Текст книги "Семь клинков во мраке"

37
Алый Путь

Знаю, что ты думаешь.

«Ей-богу, она постоянно вся в ранах, нужно же носить доспех!»

И на это у меня два ответа.

Первый: иди-ка на хер, я выгляжу феерически.

А второй?

Заметь, у всех, кто пытается меня убить, есть нечто общее. Помешанные революционеры с мощным оружием, люди, которых превращает в огромных чудовищ безумный бог, маги, умеющие заставить тебя видеть призраков, и существа, способные поймать пулю лицом и бровью не повести.

Полный доспех никак не спасет от тех, кто его прострелит, сорвет или сожмет тебя внутри него, словно жестянку с мясом.

Иногда можно встретить богатого мудака, который решил поиграть в охотника за скитальцами и разоделся в сверкающие латы, ведь мутный торговец клялся, что они, конечно же, противомагические. Если повезет, его подстрелят, зарежут или сожрут до того, как он на горьком опыте узнает, что от мага никакой доспех не спасет. А если не повезет, он некрасиво умрет в красивом металлическом костюмчике, который потом будет содран с него и продан на переплавку.

И все же я задумалась: а вдруг поможет до хера огромный кусок металла между мной и тем, кто хочет меня прикончить? Особенно если получится избежать положения, в котором я тогда оказалась.

– Тебе нужно носить доспех, – заметил Кэврик, промывая рану в моем боку вымоченным в виски лоскутом. – Или хотя бы рубаху получше.

– У всех, блядь, свое мнение, – буркнула я, морщась от боли.

– Зато не у всех гребаная дыра в боку. – Он уставился на рану и – я буквально это ощутила – хмуро свел брови. – Выглядит отвратно, Сэл. А я не особо смыслю в медицине.

– А что именно ты в ней смыслишь?

– То, что мы проходили на курсе первой помощи в полевых условиях.

– А болтовня в эту первую помощь входит?

Кэврик моргнул.

– Э-э… нет.

– Тогда приступай.

Я лежала на боку, спиной к нему, но слышала все, что он делает. Как он устало вздохнул, провел иголкой над костром, чтобы стерилизовать, вдел нитку, положил мне на бок ладонь…

А потом я услышала собственный вопль, когда Кэврик начал штопать рану.

– Лежи. Смирно, – прошипел он.

– Хватит. Быть. Криворуким говном, – ощерилась я в ответ. Потом глубоко вздохнула, сдержалась. – Бля. Отвлеки меня.

– Как?

– Расскажи что-нибудь.

– Про себя? – В голосе Кэврика зазвучало приятное удивление. – Ну, думаю, надо начать с матери. Имя «Гордые» мы получили после того, как она проявила доблесть, вскрыв…

– Не, не об этом. – Я помолчала. – Но историю запомни, хочу ее как-нибудь услышать. – Поморщилась. – Расскажи, что нашел в Бессонной.

– Я уже рассказал.

– Расскажи снова, когда я уже не помираю от кровопотери.

– А. – Голос Кэврика окреп, как и его руки, и он продолжил накладывать швы. – Следов того, что Революция могла оставить, там не было. Имперцы… – Он помедлил, проглотил гнев. – Алое Облако… постаралась на славу. Все обратилось в пепел. Однако я наткнулся на лагерь с запасами продовольствия. Вероятно, они принадлежали тем, кого ты нашла в шахтах.

Я успела поделиться с ним тем, что случилось, но рассказала не все. Я упомянула Гальту и Тальфо, но сказала, что они поведали мне. Описала Скрата, но так, чтобы Кэврик по-прежнему хотел остановить следующего. И о Лиетт…

– Сэл, – произнес он, – нам нужно за ней вернуться.

О ней, видимо, рассказала слишком, блядь, много.

– Она ушла по своей воле, – пробормотала.

– И прихватила гребаного Вепря. Только революционеры должны уметь им управлять.

«Ага, она очень умна», – хотела сказать я. Но не стала его расстраивать.

– Ну, по крайней мере, он убережет ее от Плевел, – продолжил Кэврик. – Но это революционная собственность. Мы должны вернуться. Мы должны…

– Мы должны закончить начатое, – перебила я. – Отправимся ее искать, упустим шанс остановить Враки и спасти его заложников.

– Точно… – Голос Кэврика стал мрачным. – Но почему она оставила нас? И как нам все это делать без Вепря, в котором…

– Расскажи, что еще нашел.

Кэврик вздохнул.

– Запасы были помечены. Вон той эмблемой.

Он указал на лежащий неподалеку мешок – мешок, который позвякивал медицинскими приспособлениями, которыми Кэврик меня и штопал. На ткани красовалось клеймо, которое фригольды обожают шлепать на свое дерьмо на тот случай, если их украдут бандиты или скитальцы, не такие приятные, как я. Однако это клеймо было особенным.

Оно светилось.

В ночной темноте эмблема в виде фонаря мерцала красным и белым – благодаря капле магии. Вот ты глянешь – и назовешь легкомысленной тратой ценных сил. А вот я?..

Я назову это зацепкой.

Эмблема принадлежала Последнесвету, самому знаменитому фригольду Шрама. Славился он близостью к Плевелам, сказочным богатством и тем, насколько адски, мать его, трудно из него что-то выкрасть. И если у Гальты и Тальфо были мешки оттуда, значит, они там побывали.

И, может, наследили.

Отчаянная надежда, признаю, но другой тут все равно не бывает. И у меня больше ничего не было. Ни Лиетт, ни Железного Вепря, ни сраного времени сидеть тут и кровоточить.

– Ладно. – Кэврик вытащил иголку и быстро завязал узелок. Я все же расслышала, как он поморщился. – Я сделал все, что мог.

Я глянула на свой бок. Нитки в мешке нашлось слишком мало, и короткий кусок теперь с трудом сдерживал края плоти. Раны не закрылись полностью, но края не должны были разойтись – если я, конечно, не буду резко двигаться. Или медленно. Или моргать.

Будь у меня время, я полежала бы смирно, надеясь на лучшее.

Но его не было, и для надежды в Шраме места нет. Мне нужно было настоящее лечение. И раз в этих ебенях чарографов не сыскать, вместо них придется обойтись магическими запасами. Но на моей заднице их точно нет.

Я кое-как поднялась на ноги – отчасти из-за боли, отчасти из-за ненадежных швов. Кэврик помог добраться до камня, у которого лежала моя одежда. Единственную запасную рубашку я пустила на бинты, которыми аккуратно обмотала живот. Когда я закончила, они уже успели пропитаться алыми каплями.

Я натянула вторую рубашку и нахмурилась. Окровавленная после шипов Гальты, вся изорванная после побега из шахт, она едва скрывала перевязанную рану и оставляла полуобнаженным испещренное шрамами тело.

Но, как говорится, если ты при смерти от обширной кровопотери, выбирать не приходится.

– Отлично, – заключила я, стараясь не обращать внимание на боль, вспыхивающую даже от движения губ. – Мне надо осмотреться. Пригляди за костерком, пока меня нет, лады?

– Лады, – неуверенно отозвался Кэврик. – Но ты уверена, что…

– Я не с тобой разговариваю.

Он оглянулся. Конгениальность, свернувшаяся у огня, подняла башку. Уставилась на Кэврика своими большущими глазами, раззявила клюв. На краткий миг мой одурманенный болью мозг подумал, что она сейчас выскажется.

А потом она булькнула и выблевала шар из кроличьей шерсти и костей.

– Не волнуйся, – похлопала я Кэврика по плечу, когда тот с отвращением отшатнулся. – Это значит, что ты ей нравишься.

Я развернулась. Он схватил меня за руку.

– Будь осторожна, хорошо? – спросил Кэврик. – Мы и так слишком многое потеряли.

Я не привыкла к таким взглядам – полным искреннего беспокойства – от людей, которые мне нравились, не говоря уже о тех, кого я похитила, угрожая револьвером. Я не заслуживала этой тревоги. Не заслуживала даже тех дерьмовых швов.

Но получила и то и другое. И теперь должна была воспользоваться ими с толком.

Кэврик это заслужил.

Я похлопала его по руке, кивнула и поплелась вверх по крутому склону.

Лагерь я разбила у подножья холма – огромной кучи грязи и камней среди кустарников, обрамляющих Плевелы. От хищников, блуждающих по округе, не спасет, зато убережет от любопытных человеческих глаз.

И там, где я находилась, последние тревожили меня куда сильнее.

Я поднялась на вершину холма. Вдали, на востоке, резко сворачивая вглубь континента, взрезала землю река Йенталь. А вот поближе, на запад от меня, тянулась лента пыльной дороги.

Ее не всегда называли Алым Путем. Это был Ход Императора – длинная, извилистая дорога, огибающая Плевелы, – но никто не знал причины, ведь ни один Император не ступал на земли Шрама и уж тем более не ходил по ним. Изначально это была важная сеть дорог между имперскими фортами. Настолько важная, что Революция отправила на смерть тысячи солдат, лишь бы вырвать ее из лап Империума.

Прошли года. Выросли горы трупов. Войны обратили прекрасную землю в Плевелы. Дорога получила другое имя.

Теперь Алый Путь в основном использовали торговцы – чтобы перемещаться между фригольдами. По нему ходили караваны, зарабатывая на мародерах и приключенцах, которые выходили из Плевел с имперскими и революционными трофеями. У обочин, в ожидании легкой наживы, лежали в засадах банды разбойников.

Я смотрела, как он вился по земле, скрываясь за холмами. Такой широкий, что по нему могли пройти бок о бок десять человек. Бесконечно длинный. И совершенно пустой.

Я опустилась на корточки, уперлась локтями в колени и задумалась.

Хотя это мне и не нравилось.

Разумеется, я не считаю себя идиоткой. Просто больше привыкла к сиюминутным удовольствиям. Я предпочитаю стрельбу, виски и приятное общество. Все, что преходяще, что меняется от мгновения к мгновению, от пули к пуле, от руки к руке.

Когда я в движении, в дело вступают инстинкты, и мыслям не остается места. Шрамы подсказывают, как быть, Какофония диктует, кто должен умереть. А когда я думаю, мой разум любит брести по длинной тропе, которая уводит в темные закоулки.

Не знаю, почему я вернулась, почему я все еще жива, был ли тот свет настоящим или всего лишь видением, которое пришло ко мне взамен утекающей крови. Но я оставалась здесь, а Враки по-прежнему был где-то далеко. Он знал, где я, поэтому догадывался, где я буду его искать, соответственно, я искала его там, где его совершенно точно не было. Если он все-таки заглядывал в Последнесвет, куда его понесло дальше? Он слишком далеко. Значит, я не успею найти его прежде, чем он призовет нового Скрата, принесет всех в жертву, всех погубит и победит, а я проиграю и останусь наедине с трупами всех, кого не сумела спасти и…

Ну, понимаешь, о чем я?

Я зажмурилась, стиснула зубы. Бок дернуло болью. Я сосредоточилась на ней, от укола к уколу, от одного удара сердца к другому, на ровном ритме агонии, которая вытаскивала меня с той тропы и напоминала мне, что я точно никого не спасу, если умру сама.

Ближайший фригольд в милях непрерывной скачки. Конгениальность справится, я – нет. Не с такими швами.

Найти возле Плевел травы, пригодные для лечения, почти невозможно. Отправляться в путь – не вариант. Сидеть на месте – не вариант. Мне нужен был план – самый гениальный, удачливый и решительный из всех моих планов.

Или, на худой конец, самый дурацкий.

Мой взгляд привлекли оранжевые огни, заплясавшие на темной дороге. Я сощурилась, всмотрелась, как они мерно покачиваются из стороны в сторону.

Фонари.

В свете фонарей и луны можно было различить громадные силуэты, ползущие вдаль.

По дороге громыхали увенчанные флагами массивные повозки. Как минимум три, в каждую запряжена пара исполинских копытных ротаков. Рогатые грузовые звери, в два раза крупнее птицы и в шесть раз тяжелее, покорно склонив головы, тянули свою ношу по Алому Пути. И в награду получали только удары кнута и ругань.

Охрана. Мужчины и женщины – я сосчитала по меньшей мере дюжину – ехали вдоль повозок на птицах и везли фонари на длинных шестах. Я разглядела несколько автострелов, но готова была поспорить, что огневой мощи у них куда больше. Однако мое внимание привлекло другое.

Флаги.

Безветренной ночью они не развевались, но на каждом гордо мерцала эмблема. Сияющая эмблема.

– Последнесвет, – прошептала я.

Я не верю в богов и не верю в божественное провидение. Но я верю в удачу. Неважно, что еще предвещало появление этого каравана, но повозки, которые направляются в Последнесвет, наверняка ломятся от товаров. Причем крайне ценных, ведь ни один бандит, солдат или скиталец не настолько туп, чтобы шутить гребаные шутки с Последнесветом, единственным фригольдом, отразившим абсолютно все атаки Империума и Революции.

Поэтому то, что я вознамерилась провернуть, было особенно безумно.

Но, сказала я себе, когда поднялась и зашагала обратно, выбора-то особо нет. Последнесвет сколотил свое богатство отнюдь не на благотворительности. И я не могла предложить ничего на обмен, кроме барахла из сумок Конгениальности.

Мне не добраться до Последнесвета без того, что лежит в этих повозках. А получить это у дюжины вооруженных стражей можно, лишь убедив их весомым аргументом. А значит, я намеревалась сделать что-то или невероятно гениальное, или невероятно глупое.

Угадай, как оно в итоге вышло.

38
Алый Путь

Если не знаешь, кто главный, ищи самую большую шляпу.

Это не железное правило, но обычно работает. И в случае с караваном, грохотавшим по Алому Пути, оно себя оправдало.

Внушительные, крепкие металлическое повозки тянули ротаки – звери со спутанной шерстью и грубыми заостренными рогами. Стражи по бокам от повозок были покрыты пылью, грязью и недовольством.

А вот женщина, что их вела?

Она была ангелом из очень дорогого рая.

Бледная, изящная, словно вазочка, в алом платье с отделкой из девственно-белого меха, она властно восседала на сиденье первой повозки. Ее кожа была настолько безупречной, что даже дорожная пыль не осмеливалась ее коснуться, и ни одной пряди волос не выбивалось из-под огромной красной шляпы, украшенной шикарным белым пером, явно принадлежавшим давным-давно вымершей птице. Этот алый драгоценный камень железной короны обозревал дорогу впереди, и в ее взгляде боролись скука и презрение.

А когда она увидела одинокую грязную женщину со шрамами на лице, татуировками на руках и револьвером в ладонях, презрение наконец победило.

Она не стала утруждать себя приказом. Скорее всего, она решила, что я либо уберусь сама, либо меня затопчут ротаки. Рассуждения ее были верны. Копытные представляли собой две тонны мышц, увенчанные острыми рогами. Разумная женщина уступила бы путь.

Сэл Какофония, однако, никогда не уступала.

Я не смотрела на ротаков. Не удостоила ни единым взглядом и стражей, которые взяли оружие на изготовку и с любопытством уставились на одинокую женщину в потрепанном скромном плаще с капюшоном, которая преградила им дорогу. Я смотрела только на женщину в красном.

Именно она даст мне то, что мне нужно.

Кэврик назвал мой план безумным, и я рассказала ему только половину. Вариантов у нас было немного. Честная схватка быстро кончится. Я могла рассчитывать только на хитрость.

И херову тучу удачи.

Повозки приближались. На лице женщины застыло ледяное презрение, но потом его растопила жгучая ярость – ротаки издали низкий гортанный звук и вдруг замерли. Один за другим.

– В чем дело? – расслышала я ее резкий голос сквозь их встревоженный рев.

Она повернулась к управлявшему повозкой симпатичному парнишке с вихрастой копной светлых волос и в грязном плаще и фыркнула так резко, что, сломай она себе челюсть, я бы не удивилась.

– У нас нет времени, – выпалила она. – Пошевели их!

– Не могу! – возразил парнишка, тщетно щелкнув поводьями для наглядности. – Они не двигаются!

– Они вышколены, – произнесла я.

Не повышая голоса, не угрожая. Это годится для бандитов или скитальцев среднего пошиба.

Сэл Какофония просто говорила. И все, кто не хотел умереть, ее слушали. Вот во что они должны были верить.

– Очевидно, нет, – отозвалась женщина, едва сохраняя ледяное самообладание. – Если предпочли вместо работы остановиться.

– О, не соглашусь. – Моя усмешка была кривой, как мои шрамы. – Вышколенный зверь знает, что пройти мимо и не представиться невежливо.

Наши взгляды встретились. Издалека я сочла ее богатой девчонкой, решившей поиграть в тяжелый труд, или наследницей одного из баронов, которая неохотно выполняет обязанности вместо жирного папаши.

Но когда она посмотрела на меня, я поняла, что это не так. Ее крепкий, словно кремень, хмурый взгляд привык исследовать каждый дюйм стали на предмет примеси, считать каждую монету, клещами вытащенную из кошеля. Он был тонким и острым, словно скальпель, взрезающий плоть, дабы найти слабое место.

Я видела такой взгляд у всякого убийцы, наемника и торговца, хорошо знающего свое дело. Эта женщина заработала каждую ленту своего костюма и с превеликой радостью натравит на меня своих тщательно отобранных головорезов, чтобы ее защитить.

– Ренита.

Но пока она ограничилась именем вместо клинка.

– Ренита Эвонин, – произнесла она с гордостью в каждом слоге.

– Эвонин, – присвистнула я. – Как «Эвонин и сыновья»? Которые делают виски?

– «Эвонин и семья», с тех самых пор, как производством занялась я, – жестко поправила она. – Ты о нас слышала.

Слышала. Как любой от Последнесвета до Нижеграда. Это имя, в конце концов, выжжено на плоти тысячи грядущих изменщиков, обманщиков и должников, у которых выдался неудачный день.

– И где же твой богатенький папаша? – поинтересовалась я.

– Перепоручает дело своей богатенькой дочери, – рявкнула Ренита. – Той, кто с легкостью может купить все эти автострелы, направленные на тебя, и крайне уютный гроб в подарок, если рискнешь выкинуть какую-нибудь глупость. – Она подала знак людям. – Из-за тебя я уже опаздываю. Будь так любезна, отойди, и я отправлюсь своей дорогой, не растратив на тебя ни болтов, ни плевка, которым намереваюсь тебя оросить.

А она вроде милая.

– До меня не доходили рассказы о щедрости Эвонинов, – произнесла я. – Но, думаю, никогда не поздно исправить это к лучшему. – Я выглянула из-под капюшона – на повозки за ее спиной. – Я вот, к примеру? Думаю, я могу сегодня побыть маленько благоразумной. Сдается мне, у вас тут избыток всякого добра. Дай мне то, что я хочу, и я с радостью уберусь с дороги, ебитесь дальше до Последнесвета.

Расслышавшие стражи хмыкнули. Забавное, должно быть, зрелище – грязная девица посреди дороги требует даров у Эвонин. Ренита, впрочем, не смеялась. Она смотрела так, словно я только что спросила, не родила ли она ребенка не из того места.

– Нервы у вас, сударыня, железные, – холодно бросила она.

– Я не попрошу многого, – подняла я ладонь. – Мешочек металла, пару бутылок виски, набор целителя… – Я умолкла, задумавшись. – А еще перо и несколько листов.

Ренита недоверчиво вскинула бровь.

– Для каких целей?

– Чтобы написать «Иди на хер, не задавай вопросов». – Я задержала взгляд на женщине из стражи, вернее, на ее мече. – И вот такой замечательный клинок. Вполне приемлемая для Эвонин просьба.

– Внесем поправку, – заметила Ренита. – Дело не в нервах, а в недуге мозга. – Смех стражей стал громче. – А кто ты, скажи на милость, такая, чтобы у меня сие требовать?

Я улыбнулась.

Приподняла капюшон.

И сказала.

– Сэл Какофония.

Смех умолк.

Стражи изумленно распахнули глаза.

Осмотрели меня с головы до ног.

Они искали повод уличить меня во лжи, заявить, что я просто дрянь, которая решила воспользоваться чужим именем. Но увидели татуировки на моих руках. Увидели шрамы.

Увидели Какофонию.

Побудь в этом деле с мое и начнешь наслаждаться мгновениями, когда твое имя узнают. Сперва – дикие глаза и неуютное ерзание. Потом приходит черед нервных переглядываний, поиски поддержки. А они уже сменяются страхом на лицах, судорожными вздохами и поисками пути к отступлению.

И когда эти мгновения случаются…

– Твою ж мать, это правда она.

…м-м, лучше секса.

Стражи переглядывались, перешептывались. И сквозь ворчание ротаков я слышала, как они обмениваются россказнями.

– Она этим своим гребаным револьвером прикончила больше двух десятков скитальцев.

Правда.

– Я слышал, она этой штуковиной остановила революционный танк.

Ложь.

– Однажды она перестреляла всех Черностражей до единого, потому что они украли у нее курицу.

Наполовину правда. Мы давненько враждовали. Но курица была отменная.

– …убила двадцать человек за ночь…

Шепотки все расползались.

– …тот сраный револьвер – чистое зло, демон…

Как яд по венам.

– …она нас всех убьет, просто отдайте ей, что там она…

И музыка в моих ушах.

– Довольно! – крикнула Ренита так громко, что все умолкли, и сердито глянула сверху вниз на парнишку рядом с собой. – Подстегни ротаков, Деннек. Пусть ее затопчут.

– Я пытаюсь! – возмутился Деннек. – Но, мэм… – Он уставился на меня огромными, широко распахнутыми глазами и с трудом вздохнул. – Они как будто знают.

Ну, честно говоря, знали они запах дерьма Конгениальности, которое я разбросала по дороге. Вонь хищной птицы заставит нервничать любого зверя.

– Твоя прислуга, сдается, обо мне слыхала. – Я крутанула Какофонию в пальцах. – Спроси у них, однако не думаю, что они слышали россказни о моем терпении. Итак, может, тебе хватит людей, чтобы меня прикончить, а может, и нет. Но если станет жарко, некоторых из них я точно заберу с собой к черному столу. И держу пари, заменить их встанет куда дороже, чем отдать мне то, что я прошу.

Я зевнула, почесала шрамы дулом Какофонии. Вот так глянешь на меня – и в жизни не догадаешься, что у меня сердце вот-вот ребра проломит.

– В общем, как знаешь… дело твое.

Ренита смерила меня взглядом, который вышел за пределы гнева, проскользнул по касательной мимо ненависти и ушел в чувство столь холодное и злобное, что я даже не придумаю ему названия. Я буквально видела чаши весов в ее голове, взвешивающие число стражей против их очевидного страха передо мной. Наконец ярость на ее лице медленно угасла, оставив едкое, раздосадованное презрение.

Презрение я как-нибудь переживу.

Она глянула на стража, повела подбородком. Мужчина направил птицу к задней части повозки, малость порылся, а потом вернулся с сумкой. При виде ее мои раны, скрытые рубахой, заныли. Я с трудом сдержала нетерпение. Со страхом в глазах страж осторожно приблизился ко мне.

Вернее, начал приближаться, как вдруг его хозяйка вновь заговорила:

– Один момент.

Я глянула на Рениту. Презрение исчезло, сменилось холодным расчетом. Она окинула меня внимательным взглядом, словно могла видеть сквозь плащ окровавленные бинты.

– Набор целителя, – произнесла Ренита. – Зачем он тебе?

– Дорога – место опасное, – ответила я, опоздав на мгновение. – Предпочитаю быть готовой.

Она снова окинула меня взглядом. Холодный, оценивающий, он нашел бурые пятна на краю плаща, потрепанную ткань, мой напряженный живот.

– Ты в крови, – заметила Ренита.

– Да, – я с трудом плеснула в голос яду. – Последний, кого я кое о чем просила, оказался слишком медлительным.

Она не шелохнулась. Даже моргать перестала.

– Если в дороге такая нужда в наборе целителя, у тебя, разумеется, оный должен иметься. – Уголки ее губ тронула ледяная улыбка. – Если эта нужда, разумеется, не подвигла тебя остановить вооруженный до зубов караван.

Я сощурилась. Сердце заколотилось чаще. И, судя по выражению лица Рениты, она это как будто услышала.

– Скажу вам вот что, мадам Какофония, – проговорила она. – Можете угоститься чем угодно из моей повозки, – она указала на парнишку рядом, – включая Деннека, если вскарабкаетесь сюда и сами заберете.

Я колебалась слишком долго. Слишком медленно заносила ногу для шага. И, когда я опустила ее на землю, она слишком заметно дрогнула.

И Ренита увидела.

И все поняла.

– Как правило, мадам Какофония, я приказала бы вас пристрелить и покончила бы с этим делом, – произнесла она. – Но, как вы говорите, никогда не поздно для перемен к лучшему. Или для примера в назидание. – Она глянула на Деннека. – Сообщи нашему гостю, что нам необходимы его услуги.

Деннек вновь широко распахнул глаза, но слабо кивнул. И повернулся к ближайшему стражу:

– Разбуди его.

Страж ухмыльнулся, направил птицу к последней повозке. Мое сердце заколотилось еще сильнее.

– Выходи, друг! – Страж постучал прикладом арбалета по металлическому борту. – Мадам Эвонин просит твоего присутствия!

Металл застонал. Скрипнули колеса. Внутри повозки поднялось нечто исполинское. Мои шрамы заныли.

Ротаки встревоженно загудели. Стражи на беспокойно гукающих птицах рассыпались кто куда. Задняя часть повозки низко накренилась, когда что-то тяжелое приблизилось к ее краю, а потом взметнулась обратно, когда оно спрыгнуло на землю.

Какофония разгорелся в моей руке. Я подняла его, готовая стрелять, но стражи только попятились вместо того, чтобы кинуться прочь. Что бы ни скрывалось в той повозке, они боялись его сильнее, чем Какофонию.

Побудь в этом деле с мое, и научишься узнавать такие мгновения. Сперва птицы и звери вдруг затихают. Потом вперед выходит огромная, темная фигура. Твои раны вспыхивают болью, тело начинает дрожать, и приходит осознание, что все пошло совершенно наперекосяк.

Эти мгновения не лучше секса.

Но ощущение, что тебя поимели, есть.