Текст книги "Арбитражный десант"

5

Февральская воскресная Москва, пронизанная леденящими порывами ветра, выглядела пустой. Борис Гуревич стоял у резного окна и с тоской наблюдал за вихрями, клубившимися на пустынном дворе бывшего Московского страхового общества, отгороженного ажурной решеткой от притихшей Лубянки.

Впрочем, тоска не покидала отныне Бориса Семеновича и в хорошую погоду. За время, прошедшее после свидания с Онлиевским, он сильно переменился. Еще вчера общительный, подвижный, несмотря на тучность, человек сделался дрябл и пасмурен. Оживленные глазки как-то заматовели и сами собой ушли в глубину. Привычная розовощекость зацвела болотной ряской, да и сами щеки провисли, так что при ходьбе и энергичном разговоре потряхивались возле подбородка, будто брыли у бульдога.

Даже еда не доставляла радости. Не было прежнего азартного обжирона, когда едва вкладываешь в рот один кусок, а рука уже торопится за следующим. Порой Гуревича охватывало желание пойти к Рублеву и честно признаться в сговоре. Но понимал, что это невозможно. Слишком напорист оказался Онлиевский и слишком многое наподписано за эти месяцы. Так что пути назад не осталось. Да и при всяком упоминании о нахрапистом олигархе, не знавшем удержу при достижении своих целей, Бориса Семеновича охватывал неконтролируемый страх. Гуревич заметил, что у джипа охраны, прижавшегося капотом к китайскому канатному дереву, на две трети занесло могучие колеса, и колючие снежинки, цепляясь друг за друга, будто акробаты, карабкаются к дверцам. Часа три такой вьюги, и крупный джип занесет по крышу.

«Как и меня самого», – подумалось Борису Семеновичу.

Правда, тайное пока не стало явным.

Внешне Гуревич оставался для банковской команды своим человеком. Все также аккуратно Кичуй заносил ему конверты с деньгами, не утруждая себя больше объяснениями, какие деньги за что именно передаются, – слышать об этом Гуревич не хотел категорически.

Но и деньги – шальные, легкие, – больше не радовали. Потому что жить в разладе с собой оказалось тягостно, а преодолеть его не было сил. Хотя он попытался: две недели назад попросил председателя центробанка под предлогом усталости заменить его. Тот хмуро, без выражения покивал, пообещал подумать. В тот же вечер ему позвонил по поручению Онлиевского некто Подлесный и устроил выволочку за попытку дезертирства. Когда же возмущенный Гуревич потребовал соединить его с шефом, Подлесный хамским голосом отчеканил, что Марк Игоревич слишком занятой человек и с этого времени все контакты будут осуществляться через него. Гуревич повесил трубку. Он всё понял, – путь назад ему отрезали.

И все-таки Гуревич продолжал мечтать. Сейчас, например, в опустевшем здании, отхлебывая виски возле стылого окна, Борис Семенович мечтал о несбыточном: чтоб всё как-то само собой рассосалось. Например, чтоб его внезапно срочно затребовали куда-нибудь в минфин. И тогда весь этот «возрожденческий» кошмар останется позади. Вот славно бы!

От ленивых мечтаний Гуревича отвлек звонок внутренней связи. Охранник с поста сообщил, что какая-то женщина хочет видеть главу временной администрации.

– Пропустите, – безучастно разрешил Борис Семенович, одним глотком допил виски, бросил в рот кусочек лимона и припрятал благоухающий стакан.

В приемной неуверенно затоптались.

– Сюда! – громко подсказал Гуревич.

Послышались не по-женски тяжелые шаги. Дверь открылась.

Перед арбитражным управляющим предстала диковинная посетительница. Если обмотанный вкруг головы, надвинутый на лоб толстый черный шарф был объясним пургой, то огромные солнечные очки, начисто загораживающие оставшуюся часть лица, производили какое-то фантастическое впечатление. «Похоже, детективов начиталась», – неприязненно определил Гуревич.

– Раздевайтесь, – предложил он.

Визитерша нервно отмахнулась, воровато огляделась.

– Да никого здесь больше нет. Садитесь, наконец!

– Ничего. Я не надолго, – произнесла она неестественно низким, старательно измененным голосом.

От такой самодеятельщины Гуревич поморщился.

– Итак, таинственная незнакомка? Чем обязан? Только коротко. А то я тороплюсь, – соврал он.

– Вас интересуют пропавшие учредительные документы по «Магнезиту»?

Ёрническая ухмылка сошла с лица главы администрации, – не зря при виде ее у него просквозило ощущение близких неприятностей.

– Какому еще «Магнезиту»? – раздраженно переспросил он.

– Тому, на который записаны акции «Юного коммунара», – удивленно уточнила визитерша. – Так да или нет?

– Может, вы для начала представитесь?

– Это неважно. Так вот, предположим, я могу узнать, где находятся эти документы.

– Узнать или достать?

Она поколебалась:

– Могу и достать.

Гуревич молчал.

– Или я не туда попала? – женщина сделала нервное движение подняться.

– Сколько? – резко бросил Борис Семенович.

– Пятьдесят тысяч долларов. – Ого!

– Это ведь совсем недорого, правда? Документы стоят в разы дороже. Я знаю.

Она на мгновение забыла модулировать голос, и он сделался чуть надрывным.

– Почему вы не пошли с этим к президенту банка или к кому-то из замов? – тоскливо спросил Гуревич.

При невинном в сущности вопросе посетительница слегка смешалась:

– Но ведь вы теперь здесь главный. Разве вы не можете сами решить?

– Я отвечаю за то, чтобы не разворовывалось банковское имущество. То, что стоит на балансе, – отчеканил Гуревич. – А так называемые забалансовые активы, к числу которых относится и кондитерский холдинг, – это не моя прерогатива. Вот когда их найдут и передадут в собственность банку, тогда это будет ко мне.

Под изумленным взглядом он сбился с менторского тона.

– Если вы откажетесь, документы купят другие!

– Кто?! Документы эти в розыске. По факту их пропажи возбуждено уголовное дело. Даже если кто-то захочет купить, но как он ими воспользуется без риска оказаться в тюрьме?

Женщина сидела потерянная.

– Никто никогда их не купит! – жестко повторил Гуревич, в голове которого родилась идея. – Если только какой-нибудь вовсе всемогущий олигарх, у которого и милиция в кармане! Уровня Онлиевского!

– Вы что, меня к нему отсылаете? – проницательно вскинулась посетительница.

– Ни в коем случае, – перепугался Борис Семенович. – Я лишь пытаюсь обрисовать вам создавшееся положение. Впрочем, давайте так. Документы эти и впрямь немаловажны. Сам я принимать денежные решения не имею права. Но я переговорю с руководством банка. Думаю, сумею убедить. – Без денег не отдам.

– И насчет денег тоже, уверен, будет решено. Вы мне оставьте свои координаты, чтобы… – он взял ручку. – Нет, нет. Я сама перезвоню.

– Ну, как угодно. Тогда, скажем, послезавтра.

– Послезавтра меня здесь не будет. Я сегодня уезжаю… в командировку. Вернусь через десять дней.

– Вот и ладно. Тогда давайте по возвращении, – Гуревич, избавившийся от необходимости принимать срочное решение, облегченно вышел из-за стола. – А за это время мы тут всё как раз и подготовим.

Во дворе послышался гул въехавшего автомобиля.

Насторожившаяся посетительница кивнула торопливо. В дверях задержалась.

– Но имейте в виду, – вновь искусственным голосом произнесла она. – Документы принесу, только получив деньги!

Она вышла. Гуревич проводил ее задумчивым взглядом. Еще поколебался. Разыскал в записной книжке телефон Подлесного, набрал:

– Здравствуйте. Это Гуревич. Передайте вашему хозяину – только что неизвестная женщина предложила мне купить документы по кондитерскому холдингу.

– Задержите под любым предлогом. Выезжаем.

– Уже ушла.

– Фамилия? Адрес?

– Она не назвалась.

– И что, вы ее просто так отпустили? – голос на другом конце сделался уничижающе-недоуменным.

– А вы что хотите? Чтоб глава администрации банка сам скупал пропавшие документы и потом передавал их на сторону? – огрызнулся Гуревич.

– М-да. Но хоть?…

– Через десять дней она мне позвонит. Тогда я сообщу вам, и вы… перехватите.

– Ну-ну, – недоверчиво произнес Подлесный. – Опишите ее.

– Да чучело в женском обличье.

В коридоре зацокали каблучки. – И еще передайте. Примерно через неделю в Москву для подписания договоров с «Возрождением» приезжает некто Рональд Кляйверс, полномочный представитель АБРО-банка. Всё! Бросив безличное «прощаюсь», Гуревич повесил трубку.

В кабинет, в коротенькой венгерской дубленке и пушистой кремовой косынке, присыпанной снегом, влетела ненаглядная сестренка Ириша – с глазами, размашисто нарисованными под бабочку.

– Во как метет! Всего-то от машины до подъезда, и уже… – счастливо произнесла Холина. Сорвала косынку, стряхнула на брата, осыпав его брызгами. – Ничего, полезно, больно бледный. Ты когда в последний раз на улицу без джипа выходил?

Гуревич слабо улыбнулся.

Младшую сестру он не любил – обожал. Меж ними издавна сложились странные отношения: несмотря на то, что Борис был на семь лет старше, Ирина едва ли не с младенческих лет взяла над ним шефство. Резкая, язвительная, раз и навсегда определившая собственного брата как мямлю, нуждающегося в постоянной опеке и покровительстве, она даже в короткий период своего замужества уделяла ему едва ли не больше внимания, чем собственному мужу. (С чем тот и не задержался).

Борис же никогда не был женат именно потому, что боялся домашнего диктата. Единственная женщина, власть которой над собой признавал безоговорочно и охотно, оставалась сестренка. При ней он не стеснялся выглядеть растерянным и даже чуть бравировал своей повышенной чувствительностью. Мог, например, в минуту слабости сладостно заплакать от накативших неурядиц. И ощущал мучительный восторг от того, что Ирина, выслушивая, сочувственно оглаживала его по волосам и нежно повторяла: «Пузырь мой, пузырь! Как же ты вообще кем-то руководишь? Тебе бы соску и – под толстое одеяло».

Но и он, единственный из мужчин, знавал порой Ирину не привычной насмешницей и мужской укротительницей, а потерянной и угнетенной. Только ему позволено было знать, что за привычной маской вамп скрывается мечущаяся, уставшая от одиночества душа, мучительно переживающая очередной разрыв, который сама же чаще всего и провоцировала.

– Но за что? За что мне это? – всхлипывала порой Ирина, уткнувшись брату в колени. – Ведь вроде понравился. Показалось даже, что полюблю. А потом раз и – будто ничего не было. Может, у меня какой-то душевный дефект, а?

Она заглядывала в сострадающие его, наполненные слезами глаза, и ей становилось чуть легче.

Впрочем, бывало это крайне редко. Сегодня забежавшая к брату Ирина была, как обычно, победительно энергична. – Я, собственно, заскочила попрощаться, – объявила она. – Ночной лошадью улетаю в Брюссель, на экономический симпозиум. После ухода из банка и возвращения в «Коммерсант» у Холиной опять все стало тип-топ.

– А ты, вижу, совсем поплохел, – она пригляделась. – Сало, подвешенное на мощи. Что происходит, Борик?

– Дела навалились, – увильнул от ответа Гуревич.

– Да вот дел-то твоих как раз не видно. Наоборот, дела всё больше другие делают. А ты как-то в стороне. Спрятался сюда, как сыч. Не от меня ли, часом?

Она засмеялась, пытаясь скрыть усилившуюся тревогу, – за то время, что они не виделись, брат исхудал и спал с лица.

– Да всё как-то недосуг, – неловко оправдался он и, желая увильнуть от неприятного разговора, припомнил:

– Скажи лучше, как там твоя последняя влюбленность?

– А, ты об этом отморозке? Исчез, слава Богу. Сгинул.

– Еще бы не сгинуть, когда тебя в розыск объявляют. Хотя почему собственно последняя? Сколько времени прошло? Месяца три? Больше? Тогда у парня шансов не осталось. Для тебя и неделя – эпоха. Наверняка безвозвратно забыла и вычеркнула из памяти.

– А то! Вызвездила со свистом, – лихо подтвердила Ирина. Когда Лобанова объявили в розыск, она несколько раз пыталась связаться с ним, чтобы предупредить об опасности. Но и в тайной надежде примириться. Даже когда он поменял номер мобильного телефона, она сумела сделать то, чего не смогли квелые милицейские опера, – разыскала новый телефон и – позвонила. Увы! На том конце, определив входящий номер, демонстративно не ответили. Уязвленная Ирина попытки связаться оставила. А вот насчет забыть – не получалось. И, что особенно досаждало, – не получались и легкие, расслабляющие влюбленности. Не человек – заноза какая-то несгнивающая! Пристальный, понимающе-сочувствующий взгляд брата Холину разозлил. – Чего уставился? Откровений жаждешь? Так вот не получишь. И вообще, лезешь в душу, снимай обувь!

– Так я ничего, – потерялся Борис. – Я только как бы обхрюкать доверительно. Может, помочь чем? Но если не хочешь…

– Не хочу! – отрубила она. И тут же, выплеснув желчь, вернулась к первоначальному, игривому тону. – Ответь-ка лучше, что это за нелепую тетку я у тебя на входе встретила? С каких это пор ты стал западать на старых подержанных баб? Зыркнула на меня, как на врага народа, и – шасть к воротам!

– Вымогательница какая-то. Представляешь, пришла впаривать документы по кондитерке. В общем доброго слова не стоит: плюнь и забудь.

– Как это по кондитерке?! – Ирина сделала стойку. – Не въезжаю. По «Юному коммунару», что ли?

– Ну, вроде, – поняв, что проболтался, Гуревич надул губы. – Да говорю ж, чумовая.

– Не догоняю, – внимательно глядя на брата, повторила Ирина. – Документы на холдинг ценой в сотни лимонов бакеров. И что? Что предлагала? Да говори же, пень трухлявый!

– Я и говорю: заявилась вымогать деньги. Пятьдесят тысяч долларов ей подавай. Нашла дурачка!

– Пятьдесят тысяч за четыреста лимонов – это, положим, как на мороженое. Кто она? На чем вы договорились?!

– А вот не знаю кто! Может, марсианка. Нормальная разве так бы оделась? Как пришла, так и ушла. Сказала, позвонит.

– И ты отпустил?! Просто так? – Ирина попыталась поймать взгляд брата. Но бегающие глазки его ловко ускользали. И теперь она перестала сомневаться, что брат врет. Ей вдруг сделалось зябко, потому что вранье это явно увязывалось с тем тревожаще-непонятным, что происходило с ним в последнее время.

В Холиной забушевал репортер, внезапно вышедший на сенсацию. Нацеленным взглядом она прошлась по кабинету. Заметила, как брат, что-то припомнивший, испуганно дернулся к столу.

– Сидеть! – Ирина требовательно ткнула отманикюренным коготком в кресло, возле которого он стоял, и Борис послушно плюхнулся на указанное место.

На столе у телефона лежал раскрытый блокнот. Она не погнушалась заглянуть. Фамилия Подлесного бросилась в глаза.

– Ба! – не отводя глаз от брата, она потянула блокнот к себе. – Общаетесь с господином Подлесным?

– Да это старое. Случайно открылось, – промямлил Борис.

– А разве вы знакомы?

– Так, когда-то. Мельком. Уж и забыл, когда последний раз слышал. И вообще ты с чем пришла? Мучить меня, так без тебя хватает…

Не слушая его причитаний, Ирина перевернула телефон, нажала на повтор. Послышался звук набора.

– Выключи! – с неожиданной резвостью Борис вскочил и с размаху впечатал ладонь в телефонную панель.

– Но ведь Подлесный переметнулся в «Аист», – нарисованные глаза Ирины округлились. Ресницы задрожали, – бабочка захлопала крыльями. – Пузырь, – прошептала она. – Ты что, связан с Онлиевским? Ты!

– Заткнись! Пожалуйста, заткнись! – закричал Гуревич страдающе.

Она подошла вплотную, ухватилась пальцами за вислые щеки, потянула к себе:

– Говори!

Он заскулил, надеясь разжалобить ее. Но не тут-то было.

– Вообще оторву! – пообещала сестра и для наглядности ущипнула.

Гуревич всхлипнул безнадежно. – Только между нами. Чтоб ты и я, – решился он и – рассказал всё.

Рассказывал сбивчиво, с всхлипами, заглядывая в глаза:

– Но вот скажи, куда было деваться? Просто – вот будь ты на моем месте, куда деваться?

Она пасмурно смотрела на него и лишь поторапливающе кивала.

Закончил при тяжелом, свинцовом молчании сестры.

– Ну, что скажешь? Ловко твоего братца загнали в угол? – он заискивающе заглянул ей в глаза – лицо Ирины было мертвенным.

Перепугавшийся Борис опустился перед ней на колени:

– Ируська, хоть ты-то меня не трави. Пожалей лучше. Ведь плохо мне! Кто бы знал, как плохо.

Он шмыгнул носом. Подлез головой под ее руку, так что пальцы ее оказались на его волосах.

Ирина ухватила рыжеватый клок, с силой потянула.

– Господи, Гуревич, какое же ты, оказывается, говно!

– Да. Это правда, да!

– Со всех маток, выходит, тянул.

– Да, да! – поддакивал он в умилении от того, что она, хоть и презирает его, но по-своему, по-сестрински. А значит, не оставит. И вдвоем они что-нибудь придумают.

– Что ж делать-то с тобой? Рассказать всё Рублеву да отыграть как нибудь назад?

– А то не думал! Но поздно. Случись огласка, – прямо из кабинета под белы ручки выведут. А скорее – убьет меня тогда Онлиевский.

– Убить, положим, не убьет, – возразила Ирина. Не очень, впрочем, уверенно. – Вообще-то и хорошо, если б убил. Ты ведь и меня замазал. Как только откроется насчет твоего двурушничества, сразу слушок пойдет, что на двоих работали.

– Так я если кто… Я любому!

– Угу! Будешь ходить с дощечкой «Я – взяточник-одиночка. Работаю без подельников». Много денег за это время с Кичуя насшибал? Борис, не подымая глаз, кивнул.

– Уйти добровольно согласен?

– Сам пытался. Даже к преду насчет здоровья подъезжал. Не отпускают.

– Так ты не на ту болезнь ссылался. Сказал бы, что голова слабая и хроническая диорея. Ох, Гуревич, Гуревич! Всего от тебя ждала. И что деньги с Кичуя тянешь, догадывалась. Но чтоб такую подлянку отмочить! Прибить мало!

Она поднялась.

– Куда ты?! – жалобно вскрикнул Борис, пытаясь ухватить сестру за подол. – Не бросай меня. Ведь хоть в петлю!

– Да не ной, шмакодявка противный, – Ирина высвободила платье. – Никто тебя не бросает. Договорюсь в Минздраве, уложим на месячишко в неврологию. По выходе получишь такую справку, что разве только тапочки шить. После чего увольняешься по состоянию здоровья. Понял, говнюк поганый?! Борис умиленно закивал, попытался благодарно обнять. Безнадежно мотнув головой, Холина оттолкнула его руки: – Пошел вон, окаянный! И вообще – всё это будет после того, как вернешь банку «кондитерку». Тогда, глядишь, и остальное тебе скостится. Сейчас важно тетку эту найти.

– Так чего? Сама через десять дней…

Ирина уничижительно оглядела братца:

– Да ты и впрямь не в себе, Гуревич. Или, думаешь, Подлесный будет ждать всё это время? Наверняка уже пытается на след встать. А найдут первыми…Не факт, что тетка эта вообще живой останется. А то, что «кондитерки» банк больше никогда не увидит, так тут и вовсе к бабке не ходи. Так что хватит суетиться, бросай свою толстую задницу на кресло и – начинай соображать. Попробуй для начала описать свое впечатление.

– Да описывать-то нечего. Возраст, думаю, лет сорока. Невзрачная. Очки совершенно нелепые, во все лицо. Да сама видела! – Видела. Еще раньше где-то ее видела. Что-то такое в ней, – Ирина припоминающе пощелкала пальчиками. – Знаешь, она меня узнала. Даже уверена! Кивнула как-то машинально. И – сразу шарахнулась! Она наверняка из банковских. Точно! Потому и не пошла ни к Рублеву, ни к Кичую. Они ее знают!

– Но банковских всех прокачали, – напомнил Борис. – Делали установки через милицию. Проводили даже наружное наблюдение. Две недели отслеживали возможные контакты. Я тебе говорю – работали серьезно. Ни-че-го! Ни у одного из сотрудников управления холдинга прямых выходов на возможных крупных покупателей нет.

– И что с того? – рассердилась Ирина. – Означает это только одно: укравший – одиночка. Воспользовался случаем и – стащил. А теперь сам не знает, куда их сбыть! Потому на время затаился.

Она раздраженно посмотрела на недоверчивое лицо брата.

– Опять тормозишь!? Это ж ясно. Если б украли по наводке, документы где-то уже да всплыли. Ну, представь на минуту, что они у Онлиевского. – Нет у него. Он сам сказал!

– Да только представь, тупица! Давно бы его юристы составили фиктивный договор покупки «Магнезита» у Жуковича и потребовали перерегистрировать компанию на себя. И так любой серьезный покупатель. И, кстати, при наличии учредительных документов выиграли бы дело в суде и получили бы на халяву «Юный коммунар». Ан – не слышно! Уж я-то ситуацию на финансовом рынке, можешь поверить, знаю. Нет, точно, – документы у случайного одиночки. Сколько в управлении холдингом женщин?

– Шестеро, кажется, – наморщил лоб Борис. – Только почему именно?…Украсть мог и мужчина. А подослать жену… Хотя жену кто будет подставлять? Да любую знакомую или родственницу, о которой мы не знаем.

– Тогда зачем такой дикий безвкусный маскарад? – Ирина, вспомнив, поежилась. – Нет, нет, она боялась быть узнанной. Подожди, она что-то говорила насчет командировки?… Немедленно выясни, кто из управления холдингом находится в командировке или – оформляется? Ну!

Холина нетерпеливо придвинула телефон к брату.

Борис принялся давить на клавиши мобильника. Засопел, вслушиваясь в гудки.

– Алло! Здорово, главный по кадрам. Гуревич! В воскресенье на рабочем месте? Одобряю. Тогда давай проверим твою профпригодность. Ответь сходу: кто из сотрудников холдинга оформляется в командировку или оформился?.. Что, вообще никто?… А кто точно знает?… Да? И с какого?… Да, записываю… Да, понял, не дурак. Дурак бы не понял. Бывай.

Гуревич отключил телефон, облизнул пухлые губы:

– Говорит, никто. Да и откуда в самом деле? Им там не до командировок. Всё управление готовим под сокращение. Можно было бы уточнить что-нибудь у Угловой. Она исполняет обязанности после смерти Жуковича. Эта всё про всех знает. Так… оказывается, с субботы в отпуске. Как раз сегодня улетает в Египет. – Гузка! – пронзительно вскрикнула Ирина.

Она схватила кожу на шее и оттянула вбок.

– Гузка! Дряблая шея, – повторила она. – Она, когда при встрече кивнула, у нее платок отошел, и шея вот так…Это Угловая! Пузырь, это Угловая!

– Но о ней как раз самые хорошие отзывы. В банке чуть ли не с основания. И – никогда никаких нарушений, – озадаченно возразил Гуревич. – Наоборот, надежна, исполнительна. – Неужто за все годы и – без нарушений?! – веселея от пойманной удачи, удивилась Ирина. – Тогда точно – она. В тихом омуте… Живо узнай ее адрес и – поехали.

– Что ж? Поехали, – обреченно вздохнул Гуревич.

Он перезвонил и с притворно– унылым видом повесил трубку.

– Некуда ехать. Через два часа у нее улетает самолет на Египет. Похоже, забежала перед самым отлетом. Да ладно. Пусть отдохнет себе – перед длительной отсидкой. А по возвращении и…

– Ты – трусливый идиот! – поджав губы, констатировала Ирина. – Или думаешь, у Онлиевского аналитики похуже нас с тобой? День-два от силы и – выйдут на нее. Кто первый доберется – в этом весь вопрос! Может, сразу в аэропорт?…Хотя, пока доедешь, она уж в самолете будет…Если только позвонить, чтоб задержали?

– На каком основании?

– Да, конечно…Надо лететь следом. И – немедленно.

– Ладно, пошлю наших безопасников.

– А ты уверен, что они не перекуплены? Да и потом – «кондитерку» должен вернуть ты! – Но я не могу лететь! – Гуревич испугался. – На мне же всё!

– Не можешь. И я, увы, не могу. Завтра в Брюсселе все главы «семерки» на сходняк съедутся. Мне эксклюзивчик обещан. Не интервью – бомба выйдет!..Что ж делать-то? Был бы Андрюшка жив!

Ирина прервалась, вдохновленная неожиданной идеей.

– Вот что, – решительно объявила она. – Можешь узнать, в каком отеле Угловая?

– Конечно. Она ж наверняка от турфирмы, что при банке сидит, полетела.

– Тогда узнавай. И – немедленно вызывай их всех на работу.

– Но – воскресенье!

– Немедленно! Мне плевать, как ты их найдешь. Как они там будут договариваться насчет билетов. За хорошие деньги найдут способ! Но чем раньше, тем лучше, человек должен вылететь. Пойми, счет на минуты. – Но кто?!

– Иван Пихто. Звони! – Холина бесцеремонно залезла в боковой карман гуревического пиджака, выудила его мобильник, отмахнувшись от недоуменного движения, и – вышла в соседнюю комнату, нажимая на клавиши.

Абонент на том конце долго не отвечал, очевидно, пытался сообразить, кому может принадлежать незнакомый номер. Наконец подключился.

– Дэ-э, – прорычал он.

– Лобанов, это я. Не бросай трубку, звоню по делу, – на одном дыхании выпалила Ирина. – Появилась информация, у кого находятся документы по «кондитерке».

– Неужто не у меня?

– Не ёрничай. Но их надо еще добыть.

– Так флаг в руки.

– Добыть и вернуть их в банк должен ты.

– А больше я вам ничего не должен? Может, постирушка какая накопилась?

– Документы украла Угловая…Ты слышишь меня? Я сама только догадалась. Но она улетела в Египет. Надо найти ее там и заставить вернуть прежде, чем ее отыщат люди Онлиевского. Денис, ты же знаешь, все думают на тебя. Тебя, как последнего подлеца, в розыск объявили! Только что собаками не травят. И если именно ты раскроешь, то всех, и Рублева того же, с землей смешаешь. Представляешь, как в анекдоте: весь банк в грязи, а ты один – в ослепительно белом фраке. Ты должен доказать!..

– Вот что, резвая барышня! – даже отсюда Ирина расслышала, как он скрипнул зубами. – Прошу наконец усвоить. Ни вам, ни вашему маразматику Рублеву, ни кому бы то ни было из этой помойки, величаемой «Возрождение», я ничего не должен! А если кому и был в чем должен, так того уж нет.

– Это ты про Андрея?! – Ирина вдруг сообразила, с какой стороны надо зайти.

– М-да. Достойный был мальчишка. Единственный среди вас чистый. Жаль, погиб нелепо. Из-за какого-то гадюшника полез геройствовать.

– Убийц пока не нашли. Но только – «Мерседесом» управляла как раз я. И когда разъезжались…Я, конечно, сто процентов не даю. Там всё в спешке. Но – думаю, не ошибаюсь. Рядом с водителем джипа сидел Подлесный. На следствии об этом сказала. Он, правда, предъявил алиби. А доказать-то больше нечем.

Она вслушалась в установившееся тяжелое, с хрипом дыхание.

– Денис! Розыском документов у Онлиевского занимается как раз Подлесный. И если…

– Записывай, куда подъехать.