Текст книги "Арбитражный десант"

14

Отвернувшись к окну, выходящему на Старую площадь, Игорь Кичуй недоуменно вертел иконку, обнаруженную в пыльном уголке подоконника, – даже в президентском кабинете уборку проводили нерегулярно и некачественно.

Стоял самый пасмурный из сентябрьских дней. Следующий после похорон Дерясина. Огромное фото его с прикрепленной черной лентой висело еще в фойе. Но и без того банк погрузился в траур. В коридорах говорили сдавленными голосами. Порой слышались женские всхлипы. Андрея, незлобливого, стеснительно нежного, любили.

Но больше других страдал Кичуй. Как часто бывает, потеря человека иначе высвечивает его роль в твоей жизни. Дерясин, привычно подпиравший президента костлявым своим плечом, незаметно, не афишируя, перелопачивал уйму дел. После его смерти на Игоря обрушился ворох текущих вопросов, о которых он и не подозревал. И заменить Андрея оказалось некем, – последний член многочисленной прежде «команды» Холина уволилась накануне похорон. Но куда больше Кичуя томила пустота, образовавшаяся внутри. Игорь ловил себя на том, что, обдумывая решение, по привычке полемизирует с Андреем, и даже по-детски сердится, не встречая привычных возражений. Иногда возникало почти физическое ощущение, что со смертью Дерясина вырвали кусок его собственной души, так что образовалась ноющая язва, которой еще долго не суждено зарубцеваться.

Поубавилось в нём и прежней энергии. Очевидно, она была отпущена одна на двоих. Апатия и равнодушие стали овладевать Кичуем. И еще глухое нарастающее раздражение. На тестя. Который, несмотря на бесчисленные удары, продолжал упрямо, будто вол, тащить на себе банк к намеченной цели – недостижимой, как линия горизонта. В упорстве этом Игорю виделось теперь что-то нечеловеческое. Даже две смерти подряд не заставили Рублева сбиться с мерного шага. Так заведенный робот неотвратимо марширует к пропасти. Особенно Игоря покоробило, что уже сегодня, на другой день после Андрюшкиных похорон, тесть как ни в чем ни бывало умчался с какими-то очередными прожектами в Госдуму, наказав зятю ждать его возвращения. Игорь и ждал – с пасмурным лицом и с пасмурной душой. В возможность реанимации банка он больше не верил. Минута торжества в арбитраже схлынула быстро. Потому что вслед за тем осозналось главное: да, они отбились от судебного банкротства. Но что получают взамен? Вместо конкурсного управляющего в «Возрождение» со дня на день высаживается временная администрация Центробанка, которая точно так же первым делом отстранит и его, и самого Рублева от рычагов власти. А значит, от денег.

Сзади послышалось сдержанное покашливание, – вошла секретарша. Кичуй недовольно обернулся:

– После, сейчас не до вас.

На бесстрастном лице пожилой секретарши промелькнула тень: – Вынуждена напомнить, Игорь Сергеевич, – в приемной собрались начальники управлений на совещание по реструктуризации. Его еще Андрюша назначил.

– Ах да! Некстати, – Игорь поморщился. – Знаете, попросите от моего имени кого-нибудь, пусть сами проведут. Я тут собирался над стратегией помозговать…Да и, по правде, не до того мне!

Ему захотелось извиниться за неуместную резкость:

– И вас тоже попрошу не обижаться, – нервы после всего совсем ни к черту!.. Да, я тут иконку на подоконнике обнаружил. Не знакома, часом? Секретарша подошла ближе, приподняла иконку. Подушечкой мизинца отерла пыль. Вернула.

– Это Второвская, – с ностальгией определила она. – Говорил, что удачу приносит. Да вот не принесла. Забыл, видно. Я могу быть свободна? Дождавшись подтверждающего кивка, она вышла.

Кичуй поморщился. Секретарша, начинавшая при Второве, была безупречна в работе. Исполнительна. Не позволяла себе спорить. Но при ней Кичуй ощущал себя начинающим пилотом при механике, который прежде обслуживал знаменитого аса, сбитого в бою. Игорь уже не раз собирался заменить ее. Но пока не решался: никто другой не знал так досконально всех хитросплетений управленческого аппарата. Он вновь повертел иконку. Ту самую, что держал Второв, сидя в этом кабинете, в этом самом кресле. Небожитель, внимания которого искали министры. Депутаты Думы часами высиживали в приемной ради пяти минут аудиенции. Не было преград дерзким планам этого всесильного человека.

И вот, спустя каких-то полтора года, Второв, надломленный, тяжело больной после обширного инсульта, доживает свой век, подзабытый и никому по большому счету не интересный. А на его месте сидит некий Игорь Кичуй. Вознесенный сюда волею случая. И скучно разбирает по винтикам то, что еще недавно было могучей финансовой машиной.

Игорь еще повертел «нефартовую» иконку и – приспособил на углу стола.

Подошел к зеркалу, дурашливо расшаркался:

– Дозвольте представиться, Кичуй – механик по найму!

Он расслышал звук открываемой двери. Боясь оказаться застигнутым в смешном положении, поспешно отодвинулся.

Вошел Рублев. Хмурый, не спавший, кажется, целую неделю. Но глубоко запавшие глазки лихорадочно блестели, а нижняя губа наползла на верхнюю, – верный признак, что старым авантюристом овладела очередная бредовая идея. Игорь безнадежно вздохнул.

– Водички дай, – попросил Рублев, вытаскивая из кармана валокордин. – Второй пузырь. Нормальные люди стопари пьют, а я на эту гадость перешел. Знаешь, что такое старость? Это когда на лекарства тратишь больше, чем на водку. Кичуй без выражения протянул стакан с водой. – Чего в уныние впал? – заметил Иван Васильевич.

– А с чего веселиться-то?

– Веселиться, пожалуй, не с чего. Рубят нас почем ни попадя, – Рублев зло сощурился. – Так ведь пока не до смерти.

Это называется «не до смерти»?! – Кичуй по-мальчишески шмыгнул носом.

Рублев смутился, поняв, что фраза вышла неудачной: – Тем более, не имеем права после гибели Андрея отступать. Да, нас сильно подрезали. Надежды на скорое возвращение лицензии больше нет. Но это означает только то, что надо учиться действовать в новых условиях.

Рублев подобрался. По тому, как Игорь принялся теребить лацканы пиджака, он догадался, что сейчас услышит. Уперся ногами в пол и подался вперед, как инстинктивно делал всегда в ожидании атаки. Прикрыл глаза рукой. Скулы его напряглись. – Говори! – И – скажу. Нет никаких новых условий, Иван Васильевич. Это даже не партизанская война. Это – полный финиш! Нас же лишают всяких полномочий! У нас закрыты все счета, кроме одного, – на текущие расходы. Как хотите, Иван Васильевич, но при всем уважении: отныне мы бессильны контролировать ситуацию! Вы знаете, всё это время, куда вы, туда и я. Так сказать, нитка за иголкой. Но – напрямоту – пока была надежда отбить лицензию, спасти банк, мы бились, и неплохо. Только поэтому, на одном, можно сказать, энтузиазме продержались, считай, с год. Один Андрюша, царство небесное, сколько сделал!

– И что из этого плача вытекает? – нетерпеливо поторопил Рублев. – Не мямли, президент!

Игорь заметил неприязненный рублевский взгляд из-под пальцев. Но теперь ему стало все равно. – Я так думаю, пора сделать то, что когда-то предлагал Керзон: распродать, что успеем, пока не высадилась центробанковская команда. А что? – несколько теряясь под каменеющим взглядом Рублева, договорил он. – Лучше себе, чем дяде Марку Онлиевскому на подносе преподнести. – И давно надумал? – Еще с Андреем обсуждали. Невозможно бесконечно стоять против всего государства. А о вкладчиках, о которых вы печетесь, теперь центробанк позаботится. – Да из каких же таких ресурсов позаботится, если мы с тобой сейчас всё, что поценнее, утянем? – А это пусть у них голова болит! Сами довели банк, пусть сами и расхлебывают! – Как всегда в минуту возбуждения, Кичуй утратил способность логично излагать. А потому, путаясь, закричал. – Да, сами! И с них спросится. Потому что теперь, даже если лицензию вернут, банк все равно не раскрутить. Теперь двумястами миллионами не обойдешься! Шестьсот-семьсот миллионов – и то мало будет. За этот год на каждый непроплаченный в налоги рубль еще два рубля пенни наросли. И для того, чтоб такую налоговую глыбу амнистировать, нужно правительственное решение! А Вам-то известно, кто правительством нашим заправляет. Так что надо забрать себе, что пока можно, и – в сторону. Мало вам, что кондитерку из-под носа, считай, увели? Игорь заметил, что щека Рублева болезненно скривилась, и слегка смешался: – В общем, Иван Васильевич, пора взглянуть на вещи трезво. Считайте, нет больше банка. Осталось ни то ни сё, – жирный кусман для Онлиевского. – Да сам ты, выходит, ни то ни сё, – пробормотал Рублев. Упоминание о «кондитерке» добавило ему новой боли, – со дня, когда обнаружилась пропажа учредительных документов «Магнезита», Манана Осипян в банке не появлялась и не звонила. Отринув мучащие мысли, подобрался. – Я вот в Австралию ездил. Там деревья есть такие. Как бишь их? При пожаре семена не гибнут, а вроде как коксуются. А потом, упав в почву, возрождаются, прорастают и дают новую жизнь. То есть всё вокруг выгорает, а они сохраняются для возрождения! – К чему вы это? – Игорь озабоченно пригляделся. – Я, как знаешь, прямо из госдумы. Собрались председатели профильных комитетов, потом из Союза промышленников подъехали, из Совета Федерации. Да многие там собрались! Обстоятельный вышел разговор. Меня просили. Именно – просили! Держать банк. Потому что трезвые политики понимают: за десять лет «Возрождение» превратилось в уникальную конструкцию, способную впрыскивать деньги в ведущие промышленные области, в сельское хозяйство, в науку! Пора повального разворовывания уходит. В стране появился новый премьер. Так вот, – Рублев слегка понизил голос, – всё идет к тому, что его будут двигать в президенты. В связи с этим есть уверенность, что в политической и экономической жизни страны грядут большие перемены. Придут новые люди. Не скомпрометировавшие себя воровской приватизацией, а иные, способные поддержать молодую власть. И им потребуется опора, чтоб раскрутить истинно рыночную экономику. Так вот, одной из таких опор, на которую вновь избранная власть сможет опереться, должен стать наш с тобой банк! Но надо, чтоб он существовал! Вот под окном храм Всех Святых на Кулишках! Сколько отстоял. Пусть разрушался, но стоял! И дождался своего – мы его отреставрировали. Выгляни, какова игрушка! А другие многие повзрывали! Теперь локти кусаем, а их уж нет. Не удержим банк – считай, лишим российскую экономику шанса на быстрое возрождение. Так я это понимаю, – шепотом закончил он. – И задача наша – во что бы то ни стало продержаться до президентских выборов. Это всего-то полгода! Такие орлы, как мы с тобой да какие-то жалкие полгода не продержимся! А? Игорек! Он подтолкнул зятя локтем. Кичуй хмуро отодвинулся. Иван Васильевич вновь насупился: – Ты вот меня ребятами попрекнул. – Да не попрекнул, что вы! – Попрекнул. Не словами, так в душе. И – верно. Моя вина. Я за всех за вас в ответе. А уж Андрюшка мне, если напрямик, ближе тебя был. Только тем более после гибели их растащить всё да отступить не имеем права. Раз уж такая цена. И если этого не понимаешь, не я – ты память их предашь! – Но как не отступить, если ничего больше не можем?!

– Можем. Надо сохранить до весны ядро. Семя, если хочешь! Прежде всего расчетную систему, самых лучших сотрудников и ценнейшие активы. И всё! Слышишь? Всё в угоду этой цели. Филиалы парализованы! Что ж делать? Придется отсекать. Станем немедленно распродавать, пока они сами не распродались! А деньги пустим на то, чтоб окончательно рассчитаться с вкладчиками. Потом необходимо еще раз перепроверить список недвижимости и отобрать то, что уже сегодня можно выставить на продажу. – После прихода администрации из центробанка распродавать имущество без согласования с ней мы не имеем права, – напомнил Кичуй, – тесть опять впал в мечтания.

– Так согласуй. В чем проблемы? Рублев подметил встревоженный взгляд Кичуя. – Что? Решил, крыша у старика от неприятностей поехала? – определил Рублев и по смущенному виду увидел, что угадал. – Ладно, не буду больше томить. В качестве главы временной администрации назначен заместитель председателя центробанка Борис Семенович Гуревич!

– Ну, Гуревич, – вяло повторил Кичуй. – Гуревич! – выкрикнул он с видом человека, пасмурным утром пробуждающегося от кошмара. Пусть пасмурным – но новым утром.

– Именно! Боря Гуревич. Наш бывший сотрудник и мой выдвиженец. Ведь это я его когда-то из нашего банка в Думу подтолкнул. А оттуда и в Центробанк подсадить помог. Сегодня мы с ним уже успели предварительно проговорить. Он – наш единомышленник. Как и я – государственник. И на должность эту нелегкую согласился не хлеба ради. А чтобы вместе с нами выстоять до весны. Так что никого отстранять не будут. А напротив, будет нам всяческая поддержка. Вот так-то, юный и пугливый мой друг! – Но Онлиевский!

– Он согласился с кандидатурой. Я ж говорю, включилось много общественно-политических векторов. Так много, что и Онлиевскому пришлось пойти на компромисс. И это тоже, доложу, симптомчик. Махонькое дуновение – предвестник больших политических перемен. С которыми тот же Онлиевский и иже с ним не могут больше не считаться. Рублев заметил иконку. Растроганно дотянулся. – Надо же – уцелела. Так вот, если мы с тобой банк сохраним, имя твоё повыше второвского взметнется. Так что? Отваливаешь в сторону или – плывешь дальше со мной? – Так точно, с вами, – Кичуй вытянулся. Поднес руку к несуществующему козырьку. – Разрешите переодеться в парадное?

– Не понял.

– На флоте капитан судна, обреченного на гибель, поднимается на палубу в парадном кителе, дабы в этом виде затонуть вместе с кораблем.

На самом деле разговор с Рублевым вдохнул в Игоря и новую веру, и новую силу. Да и отрываться бессмысленно, – кому нужна нитка без иголки?

Часть третья. Государева охота

1. Онлиевский и Бобровников. Встреча вторая

Новый Глава администрации нового Председателя правительства Семен Бобровников раздумчиво стоял возле объемистого, заваленного ворохом документов стола. В руках он держал портрет нового премьер-министра.

Написал его, едва стало известно о назначении, один из известнейших российских портретистов. Упреки в холуйстве художник отмел на корню: «Причем тут конъюнктурность? Просто люб мне показался этот человек. Незауряден. Духовен. Потому и написал. А должность его, что ж? Какое мне до нее дело? Художник выше суеты. Я вон и сталеваров пишу, и хлеборобов».

Проблемы конъюнктуры Бобровникова, в отличие от лукавого живописца, интересовали совсем в другой ипостаси: «Своевременно ли»?

Он еще раз осмотрел стену с объемистым портретом президента – осанистого, всевидящего.

«А если один под другим повесить»? – Бобровников колебался.

Дверь распахнулась.

– О! Друг мой Сема! – услышал он. Нахмурившись, обернулся. В кабинет, радушно улыбаясь вислоносым лицом, входил семенящей своей походкой Марк Игоревич Онлиевский. – Обживаешься на новом месте! С чем и поздравляю, – первые, можно сказать, пока еще зеленые всходы. То ли еще будет, ой-е-ей!

Бесцеремонно отобрал у Бобровникова портрет премьер-министра:

– А вот суетиться не следует. Убери. Пока рано. Дедушка прознает – не так поймет.

Кинул на стол поверх документов, рухнул в кресло, с удовольствием вытянув ноги:

– Набегался я сегодня. М-да! Ну, выкладывай, как там наш Крошка Цахес?

– Вы о ком?

– Будя! Давай без этих околичностей. О новом председателе кабинета министров, само собой, которого ты среди прочих отобрал, а я утвердил и Дедушке заложил. В смысле – мысль в голову. И – обрати внимание – не даю угаснуть. Так что не исключено, уже к третьему тысячелетию в Кремле нового хозяина посадим – в качестве и.о.

– То есть до официальных перевыборов? – живо заинтересовался Бобровников.

– А чего тянуть? Раньше сядешь – раньше выйдешь. Надо, чтоб к выборам он уже засветился и чтоб людман к нему прикипел. Это мы как раз все организуем! Посмотри, как рейтинг взметнулся. Только вот с этим, насчет мочить в сортире, это вы перестарались, – Онлиевский погрозил пальцем. – Твоя недоработка. То, что проявляет публично твердость, – то как раз на благо имиджу. Но – чтоб строго в правовых рамках. Это все время подчеркивать. Обыватель, он же Сталиным напуганный. И тут надо вбить в головы: по твердости – Сталин, не меньше. Но – без невинной крови. Усек?

Бобровников кивнул.

Онлиевский плотоядно потер руки:

– Эх, люблю я эту работу, – из ничего нечто делать! Жалко всё времени не найду самому с ним лишний раз встретиться. Так что придется тебе пока побыть приводным, так сказать, ремнем. Переводчиком. Когда увидишь?

– Жду вызова, – Бобровников едва заметно кивнул на отложенную в сторонку тисненую папку.

– А ты не жди. Наступательней действуй! Чтобы не забывал, кому и чем обязан. Намекни, что забывчивые долго на Олимпе не живут. Про предыдущих премьеров напомни. Предшественник его тоже, чуть должностенку занял, решил, что Бога за бороду поймал. А я-то как раз безбородый!

Онлиевский залился тонким смехом. Бобровников, презирая себя, выдавил в тон подленький, холуйский смешок.

– В общем, передай, что хозяин к нему благоволит. С моей подачи, конечно. Ну, можешь примазаться, что и с твоей. Лишних вистов набрать тебе не помешает. Ты ж человек моей команды! – то ли подтвердил, то ли вопросил Онлиевский.

Бобровников ответил понимающей улыбкой.

– Ты вообще-то раскрепостись немножко. Зажат больно. А фигура ты отныне публичная. И – давай-ка перейдем на «ты». Не чужие, – Онлиевский почти отечески похлопал Бобровникова по бокам. Не обнаружив жира, завистливо причмокнул. – Ладно, попрыгаю дальше. Есть еще на сегодня дела-делишки. Надобно глянуть, как там в «Возрождении». Не созрели ли еще сдаться? При упоминании «Возрождения» Бобровников заинтересованно оживился.

– Можно спросить? Не так давно вы настаивали, чтоб обанкротить «Возрождение». А теперь вдруг – временная администрация. Время идет. Вы же…

– «Ты». Я же сказал: мы друзья. А дружбы снизу вверх не бывает. Бобровников, не споря, кивнул. Дружбы снизу вверх действительно не бывает. Зато нет крепче дружбы, чем сверху вниз.

– Ладно, понимаю, к чему вопрос, – Онлиевский усмехнулся. – Немножко я этот банчок в суете подзапустил. На центробанк переложил. Больно много проблем в державе поднакопилось. Всё приходится самому. А всё, как известно, не обхватишь. Но теперь – баста. Пора наконец к рукам прибрать! Ну, с Богом. Нас ждут великие дела!

Если бы Онлиевский, выбегая, оглянулся, беспечность – дитя бесконечных удач, должно быть, надолго оставила его: больно сладко улыбался ему в спину новый Глава администрации нового председателя правительства.

Визит Онлиевского произвел на Бобровникова совсем не то впечатление, на которое рассчитывал заскочивший пометить территорию олигарх.

Когда зимой по поручению Онлиевского начал он присматриваться к возможным кандидатам на пост будущего главы государства, то закладывал многие качества. В том числе те, которые никак не устроили бы Онлиевского, если бы он мог о них догадаться. Так вот одно из них – нетерпимость к силовому давлению из вне. Но и умение свойство это не проявлять до удобного случая, скрывая его за доброжелательным вниманием.

На первой, ознакомительной встрече, проведенной среди многих других, они, Бобровников и теперешний премьер, не обменявшись ни одним прямым и даже косвенным намеком, поняли друг друга. То есть один догадался о цели нежданного приглашения, другой – увидел, что он догадался, но не подает виду. Так и расстались, поняв друг друга, и не дав понять.

Вторая встреча состоялась недавно. Теперь уже премьер-министр после назначения на должность пригласил к себе Бобровникова. И уже он задавал вопросы, а Бобровников добросовестно и даже простодушно отвечал. Как ни допытывался бывший разведчик, как ни расставлял скрытые ловушки, ни полунамека на предыдущую встречу от Бобровникова не прозвучало. Бобровников ничего не дал понять. И этим дал понять всё.

На следующий день он был назначен Главой администрации правительства.

Меж ними установилось единение людей, понимающих друг друга по умолчанию. И Семен Бобровников точно знал, чего хочет достичь будущий капитан. И, как опытный штурман, готов был проложить новый курс. Осталось дотерпеть до назначения.

Бобровников вернулся к столу, вновь поднял портрет и приложил к стене сбоку от портрета нынешнего президента, но чуть ниже. Всё-таки так. Пока так.

2

– Почему собственно без стука? – недовольно произнес Кичуй. И, еще не закончив фразы, переменился в лице, – в кабинет входил Борис Семенович Гуревич. До недавнего времени заместитель председателя Центробанка, а отныне – глава временной администрации банка «Возрождение».

– Или заняты? Или-таки свободны? – отдуваясь по обыкновению, вальяжно произнес Гуревич.

– Для вас – всегда! – в тон ему выпалил Игорь. Демонстративно освободил собственное кресло. – Прошу осваиваться.

– И – не уговаривайте! Все равно не уговорите, – замахал пухлыми ручками Гуревич, прикидывая, как бы осторожно опуститься на гостевой диванчик. – Я ж не завоевателем сюда пришел, а союзником. Так что это место вашим как было, так и останется. А мне, пожалуй, подберем…

Тут он опустился-таки куда хотел. Но диванная кожа с лопающим звуком просела под тяжестью увестистого зада и, будто болотная воронка, засосала его внутрь, так что короткие ножки Бориса Семеновича, оторвавшись от пола, беспомощно задергались. Игорь бросился на подмогу и с трудом вытянул беспомощного главу временной администрации с дивана. – Можно считать, что сотрудничество началось непросто, – с достоинством прокомментировал покрасневший Гуревич, предусмотрительно перебравшись на стул.

– Мебель надо первым делом подобрать, – определился он. – Чтоб непровалистая.

– Уже дал команду хозяйственникам.

– На Лубянку переправьте, в банковский особнячок, который прежде Забелин занимал. Я его как раз сегодня приглядел.

– Мы думали вас разместить здесь, в центральном офисе. Чтоб можно было оперативно согласовывать. Даже кабинет подготовили. И – материалы подбирать начали, – Игорь кивнул на приготовленные папки на журнальном столике.

– Не-не-не! – Гуревич, защищаясь, замахал ручками. – Документы, само собой, изучу. Как без того? Займусь тщательно. Но разместиться хорошо бы все-таки в сторонке. Я ведь за годы в центробанке так, знаете, устал от этих огромных, суетливых коридоров. Хочется покоя.

Игорь понимающе кивнул.

– Команду с собой большую приведете?

– Да прихвачу, конечно, пару-тройку человечков из проверенных. Но не это главное, – Гуревич доверительно понизил тембр голоса. – Главное, чтоб у нас с вами все в такт выходило.

Игорь выжидательно вытянул шею.

– Знаете, у врачей главный принцип – не навреди. У вас уже своя аварийная команда сложилась. Не разваливать же! Потому, надеюсь, работать станем слаженно.

– Так Иван Васильевич на это очень рассчитывает.

– Еще бы. Не чужие. Цели ваши на сегодня от Ивана Васильевича знаю. И – принимаю. Трудная, но благороднейшая задача – банк несмотря ни на что сохранить. Но и вы как президент должны входить в создавшееся положение. Фигура моя, как догадываетесь, компромиссная. Слишком много желающих поставить вместо меня своего человека. И далеко не все бы разделили эти ваши приоритеты. Куда больше желающих попросту…

Гуревич сделал хватательное движение.

– М-да. Уж больно соблазнителен кусман. Потому за работой моей будут следить пристально. В лупу, можно сказать. Один неверный неправовой шаг и – тут же отстранят. А вы в этом заинтересованы?

– Мы вас не подведем, Борис Семенович! У нас вся технология отточена.

– Но ведь совсем без нарушений тоже не получится.

– Не получится, – тонко согласился Игорь. – Но свести к минимуму сумеем. В любом случае мимо вас ничто не пройдет: все заметные сделки будем визировать у вас. – А вот это как раз не обязательно. Ограничение одно – то, что на балансе у банка, без моей визы категорически не распродавать. За это отвечаю в первую голову! Ну и, конечно, дебитовочку под контроль. В остальном у вас полный карт-бланш. Я вам доверяю. Гуревич почмокал полными губами. Понимая, что сейчас услышит самое главное, Игорь внимательно вытянул длинную шею, нависнув над собеседником. Борис Семенович невольно отпрянул.

– Извините, дурная привычка, – Кичуй отодвинулся.

– У всех у нас есть привычки. Но работать-то вместе. Стало быть, надо развивать привычку терпеть чужие привычки, – Гуревич хохотнул. – Вы хоть представляете себе, дорогой Игорь Сергеевич, какое на меня начнется давление? Ведь каждый захочет, чтоб его интересы были учтены. А так не бывает. И если мы с вами в одной обойме, то весь груз снаружи принять придется мне.

– Это мы понимаем. И, поверьте, ценим. Вся возможная помощь вплоть до охраны…

– Ну, охрана само собой. Но ведь, совершая сделки в интересах вкладчиков, мы не должны забывать о поощрении наиболее ценных сотрудников. Здесь ведь не всегда можно зарплатой ограничиться. В частности, я приведу людей. И вы понимаете…

– Понимаю, – обрадовался Игорь, не знавший, как самому подступиться к скользкой теме. – Всё понимаю. Об этом даже не волнуйтесь. Продумаем схемы, чтоб иметь возможность на каждой сделке вычленить кэш. Так что фонд для вашего поощрения создадим… То есть вашей команды, – поспешно поправился Игорь. Боясь реакции Гуревича, поднял глаза. Но опасения не оправдались. Борис Семенович к оговорке отнесся вполне снисходительно.

– В правильном направлении мыслите. Детали потом отрегулируем. Но, Игорь Сергеевич, – он значительно поднял палец. – Про то, что мы обговорили, – только между мною и вами.

– Даже не волнуйтесь!

– Я к тому…

– Извините.

– … Что, пожалуй, даже Ивана Васильевича не стоит этими мелочами грузить. Надо ли летающему меж облаками орлу вглядываться в нашу обыденность? Вы согласны?

– Разумеется.

– Вот и чудненько, – Гуревич с усилием поднялся. Ткнул пальчиком в поджарый живот президента банка. – Так что, бум работать?

– Ой! Бум! – заверил Кичуй.

– И славно. И хорошо, – Гуревич потянулся со вкусом, так что рубаха поползла из брюк, обнажив крупный, будто разваренный пельмень, пупок. – Господи! Даже не верится, что не надо больше по утрам ездить в этот опостылевший центробанк. Выслушивать всякие ЦУ. Я – свободный человек! Как же это чудненько! Можете не провожать. Теперь будем по-свойски. Ох, тяжела ты, шапка Мономаха!

Он вышел, оставив президента банка несколько озадаченным.