Текст книги "Семь клинков во мраке"

23
«Усталая мать»

Если бы мне вдруг пришлось сказать Некле Савану комплимент, я бы отметила, что как мастер мрака он исключительно талантлив.

Даже на палубе корабля я едва могла разглядеть собственную руку у самого лица. Туман, который он состряпал, был плотнее ночной тьмы, он напирал и давил, словно пытался меня удушить. Зная Неклу… он мог. При иных обстоятельствах я бы обеспокоилась, однако единственный способ отвязаться от алого дара – это смерть, и от своего он так просто не откажется.

Если бы Некла хотел, он мог просто спихнуть меня за борт.

Я почти их не видела, но слышала. И знала, что они меня чуют. Они хихикали, пересмеивались, переливчато и бессвязно. Я различала их стройные силуэты. Ощущала устремленные на меня голодные взгляды и улыбки кельпиц.

Смешки затихли. Плеснула вода, и они, одна за другой, скрылись в реке. Я осталась стоять на носу корабля. И даже не успела задуматься о том, что же их спугнуло, как мне явился ответ.

Туман впереди пришел в движение, расступаясь. А потом сквозь бесконечную серую пелену проступила тень.

Огромная, как сраная гора.

Тяжелая, выкованная из металла, она все же скользила по реке, словно легкий призрак. Ее приводила в движение пара исполинских водяных колес, и она все же оставалась бесшумна. Монументальная, словно небольшой городок, и ты все же ее не увидишь, если того не захотят.

Могу поспорить, тебе доводилось о ней слышать. В пьяных россказнях, передающихся из уст в уста, всегда найдется одна о ней. Одни говорят, это черная барка, которая ходит по рекам Шрама, появляясь тенью в ночи, исчезая днем. Другие уверены, что это корабль, который перевозит мертвых на ту сторону, останавливаясь у берегов, дабы собрать потерянные души. И лишь некоторые утверждают – это сверхоружие, которое Пеплоусты хранят на случай, если понадобится показать всему миру старый добрый взрывчатый средний палец.

Ну, по крайней мере, тебе доводилось слышать ее имя.

«Усталая мать». Плавучая крепость Пеплоустов.

Когда все сухопутные державы жаждут твоей смерти, остается лишь вода. «Мать» блуждает вверх и вниз по рекам, окруженная хищниками, скрытая от чужих глаз, благодаря Некле и другим скитальцам, получающим от Пеплоустов плату. Словно осы из улья, их убийцы сходят с корабля на дело и возвращаются, покончив с контрактом. Никто не найдет «Мать», если Пеплоусты того не пожелают. И никто, кроме Пеплоустов, не уйдет, однажды на нее попав.

В общем, ясно, что затеяла я нечто довольно глупое.

Позади нас зловеще клубились тучи. Зарокотали небеса, словно подтверждая мою мысль. Ну, или это просто была очередная уловка Неклы.

Грузовое судно подобралось к великой черной барке, прицепилось к грузовому трапу, закрепленному на ее остове. Затем опустились сходни, и Некла провел меня с одной палубы на другую. Кэврик и Лиетт держались за моей спиной.

Вдоль палубы тянулись запертые железные двери кают. Туда-сюда, осторожно, дабы не явить, что же прячется внутри, сновали Пеплоусты, замотанные от макушки до пят в черные одежды. Не то чтобы они оказывали Некле особое почтение, однако я заметила, что они стараются держаться от него подальше.

И эй, они не пытались нас пристрелить. Малые победы, все дела.

– Они не нападут. – Некла, должно быть, почуял мою тревогу – или просто вел себя как мудак. Он приблизился к высокой двери на другом конце палубы. – Но, если вдруг что, ты должна понимать – ничего не попишешь.

– Ага, я вроде как догадалась, когда решила запрыгнуть на борт корабля, полного убийц, говнючила, – проворчала я. – Ты тут большой человек, ясно-понятно.

– Я не большой человек. – Некла толкнул дверь. – Просто я работаю на больших людей.

За всю жизнь я видела лишь три вещи, которые заставили меня присвистнуть от изумления. Первый раз – после того, как я лицезрела особенно нелегкий маневр в борделе под названием «Стенания кошки», второй – после событий, которые заставили меня бежать из этих «Стенаний», которые взорвались у меня за спиной. И третий – когда я увидела, что скрывается за той дверью.

Там оказалась херова туча оружия, иначе не скажешь: аккуратные ряды штык-ружей, груды револьверов, окутанные полумраком пушки. Огнеглефы и стужемечи, мерцающие, гудящие подавленной магией. Огромная подвижная броня, ящики с бутылками, чье содержимое лучше отдать на волю воображению, изрядное количество крайне старых портретов с крайне древними тайнами.

От стены до стены трюм «Матери» вмещал сокровища, при виде которых устыдился бы и дракон. Однако сокровища есть только у чудовищ.

У Пеплоустов есть дела.

– Великий Генерал и его бескрайняя мудрость!

Вполне понятная реакция на такое зрелище. Я ощущала примерно то же самое, хотя выразилась бы несколько иначе. Кэврик протиснулся мимо меня, влетел в трюм и принялся изумленно озираться.

– Как… что… Это же… – силился он совладать с собственным языком. – Это ведь наши орудия! – Кэврик ткнул в штык-ружья. – Революционные ружья! – И в броню. – И революционный Паладин! А ведь их даже не делают так далеко на юге!

Он подбежал к ящику, сорвал крышку, вытащил связку ярко-красных палочек, скрепленных черными хомутами и оснащенных внушительным механизмом.

– А это Праведные Огни Непреложной Истины!

– Уверен? – Я стянула палантин, чтобы не лез в глаза. – А похоже на… палочки.

– Бомбы, – заметила Лиетт, рассматривая их. – Строго говоря, крайне вязкие боевые зажигательные средства. – Она попыталась показать жестами. – Они взрываются такой липкой, воспламеняющейся… жижей, как бы ты ее, думаю, назвала. Она горит столь жарко, что ее не залить водой. Невероятно, полагаю, болезненная смерть. – Лиетт взяла один механизм, сощурилась. – Давно мечтала об экземпляре для изучения.

Она обратила на меня сердитый взор. Я закатила глаза. Лиетт ни за что и никогда не простит мне, что я позабыла про ее день рождения.

– И они незаконны! – крикнул Кэврик. – Революция запретила их за бесчеловечность.

– О да, – закатил глаза Некла. – В отличие от огромных пушек, самозарядных ружей и других очень человечных способов Революции убивать людей тысячами.

– Это… это не одно и то же, – запнулся Кэврик. – Это достойная смерть на поле битвы. Есть разница.

– Например… какая? – Лиетт мигнула. – Сколько кусков останется от человека после бойни?

– Это вовсе не бойня! – возмутился Кэврик.

– А как еще назвать убийство множества людей? – поинтересовалась я.

Мне, к слову, правда было интересно.

Кэврик молча уронил челюсть.

Некла протиснулся мимо него, махнул рукой.

– Штабные инженеры остановили их производство, чтобы улучшить радиус поражения. Мы уговорили их расстаться с образцами.

– Уговорили? – изумился Кэврик. – То есть украли!

– Или подкупили. Или припугнули. Или шантажировали. Выбирай, что тебе по душе. – Некла указал на ящик. – Главное, верни на место, ладно? Дорогая штука.

– Нет! – вскинул руки Кэврик. – Я не могу этого вынести! Иметь дело с убийцами – это одно, но подпустить их к чему-то подобному!..

Двое Пеплоустов схватили его, вытащили наружу и скрылись так стремительно, что я не успела даже толком взяться за револьвер.

Некла со вздохом поднял ладонь.

– Расслабься. Ему не причинят вреда.

Я сощурилась, не убирая руки с Какофонии. В ушах зазвенел латунный смех. И, если судить по страху на лице Неклы, в его тоже.

– Даю слово, – произнес он.

– Слово иллюзиониста меня совсем не обнадеживает, – прорычала я.

– Я пойду с ним, – вмешалась Лиетт, направляясь к двери. – Присмотрю, на всякий случай.

– Ох, да еб же вашу мать, – выругалась я. – Мало мне одного в их лапах, так вторая туда же.

– Заверяю тебя, я буду в порядке. Пеплоусты, полагаю, по-прежнему чтят давние соглашения с Вольнотворцами? – Когда Некла пожал плечами, Лиетт вздохнула. – По крайней мере, я смогу удержать Кэврика от опасных действий.

– Охуительно, – вздохнула я и, сама того не осознавая, пробормотала под нос: – А потом будешь чинить и его?

Я не думала это говорить, и уж тем более не думала, что Лиетт это услышит. Однако она услышала. И даже не нахмурилась, а просто вонзила острый, словно кинжал, взгляд мне в горло, а потом развернулась и грохнула дверью.

– С твоими… друзьями, если можно так выразиться, будет все в полном порядке, – заметил Некла. – Трое весьма настороженно относятся к чужакам в принципе, не говоря уже о рабах Революции. За революционером просто-напросто присмотрят, дабы он не увидел такого, что пошатнуло бы хрупкий маленький разум, который он столь тщательно шлифовал.

– Дерьмо из-под птицы, – ощерилась я. – Они для тебя – гарантия, что я не устрою срач.

– Разве? – Некла прижал к груди ладонь и надул губы, направляясь вместе со мной к двери в противоположном конце трюма. – Неужто, по-твоему, мы поверим, что Сэл Какофония, обладательница револьвера, способного изрыгать взрывы, может «устроить срач»? – Он усмехнулся. – Или что ей на кого-то не насрать? – Он покачал головой, потянул дверь на себя и жестом пригласил меня войти. – Боюсь, мне не вынести подобных обвинений. Прошу, после вас.

От этой самодовольной ухмылки на этой самодовольной харе у меня чуть жопа не загорелась. Отстрелила бы одну за другой и глазом не моргнула. Но в гостях так поступать невежливо. А Трое не любят невежливость.

– Так что, – продолжил Некла, ступая за мной, – жизнь кипит?

И ты помнишь, что я говорила о надежде в Шраме.

За дверью обнаружилась освещенная тусклыми фонарями лестница, которая уходила вверх, на вторую палубу. Мои ботинки гулко стукнули о железо. Я затопала громче, стараясь заглушить Неклу.

– А расскажи-ка про своего нового дружка?

Не сработало.

– Ты их коллекционируешь, м-м?

Некла знал, что может на меня давить. У его хозяев было кое-что, нужное мне, и он получил от меня алый дар. И пусть я понимала, что такой шанс он не упустит, я одновременно понимала и то, что этот мудила наслаждается властью.

– А вообще сколько их было с нашей прошлой встречи? Десять? Двадцать? Больше?

Я вежливо воздержалась от советов о том, что ему следует сделать. Терпению героя не посвящают опер, но мое было достойно по крайней мере сраной строфы.

– Но, думаю, дело твое. – Некла вздохнул. – Впрочем, трагичная вышла сцена, верно? Довольно острый вышел разговор, м-м? Смею предположить, с Лиетт у вас не сложилось.

Помнишь, что я говорила про «райсу ас наккори»? Я любила те, что с долгими, драматичными монологами, которые вели к объяснениям в любви.

Забавно, что мои моменты ярости не похожи на них. Когда я прихожу в бешенство, все случается как будто само по себе.

И вот так, неосознанно, мое предплечье оказалось на шее Неклы.

А в ладонь прыгнул Какофония.

И его дуло уткнулось прямо Некле промеж глаз.

– Можешь извергать любое дерьмо. – Мой голос звучал неторопливо, легко, холодно. – Но если ты еще хоть раз произнесешь ее имя, если ты хоть его подумаешь, я снесу тебе голову Какофонией.

Забавно, что я даже не увидела в глазах Неклы страха. Не увидела, как он уронил челюсть, как пытался найти слова. Не увидела ничего, что при иных обстоятельствах доставило бы мне удовольствие. Только механический кивок тупого ублюдка, чей череп я вскрою, если он еще хоть раз о ней заговорит.

– Что я тебе снесу, Некла? – спросила я.

– Ты выразилась предельно, блядь, ясно, – ощерился он. – А теперь от…

– Что, – я двинула его голову о стену, – я тебе снесу?

Его голос раздался между стеной и моей рукой тонким, хриплым шепотом.

– Голову.

– И чем я тебе ее снесу, Некла?

– Своим… револьвером.

– Какофонией.

– Какофонией.

Как будто умения насылать галлюцинации недостаточно, мастера мрака умеют считывать и поверхностные мысли. Скорее всего, чтобы плести более достоверные иллюзии. Некла пролез мне в голову и увидел имя Лиетт. А теперь я хотела, чтобы он заглянул еще раз и увидел, что именно я с ним сделаю.

Я еще долго удерживала взгляд Неклы, а затем наконец опустила револьвер, убрала в кобуру. Ощутила жар его разочарования. Потом отпустила Неклу, отступила на шаг. Стряхнула с его мундира случайную пылинку – он чуть из кожи не выпрыгнул. Обвела ступеньки ладонью.

– После вас.

Глупо, да. Некла мог использовать мой алый дар, чтобы отомстить. Или сделать так, что я никогда не увижу его хозяев. Или приказать убить Кэврика или Лиетт. Или все это вместе взятое, или заставить меня увидеть змей вместо своих рук, а потом удушить меня ими же, или еще какую-нибудь дичь.

Однако я ни за что не позволю трепаться, что в присутствии Сэл Какофонии ее имя было произнесено без уважения.

А еще он прекратил трепаться.

Оно того стоило.

Ступеньки уперлись в дверь из старой мореной древесины, совсем не похожую на типичные железные створки корабля. Не говоря ни слова, Некла открыл дверь и шагнул в сторону. Я шагнула вперед, бросила на него взгляд. Некла не смотрел мне в глаза.

Никогда не говорила, что он не умен.

24
«Усталая мать»

Дверь с щелчком закрылась у меня за спиной. Я оказалась в темном коридоре. В нос ударил запах табака. Впереди горел и манил единственный фонарь – туда, где все случилось.

Кто стоит во главе Пеплоустов – неизвестно. Люди, конечно, строят теории: что они получают приказы от злого божества; что ими правит нетленный маг, которому нечестивая магия помогла обмануть смерть; что раз в пару недель их предводителя убивают и ставят нового. Все они неплохи.

Но правда?..

– Ха! Кан, сука ты старая!

Правда куда хуже.

– В лучшем случае – кол. Давай еще. Поменьше гонора. Побольше интеллекта.

Из комнаты в клубах застоялого сигаретного дыма доносились два голоса. Первый – хриплый, шероховатый, второй – резкий, суровый, оба женские, и ни один из них мне не очень-то хотелось слышать.

– Пытаешься избежать позора поражения, больная ты корова, – пророкотал первый. – Десять костей огня в ряд. Кан.

– Я вижу девять огня и одну земли, дура, – припечатал второй в ответ. – Кол, и это я еще великодушна.

Я мгновение поколебалась в дверях, раздумывая о том, как тут обстоит дело с этикетом. Постучать? Поклониться и шаркнуть ножкой? А кто-нибудь должен меня представить? С Тремя ни в чем нельзя быть уверенной.

– Не стесняйся, милая, – долетел до меня, словно горсть лепестков роз, третий голос, мягкий, мелодичный. – Проходи, проходи.

Вот с таким элегантным приглашением я и ступила в святая святых Пеплоустов.

Комната была маленькой и пустой, за исключением свисающей с потолка лампы и круглого стола, стоящего в ореоле рыжего света круглого стола. На нем, среди пустых стаканов из-под виски и окурков сигарет, красовалась доска для «Ставки Императора», утыканная высокими столбцами костей, которые свидетельствовали, что игра продолжается уже очень, очень долго. А вокруг стола, терпеливо и методично раскладывая игральные кости, сидели три женщины, управляющие обществом, на руках которого куда больше крови, чем у большинства военных держав.

Ган. Пуи. И Йок.

Пуи, высокая и тощая, взглянула в мою сторону. С тугой седой косой, с полным ртом пожелтевших зубов, она улыбнулась, и кожа обтянула скулы, так что ее лицо стало походить на голый череп.

– Так-так-так, – прохрипела она, словно в горле застряли камни. – Чтоб мне провалиться. – Она глубоко затянулась сигаретой и кашлянула. – Сэл, мать твою, Какофония.

– Забавно, – буркнула Ган, низкорослая, похожая на пивной бочонок, с черными, убранными в пучок волосами и спрятанными за темными очками глазами. – Не припоминаю, чтобы приказывала подать занозу в заднице. – Ее щекастое лицо затряслось от рычания, она разместила на доске кость воды и забрала две кости дерева. – Может, это вы, ведьмы, постарались?

– Ну-ну. – Йок, беловолосая и милая, как ваша бабуля – бабуля, с завидной регулярностью приказывавшая убивать людей, – улыбнулась мне. – У нее несомненно есть веская причина для визита. – Она подняла руку, которой подписывала контракты, стоившие жизни тысяче мужчин и женщин, и взяла стакан виски. – В конце концов, уверена, она прекрасно понимает, как мы не любим, когда нашу игру прерывают.

– Не знаю, не знаю, – отозвалась Ган. – Выглядит достаточно тупой. – Она махнула рукой в сторону Пуи. – Твой ход, кретинка.

– Придержи сраный язык, говно высохшее, – ощерилась Пуи сквозь сжатые зубы, в которых держала сигарету, и добавила на поле еще три кости земли. – Дык если она явилась сюда, то пусть же, блядь, говорит зачем, пока я не разозлилась.

– Ох, милая, – вздохнула Йок. – Мы же не хотим никого разозлить, верно? – Она снова мне улыбнулась. – Давай, будь умницей, расскажи поскорее, прежде чем покажешься невежливой.

Совет был, честно говоря, хорош. А с мой стороны было довольно глупо так долго молчать. Нельзя тратить время Трех, если не хочешь остаться без зубов, которые тебе вырвут по одному.

Но я ничего не могла поделать. Как часто ты видишь трех пожилых дам, которые убивают людей ради денег?

– Э-э… точно. – Я шагнула вперед. – Извините за вторжение, но…

– Палантин, милая, – подсказала Йок.

– Что? – не поняла я, а потом вспомнила, с кем говорю. – Мэм?

– Палантин сними, – рыкнула Ган, перебирая свои кости. – Надеюсь, твоя мать мертва и она не увидит, какое непочтительное дитя она вырастила.

– Точно, простите. – Я стянула палантин и на всякий случай поклонилась. – Я мигом. Я здесь потому, что, как я думаю, вы продали кое-что моему другу.

– Мы продаем много чего многим друзьям, – заметила Пуи. – Пеплоусты заключают сделки каждый день.

– Боюсь, она права, – добавила Йок, опуская четыре кости металла и забирая две огненные. – Торговля идет оживленно. Не представляю, зачем нам тратить время и вспоминать давние дела для любого, кто сюда явится.

– Это не просто сделка, – произнесла я. – И я не «любой».

– В точку, – проворчала Пуи. – Какофония – особое дело.

– Особая заноза у меня между ног, – фыркнула Ган. – И не думай, что я забыла случай с Вольнотворцом Шесть-Кварт-Выдержанного-Рома и запасом его зелий. Мы потеряли приличные деньги.

– Мы согласились, что это не ее вина, Ган, душечка, – напомнила Йок.

– Ты согласилась. Я же сказала, что мы должны убить ее из принципа.

– В поселении под названием Старкова Блажь кое-что стряслось, – вмешалась я. – Скиталец использовал запретную магию и убил множество людей.

– Чего от них еще ждать, верно? – вздохнула Йок.

– Я считаю, он убил их, чтобы призвать Скрата. И я знаю, что все способы его призвать – у вас в руках. – Я осторожно шагнула ближе. – Я хочу узнать… – Умолкла, подумала еще раз. – Я надеялась, что вы расскажете мне, куда отправился Враки Врата. Уверена, он у вас что-то купил.

– Ха. – Ган издала смешок – или слегка блеванула, сложно понять. – Какофония надеялась. Что за нежная душа.

– Такая милая. – Смех Пуи перешел в сухой кашель. – И такая вежливая. Надо бы помочь хорошей девочке, мм?

– Было бы вежливо с нашей стороны, – отозвалась Йок и помолчала, закусив костяшку пальца. – Тьфу ты пропасть. Но ведь если мы отдадим ей это просто так, что же подумают люди? Что же люди скажут?

– Есть правила, – согласилась Ган. – Сделка не является таковой, если ничего не дано. – Она фыркнула, забрала две кости земли. – Мы задолжали Какофонии услугу?

– Не припоминаю, – положила Пуи две кости огня. – Задолжала ли Какофония услугу нам?

– Не думаю, – покачала головой Йок и забрала три кости дерева. – Ох, похоже, тупик.

– Ну что ж, – произнесла Ган.

– Незадача, – добавила Пуи.

– Так жаль, дорогая, – заключила Йок, вбросила еще кость дерева и рассмеялась. – Ой! Это кол? Я победила?

– Пожалуйста, – не совладала с голосом я. – Это важно. Я знаю, что Враки использовал обелиск Обители. Я знаю, что только вы способны достать такую вещь. Он должен был прийти к вам.

– Раз ты такая охеренно умная, зачем явилась? – поинтересовалась Пуи.

– Потому что мне нужно знать, куда он отправился дальше, – ответила я. – Нужно знать, что он задумал. У него пленники… дети. Он пустит их на…

– Ох. Дети, говоришь? – Йок покачала головой, цыкнула. – Ну и ну, какая досада. Какая страшная досада.

– Именно, поэтому вы…

– И ты ждешь, что меня это хоть на крохотулечку тронет… – Йок подняла на меня взгляд и одарила сахарной улыбкой. – Но ты же знаешь, скольких я оставила сиротами, верно, милая?

– После первого раза уже не так потрясает, – согласилась Ган. – Становится довольно утомительно, если уж начистоту.

– Но ты ведь не поэтому спрашиваешь, верно, Какофония?

Никто не смотрел на доску – впервые с тех пор, как я вошла. Ган и Йок смотрели на Пуи. А Пуи, чьи глаза ярко блестели, хотя ее тело потемнело и усохло, вперила взгляд в меня.

– Не то чтобы я сомневалась в твоем беспокойстве о судьбе этих бедняжек детей, – произнесла она. – Полагаю, если бы ты беседовала с тремя дамами чуть потупее, они бы, вероятно, поверили. Но, душечка, – она протянула руки к своим компаньонкам, – мы – Пеплоусты.

– Мы знаем все, – вторила Ган.

– Мы слышим все, – вторила Йок.

– И мы знаем, что для тебя значит имя «Враки Врата», – Пуи наклонилась, усмехаясь. – Он не так уж от нас отличается, верно? Убийца, да. Кто-то даже сочтет его чудовищем. Но в глубине души он деловой человек. Давным-давно он хотел купить для Империума переворот.

– Он был не один, – пробормотала Ган. – Сколько магов последовали за ним? Гальта? Рикку?

– Джинду, – голос Йок вонзился в меня, словно нож.

– Амбициозный замысел. И цена его… – Усмешка Пуи стала чуть шире, чуть мрачнее. – Ну, ты и так знаешь, верно, милая?

Их руки подписывали тысячу смертных приговоров в год. Когда они удосуживались оторваться от игры, они решали, кто будет жить, а кто умирать, росчерком пера. Одно их слово – и меня разденут, свяжут и порежут на тысячу кусочков, которые пойдут на корм псам.

И только когда Пуи это произнесла, только когда она посмотрела так, будто знала, что произошло все эти годы назад, что заставило меня написать список, который я носила с собой…

Только тогда моя кровь застыла в жилах.

– А знаешь, сдается, я слышала нечто подобное. – Взгляд Йок, обратившись ко мне, стал цепким, хищным. – Да-да, припоминаю. Что-то про предательство? О великом маге, погибающем в темноте? Ну и ну. Я бы тоже захотела отыскать Враки.

Мои шрамы начали зудеть. Глубоко в голове зазвучали крики, шепот извинений, песня, слов которой мне не разобрать.

– Что ж, если она так сильно хочет узнать… – продолжила Ган. – Быть может, стоит хотя бы раз проявить милосердие и ударить по рукам?

Во рту стало сухо и холодно. Я понимала, какой получу ответ, и все равно спросила.

– Что вам нужно?

Я ощутила, как их взгляды скользнули к моему бедру. Я ощутила, как сквозь кожу кобуры затеплился его гнев. Я ощутила шипение их слов.

– Глашатай Конца Времен, – прошептала Ган.

– Наследие Безумного Императора, – прохрипела Руи.

– Какофония, – произнесла Йок. – Отдай нам револьвер, милая, и мы расскажем тебе все, что ты только пожелаешь, о Враки Вратах.

– И о Тальфо Плети, – добавила Пуи. – О Креше Буре, Рикку Стуке…

– И о Джинду Клинке, Гальте Шип, Занзе Звере… – прогудела Ган, складывая кости одну на другую. – Мы знаем о них все, Какофония. Мы знаем о твоем списке. Мы знаем, что они сделали. Мы знаем, почему ты хочешь их убить. Мы знаем, куда они направляются. Мы знаем, когда они засыпают.

– И мы расскажем, – продолжила Пуи. – Мы расскажем, где их отыскать. И где их семьи, если пожелаешь. Расскажем, как их убить. Расскажем шесть слов, которые ты прошепчешь им на ухо, дабы они умерли, охваченные таким страхом и болью, что последними их словами станет твое имя, которое они будут повторять, умоляя об избавлении.

– Мы можем это сделать, – Йок отпила из стакана. – Все это и многое другое. Все, что мы хотим, – она глянула на мое бедро, – лишь вон та крошечная безделушка.

Я верила им. Каждому слову.

Ты, наверное, поверишь с трудом, но Трое не лгут. Их убийцы – да. Их воры – да. Но сами они – нет. Когда ты знаешь все, в этом нет нужды; ты получаешь все желаемое вместе с правдой. Поэтому я ни капли не сомневалась, что они способны отыскать тех, кто мне нужен. Ни капли не сомневалась, что они дадут мне желаемое.

И я желала.

Желала столь страстно, что картина стояла даже перед открытыми глазами. В тенях, что отбрасывала покачивающаяся лампа, я видела извивающийся, пляшущий дым. Видела, как из него выходит Джинду, высокий, стройный, с теми же ясными глазами, какими я их помнила. Видела, как его губы шевелятся беззвучно, шепчут извинения, умоляют о прощении. Видела свой револьвер, прижатый к его виску, палец на крючке и…

И вновь зазудели шрамы.

И ноша на бедре вдруг стала тяжелой, теплой, словно фунт плоти, вырезанной из меня же.

И я поняла, каким будет мой ответ.

– Не могу, – шепнула я. Губы онемели, голос казался таким далеким; я почти не поверила, что действительно произнесла слова. – Я… я не могу.

– Ценная вещь, согласна, – вздохнула Пуи, и с ее губ сорвался завиток дыма. – Мы могли бы увеличить плату. Дать тебе металл. Дать птиц.

– Мужчин. Женщин. Оружие побольше, – прогудела Ган.

– Что только пожелаешь, душечка, – подбадривающе кивнула Йок. – Мы знаем, как важна эта вещь. Мы не станем обманывать. Лишь назови цену, и Трое пойдут навстречу.

Я ощущала его жар. Он пылал в кобуре, низко рычал в ответ на мои сомнения. Он чуял мой соблазн. И это ему не нравилось. Однако он не стал меня жечь. Он точно так же знал, что я скажу следом.

– Мы заключили сделку, он и я. А Сэл Какофония не отказывается от своих слов.

– М-м-м, – протянула Пуи, пожимая плечами. – Что ж.

– Очень жаль, – заметила Ган, возвращаясь к игре.

– Рада, что ты заглянула, милая, – снова опустила взгляд Йок. – Дверь все там же.

Я открыла было рот, собираясь возмутиться, но что могла сказать? Я и без того потратила их время, и Трое великодушно позволили мне свалить на хер, а не приказали убить за эту попытку.

Но я не могла и уйти. Не вот так. Не молча. Я еще не отомстила за Старкову Блажь. Не выполнила обещание. Не спасла детей.

Не убила Джинду.

Я должна была сделать хоть что-то. Что угодно. Даже если придется спустить все алые дары, которые у меня есть или когда-либо появятся.

И я уже почти об этом заикнулась, как раздался скрежет металла.

Корабль вдруг накренился вправо. Трое бросились спасать игровую доску, наплевав на стаканы и прочие побрякушки, которые слетели на пол и разбились. Я вцепилась в дверной косяк, пытаясь удержаться на ногах.

– Что за херь? – удивилась Пуи.

Видимо, они знали не все.

– Ох, – отозвалась Йок. – Неужто бурные воды?

– На Йентали? В это время года? – фыркнула Ган. – Не говори глупостей, корова старая.

– Это Некла, – прорычала я, поднимаясь вместе с «Матерью». – Его магия. Я видела его тучи, они следовали за кораблем. Наверняка пытается внушить нам, что начинается гроза. – В ответ на их взгляды я пожала плечами. – Тот еще мудак, верно?

Трое мельком переглянулись, потом снова уставились на меня. И недоброе выражение, глубокими шрамами залегшее у них на лицах, подсказало мне, что они ответят.

– Некла не способен на такие иллюзии, – прорычала Ган.

Я нахмурилась. Я бы поспорила.

Как выяснилось, впрочем, в этом не было нужды.

В следующий миг «Мать» вновь накренилась. Железо разъяренно взревело. Трое взвизгнули – доска грозила вот-вот соскользнуть со стола. Фонарь слетел с балки и разбился; комната погрузилась во тьму.

И сквозь скрежет металла, треск дерева и вой далекого ветра я расслышала свое имя.

– Ка-ко-фо-ни-я! Выходи на смерть!