Текст книги "Семь клинков во мраке"

47
Канализация Последнесвета

Плеск шагов. Эхо дыхания. Лязг револьвера в кобуре.

Если закрыть глаза, я могла притвориться, что больше звуков нет. Если очень постараться, я могла притвориться, что не слышу ожесточенной битвы на улицах наверху, не слышу падающих пушечных снарядов. Если бы я умела лгать чуточку лучше, притворилась бы, что не слышу, как рушатся дома, как кричат люди.

Я хорошо лгу.

Но не настолько.

Я шагала дальше. Темнота сгущалась, но я упрямо двигалась вперед. Пока не увидела, как впереди забрезжил яркий фиолетовый свет. И бледную фигурку на его фоне.

С нашей последней встречи Рикку как будто стал тоньше. Здоровяком он, конечно, никогда не был, но теперь кожа и вовсе обтянула череп, и Рикку сутулился, обхватывая себя усохшими конечностями, словно мертвое деревце. Портал – яркий проход из пурпурного света – озарял страх в глазах, обрамленных темными кругами. Рикку озирался.

Я прижалась к стене туннеля. Даже если бы меня не окутывал мрак, он никогда бы меня не увидел. Рикку – человек испуганный. И как все испуганные люди, он видел врагов лишь у себя в голове. И никогда – у себя перед носом.

Рикку натянул капюшон пониже, скользнул в портал и скрылся из виду.

Я шагнула ближе, доставая Какофонию. Портал зиял кружащимся переплетением света и тихой музыки. Я ненавидела эти штуки – всегда ненавидела, даже когда их создавали люди, которых я не хотела убить. Единственной гарантией, что тебя не скинут со скалы в реку, это слова мастера дверей.

А Рикку – не из тех, кому я доверяла.

Раздалось тихое шуршание. Я посмотрела вниз и увидела у ноги жирную черную крысу. Та уставилась на портал, подергивая усами. Любопытная, придвинулась ближе… и исчезла во вспышке света.

«Ну чо, твоя очередь», – сказала я себе. Нельзя пустить молву, что крысы ступают туда, куда не может Сэл Какофония. Да и кроме того…

Издали, сквозь толщу стен, донесся взрыв.

«Разве здесь ты еще не все похерила?»

Я выбросила эту мысль из головы. Выбросила все, кроме правды. Разумно ли это было, умру ли я в сожалениях, но я сделала то, что сделала. И мои решения привели меня сюда. И теперь Рикку за это умрет.

Я глубоко вдохнула. Закрыла глаза. Шагнула.

Ходить через порталы – ощущение странное. Неважно, как часто ты их используешь, оно неизменно. Ступив на порог, ты перестаешь быть человеком и превращаешься в жидкость. Словно твоя кожа, волосы, все, что тебя составляет, становится густой пастой, утекающей в сток вместе со светом и звуком. Хочется кричать, но нет голоса. Хочется удержаться, но нет тела. И падение бесконечно.

Пока вдруг не обрывается.

Я вышла с другой стороны, хватая воздух ртом и чувствуя, будто вся кожа горит огнем. А еще – неприятно остро ощущая, как органы постепенно возвращаются на места и кровь заново учится бежать по венам.

Я подняла Какофонию, выискивая любого, кому не хватает пули в лоб. Но меня встретили только тишина и крыса, которая пискнула и, удрав в темноту, с плеском скрылась из виду.

Ага. Все еще канализация.

Рикку – не идиот. Он ни за что бы не сделал портал напрямую к Враки. На случай преследования он бы выстроил множество дверей, чтобы сбить погоню с толку и только потом вернуться к тому ботинку, который он лижет.

Рикку – человек умный. И напуганный. А ум у людей, как известно, напрямую зависит от храбрости. Дай умному человеку повод сомневаться, и он сломается.

Или, в случае Рикку, он перестанет заметать следы.

Воздух здесь, внизу, был затхлым, неподвижным. Я слышала, как Рикку сопит и хлюпает водой, пробираясь по туннелям где-то впереди. Я осторожно подкралась к повороту и выглянула.

Отчаянный побег превратил Рикку в изнуренную немощь. Он тяжело дышал и прыгал на правой ноге, волоча левую за собой.

Честно говоря, я считаю, что мастерам дверей не позавидуешь. Их магией не покрасуешься; Империум, которому они служат, видит в них лишь инструмент. И что же они отдают в обмен за свою полезную, но не впечатляющую силу?

Госпожа Негоциант забирает их тела.

Сперва не все так плохо: после создания дверей приходит легкое онемение. Но в конце концов у дверника после каждого перемещения отнимаются конечности. И вскоре, если не проявить осторожность, паралич охватит все тело. Самые преданные мастера дверей Империума, прикованные к постели, абсолютно беспомощные, пытались призывать чары морганием. Пока Госпожа не забрала у них и это, оставив лишь уже не нужные Императору оболочки.

Понять, почему Рикку мог встать на сторону Враки и его Заговора, не так уж сложно. И я совершенно не стала бы его в этом винить, если бы не одно но.

Он числился в моем списке.

Я следовала за ним сквозь мрак, слушая, как он волочит ногу, плещет водой, бормочет под нос проклятия и всхлипывает. Все тщательно выверенные планы позабылись из-за ужасов битвы. Теперь Рикку всего лишь пытался удрать. К Враки, куда последую за ним и я. Рикку был медлителен, охвачен отчаянием и насмерть перепуган.

Так что, думаю, тебе очень интересно, какого рожна я умудрилась его потерять.

Все случилось быстро. В одно мгновение он сворачивал за угол. А в следующее исчез с концами.

Я шепотом выругалась. Телепортировался, мудила. Глупый ход – все равно что пригласить паралич поживиться еще чем-нибудь. Однако теперь он пропал, и я осталась наедине с тишиной и темнотой.

Ну, и сраной жирной крысой.

Она сидела на торчащей из стены трубе и дергала усиками, странно склонив голову. Я злобно на него зыркнула.

– И чо, сука, вылупился? – буркнула я, ткнув в его сторону Какофонией. – Если узнаю, что ты тут как-то замешан, я…

От позорной растраты на грызуна моих самых красочных ругательств меня спас плеск воды. Слабый, но я его все-таки уловила. Вперед, направо, за следующим поворотом. Он двигался еще медленнее.

Я поспешила его догнать, и плеск сменился стуком ботинок о камень – из притопленного канализационного туннеля я вышла на сухой пол, под стоны перегоняющих воду труб ступила в просторную цистерну. Сквозь решетку высоко над головой внутрь любопытно заглядывал слабенький свет звезд. А под ней стоял он.

Он казался лишь тенью во мраке, но я все равно его различала. Прямую спину. Расслабленную позу. И он смотрел прямо на меня.

– Что, с беготней все? – подначила я. – Как всегда благоразумен. Это мне в тебе и нравилось.

Он молчал. Трус репетировал, как будет молить о пощаде. Я, небрежно приложив Какофонию к плечу, приблизилась.

– Не стану обещать, что в итоге отпущу тебя с миром, – продолжила я. – Если хочешь, справимся быстро. Поступишь правильно, отдашь мне то, что причитается? Или ввяжешься в бой, который проиграешь, и сдохнешь здесь очередным куском дерьма, плывущим по реке?

Я умолкла. Он не произнес ни слова. Даже не шелохнулся.

– Если понадобится, – тихо добавила я, – станет очень, очень больно.

– Я знаю.

Это был не его голос.

– Ты не лжешь.

И не его поступь, когда он шагнул вперед. Не его тело, не его длинные пальцы на эфесе меча, не его глаза, изучающие меня.

Не его идеальная улыбка, мягкая, печальная, нежная, словно нож в моей спине.

– Никто никогда не говорил, – прошептал Джинду, – что Сэл Какофония – лгунья.

48
Канализация Последнесвета

Я смотрела на тварей, на клыках которых блестела кровь моих друзей. Я ходила по полям сражений, где солдаты, стоящие одной ногой в могиле, все еще дышали, пока птицы рвали их внутренности. Я сидела за столами мужчин и женщин, которые бродили от одного края Шрама к другому, и на всякий их шаг приходилось по трупу.

Но никогда еще моя кровь так не стыла, как в тот момент, когда я посмотрела ему в глаза.

Никакой злобы. Никакой неприязни. Спустя столько времени, трупов, шрамов он смотрел на меня без капли ненависти. И на мгновение я забыла, что было между нами. На мгновение я захотела забыть.

– Рад тебя видеть, Салазанка. – Он шагнул вперед.

Я думала об этом моменте. Мечтала. В голове была тысяча ответов, и каждый заточен в острую иглу, чтобы однажды пронзить его сердце и убить на месте.

Но когда он шагнул навстречу, когда не отвел глаз, когда улыбнулся так, словно между нами ничего не произошло… я их все забыла. Каждая фраза, каждое проклятие, каждое слово, что я могла сказать, просто вытекли из меня. И я смогла только отступить и поднять револьвер.

Моя рука дрожала.

– А, – он остановился и поднял руку, словно это могло меня успокоить. – Верно. – Он медленно кивнул. – Полагаю, что не могу тебя винить.

Долгое время мы просто стояли. Моя дрожащая рука направляла ему в лицо револьвер. Его губы подрагивали, подыскивая нужные слова. Шумела льющаяся вода, гудели трубы, доносились далекие стоны умирающих людей.

«А он всегда был таким высоким?..» – задумалась я.

В безмолвной тишине, без слов, что меня отвлекали, я его рассматривала. Он походил на тонкий холодный нож. Стройный торс сужался к тонкой талии, а ноги стояли так, словно он готов был на меня двинуться. Его лицо состояло сплошь из острых углов и резких граней, в точности как черный меч у него на поясе.

Его тезка.

Джинду Клинок.

– Знаешь, я много думал о случившемся.

Я не знала, каких слов ждала от него при встрече. Может быть, этих. И может, в ответ среди всех тех слов, которые я забыла, у меня была приготовлена идеальная шпилька. Как бы там ни было, я стояла, глядя на него поверх дрожащей руки.

– Та ночь. – Джинду отвел глаза. – Во снах, и когда я просыпаюсь по утрам, и всякий раз, как закрываю глаза, я продолжаю о ней думать.

Он смотрел на мокрые камни под ногами.

– И в моей голове все всегда выглядит так, будто там был кто-то другой. Другой все это сделал, шел рядом с тобой, другой, кто…

Он протянул руки. Пустые. Словно ответ должен быть в них. Должен просто упасть ему в ладони.

– Но там был я. Знаю. – Он вздохнул и закрыл идеальные глаза. – И не важно, как сильно я хотел бы все изменить. Я знаю, что я… – Он покачал головой. – Я пытаюсь сказать «прости». Прости меня, и я всего лишь…

– Джинду.

Голос едва походил на мой. Он сорвался с губ без моего ведома. И палец, как будто чужой, взвел курок Какофонии. Но звук щелчка заполнил все помещение.

– Ты и правда думал, что найдешь такие слова, что я передумаю тебя убивать?

Он резко выдохнул. Выпрямился, как клинок, трепещущий в плоти. Его глаза остались такими же мягкими, как в нашу первую встречу. Но теперь в них таилась и жестокость, словно кто-то снял мягкий слой, показав за ним неровность.

– Салазанка.

Он сделал шаг.

– Не смей.

Голос задрожал. Сэл Какофония не должна дрожать. Рука тряслась. Рука Сэл Какофонии должна быть твердой.

– Не подходи, – сказала я. – Никогда произноси мое имя. – Я ткнула в него револьвером. – Отвечай.

Он остановился. А мне хотелось, чтобы он сделал еще шаг. Он нахмурился. А я хотела, чтобы он усмехнулся. Чтобы дал мне повод. Повод спустить курок. Я не хотела чувствовать свою беспомощность. Я не знала, откуда она. Не знала, почему хотела, чтобы он проклинал и кричал, как другие мрази, которых я отправляла в могилу. Почему хотела, чтобы он сказал что-нибудь, хоть что-нибудь…

– Нет. Никогда не думал.

Кроме этого.

– Думал, что когда-то они были, – продолжил он. – Верил, что если долго думать, если пройдет достаточно времени, я найду правильные слова. Но… их не существует. – Он покачал головой. – Мне нечего тебе сказать.

– Тогда зачем ты здесь? – Я сощурилась. – Скажи мне. Скажи, какого хера, среди всего сраного Шрама – помирай где хочешь, – я нашла тебя именно здесь?

Он пристально посмотрел на меня и мягко произнес:

– Ты знаешь почему.

Моя рука дернулась, замерла.

– Ты здесь с Рикку. Ты его защищаешь. Потому что все еще работаешь на Враки.

– Я ни на кого не работаю. Я все еще верен идее восстановить Империум, ради этой цели…

– Ты работаешь на Враки. Зная, что он сделал, что еще сделает, что он сотворил со мной, ты приходишь и говоришь о словах, словно они еще что-то, мать их, значат?

– Знаю, знаю, я сказал, что у меня нет слов. Но все не так просто. Это больше, чем ты или я. Больше, чем…

– Чем что? – ощерилась я. – И что теперь? Такое большое, чтобы все остальное перестало иметь значение? Ты, Враки и все эти мудилы хотят чего-то настолько большого, что плевать, кто пострадает по пути?

– Это был Империум, – парировал Джинду. – Все, за что мы сражались и умирали. Мы не могли оставить его Императору-нолю. Империум должен быть восстановлен, даже если это стоит жертв, даже если…

– Это была я!!!

Крик эхом разнесся по цистерне, прошел по сотне туннелей, утонул в тысяче вод. Если Рикку все еще там, он услышал. Но мне было насрать. Насрать, что я кричу, насрать, что в глазах стоят слезы, и насрать, выберется ли кто-нибудь из нас отсюда живым.

– Это была я, Джиндунамалар. – Мне было больно говорить, голос раздирал горло, но и на это мне было наплевать. – Ты пожертвовал мной. Ты же клялся мне! Ты смотрел мне в глаза и говорил… говорил…

Я не могла об этом думать.

Только не о той ночи, когда он посмотрел на меня с идеальной улыбкой и произнес эти три слова, и я поверила. Я не могла думать, не превращаясь при этом в жалкую развалину. Но я не такая. Сэл Какофония – не такая.

– Я понимаю. Понимаю.

Почему, мать его, он мог говорить так, словно сейчас тоже заплачет? Как, мать его ети, у него это получалось?

– Я дал слово. Я его нарушил. Я так поступил. Я знаю. Но это были мы против Империума. Разве я должен был позволить целому миру сгореть дотла?

– Я бы позволила! – взревела я в ответ. – Мне похер. Империум, Революция, какая, в жопу, разница? Пока ты был у меня, а я была у тебя, нам ничего больше не было нужно. Ни Враки, ни Император, ни их мелкие дерьмовые проблемы.

– Они не мелкие. Ничего не было мелким, – Джинду смотрел на меня тяжелым, режущим взглядом. – Ты привыкла летать надо всем. Ты никогда не утруждала себя тем, что происходит на земле. Ты никогда не понимала, Салазанка.

– Я сказала не произносить моего имени.

– Как насчет твоего другого имени? Настоящего?

– Не смей, – предупредила я, шагая вперед.

– Имя, которым тебя звали, имя женщины, которую я видел, проливающей огонь и гром на тысячи вопящих душ, и той, кому я клялся небесами, что люблю?

– Не смей.

– Я произносил ее имя каждую ночь, засыпая, и каждое утро, открывая глаза. Каждый раз, глядя в небеса, я видел ее там, где она защищала всех нас и все, за что мы сражались.

Пожалуйста.

Я не могла этого произнести. Хотела. Но не могла его умолять. Как бы мне ни хотелось никогда больше не слышать это имя. Неважно, сколько крови оно из меня рвало, он прошептал:

– Алое Облако.

Это имя. Его голос. Моя голова. Это, и то, а может, все вместе.

Они вернули меня в то место.

Туда, где не было земли, только бесконечное синее и белое пространство. Я не слышала журчания воды и криков умирающих, только шум ветра в ушах и собственный смех, когда мчалась по небу. Не чувствовала, как повисает рука, как болят шрамы от холодного небесного ветра и как волосы хлещут по лицу.

Имя вернуло меня туда.

Туда, где я раньше летала.

– Я помню те дни, Салазанка.

Я подняла голову. Он стоял передо мной. Когда он успел? Как подошел, что я его не заметила? Как взял мою ладонь? Почему я не оттолкнула? Почему он не мертв?

– Я помню, как мы были молоды и все не имело значения. – Он говорил мягко, а я хотела притвориться, что его голос всегда звучал так, словно он никогда не произносил ни одного жестокого слова. – Мы были вместе, Алое Облако и Клинок, мы сражались против Революции и защищали Империум. Ты помнишь? Те дни, когда каждый бокал в Катаме поднимался в честь наших имен?

Мне хотелось так много ему сказать. Хотелось велеть ему умереть. Истечь кровью. Сказать, что он ошибался.

– Я помню.

Хотелось бы мне знать, почему я сказала именно это.

– Я хотел бы, чтобы так было всегда. – Когда его голос стал настолько мягким? Когда он успел подойти так близко, что теперь шептал на ухо? – Я бы хотел, чтобы не было ничего, кроме нас и игры в войну. Но все было не так, Салазанка. Может, ты, летая высоко, этого не замечала, но я видел всех наших друзей. Видел, как они умирают. Видел, как их пронзают пули, рвут бомбы, сминают машины Революции. Я их слышал. Они умирали с именем Империума на губах. Черота, Макалин, Рендотон…

– Арадунар, – прошептала я. – Спаракул, Туриндара…

Я их помнила. Иногда я думала, какие имена они бы взяли, став скитальцами. Арадунар был мастером дверей и всегда любил свою работу. Может, Ара Поклон или что-то такое же глупое. Он всегда улыбался, он всегда выглядел…

А как он выглядел?

Я не могла вспомнить. В моей памяти он был просто еще одной темной точкой на поле боя далеко внизу. Все, что я помнила о тех днях, – это небо, как я легко парила и как после больше не могла. Я помнила небо…

И его.

– Салазанка.

Он стоял у меня за спиной. Как он там оказался? Он положил руки мне на плечи. И моя кожа едва ли не вспыхнула. Как он может по-прежнему так делать?

– Я ошибся… – прошептал он мне на ухо. – Я хотел, чтобы Враки был прав. Хотел, чтобы он нашел решение. Я думал… часть меня решила, что ты поймешь, на что я согласился. Но я ошибся. Прости.

Его рука скользнула по шрамам. И они не заныли. Они всегда ноют. Почему не теперь? Почему у меня закрывались глаза? Почему я так себя чувствовала?

– Все дело в мертвых, – сказал он. – Я не мог смириться с мыслью, что они погибли за трон для недостойного императора. Я думал… Я просто слушал не тех людей и думал… думал…

Его ладонь скользнула по моей руке с уверенностью, которой не было в его словах. Его пальцы нашли мои, сжали их. И хотя разум кричал, а сердце умирало, я сжала его пальцы в ответ, и возненавидела то, насколько хорошо мне стало. Как это походило на то, что было раньше.

– Но все может вернуться, Салазанка.

Я больше не могла уследить за его руками. Они дотрагивались до моих рук, сжимая пальцы. Они скользили по коже, гладили шрамы, которые должны были болеть. Касались талии, притягивая меня ближе, и, как раньше, когда он обнимал меня и был таким надежным за моей спиной, словно никогда не убежит.

– На этот раз план может сработать, – прошептал он мне на ухо. Пригладил мне волосы. Коснулся пальцами щеки. – У нас снова будет истинный император. У нас снова будет Империум, который понимает нас и то, чем мы жертвовали, за что мы сражались. Все, все снова обретет смысл. Нам больше не придется быть скитальцами. У нас вновь будут постели, вино, все, что раньше…

Не знаю, почему стало так приятно. Не знаю, почему его слушала. Не знаю, почему просто не нажала на курок и не проделала дыру в его голове, пока была возможность. Не знаю, почему помнила только ощущение его рук на коже и неба на лице, а не холодный камень под спиной и свет в глазах в том темном месте.

– Я не прошу меня простить, – произнес Джинду. – Ничего подобного. Если ты захочешь вернуться в Империум, я буду ждать тебя у врат Катамы. Если не захочешь меня больше видеть, я уйду навсегда. Но не дай пойти прахом всему, что мы сделали.

Он наклонился ближе, крепко обнял, и его шепот вонзился клинком:

– Позволь мне все исправить.

Спроси жену, что зарезала мужа, или отца, что ударил ребенка, или подростка, что убежал вверх по лестнице и вернулся с ружьем, они все скажут одно и то же.

Что их заставил темный голос.

Маленькая, дикая частичка их разума, которая произносила темные слова на темном языке, приказывая им убить, ранить, пролить кровь. Говорят, она есть у всех. У всех есть темный голос, который заставляет нас творить зло.

Но я думаю, их заставляет это делать тихий голос.

Шепот на задворках сознания. Мягкий нежный всхлип сквозь встревоженную улыбку. Он говорит, что все может быть лучше, все может быть снова хорошо, что все опять будет нормально.

Если ты только забудешь, насколько тебе больно.

Все вернется на круги своя.

Я слышала этот голос. Я слышала его в каждой клеточке своего тела и в каждом вздохе Джинду, когда он наклонился ближе и его губы коснулись моей шеи.

Нет.

И это уже был не мой голос.

Не смей.

И не его.

Он мразь.

Этот голос не был ни тихим, ни темным. Он был горячим. Как тлеющий уголь, что разгорался все сильнее и вспыхивал пламенем. Этот был жар в моей крови. И тепло в моей руке.

Он должен умереть.

Этот голос. Его голос.

Все они должны умереть.

Я посмотрела вниз на свою руку. Сквозь облако пара между пальцев на меня смотрела ухмылка Какофонии. В руке, в крови, под кожей я слышала его голос, ревущий громче любого другого, темного или тихого, моего или Джинду, любого. Он выл. Он кричал. Он говорил мне.

Мы заключили сделку.

Пальцы крепче сжались на его рукояти. Сердце горело в груди.

Бурлила кровь. Я стиснула зубы.

Месть за крах. Крах ради мести.

И он взвыл в моей голове.

ЭРЕС ВА АТАЛИ.

Он кричал. И я вместе с ним.

Из горла вырвался невразумительный вой, я развернулась, вскинула револьвер. Он пронзил облако черного дыма, вырвавшееся из щеки Джинду, когда я ударила его Какофонией по голове. Он наполнил цистерну, вскипятил воду, разорвал мир на части.

Джинду отступил, прижимая руку к щеке. На пальцах осталась горячая кровь. Он посмотрел на меня, и на его лице были потрясение и страх.

И в глазах отразился мой револьвер.

Я спустила курок. Изморозь вырвалась брызгами льда.

Запела Госпожа. Джинду исчез. И появился в пятнадцати футах, подняв окровавленную ладонь в печальной просьбе о мире, которой я не услышала.

Я снова спустила курок. Пламя Геенны запело, вспыхнув огненной стеной.

Он снова исчез. Я видела, как его тень мелькнула в зеве туннеля с другой стороны. Как он смотрел на меня тем самым взглядом. Увидела, как идеальный рот открылся, чтобы сказать идеальное слово, которое все исправит.

И снова нажала на спуск.

Он исчез.

Какофония издал слабый щелчок – и все.

Кровь вновь хлынула по венам. Вздох, замерший во мне, вырвался из легких. И сильно заныли шрамы.

Я сжала Какофонию обеими руками, спуская курок снова и снова и не слыша ничего, кроме сухих щелчков. И по щекам потекли слезы.

И я упала на колени.

И вокруг меня сомкнулись клубы пара.

И я повалилась без сил.