Текст книги "Семь клинков во мраке"

Я посмотрела вверх на латунную корону.

И она улыбнулась мне в ответ.

51
Высокая Башня

Нет понятия «подданный Империума».

Нет понятия «имперский солдат».

Нет имперской национальности, и вообще нет такого понятия, как «имперский народ».

Это первая Непререкаемая истина, которую Великий Генерал передал своим подданным. Империум, как известно, был набором инструментов, маскирующимся под культуру. Инструментов, которые можно использовать по прихоти продажных императоров и декадентствующих императриц, а потом выбросить без сожалений. Перед лицом имперского солдата нельзя почувствовать ни страха, ни вины за убийство имперского подданного, потому что они не люди. Они – орудия, которые можно сломать, и правители не станут их оплакивать. Сражаться с Империумом – значит сражаться с врагом без души.

И все, что удерживало простой народ, прозванный нолями, от превращения в инструмент, – это Революция.

Это Непререкаемая истина Великого Генерала. Первое, что Третта запомнила, первое, что она произнесла по окончании офицерской академии. Первое, что она произносила, ведя своих солдат в бой. Эта истина хорошо ей служила. Делала войну терпимой. Думать о своих врагах не как о созданиях из плоти и крови, не как о сыновьях и дочерях, а как о косах и граблях, что используют для ухода за гниющим садом. Чтобы потом, сломанные, отбросить в сторону. Проще думать о них как об инструментах.

Алое Облако была одним из таких инструментов – острее остальных, опаснее остальных, но все же инструментом. Мысль о ней как об угрозе Революции, безжалостной убийце, не как о непреодолимой силе природы, а просто об инструменте, помогла Третте превратить страх в ненависть.

Она думала об Алом Облаке просто как об имени, которое надо стереть, орудии, которое надо сломать, теле, которое надо бросить. Она никогда не думала о ней как о человеке, женщине с семьей и друзьями, которая шутит и смеется…

Женщине, которую предали.

Она с нескрываемым негодованием смотрела на свою пленницу через стол. Сэл закончила рассказ час назад и теперь молча сидела, опустив голову и уставившись на сложенные перед ней руки. Ни объяснений, ни защиты, ни оправданий – только молчание, долгое и мучительное, как обнаженный клинок.

Третта никак не могла понять, почему эта тишина причиняла ей такую боль. Не понимала, почему ее так сильно задело ощущение предательства. Она пыталась найти объяснение, все равно ощущала боль. Мало того, что эта женщина тратила ее время, испытывала ее терпение этим дурацким допросом, легкомысленными россказнями. Мало того, что она украла судьбу Кэврика и держала ее, искушая скупыми намеками. Сэл Какофония, скиталец, вор и разбойник, украла у нее нечто более дорогое. Она украла у Третты ненависть.

– Зачем ты мне все это рассказываешь?

Сэл не ответила, только вздрогнула, пытаясь сдержаться. Прикусила нижнюю губу, сжала кулаки и промолчала.

– Что, ты надеешься на милосердие? – требовательно спросила Третта. – Что я оставлю тебя в живых после всего услышанного? После этой… чепухи?

– Нет, не надеюсь, – голос Сэл дрожал.

Уже не самодовольная, не уверенная, даже не контролирующая себя – слова обмякли и дрожали во влажном дыхании.

– Тогда что? Ты хочешь искупления? Думаешь, это оправдывает жизни, которые ты отняла? Думаешь, это все объясняет?

Собственный голос Третты звучал, словно по тонкому стеклу расползались трещины. Она задыхалась, почти скатилась в истерику.

– Нет, – Сэл закрыла лицо руками и покачала головой. – Нет… не хочу…

– Похвастаться, что ли? – зарычала Третта, поднимаясь со стула. – Добавить красок своей гребаной легенде?

– Нет! – выкрикнула Сэл.

– Тогда зачем?! – Третта стукнула кулаками по столу. – Зачем ты мне рассказала эту историю? Зачем рассказала про Джинду и друзей, и… и… – Ее руки тряслись от желания выдавить ответ из пленницы. – Зачем ты мне это рассказываешь?!

– Не знаю.

Сэл посмотрела на своего стражника, и безмятежность в ее глазах растаяла, как снег в весеннюю оттепель. Слезы, горячие и уродливые, скатывались по ее щекам, застывали в шрамах. Рот дрожал в поисках нужных слов. Взгляд метался по камере, словно мог найти их в душной темноте.

– Я не знаю. – Она сглотнула влажное горячее дыхание. – Не знаю, чего я хочу. Я просто… должна была это рассказать. Хоть кому-то.

Она опустила взгляд на лежащие на столе руки. Безмолвно приоткрыла рот. Ее глаза были распахнуты и пусты. И только слезы катились.

– Иногда все кажется таким далеким, словно случилось не со мной. Или вовсе не происходило. Словно мои шрамы начинают болеть, а я не понимаю, откуда они взялись. Но потом я закрываю глаза и слышу его голос, и я просто…

И больше ни слова. Сэл закрыла глаза, крепко сжала челюсти и кулаки, все ее тело задрожало в попытке удержать последнюю часть себя, что еще не вышла слезами.

А Третта молча смотрела на нее. Все должно было быть не так.

Алое Облако не должна была плакать. Алому Облаку полагалось смеяться, злорадствовать, оглядывать руины, которые она сотворила, и запрокидывать голову в пронзительном хихиканье. Алое Облако должна была умолять, оправдываться, вручая себя милосердию Революции. Алое Облако должна быть чудовищем, демоном. Она должна быть убита, и все радовались бы ее смерти.

Но возможно…

Возможно, Алое Облако умерла в этой камере.

И с Треттой осталась только эта женщина. Не Алое Облако. Даже, возможно, не Сэл Какофония. Не монстр и не демон. Лишь агония, спрятанная под тонкой маской бравады. Просто женщина. И ее шрамы.

Просто Сэл.

У Третты не было для нее слов утешения – она все равно убила и уничтожила слишком много. Третта не могла дать ей ни искупления, ни гарантий, ни пощады. Третта даже не могла сказать ей, что все будет хорошо.

Лгать было не в ее характере.

Сэл не заслуживала этого, и она это знала. Она все еще была убийцей, скитальцем и преступницей. Третта ничего не могла ей дать, кроме мягкого вежливого молчания, пока Сэл плакала.

И вот она сидела там. Молча. Единственное милосердие, которое она могла дать.

Наконец, Сэл утерла глаза тыльной стороной ладони. Она вздохнула и снова посмотрела через стол на своего тюремщика. Холодная безмятежность вернулась, но в глубине голубых глаз было еще что-то. Мягкое, печальное и кровоточащее.

Возможно, оно всегда там было, просто Третта не замечала.

– Ничего не изменилось, – проговорила воен-губернатор спокойно и четко. – Ты расскажешь мне, что случилось с Кэвриком. Затем выпьешь бокал вина. Потом получишь пулю в лоб. И умрешь.

Сэл ничего не сказала. Даже не моргнула.

– Никаких церемоний, речей. Один бокал. Одна пуля. Чисто, ты не будешь страдать.

Сэл медленно кивнула.

– Хорошо.

Третта кивнула в ответ.

– Хорошо.

Третта знала, что может и должна убить ее сейчас. Во имя Великого Генерала. Ради безопасности Революции. Ради мужчин и женщин, мирных жителей и каждого храброго солдата, погибшего от рук величайшего монстра Империума. Она просто должна была взять ручницу и сделать один выстрел.

Кэврик все поймет. Кэврик хотел бы этого. Он бы попросил не думать о нем. Как истинный воин Революции, он бы не возражал остаться пропавшим без вести. Если бы это означало смерть Алого Облака.

Но она этого не сделала.

Ручница осталась на своем месте. И останется, пока Третта не узнает, где Кэврик. Пока Сэл не сделает еще пару вздохов и не скажет несколько слов.

Потому что слова скитальца проникли в ее голову и, как черный осколок, трепеща, застряли в мозгу. Ей давали медали не за отнятые жизни, а за те, что она сохранила. Ее долг – не убить Алое Облако. Ее долг – спасти Кэврика Гордого. И если она не справится, позволит ему стать всего лишь именем в списке жертв, ей посмотрят в лицо мужчины и женщины, которых она поклялась защищать…

Узнают ли они ее?

– Так на чем я остановилась? – фыркнув, сказала Сэл.

И Третта села напротив своей заключенной. С ручницей под ладонью. И Третта слушала.

– Ага, теперь вспомнила, – произнесла Сэл. – Сейчас будет самое интересное.

52
Канализация Последнесвета

За свою жизнь я, наверное, убила сотню магов. Я смотрела вниз на разъяренных осадников, и земля дрожала под моими ногами, когда они атаковали. Я расстреливала мастеров неба, пронзительно вопящих сквозь сотворенную бурю. Я пробиралась сквозь галлюцинации мастеров мрака, сотканные из моих собственных кошмаров и страхов.

Поэтому можете представить, какое разочарование – найти одного из самых талантливых мастеров дверей в Шраме, просто к нему подкравшись.

– Давай, давай, давай.

Я следовала за гулким хныканьем в темноте, дребезжащим голосом, не способным сдержать разбредающиеся мысли.

– Джинду? – спросил он в темноту. – Это ты? Ты там?

Никто ему не ответил, только запищала крыса и вздохнула темнота. Я представила, каково ему – шептать в темноту и понимать, что его никто не слышит. Кроме меня. Но никакого удовольствия от этого я не испытала.

Я ничего не чувствовала в тот момент.

– Черт, черт, черт, – шептал Рикку за углом. – Давай, ну давай же. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

Я не чувствовала слез, высыхающих на лице. Не чувствовала крови, стынущей в жилах. Не чувствовала ни капли ненависти к Джинду, к его прикосновению, к его улыбке.

Все, что я ощущала, – тот самый голос в ушах. И я должна была заставить его замолчать навсегда. Я остановилась у поворота, за которым расцветал фиолетовый свет. Я выглянула и увидела оживающий и раскрывающийся портал. Огромный круг пурпурного света распустился, осветив сырой туннель и съежившегося кретина перед ним.

– Да! Спасибо, спасибо, спасибо!

Рикку Стук всегда жил на нервах, вечно прыгал с одной ноги на другую и настороженно озирался в поисках ножа, который наверняка его дожидался.

Но человек, стоящий перед порталом, был неподвижен. Он не мог прыгать на левой ноге, она онемела. Он не мог заломить руки, правая висела безжизненной плетью. Он не мог обернуться, его шея была парализована.

Я боялась, что потеряла его во время встречи с Джинду. На мое счастье, Рикку был одновременно жестоким и трусливым человеком – слишком жадным до боли, чтобы думать ясно, слишком боящимся умереть, чтобы думать быстро. Он использовал слишком много магии, заплатил слишком высокую цену. Он двигался медленно и прихрамывал.

И револьвер налился тяжестью в руке.

Я могла бы с легкостью убить его. Мне бы даже не пришлось бежать. Я могла бы просто подойти, приставить револьвер к его голове и украсить мозгами стену. И признаю, эта мысль мне нравилась.

Но тогда портал, только что родившийся, закроется. И кто бы ни был на другой его стороне, он уйдет без пули в голове.

И эта мысль мне не нравилась.

Я наблюдала, как он скользнул в портал так быстро, как только позволяла хромота. Яркий свет поглотил его, и он исчез. Я выскочила из-за угла и бросилась к порталу, пока он не закрылся. Но тут мое внимание привлекла вспышка отраженного света портала.

На границе круга я увидела знаки, высеченные на камне и прорисованные красными чернилами. Якорные знаки, начертанные чарографом, чтобы держать портал дольше, чем полагалось.

И они были очень похожи на знаки в письме, сорванном с трупа Дайги. Это был тот же мастер. Что значило…

Портал вел к Враки.

Так что я должна войти в него.

Я вытащила Какофонию, чувствуя, как он закипает в моей руке. Перед глазами застыли образы тех, кто должен был умереть. Я закрыла глаза. Задержала дыхание.

И вступила в портал.

Ни лезвий. Ни ловушек. Ни темноты. Я не ожидала такого.

Я очутилась в каменной комнате, залитой кошмарным бледным светом. Древние кирпичи и дерево стонали одинаково, разбуженные моим внезапным появлением. Они вздыхали облаками пыли и щепок, свисали клоками с треснутого потолка, оседая на разбитый пол под ногами. Все строение – чем бы оно ни было – издавало усталый звук дома, повидавшего много крови и горя. Но страшнее был другой звук. Крик. Далекий, но достаточно громкий, чтобы я расслышала его сквозь сотню дыр в стене. И одновременно так близко, словно старуха плакала прямо на ухо. Не человеческий звук. Его издавало не живое создание. Передать не могу, каким он был. Даже пытаться не хочу.

– Какого хера ты тут делаешь?

А вот это, это был звук человека. Очень близкий и очень знакомый.

Я прокралась через комнату, вздрагивая от скрипа под ногами, к разбитой двери на другом конце. Мельком выглянула в коридор с вздыбленными полами, порванными гобеленами. Лучи бледного света пробивались сквозь рваные шрамы в стенах. Я различила силуэты: тень Рикку, дрожащая и сгорбленная, перед заросшей шипами фигурой Гальты.

– Ты должен был вернуть Скалу, – рычала она. – Ты его в штаны спрятал или настолько глуп, что один вернулся?

– Т-там неприятности возникли, – захныкал Рикку. – В Последнесвете вспыхнуло сражение. Империум и Революция бьются на улицах города.

– И что? – Она побарабанила пальцами по рукояти меча – моего меча, висящего у нее на поясе. Мой палантин обвивал ее шею. – Где Джинду? Его же послали тебе на помощь.

– Я тебе об этом и пытаюсь сказать, – заскулил Рикку. – Там была Какофония.

– Сэл? – спросила Гальта, и ее голос зазвучал утробно.

– Она была там, – сказал он. – За мной не следили, но я знаю, что это была она…

Острые шипы на костяшках ее пальцев щелкнули, Гальта сжала кулаки.

– Конечно, – проворчала женщина. – Она все еще жива. Должна была умереть, но Джинду слишком сентиментален. Это, наверное, моя вина. Это была моя идея – все провернуть здесь, пока все считают, что мы держимся за члены в ожидании Какофонии, которая придет нас убить.

– У тебя же нет… – начал было Рикку.

– Это метафора. Образное выражение, ты, имбецил, – она почесала колючий выступ. – Не могу представить, что Джинду ее убил. Он слишком слаб. И всегда был. В конце концов, он найдет дорогу обратно через портал.

Я оглянулась. Свет ослаб, но портал все еще вращался. Я заметила знаки вокруг, такие же, как в тоннеле.

Магия порталов хаотична, она выгорала, если мастер дверей не держал его открытым. Но способный чарограф мог его стабилизировать, оставив открытым для любого, кто захочет им воспользоваться. Например, для подкрепления из Последнесвета. Хитрый прием, известный только умным магам.

К счастью, два самых умных – их скоро застрелят – вот тут передо мной.

Я приглушила щелчок курка Какофонии и направила ухмылку его драконьего дула, прицеливаясь. Они стояли черными мишенями против света, головы были большими и круглыми и умоляли о пуле. Я не могла промахнуться на таком расстоянии. Всего две пули – и они оба будут мертвы. Двое худших скитальцев Шрама. Два имени в моем списке.

И будут говорить, что никому не уйти от Сэл Какофонии. Никогда.

– Ты так думаешь? – спросил Рикку. – А если Какофония…

– Беспокойство о ней превратило тебя в это. – Гальта подхватила его правую руку, и она безжизненно повисла вдоль тела. – Ты испугался и использовал слишком много магии, верно?

– Я не испугался, – запротестовал он. – Это было разумно. Вокруг меня горел город.

– Странно, ты говоришь «разумно», а я слышу «бесполезно». Ты вернулся без Скалы, без Джинду, один. Нельзя провалиться на этом этапе, Рикку. Враки уже начал.

Если раньше мое сердце замирало в груди, то после этих слов оно разбилось вдребезги. Она так небрежно произнесла это, так естественно. Враки уже начал. Он собрался призвать еще одного Скрата. Дети, должно быть, уже мертвы.

Я опоздала.

Рука с револьвером задрожала. Палец примерз к спусковому крючку от страха и ярости, которые я не могла выразить. Внезапно стрельба потеряла смысл. Внезапно потеряло смысл все, что я могла сделать.

– Твою мать, – у Рикку перехватило дыхание. – Значит… дети?

Единственным ответом Гальты была долгая, напряженная тишина. Одно бесконечное мгновение. Потом она посмотрела себе под ноги.

– Еще нет.

И кровь снова потекла по моим венам. Я судорожно выдохнула.

– Но скоро. – На мгновение она заколебалась. – Слушай, тебе… тебе не обязательно там быть. Когда все случится.

– Да… спасибо. – Рикку глядел на онемевшую ногу. – Думаешь, это правильно, Гальта? Я имею в виду… дети. – Он потряс головой. – Раньше мы были солдатами. Раньше мы были лучшими в Империуме.

– Раньше было многое, – ответила Гальта. – Империум был для магов.

Она отвернулась.

– Он снова будет таковым. Мы зашли слишком далеко, чтобы сейчас отступить, Рикку. – Она махнула шипастой рукой. – Иди. Отдохни. Уже недолго осталось.

Я все еще могла это сделать.

Видела в воображении.

Один патрон Гальте – Изморозь, чтобы тихо. Рикку испугается, побежит, но недалеко, ведь он еле двигается. Он упадет, пока я снимаю меч с Гальты. Он даже не почувствует, как я воткну ему клинок в голову.

Или еще проще – я всажу заряд Гальте в лицо. Рикку встревоженно и удивленно посмотрит вверх и тоже получит выстрел в лицо. Оба мертвы. Еще два имени будут вычеркнуты из моего списка.

Я придумала дюжину сцен: они умоляют о пощаде, я душу их голыми руками, они тихо извиняются, признавая, что заслужили все, склоняются и смиренно ждут выстрела. И все же для них я видела только один финал. Они умирают. Враки понимает, что я здесь, спешит, совершает ошибку и убивает детей. Или они скрываются там, где я не найду их. Или заперты за дверью, открыть которую может только Гальта. Сотня вариаций, и все они заканчивались большим количеством трупов, чем я рассчитывала.

Я вздохнула. Опустила оружие. Смотрела, как Гальта крадется прочь, как следом хромает Рикку. Они исчезли.

Что бы там ни говорили потом, скажут, что Сэл Какофония поступает правильно. По крайней мере, иногда.

Я не могла убить их до того, как узнаю, где дети и как их оттуда спасти. И прежде, чем понять, где они, я должна была понять, где я сама.

Я считала неуклюжие шаги Рикку, пока они не затихли вдали. Тогда я вышла из комнаты в коридор. Стены проседали под собственным весом, но потрескавшийся камень не был старым. Гобелены и гербы, украшавшие стены, были изорваны, сожжены и расплавлены до неузнаваемости. Сквозь выбоины я слышала отдаленный плач, похожий на тот, что слышала в Плевелах, за исключением одной детали…

Страха.

В Бессонной ветер завывал со странной меланхолией. Усталым вздохом мира, который видел слишком много страданий и не знал, как их остановить. Но здесь, в шепчущих стонах, проникающих сквозь стены, сквозила нотка паники того, кто годами смотрел на страдания. Тогда я снова в Плевелах. Глубже в этих землях, чем Бессонная, где шли самые ожесточенные сражения, и раны, оставленные годами магического огня, еще даже не начали заживать.

Почему здесь? Сколько магии нужно Враки для его замысла? Я следовала за воющим ветром. Я пришла сюда, готовясь к худшему.

Но я не знала, что все настолько плохо. Я завернула за угол коридора и оказалась на вершине зубчатой стены. Ветер обрушился с пронзительным воем, заставив прикрыть глаза и вцепиться в камень, чтобы не упасть. Глаза щурились от света, такого бледного, какой бывает только в кошмарах. Я смутно видела туманные очертания осевших башен, ободранные знамена, развевающиеся на вечном ветру, и тени фигур, застывших в смерти, не принесшей успокоения.

И я поняла, где нахожусь.

Форт Собачья Пасть ничем особенным не выделялся среди остальных. Он никогда не был решающим для обороны, не был центром торговли, даже имя у него было так себе. Просто командиру понравилось, как звучат эти слова. Он прожил свою жизнь обычным, скучным имперским фортом на краю Плевел.

Но гибель его была важна.

В тот день здесь собралось больше трехсот магов и несколько тысяч солдат армии – одни получали задания, другие служили в гарнизоне, третьи возвращались в Катаму в отпуск. Они смеялись, ругались, пили, когда пришло известие, что новый император Катамы – ноль, рожденный без магии.

И было мгновение тишины. А потом Империум, каким мы его знали, умер. Меня не было там, когда все случилось, но я слышала рассказы. Все началось со споров: лоялисты призывали к вечной верности Империуму, диссиденты задавались вопросом, как маг может следовать за нолем, не говоря уже о том, чтобы ему служить. Потом перешли на личности. После был удар кулаком. А потом кто-то произнес заклинание.

И началось восстание.

К концу дня в коридорах и дворах форта Собачья Пасть больше не осталось жизни.

Но на этом все не закончилось. Разлад распространился по всему Шраму, и в течение недели несколько сотен лучших магов Империума покинули своего повелителя и стали первыми скитальцами. В последовавшем массовом дезертирстве Империум просто забыл о Собачьей Пасти, маленькой скромной крепости, ставшей самым большим в мире кладбищем магов.

Я видела наследие в руинах. В башнях, которые были низко склонены и разведены сражающимися осадниками. В зазубренных ледяных кристаллах мастеров стужи, которые не растаяли за все эти годы. В бесчисленных трупах, застывших навечно в последнем мгновении, почерневших оболочках тех, кто видел силу, которую нельзя было выпускать всю сразу.

Сложно было заметить крошечную фигурку, стоящую в центре двора, худого человека с непослушными волосами, поднявшего руки к облакам и обращающегося к яркому ореолу света в потемневшем небе над головой.

Среди обломков Враки Врата выглядел просто еще одним трупом, который пока не понял, что мертв.

Но я больше ничего не видела.

Я не могла даже смотреть на него, не вспоминая то темное место, тот холодный камень, тот яркий свет. И хотя ветер завывал, а мертвые вздыхали, я не слышала ничего кроме голоса, шепчущего мне на ухо:

– Прости меня.

Часть меня была не готова к этому. Часть считала месть только фантазией, лелеемой в темных уголках сознания. Она смотрела сквозь меня на человека, отобравшего у меня небо, и хотела свернуться клубком и заплакать.

Но я не слушала ее. Потому что говорила другая часть меня. Говорила ртом, полным крови и гнутого железа, изрыгая сотни проклятий на языке, который выжигал слух любому, кто услышит. Эта часть говорила из темного пустого места внутри меня, и ее слова отдавались эхом, пока не заполнили меня целиком. И они звучали:

– Прикончи его.

Стонущий звук прорезался сквозь завывания ветра, звук свивающегося перед ударом бури воздуха, последний вздох мертвых деревьев. Враки простер руки к нему, как любовник, жаждущий ласки, которую никогда не получит. И, словно потянувшись в ответ, ореол света стал еще чуть шире.

Его свет был тусклым, бледно-лиловым, и становился глубже, ореол расширялся. Ветер кружился вокруг в визжащей гармонии, умоляя остановиться. Но стон творения был громче, как будто само небо кричало в агонии от ужаса, который должен был вырваться из него.

Призыв уже начался.

И, судя по тому, какие твари ползали по двору, начался давным-давно. Коллекция человеческих фрагментов, прикрепленная к недокормленным четвероногим телам, – гончие-ниты. Некоторые ходили на человеческих руках, а не на лапах. Некоторые лаяли ртами, умолявшими о помощи. У некоторых были человеческие лица, застывшие в ужасе последнего момента перед тем, как гончие забрали их себе.

Они бродили, рычали, внезапно останавливались и выли. Но их взгляды были прикованы к яркому свету, словно они ждали того, что появится оттуда.

Но пока не появилось, насколько я могла судить. Скрата еще не призвали. Ни один ребенок не стал сосудом. У меня все еще было время, чтобы их спасти. Сколько – я не знала. Но я не могла позволить себе роскошь выяснять.

Мой взгляд обшаривал двор, а разум – мысли. Имперские форты строились по одному плану, и сомневаюсь, что Враки прятал бы жертвы в другом месте, когда у него здесь имелась отличная тюрьма. Я покосилась на темный угол на краю двора, едва различая зарешеченную щель окна у основания башни.

Там.

Все, что мне было нужно, – добраться до той стороны двора не замеченной ни одним из магов-убийц и надеяться, что дети действительно там. Найти способ убить вышеупомянутых магов, вытащить детей и сбежать магическим порталом в сырую канализацию. И успеть это сделать до того, как ужасное потустороннее чудовище вырвется из иного мира и окажется в нашем с сильным желанием убивать или взорвать все в радиусе десяти километров.

Хорошо, что я не сказала это вслух, прозвучало бы бредово.

Я миновала зубчатую стену, стараясь не высовываться. Враки не поднимал головы, чтобы посмотреть на меня, – все его внимание было сосредоточено на портале. Но я не знала, где могут быть Рикку и Гальта… или Тальфо и Занзе, раз уж на то пошло. Но я все-таки дошла, и меня не убили, что, в целом, хороший знак.

Спустившись по ступеням башни, пройдя сквозь обветшалые коридоры гарнизона, я обнаружила на стене изображение восстания в Собачей Пасти. Плевелы уже наполнились нестабильной магией, и битва между тремя сотнями мастеров не спасла их. Здесь – все еще плясали блуждающие искры от давно сверкнувшей молнии. Там – на каменном полу навечно застыли тени солдат. Их руки были подняты в тщетной попытке защититься от заклинания, поглотившего их с головы до ног. Расколотые щиты и сломанные арбалеты плыли по воздуху в невидимых, давно отрубленных руках.

Я приметила одно из таких оружий – единственный меч в поле зрения, который выглядел способным нанести удар и не развалиться, – и выхватила его из воздуха, когда он проплывал мимо. Рукоять его пульсировала чужой жизнью, агонизирующей жизнью того, кого не должно было быть.

Я понятия не имела, сколько продержится меч после стольких лет и магии, но это было лучше, чем ничего.

Страдания наполняли все вокруг: камень, сталь, даже воздух. Иногда я слышала голоса. Последние вырвавшиеся слова, навсегда застывшие эхом мертвых. Некоторые были злы, проклинали и обвиняли мятежников и лоялистов, которые не выжили. Но остальные были печальны, рыдали от ужаса и насилия, умоляли о помощи, которая никогда не придет. И некоторые…

– Нет.

Я застыла на месте. Я знала этот голос, и он не принадлежал призраку. Я потянулась к Какофонии, судорожно обшаривая глазами коридор и пытаясь запомнить расположение вещей до того, как иллюзия Тальфо утянет меня. Но ничего не происходило. Тени не шевелились, песня Госпожи не звучала. Только шумел ветер.

– Не могу.

И его голос.

Я подкралась по коридору к комнате за углом. Склад, удивительно сохранившийся, не считая толстого слоя пыли. Ящики со всякой всячиной создавали странную мирную безмятежность посреди страданий и хаоса. Я едва заметила забинтованную фигуру Тальфо, скорчившегося в комнате спиной ко мне, сжимавшего когтистыми руками голову.

– Остановись.

Его голос звучал так глухо, что эмоции едва различались, но все же таящийся в нем страх довел его до грани паники.

– Несправедливо, – он потряс головой, словно пытаясь вытряхнуть посторонние мысли. – Не я.

Он сердито зашипел на невидимого мне собеседника:

– Уходи.

Это… что-то новенькое.

Может, его наконец довело то, что он спал всего по три часа в сутки. Может, существование в бесконечном кошмаре наяву вывело его на новую грань между жизнью и смертью. Где призраки ходили как люди, а люди были тенями, дрейфующими в ночи.

А может, он просто спятил. Я не знала. И ни хуя не собиралась его спрашивать. Чем бы он ни был занят и что бы ни отвлекало его от чтения моих мыслей, я не собиралась выяснять и прокралась мимо его маленькой комнаты для медитаций.

Я шла коридорами, осматривая руины и разрушения, следы резни, пока не нашла искомое: единственную дверь во всем форте, не разбитую на куски.

Толстый дуб, прочная, недавно установленная – чтобы не выпустить то, что заперто внутри. На ней висел замок без знаков. Повезло мне: работа чарографа потребовала бы времени и сил. Но для простого замка у меня было решение.

Ну, только одно решение. Пнуть со всей силы. Но оно сработало.

Дверь распахнулась на лестницу, ведущую в темную комнату. Я вытащила револьвер и осторожно ступила в темноту. Под потолком тускло светился алхимический шар. Я едва могла что-то разглядеть.

Я даже не заметила их, пока один из детей не вскрикнул. Я обернулась и увидела их, дрожащих в углу. Под маской грязи и усталости на лицах явственно читался страх. Страх двенадцати детей, сгрудившихся, прижавшихся друг к другу в углу. Они причитали, стонали, рыдали по матерям и отцам, которые не могли им ответить.

Эти дети прошли через ад.

И, наверное, страшная женщина, вышибающая дверь, с револьвером и мечом, вряд ли могла их успокоить.

– Ладно, – сказала я, поднимая руку. – Знаю, все это выглядит плохо, но…

Закончить мне не дали. Сломав об мою спину палку или что там было.

Я зарычала и обернулась, ожидая увидеть Гальту или Рикку, прячущихся в темноте. Но вместо этого увидела девочку не старше четырнадцати лет с гневным выражением лица и сломанной палкой в руках. Она проворно бросилась вперед, встала между мной и другими детьми и снова замахнулась.

– Слушай, – начала я.

– Не подходи! – выкрикнула она, замахиваясь на меня. – Не трогай их, иначе клянусь, твою мать, я тебе голову оторву!

– Так, во-первых, следи за языком. – Я вырвала у нее из рук палку и отбросила в сторону. – Во-вторых, я здесь не затем, чтобы вас обидеть.

Я подняла руку, когда она приготовилась защищаться.

– Я здесь, чтобы вас спасти.

Гнев и страх на ее лице потускнели. Я ожидала увидеть облегчение и благодарность, но вместо этого проступило замешательство.

– Серьезно? – спросила она.

– Что значит – «серьезно»?

– Ты за Революцию?

– Нет.

– Империум?

– Нет. Неужели так трудно поверить, что я пришла вас спасти?

– Ты не похожа ни на одного знакомого мне героя, – сказала она.

– Да ну? – прорычала я. – Ты слишком молодо выглядишь, чтоб съездить тебе зуботычиной, но сегодня день сюрпризов.

Не сказала бы, что Сэл Какофония не умела обращаться с детьми. Но и дерьма от них не терпела.

– Как тебя зовут? – спросила я у девочки. – Ты, похоже, самая старшая.

– А ты выглядишь как придурочная, – ответила она. – А я не называю имя первым встречным придуркам, которые не представились сами.

Я решила, что эта девчушка мне нравится.

– Я – Сэл, – произнесла я, опуская револьвер. – Сэл Какофония.

Она нахмурилась.

– Скиталец?

– Проблемы?

– Раз больше никто не пришел, наверное, нет. Меня зовут Эрель. – Она указала на остальных детей. – Их имена принадлежат им самим.

Я кивнула.

– Расскажи, что случилось.

Эрель подозрительно зыркнула на меня, ее руки сжались в кулаки. Эти кулаки, это напряжение – то, что сохраняло им жизнь, я знала. Она так просто их не отпустит.

– Они пришли в наш город давно, – сказала девчушка. – Сняли несколько комнат, никому не досаждали. Мы не подозревали, что случится, пока…

Я увидела, как дрожат ее губы, как прерывается дыхание. Но как только дети за ее спиной застонали, она выпрямилась, снова став стеной. Она потянулась назад, положила руку на чье-то запястье и нежно его сжала.

– Двое из них схватили нас, протолкнули через светящийся круг или что-то в этом роде, и мы оказались здесь. С тех пор мы тут живем. Мы не знаем, что тогда случилось в Старковой Блажи.