Но иначе думал Дерясин.

– Это чего ж выходит? Так каждого, кто станет президентом, можно выставлять на «бабки». Не больно ли жирно будет? И потом, Игорь, у нас команда. Ты уйдешь, дело повалится. Вспомни, как тряхнуло после бегства…в смысле ухода Керзона.

Кичуй закивал. Застенчиво глянул на жену:

– В самом деле, Инночка. И как я тому же Ивану Васильевичу после в глаза посмотрю?

– Да папа как раз поймет! – отчаянно выкрикнула Инна. – Поймет! – не до конца уверенно повторила она. – Невидаль какая: команда у них! И что теперь? Подыхать?! А ребенка твоего кто растить будет? И друг так бы сказал, если б настоящий, а не себе на уме.

– Да, да, конечно! Наверное, так, – Дерясин густо покраснел.

– А вы сможете это все уладить? – Инна поднялась, склонилась к Саврасенкову. – Если мы заплатим.

– Пока могу, – увесисто подтвердил подполковник. – Может, надо время подумать?

– А сколько у меня?… – Кичуй поперхнулся.

– День-два, пожалуй, есть.

– Деньги передавать – это… – Инна поколебалась, боясь обидеть, – через вас?

Саврасенков насупился:

– Я, конечно, как друг Вячеслава Ивановича и по его просьбе согласился попосредничать. Но – марать себя – это извините!..Я, между прочим, офицер. Сыскарь!

Голос его дрогнул. Инна, Игорь, Андрей поднялись, пристыженные.

– Деньги передам я, – коротко, к всеобщему облегчению, объявил Подлесный.

Дверь кабинета открылась. В нее быстрым шагом вошел полковник внутренней службы, при виде которого вальяжный Саврасенков разом посерел и зримо уменьшился в объеме. Следом в кабинет вошел еще один мужчина в штатском и – к изумлению банковской четверки – Денис Лобанов.

– Я из внутренней безопасности, – мимоходом представился полковник. Остановился перед столом, заставив подняться хозяина кабинета.

– Откуда вы получили информацию о готовящемся убийстве президента банка «Возрождение»? – жестко спросил он.

– Я?

– Вы получили такую информацию?

– Да. Мне стало известно…

– Каким образом, вы, сотрудник отдела по борьбе с экономическими преступлениями, занялись организованной преступностью? У вас имеется агентурное сообщение? Вы можете его предъявить? Назвать источник? – с нарастающей напористостью спрашивал вошедший, не давая потерянному Саврасенкову перевести дух. – Еще раз: вы можете доказать, что получали подобную информацию?

– Нет.

– «Нет» – не можете доказать? Или – «нет» – не получал? – бультерьером продолжал наседать полковник.

– Не получал, – выдохнул Саврасенков.