Текст книги "Арбитражный десант"

6

Работы по-прежнему было невпроворот, и Олег Жукович засиживался в своей каморке допоздна. Вот и в этот раз спохватился, когда время перевалило за девять вечера. Потянулся, расслабленный от приятного ощущения качественно проделанной работы, подхватил неизменную «менделеевку» и – по гулким коридорам пустынного банка отправился в свой аквариум, чтоб, как обычно, перед уходом убрать схему в сейф. Аквариум был безлюден. Даже «вечная» Угловая еще за час перед тем заходила прощаться.

Олег прошел в свой отсек, выудил из кармана связку ключей.

Какое-то ощущение опасности насторожило его. Он резко обернулся.

За спиной стоял Подлесный. Которого быть здесь никак не могло, потому что еще в апреле его уволили из банка.

Перепуганный Жукович попытался захлопнуть стеклянную дверцу, но твердое плечо и подставленная нога Вячеслава Ивановича заставили его отступиться.

– Не валяй дурака. Разговор есть, – без выражения произнес Подлесный.

– Не до разговоров. Вот-вот сотрудники на планерку подойдут, – с ходу выпалил Жукович.

– Не пыли! Нет тут никаких сотрудников. Я третий час в коридоре дежурю. Все давно прокачал.

Он резко наклонился к Жуковичу, так что тот отшатнулся, машинально прикрывшись рукой.

– Это хорошо, что боишься. Стало быть, договоримся, – определил Подлесный. – Ну, давай присядем. Разговор у нас не на полминутки, а – считай, судьбоносный, – зловеще пообещал он.

– Ты как вообще в банк проник? Дуй отсюда, пока охрану не вызвал, – бессмысленно пригрозил Жукович, понимавший, что при первой же попытке закричать Подлесный, как прежде, коротко ударит его под дых или по печени. Воспоминания о годичной давности избиении бросили Олега в пот.

Физический страх боролся в нем с презрением к себе, перетрусившему. Он знал, что нового унижения не перенесет.

– Так что? Кто из нас оказался предателем?! – с отчаянной дерзостью выкрикнул Жукович, втайне надеясь, что его пронзительный голос будет кем-нибудь услышан. – Не зря я всегда говорил, что комитетчик – это потенциальная профура, что сдаст при первом случае. Не послушали меня в свое время, вот и получили! Из нас двоих хорьком как раз ты оказался. И не о чем мне с тобой после этого разговаривать. Пошел вон!

Но при виде тяжелого, внимательного молчания усевшегося на диване Подлесного голос Жуковича сам собой просел и – выдал фистулу.

Правая щека Подлесного натянулась, скроив подобие усмешки.

– Будешь на меня работать, – просто, как о решенном деле, сообщил он.

– Что?! – Жукович задохнулся. – Я? На тебя?! Это после того, как ты мне дважды жизнь поломал? На тварь, которая моих друзей сажала? Хоть помнишь, за что? За самиздат невинный. Пацанов: студентов, школьника! Сажали за размножение книг, которые теперь на всех углах. – Не за самиздат. А за распространение порнопроизведений, – сухо подправил Подлесный. – А в качестве порнографии фигурировала «Лолита»! – Жукович расхохотался – уничижающе. – Впрочем понадобилось бы, вы б и «Анну Каренину» порнушкой признали… Ты ж все едино ни того ни другого не читал. Урод нравственный!

Презрев физический страх, он оттопырил средний палец и поднес его к глазам Подлесного.

Не меняя выражения, тот цепким движением прихватил палец и крутнул. С вскриком Жукович осел на колени.

– Не буду! – упрямо прохрипел он. Именно сейчас, через боль, Олег ощутил то, чего не хватало раньше: прилив гордости, превозмогшей страх. – Не буду! Что хошь делай! Выкручивай руки. Бей, гаденыш! Хоть убей. Лучше убей! Потому что иначе завтра, попомни, разговор этот станет известен. И я погляжу, как ты завоешь, когда на тебя твоя же бывшая служба наедет. Как ты сам заюлишь! Ты же дешевка! Вот ты кто! Жизнь все по местам расставила. Определила, кто из нас чего стоит. Ишь, бизнес какой выдумал – заказные убийства! А я как был честен перед своими, так и остался. Так кто из двоих на поверку жиже, а? Выходит, что ты.

– Оба хороши, – примирительно произнес Подлесный. – А работать на меня тебе все-таки придется. Он выпустил распухший палец, вытащил из бокового кармана пиджака бутылку коньяка, оглянулся в поисках емкости.

– Куда налить-то? – как ни в чем ни бывало обратился он к опешившему Жуковичу. Обнаружил сбоку два стакана, наполнил. – Ну что, за содружество оперов и агентуры?

– Пошел ты! – без прежней энергии отругнулся Жукович: поведение Подлесного настораживало.

Тот с беззаботным видом пригубил коньяку, причмокнул губами.

– Качественный. Я вообще люблю все качественное. Ты, кстати, реестр-то так и не восстановил?

– А вот это не твое дело. Ты больше не наш, не банковский. Ты теперь курва разоблаченная! – Жукович злорадно расхохотался. – Но – между прочим, чтоб тебе медом не казалось, – считай, почти все восстановил.

– А что не восстановил, то твое?

– По себе, что ль, судишь?

– По тебе. Такая компания – «Агнар», говорит что-нибудь? – Подлесный еще отхлебнул. – Нет, очень хороший коньяк. Да ты бы выпил!

Он участливо протянул второй стакан посеревшему хозяину кабинета. Жукович машинально принял, отхватил глоток.

– И что за такая компания? – фальшиво полюбопытствовал он.

– Нормальная компания, на которую записан пансионат в Дмитровском районе. Неужто не припоминаешь? Приобретен банком незадолго до дефолта – для организации летнего отдыха сотрудников.

– Странно. Насколько помню, в банковском реестре такая компания никогда не значилась. Понтишь как всегда.

– А ты сверь, – Подлесный вытянул из нагрудного пиджачного кармашка и кинул на стол дискету с надписью «Реестр участий». Жукович вспыхнул.

– Так вот кто, выходит, реестр увел!

– Надо же было кому-то твою честность контролировать, – не стал отпираться Подлесный. – Зато всегда могу точно убедиться, что ты на учет поставил, а что зажал.

– Что значит «зажал»? На свой, воровской, аршин меряешь? – бессильно прохрипел Жукович. – Если чего и не восстановил, стало быть, пока не нашел.

– Трудненько найти компанию, которую на тебя же и оформили, – насмешливо согласился Подлесный. – Правда, полторы недели назад она переоформлена на некую Анну Юлдашеву. Не ваша ли, Олег Евгеньевич, часом, теща?

Оставив ёрнический тон, жестко закончил:

– Ты верно все просчитал, Жукович. Точно отобрал кусочек. Компания – свежачок. Деньги на покупку прошли через «левые» счета. Те, кто давал указание купить, из банка уволились. Так что вроде и припомнить некому. Да? Только меня ты не просчитал. А напрасно. На сколько пансионатик этот потянет? На полмиллиончика долларов – это в момент покупки. А сейчас-то, глядишь, побольше.

Он схлестнулся с ненавидящим взглядом Жуковича.

– Что зыркаешь? Нечего меня сверлить. Потому что это и есть цена твоей хваленой честности. За пятьдесят тысяч честен. А за миллион – можно и поступиться принципами. Так?

– Нет! Может, и похоже, ан – не так! – заорал Жукович. Тут же, спохватившись, убавил голос. – Пока со мной по-честному, и я за банк мазу держал. А коли меня один раз сдали, так не обессудьте: я себя тоже на черный день прикрыть хочу. Ждать пока опять подставят да нищим за дверь выкинут – не желаем-с!

– Ишь каков, – подивился Подлесный. – Под любую пакость базу подвести норовишь. Чтоб в свою, значит, пользу обосновать. Так что? Будем разговаривать?

– Чего ты хочешь, гнида? Двадцать процентов хватит?

На этот раз Подлесный удивился всерьез. Из груди его исторгнулось нечто похожее на смешок.

– Ну, тридцать. Тридцать пять даже!

– Захотел бы, и семьдесят отобрал. Мне от тебя другое надо. На какую компанию оформлены акции кондитерского холдинга?

– А то сам не знаешь? На «Магнезит».

– И управляешь компанией ты?

– Не тебя же, сучка продажного, было назначать!

– Так вот ты мне сейчас передашь учредительные документы «Магнезита», – палец Подлесного повелительно уткнулся в сейф.

– Чего-о? – Жукович отшатнулся, пораженный. – Эва, тебя куда занесло. Я думал, подхарчиться чуток решил. Не подавишься?

– Пережуем.

– В глотке застрянет. Это тебе не пансионатик. Здесь тема куда круче. Миллиончиков на триста-четыреста баксов потянет. За такие-то деньги из-под земли достанут.

Подлесный смолчал.

– Слушай! – Жукович, проливая, наполнил стакан, в два жадных глотка выпил. – Есть золотое правило: хочешь разжиться, не разевай рот на большой каравай. Хочешь, я тебе подберу чего-нибудь из загашника? Есть блокирующий пакет акций одной московской гостиницы на ВДНХ, совершенно незасвеченный. Получаешь втихую и – соси «бабки» до конца жизни.

– Нет, – отказался Подлесный. – Мне нужен кондитерский холдинг.

– Я не самоубийца. Завтра в банке сядет Онлиевский. И первым делом меня же на дыбу за этот холдинг потянут.

– Не потянут. Потому что я здесь как раз, считай, по его поручению. Так что еще и отблагодарит. – О как! Переметнулся! – прозрел Жукович, почти счастливый. – И тебе пора. Он добра не забывает. Можешь считать, что пансионатик зажуленный будет зачтен как цена за услугу. Ну!

Подлесный требовательно указал на сейф.

– Да ты чего? – Жукович скривился. – Всерьез решил, что мне доверят хранить документы на такую сумму? Он злорадно расхохотался:

– Такую «учредиловку» держит у себя лично президент банка. Это ж золотой фонд. Так что!..

Подлесный молча отобрал у него связку ключей, вывалил из сейфа сваленные папки, перекидал их. Мрачно уставился на веселящегося Жуковича.

– Неделя сроку, – прошипел он. – Через неделю документы и всё, что к ним ещё по юридической части положено, отдашь мне.

– А хуху не хохо? – отреагировал Жукович. – Я не медвежатник. Чужие сейфы вскрывать не умею.

– Твоя проблема. Придумай предлог, чтоб забрать у Кичуя на время. Раз компания на тебе, значит, ты и бумаги должен подписывать. Неделя! Или можешь распрощаться со своим загашником!

Жукович, затравленный, с растрепавшимися волосами, подрагивал от бешенства.

– Ну, – холодно поторопил Подлесный.

– Что ж, вижу, деваться некуда, – процедил Олег, и лицо Подлесного чуть расслабилось: он все-таки опасался взбрыка.

Внезапно Жукович разудало подмигнул мучителю. – А чёрт бы с ним! Пансионатом больше, пансионатом меньше. Завтра же ставлю его на учет и – все дела… С наслаждением вгляделся в потемневшие глаза. – А ты чего ждал, паскуда?! – загремел он. – По себе мерил?! Может, я и могу чего зажухать. Но чтоб предать – это выкуси. Это по твоей части. Так и хозяевам своим донеси – Жукович не предатель!

– А кто ж ты? – процедил Подлесный. – Про «книжное» дело вспомнил? Так и я тебе напомню. Когда тебя тогда подперли, ты тут же, чтоб самому не сесть, дружка своего сдал. Как его, школьника этого звали? Жека, да?

– Не было этого!

– Ой ли? А кто при допросе показал на него как на инициатора самиздата? Кто нам выдал, что ксерокс на его даче?

– Нет в деле такого допроса!

– Правильно, нет, – подтвердил Подлесный. – Потому что я сам его оттуда вытащил. Следователь, что тебя «колонул», мне показал. А я вытащил. Только перед этим мы его как раз Жеке твоему и предъявили. Кто ж думал, что дурачок этот семнадцатилетний после этого возьмет да и сиганет с седьмого этажа. Не перенес, видишь ли, предательства старшего друга. Нежная была душа. Так что и протокольчик не понадобился. Но и не уничтожил! И если упрешься, так предъяву сделать можно. Как думаешь, дружки твои бывшие, да и нынешние отреагируют, узнав, кто ты на самом деле?

Он заглянул в безвольные глаза:

– А то туда же, каждая гниль в порядочные метит…Неделю!

И вышел, не обращая больше внимания на раздавленного Жуковича.

7

Вторую неделю «Возрождение» работало в экстремальном режиме. Все силы были брошены на подготовку к предстоящему заседанию арбитражного суда, дабы не позволить ввергнуть банк в процедуру банкротства.

Для этого наметили основные направления и распределили ответственных.

Самое трудное – подписание мировых соглашений с крупнейшими кредиторами – взял на себя Рублев. Кроме того, Гуревич приватно пообещал Ивану Васильевичу обеспечить лояльную позицию в суде центробанка.

За завершение процедуры составления реестра вкладчиков и, главное, за составление графика выплат отвечал Дерясин.

Чрезвычайно важно было доказать в суде, что банковского имущества хватит, чтоб рассчитаться по долгам, – без внешнего вмешательства.

Здесь особенно увесистым выглядел банковский холдинг, рыночная стоимость которого, несмотря на бесчисленные распродажи, все еще приближалась к миллиарду долларов. Оставалось форсировать составление реестра дочерних компаний. Но тут внезапно с сердечным приступом свалился Жукович – жена позвонила с дачи. Туда были отправлены несколько сотрудников управления. Правда, к самому Жуковичу жена их не допустила, – передав, что ему очень плохо и врач категорически запретил любые волнения. Зато передала ключ от сейфа и краткие разъяснения, где и что находится.

Ключ этот вместе с поручением закончить работу Жуковича Кичуй передал Денису Лобанову.

Каждый из ключевых менеджеров выкладывался до предела. Понятие «трудовое законодательство» попросту выкинули из лексикона за ненадобностью. Рабочий день плавно перетекал в рабочую ночь, а она в свою очередь – в рабочее утро. По банку ходили, чуть пошатываясь от хронического недосыпания, но с лихорадочным блеском в глазах, взбадриваясь сигаретами и бальзаковскими дозами кофе. Лишь когда веки, будто у вия, становились неподъемными, заваливались на кабинетные диваны и забывались на несколько часов. Но один человек, кажется, не спал вовсе, – Иван Васильевич Рублев. Он успевал повсюду. С утренней банковской планерки, которую проводили отныне в восемь утра, спешил в Думу или правительство, с тем, чтоб прямо оттуда успеть к трапу самолета, улетающего в Сибирь или на Урал, – к очередному кредитору или должнику. И ухитрялся вернуться к следующей планерке, – внешне такой же свежий, энергично-набычившийся, как всегда, в преддверии схватки. При виде не ведающего, казалось, усталости председателя Совета, встряхивался утомленный молодняк. Впрочем, своя тайная, подпитывающая энергией аккумуляторная батарейка была и у Ивана Васильевича.

У него вошло в привычку заканчивать день неспешным телефонным разовором с Мананой Осипян.

еж ними установились странные, пугающие обоих отношения. По телефону они разговаривали так, как разговаривают любовники и даже скорее пожившие вместе супруги – единомышленники, – то есть шел скользящий, игриво-насмешливый разговор – без запретных тем. Но, когда встречались наедине, обоих охватывал некий столбняк.

Они ехали куда-нибудь на окраину Москвы, в кинотеатр или кафе, и просиживали в полном молчании, едва касаясь друг друга рукой и коленом. После чего возвращались по домам, созванивались и взахлеб хохотали над собственным «пионерским» поведением. Но при этом знали, что при новой встрече все повторится. «Старческая клиника», как сформулировала этот комплекс Манана.

В дни подготовки к арбитражу времени для встреч, естественно, не хватало. Тем важнее для Ивана Васильевича было знать, что к одиннадцати вечера он наберет телефон Осипян, услышит низкий гортанный голос, который тут же потеплеет, и не спеша станет делиться с нею новостями, выслушивать ее иронические замечания и при этом физически ощущать, как с другого конца провода доходит до него ее нежное, сочувственное дыхание.

– С завтрашнего дня, – залихватски объявил в завершение одного из разговоров Рублев, – начинаю массированную конную атаку на кредиторов. Как говорится, – даешь!

Но на «даешь» когда-то брали Каховку. Взять лихим кавалерийским наскоком крупных кредиторов не получилось. Причем на этот раз трудность возникла не с западными банками, которые еще ранее передали в Москву письменное согласие на отсрочку платежей. А вот многие российские компании, скопившие банковские обязательства, на мировое соглашение соглашались неохотно, со скрипом. Причем это были те самые руководители, которые совсем недавно после очередных теледебатов звонили с поздравлениями Рублеву, выражали уверенность в скором возврате банку лицензии и сами предлагали отсрочку. Теперь они соглашались скинуть с долга до пятидесяти процентов, лишь бы получить хоть что-то немедленно. И это означало: вера в способность банка восстановиться вновь сильно поколебалась. О том, что в отношении банка инициировано дело о несостоятельности, стало известно. И кредиторы выбирали, что выгоднее: присоединиться к иску или все-таки уповать, что банк быстрее рассчитается по долгам, оставаясь на плаву.

Рублев, Кичуй, начальники управлений мотались от кредитора к кредитору с графиками и цифрами в руках. Цифры и графики неопровержимо доказывали, что единственный шанс вернуть свои деньги – согласиться на отсрочку платежей, так как в случае банкротства кредиторы пятой очереди, а в таковую попадали все крупные компании, даже если распродать банковское имущество до нитки, рискуют остаться без гроша, – стоимость активов неработающего банка падает с каждым днем. Люди вздыхали, подписывали. Но – очень неохотно и после долгих уговоров. Время же, отпущенное до заседания арбитражного суда, стремительно таяло.

Таяли, и чрезвычайно быстро, активы.

Несмотря на принимаемые усилия, банковское имущество продолжало растекаться. Еще два руководителя иногородних филиалов, воспользовавшись доверенностями, оформили продажу принадлежащих «Возрождению» помещений и сами вместе с персоналом перешли на службу к новым хозяевам.

– Пятнадцатый филиал теряем, – обескураженно констатировал Рублев.

– Надо у всех отобрать доверенности. А на этих двоих хорошо бы подать в суд, чтоб другим неповадно было! – мечтательно прикинул Кичуй. – Хотя, впрочем, это как раз терпит. Сейчас не до новых скандалов. Главное, к арбитражу представить банк как единый монолит.

Он сцепил длинные пальцы так, что ладони слиплись меж собой.

Всё, что возможно, к арбитражному сражению было подготовлено. Резервы подтянуты. Единственно – Дамокловым мечом висело заявление ненайденного Виленкина, благодаря которому судья Самосадова получала зацепку, чтоб принять решение о признании банка несостоятельным. А то, что такой предлог арбитражный судья станет выискивать рьяно, отметая неустраивающие доказательства, Игорь, вспоминая свой визит, не сомневался, – Самосвалом зря не назовут.

8

Денис Лобанов и вовсе не верил в благоприятный исход предстоящего судебного заседания. Главный вывод, который сделал он для себя, выслушав рассказ Кичуя о визите на Новую Басманную, заключался в том, что Онлиевский, похоже, совершил очередное ценное приобретение. Приватизировал арбитражный суд.

А раз так, то надо готовить пути к отступлению. Три последних дня Денис провел в командировке. Изолированный от повседневной суеты, он взвесил все, просчитал варианты. И по возвращении в банк прямиком отправился к кабинет к Рублеву, предвидя, что разговор получится непростым. Увы, он не ошибся. У Рублева неожиданно для себя Денис застал едва ли не всю банковскую «головку»: Кичуя, Дерясина, Холину, а также частую здесь в последнее время гостью – Манану Осипян. Шло какое-то оживленное обсуждение. Все, кроме Холиной, сгрудились вкруг стола. Ирина же в обтягивающих бриджах цокала по кабинету в босоножках на тончайщих, будто соборные шпили, каблучках, потряхивая свежеотлакированными ноготками. Первой завидев Лобанова, она, как обычно, демонстративно фыркнула, заставив поднять головы остальных.

– А, господин Лобанов, – Иван Васильевич сделал приглашающий жест. – Вернулись! Присоединяйтесь. Мы тут решили заблаговременно обсудить повестку будущего годового собрания на «Юном коммунаре».

– Ну, вы даете, красавцы, – Лобанов аж поперхнулся. – Или шутите?

– А что? – отреагировала Осипян. – Надо на перспективу глядеть. Март двухтысячного не за горами. На реконструкцию оборудования понадобятся дополнительные ресурсы. В связи с этим есть идея включить в повестку вопрос о дополнительной эмиссии.

– Стратеги! – Денис оглядел присутствующих озабоченным взглядом психиатра, обнаружившего коллективное помешательство. – У вас суд через три дня! Может, признают банкротами. А они тут диспозиции на полгода вперед прорисовывают.

– Суд будет. Но банкротом банк не признают, – строго произнес Рублев. – Для чего иначе мы работаем?

– Ваши слова да Богу в уши.

Иван Васильевич снял очки, внимательно посмотрел на Лобанова:

– Ты что-то хочешь предложить?

– Хочу! – решительно подтвердил Денис. – Потому что тоже стратегически мыслю. Вера в успех, прочие фанфары – это всё ля-ля. Как говорится, мечтать не вредно. Но и предусмотрительность еще никому не мешала. В сорок первом Москву тоже сдавать не собирались. Однако все ценное на всякий случай вывезли.

Он заметил, как быстро переглянулись Кичуй с Дерясиным.

– Если допустить, что банк признают банкротом…Только допустить, – Денис приподнял ладони, защищаясь от хмурого взгляда Рублева. – То сюда высадится арбитражный десант Онлиевского. Принцип этого господина известен: деньги выжать, остальное – в жмых. Так что вкладчикам и клиентам, о которых вы так печетесь, все едино ничего не достанется.

– И что отсюда вытекает? Делать как он?! – взвинченно отреагировал Иван Васильевич.

– Во всяком случае не быть глупцами. Надо все ценное, что не состоит на балансе банка, подготовить к продаже на офшорные компании, напрямую с банком не связанные. И если арбитраж примет решение о банкротстве, в тот же день задним числом оформить отчуждения. Прежде всего я имею в виду кондитерку.

– А что? Это логично, – быстро закивала Осипян.

– В любой подлости есть своя логика! – раздраженно процедил Рублев. – Да если кто узнает об этих распродажах, нас тут же угробят! Еще и ярлык воров публично навесят, – только того и ждут! А наша сила в том, что мы не воры!

– Поэтому он и говорит: только подготовить! – вступился Кичуй. – Что вы всё сразу отметаете? Вслушайтесь. По-моему, он дело предлагает!

Присутствующие удивленно переглянулись: прежде разговаривать с тестем в таком тоне Кичуй себе не позволял. Рублев зарделся.

– Иван Васильевич, погоди кипятиться, – Осипян на виду у всех успокоительно прижала его руку к столу. – Я и сама хотела о подобном просить. А ну как в самом деле грянет беда, что ж вам меня-то с собой топить? Да и обещал!

– Дело, дело Дэни глаголит! – поддержал и Дерясин, шутливым тоном пытаясь снизить накал страстей.

– Лобанов – это, конечно, тот еще фрукт, – Холина бросила на Дениса уничижительный взгляд. – Но то, что сейчас предлагает, на самом деле целесообразно.

– Да?! – Иван Васильевич язвительно огляделся. – Все умные, один упрямец Рублев, как палка в колесах. А вы подумали на минутку, что будет с теми, кто такие договора подпишет, или с теми, на кого эти офшоры оформлены? Такой прессинг начнется. Самое меньшее – уголовные дела пооткрывают. Что, не терпится в тюрьме посидеть? Или рассчитываете за границу смыться?

– Если всё грамотно оформить, не подкопаются, – упрямо произнес Лобанов. – Я уже и схемы «двойной продажи» прикинул.

– Комбинатор! – буркнул Рублев. – Но ведь не корысти ради как бы, Иван Васильевич, – Дерясин склонился в шутовском поклонце. – А токмо пользы дела для. А?

– А? – повторил, склоняясь рядом с ним в таком же холопском поклоне, Кичуй.

– Эк навалились! Хорошо, подберите пока «кондитерские» документы, там поглядим, – Рублев безнадежно махнул рукой. – Кто этим займется?

– Могу я, – вызвался Лобанов. – Как говорится, инициатива наказуема.

– Вы? – задумчиво произнес Иван Васильевич, чувствуя, как внезапное подозрение овладевает им. – У кого хранятся документы по «Магнезиту»?

– У Жуковича. Он директор компании, – отреагировал Кичуй. – Кстати, Дэни, ты в последние дни заменял Олега и пользовался его сейфом. «Кондитерская» папка в сейфе? – Понятия не имею, – процедил Лобанов. – Свален там какой-то хлам. А что именно, я не в теме. Я-то с реестром работал. Хотите, возьмите ключ, сами гляньте. А чо, разве Жучило до сих пор не объявился?

– Звонил я жене его. Говорит, аритмию никак не снимут, – Дерясин постучал себя по груди. – Как бы опять инфаркта не было, – с нашими-то перегрузками!

– Если аритмия, тогда суду все ясно, – Лобанов озадаченно потеребил бороду. – Стало быть, опять в запой ушел, старый алкаш.

– Как это в запой?! – вскинулась Осипян. – Вы хотите сказать, что ценнейшие документы по моей кондитерке хранятся у алкоголика?

Она диким взглядом оглядела остальных.

– Не у алкоголика, а у начальника управления, – неприязненно поправил Кичуй. Он склонился над селектором: – Кого-нибудь из управления холдингом пригласите к Ивану Васильевичу….Сейчас принесут декументы, переложим их ко мне, и – все дела. – Легкие у вас дела, пробормотала Осипян. – Ладно: директор «Магнезита» Жукович. Это я знаю. А кто числится учредителем? Вы же эту компанию в банк официально на учет не поставили. Так кто?! Кичуй и Дерясин переглянулись.

– Жукович, – пробормотал Кичуй.

– Что?! – взвизгнула Осипян. – Всё дело жизни моей зависит от росчерка одного алкаша?!

– Как это? – поразился и Рублев. – Я полагал, кондитерка на тебе, Игорек.

Кичуй умоляюще кивнул Дерясину.

– Понимаете, Иван Васильевич, – забормотал Андрей. – Самые крупные участия действительно всегда оформлялись на руководителей банка. «Магнезит» значился на Керзоне. А когда Керзон уходил, то, чтоб не затягивать, все права переуступил Жуковичу – холдингом же Олег занимался. Переоформлял компании, находил покупателей, продавал. Мы после менять ничего и не стали, чтоб потом не терять время на согласования. Для дела-то удобней: учредитель и директор в одном лице. Да и вообще в чем проблема? Переоформим всё на Игоря или на кого скажете.

В дверь робко постучались, и следом в кабинет протиснулась нескладная, лет сорока женщина – Лариса Угловая. Лицо ее при виде собравшегося начальства пошло пятнами.

– Где Жукович хранит учредительные документы по кондитерскому холдингу? – строго спросил Рублев.

– Так в сейфе, – она сглотнула.

– У вас ключ есть? Или у других сотрудников?

Угловая отрицательно мотнула маленькой, птичьей головой. Дряблая обвисшая кожица на шее мотнулась следом – куриной гузкой. Заметившая это Холина брезгливо отвела глаза.

– Вот ключ, – Кичуй забрал связку у Лобанова и протянул Угловой. – Откройте и принесите учредительные документы по кондитерскому холдингу. Поняли? Угловая завороженно кивала. Но не двигалась.

– Да вы успокойтесь, – приподнялась Манана, сама отчего-то начиная не на шутку волноваться. – Пожалуй, я пройду вместе с вами.

Волнение Осипян передалось остальным. Не сговариваясь, все двинулись следом. – Валяйте, а я пока вздремну с дороги, – Лобанов поерзал в кресле, устраиваясь поудобней. В самом деле за эти дни он почти не спал.

При виде многочисленного начальства аквариум всполошился. Вскрыли забитый пыльными бумагами сейф Жуковича.

– Ну, и свинарник, – поразился аккуратист Рублев.

Но Осипян беспорядок волновал меньше всего. Никому не доверяясь и не спрашивая разрешения, она выгребла папки на стол и по одной принялась перебирать. Процесс грозил затянуться надолго. Поэтому Кичуй зашел сбоку и провел пальцем по корешкам. Обескураженно разогнулся: документов на компанию «Магнезит» в сейфе не было. Лишь вспотевшая Манана Юзефовна, прикусив губу, продолжала при общем молчании свою бесполезную работу. На лбу её проступили бисерные росинки.

Наконец отбросила последнюю папку.

– Как всё это прикажете понимать? Где «Магнезит»? Ведь как чувствовала! Просто-таки сердце жало. Помните, как чувствовала? – страстно вопросила она, ухватив Рублева за рукав. – Почему документы компании, на которую записали мои акции, не под охраной? Не в сейфе президента?

– У нас, Манана Юзефовна, каждый отвечает за свой участок, – огрызнулся Игорь. Но тут же, поняв нелепость сказанного, осекся. – Кто ж мог такое подумать?

– Триста пятьдесят миллионов долларов – для вас участок? – поразилась Осипян. Обвела глазами присутствующих, пытаясь разглядеть признаки безумия.

Наткнулась на непонимающее лицо Холиной, увидела ошеломленно переговаривающихся в стороне сотрудников.

– Они мой холдинг просрали! – громко объявила она. И, будто только сейчас осознала все последствия происшедшего, лупанула кулаком по столу. – Где мои акции? Отвечать! Мужчины вы или кто?!

– Успокойтесь! – Рублев, заметивший, что к ним жадно прислушиваются, подхватил Манану под руку и, невзирая на сопротивление, вывел из аквариума в коридор.

Осипян огляделась, готовая зайтись в новом крике.

– Так, может, у Олега Евгеньевича, – тихонько вклинилась вышедшая следом Угловая. Оказавшись в центре внимания, она густо покраснела. – Я в том смысле, что он часто брал документы домой. На работе не успевал. – Точно! А то развели тут истерику! – Дерясин выхватил мобильник, принялся судорожно набирать номер. – Сейчас у Олега самого всё и узнаем.

Он отошел в сторону, к подоконнику. Через три минуты, совершенно унылый, вернулся к взбудораженной группке:

– Жена говорит – спит. Никаких документов с собой не привозил.

Обреченно прикрыл глаза и тихонько закончил:

– Выходит, лопухнулись мы.

Осипян вновь затрясло.

– Как все это прикажете понимать?! – закричала она, ухватив за локоть Рублева. – Я же в вас поверила! И что теперь? Кому меня продали?! Кто продал? Думайте же!

– Все сходится на Жуковиче, – неохотно признал Кичуй.

– Да не, не может быть! – не поверил Дерясин. – Олег, он хоть и с вальтами, но чтоб подлянку? И потом что? Украл, продал и запил на радостях? Так как бы не делают.

– Но следов взлома нет, – констатировал Рублев. – А ключ только у Жуковича был. – Не только! – напомнил Кичуй. – Точно, Лобанов! – пронзительно выдохнул Рублев. Ему вдруг открылся механизм предательства. Посмотрел на Кичуя, и тот, соглашаясь, кивнул. – То-то он насчет офшоров тень на плетень наводить начал! – Да вы чего, Иван Васильевич! – всколыхнулся Дерясин. – Денис столько сделал. Того же Подлесного разоблачил.

– Мешал. Потому и разоблачил, – непримиримо объявил Рублев. – А может, просто меж собой сговорились, чтоб таким образом доверие к Лобанову укрепить. Один у них заказчик – Онлиевский. Кто другой на такой беспредел решится? Ведь мы ж Лобанову сами ключи от сейфа преподнесли: бери, мил друг, не хочу! Его работа! И Жуковича слабовольного он подбил! А мог и вовсе без Жуковича обойтись. – Без Жуковича не мог, – подправил тестя Кичуй. – Подписать передаточные распоряжения может только собственник компании. То есть Жукович. Значит, вместе продали!

– Игорек, ты что?! Что ты несешь? Ведь Дэни рядом с нами почти год! – Дерясин склонился к другу. Щеки Кичуя налились свежей краской. Маленький рот упрямо скривился:

– Подлесный тоже рядом был.

– Но у вас нет оснований подозревать Лобанова! – отчеканила Холина. – Они с Жуковичем вместе пришли, – непримиримо повторил Рублев. – Видно, за одним и тем же. А все остальное – для отвода глаз. – Так надо и спросить, пока не сбежал! – выкрикнула Манана, склонившись – лицо в лицо – к Рублеву. Говорить спокойно она не могла. – Лобанов, Жукович! Кто там у вас еще? Мне плевать! Надо найти мои акции! Да что тут с вами?… Сама спрошу!