Текст книги "Семь клинков во мраке"

Я всмотрелась в его лицо. Перемены были едва заметны, но все же. Исчезли брови. Мочки ушей. Веки не закрывались до конца. Госпожа Негоциант забирала его лицо, капля за каплей, и когда она с ним покончит, когда пропадут его хищные глаза и длинный нос, останется лишь гладкое белое полотно.

Иногда мы понимали друг друга. У нас обоих были свои шрамы.

– Быть может, тогда, – Алотен стиснул мою ладонь, – нам просто не суждено обрести нормальную семью, визжащих негодников и супругов, что с годами взращивают в себе ненависть к нам за все то, что мы забывали им сказать. Быть может, вот она, наша истинная Мена. Однако, – его лицо на мгновение стало отстраненным, – для меня никогда не стоял выбор между имперцами и скитальцами, но только между смертью в одиночестве и смертью во имя цели. Такой выбор – это неправильно, ненормально. Но, быть может, большего нам не дано.

Наверное, он был прав. Как обычно.

Но я больше не понимала, что такое «нормально». Думала, что некогда знала. А потом утратила вместе со всем остальным. И теперь мне оставались только шрамы, револьвер и тоненький голосок, твердящий, что я никогда не узнаю, что такое нормальная жизнь, пока не вычеркну все имена из списка до последнего.

Я хотела рассказать об этом Алотену. Признаться и почувствовать себя лучше.

Но не стала – и жаль, что не могу объяснить тебе почему.

– В прошлом месяце здесь видели Рикку.

Я подняла голову. Тяжесть рухнула с плеч. Я ощутила не легкость, но жажду, стремление встать, взяться за дело, открыть стрельбу. Я снова вспыхнула.

– Рикку Стук, – прошептала я.

– Давний соратник Враки, как ты помнишь, – продолжил Алотен. – Я размышлял о том, чем скиталец-предатель, – он умолк, окинул меня задумчивым взглядом, – именно этот скиталец-предатель был занят в Последнесвете. Полагаю, присутствие Кальто стало бы ответом.

И не только.

А я все ломала голову, почему Враки так сложно отыскать. Я не задумывалась, что дело-то в сраном мастере дверей. Да я свято верила, что Рикку побоится ответить на его зов.

Рикку, как и прочие его собратья, мог сплетать порталы на сотни миль в мгновение ока. Вот как Враки исчез из Старковой Блажи – куда бы он там ни направлялся дальше. Вот как он забрал оттуда детей.

И где бы ни оказался Рикку, Враки будет поблизости.

Ну, вроде того. В смысле, в такой… портальной близости. Бля. Ну, ты понимаешь.

– Он должен был забрать Кальто, – сказала я и опять-таки не совсем соврала, ведь Скала явно собирался встретиться именно с Рикку. – Еб меня через колено… – Алотен вперился в меня строгим взглядом, и я робко улыбнулась. – Прости. В смысле… где? Где ты его видел? Где его найти?

– Как оказалось, он регулярно останавливается поблизости, дабы пополнить запасы, – произнес Алотен. – За все время, что я за ним наблюдаю, его график ни разу не поменялся. И если верить закономерности, я бы предположил, что он явится не иначе как… – Он выдержал издевательски долгую паузу и хмыкнул. – …завтра.

– Бля-а-а-адь! – застонала я.

– Выражения, – тут же одернул меня Алотен.

На сей раз я не стала извиняться. Пусть считает себя гребаным счастливчиком, я могла выдать и похуже.

Вот просто моя сраная удача, да? Чуть было его не упустить. Кто знает, вдруг этого времени как раз хватило бы, чтобы спасти детей, остановить Враки, найти Джинду, заставить их заплатить?

И все же… груз перестал тяготить меня. Все. У меня появилась зацепка. Ответ. Не идеально, но лучше, чем мгновение назад. Не пойми меня неправильно, у меня все еще оставались вопросы. И самый главный как раз сорвался с губ:

– Ну и какого рожна мне тут делать до завтра?

– Я предполагал, что сие станет поводом для беспокойства. Утешит ли тебя возможность до того часа пользоваться моим гостеприимством?

Утешит, не стану лгать. Алотен не часто позволял у него остановиться, и от соблазнительный перспективы в виде горячей ванны и постели не из грязи с птичьим дерьмом было трудно отказаться. Живой интерес, отразившийся у меня на лице, вызвал лукавую ухмылочку Алотена, которую я видела за всю жизнь всего лишь дважды, и всякий раз за ней следовало…

– И раз уж мы тут наверстываем упущенное… – Он достал из кармана жилета тонкую металлическую трубку. В нос ударил едких аромат сушеных трав. – Подумал, ты захочешь почтить традицию.

Феша. Этот старый сукин сын ее приберег.

– Охереть не встать. – Я протянула руку, не сводя глаз с трубки. – Прости. Но… где ты откопал фешу? Она же растет только в Катаме.

– Выходит, есть еще резоны служить Катаме, помимо диковинного представления о семье, м-м? – Алотен извлек из того же кармана лучинку, зажег трубку и глубоко затянулся. Комнату заполнил мутноватый фиолетовый дым. – Я не стал бы тратить его на местных невежд-нолей. Едва ли они поймут, что с ним делать. Однако для давнего… – Он поискал слово, ничего не нашел. – Для тебя, как бы то ни было… я мог бы оказать любезность.

Взять из его рук трубку – не самая лучшая из моих идей. Феша, растущая в дебрях, имеет свойство приводить в неистовство любого понюхавшего ее зверя и сводить с ума коснувшегося ее человека. Обычный ноль попросту не выдержит напряжения.

Но те, кто слышит песнь Госпожи?..

Я тоже глубоко затянулась, ощутила, как дым заполнил легкие. Тело начало покалывать, словно тысяча крошечных ручек решили промять мне тысячу крошечных мышц. И когда я выдохнула фиолетовое облако, вместе с ним как будто ушли все мои тревоги и страхи.

Они, разумеется, вернутся и отомстят вдвойне, приведя с собой жуткую головную боль и сушняк. Но сейчас – я знала, где окажется Рикку. Сейчас – я знала, где искать Враки. Сейчас – я могла хоть немного разжать хватку.

– И как тебе вкус, Салазанка?

– М-м-м, – отозвалась я. Веки уже норовили сомкнуться. Я так давно, годами, не курила эту штуку. И устойчивость уже была не та. – Хорошо.

– Тебе очень хорошо, Салазанка? – Голос Алотена казался монотонным, тягучим. Феша постаралась, знамо дело. – Тебе стало легче?

– Да.

Слово сорвалось с губ само. Не помнила, как его произнесла, не чувствовала.

Перед глазами все заволокло темнотой. Дыхание замедлилось. Мышцы расслабились до состояния желе, как будто я тонула, а не лежала. Наркотик не должен так действовать. Что-то не так. Разум вопил сердцу, что нужно качать кровь по телу, но сердце забыло, как биться.

– Скажи правду, зачем ты явилась? – спросил Алотен.

Надо было его пристрелить. Надо было подняться и уйти. Еще в самом начале, как только я пришла. Но теперь я ничего этого не помнила. Я не могла пошевелиться. Не могла думать. Не могла удержаться.

– Враки, – выскользнул наружу ответ.

– Здесь? – В голосе Алотена мелькнула нотка удивления, но затем он вновь сосредоточился. – Где, Салазанка?

«Только посмей! – вопил разум рту. – Только, блядь, посмей! Что-то не так. Он нас поимел! Наркотик заставляет нас…»

– Плевелы, – простонала я, не в силах ему противостоять. – Рикку…

– Рикку должен знать, верно? Боюсь, пока мы тут беседуем, он уже прибыл в Последнесвет. Прости мне эту ложь.

Алотен вздохнул, поднялся с кресла. Я не могла двинуть голову. Но краем глаза все же увидела, как он меняет облик. С каждым новым шагом его одежда, кожа, цвет волос исчезали. И когда он добрался до двери, Алотена уже не было; на его месте стояла девчонка в простом платьице и шляпке. Он оглянулся, поджал женственные губы.

– Я не стану просить у тебя благодарности, Салазанка, – произнес он. – Как не стану просить поверить, когда я скажу, что так будет лучше. Но твои руки останутся чисты, а злодей предстанет перед судом.

Он толкнул потайную дверь и скрылся из виду.

– Довольствуйся этим, ради своего же блага.

Я зашлась мысленным криком. Он что-то подсыпал в наркотик, какую-то дрянь. Я должна была ей противиться, должна была его остановить. Нельзя, чтобы он добрался до Рикку, до Враки, и украл мою месть. Я должна была встать.

Сперва на одну ногу. Я сдвинула левую. Потом на вторую. И правую. Теперь шагнуть.

Я шагнула.

И рухнула.

Пол разверзся подо мной зияющей черной бездной.

И я исчезла.

44
Где-то в темноте

Я открыла глаза, и я была мертва.

Или… должна скоро умереть? Я не могла вспомнить.

Я по-прежнему дышала, медленно, ровно, чисто. Конечности слушались, ноги куда-то меня несли, руки болтались. Сердце притихло, чего не случалось уже очень, очень давно.

Тело работало. Однако мозг чем-то заволокло, как будто его держали под водой руки со стальными пальцами. Я не смогла вспомнить, как здесь оказалась. Не смогла вспомнить, откуда пришла. Не смогла вспомнить, где вообще это «здесь».

В темноте, под землей, где я давилась прахом тысячи мертвых монархов, тысячи мертвых амбиций. Они смотрели на меня со стен, вытесанные резкими углами и холодными аметистами лица тех, кто ковал империю. Вот корона Императрицы Литании, черные шипы, увенчанные осколками аметиста. Корона Императора Сонга Четвертого, серебристая спираль с фиолетовым камнем посередине. Корона Безумного Императора, переплетение меди с шипами, похожими на ухмылку.

Вот и все. Их тела забрала Госпожа, их Прах уже им не принадлежал, и все, что осталось в память о них у империи, которую они выстроили, это куски металла с камнями. Они пили свет фонаря в моей руке, и с каждым шагом он мерк, пока не погас окончательно.

Я ступила в темноту.

И не знаю, куда затем вышла.

– Не о чем тревожиться.

Рядом был Джинду. Его улыбка, идеальная, ясная, сияла во мраке. Я не смогла вспомнить, когда он пришел. Или почему улыбался. Его улыбка была широкой, словно меч на его поясе.

– Вракилайт нашел решение, – сказал Джинду. – Он и другие придумали, как обо всем позаботиться. Мы не станем служить Императору-Нолю. Больше никогда.

Он потянулся ко мне. И взял меня за руку. И я не смогла вспомнить, почему от его касания так больно.

– Мы согласились не с легким сердцем. Будь что будет, – сказал Джинду. – Оно того стоит, верно? Ради Империума?

Я закрыла глаза. И произнесла свою самую страшную ложь.

Я открыла глаза. И они все были тут.

Вот Крешфаран, смеется у самой кромки тьмы. Вот Рогонорот, со скрещенными на груди руками, внимательный, словно высеченный из камня. Вот Гальтафамора почесывает шипы на лбу. Вот Джиндунамалар, рядом со мной, улыбается, как прежде, как будто все будет хорошо.

Не знаю, почему мне так не кажется.

Все мы внизу, все тридцать четыре. Они были моими друзьями. Они говорили, что я нужна. Джинду говорил, что я нужна. Поэтому я и пришла. Но каждый шаг отзывался во мне болью.

Откуда-то издалека в зал просочился слабый луч заходящего солнца. Троны древнего совета пустовали, усохшие, позабытые с тех времен, когда мы верили, что словами можно все исправить. И посреди грудой обломков, в луче умирающего солнца, лежал трон первого императора.

И над ним стоял Вракилайт, как венец на размозженном черепе.

– Не может быть так просто, – Занземалфан поднял взгляд на Вракилайта, почесывая лишенное черт лицо. – Мы возьмем и… сделаем нового императора?

– Невозможно, – прохрипел из темноты Тальфонанак.

– Он прав, – прорычала Гальтафамора. – Что толку об этом дерьме трепаться? За спиной Императрицы армия. Лучше уйдем в скитальцы, как остальные.

– И что тогда? – прогремел голос Вракилайта, глубокий, звучный, словно вонзенный в плоть нож. – После того, как Империум выстроил на нашем Прахе свои дворцы, после того, как мы завоевали для них новый мир и разгромили Революцию выскочек, готовую его уничтожить, ты хочешь, чтобы мы просто ушли?

– А разве есть иной путь? – пробормотал Риккулоран. – Императрица больше не понесет.

– А это уже вовсе не ей решать, верно? – Крешфаран рассмеялся. – Ну, разродилась нолем. Пусть его вышвырнут и пытаются снова.

– Армия встала на ее сторону, – проговорил за моей спиной Джиндунамалар. – Наш долг – почтить жертвы тех, кто был до нас, и тех, кто будет после.

– Ноль приведет нас к краху, – кивнул Джиндунамалару Вракилайт. – Он не смеет и надеяться познать власть в своих руках, что уж говорить о том, чтобы использовать ее как надлежит. Императрица предпочла свое исчадие народу. Нам выпало это исправить.

– Скрата не удержать, – заговорил Рогонорот, извечно терпеливый, – даже Дарованию, как ты, Вракилайт.

– Призыв – такое же искусство, как и прочие. Предложенная сила, взятая Мена.

– Ты говоришь о призыве живого, мыслящего создания, – возразил Морак. – Какую Мену за подобное ты можешь предложить?

– Госпожа Негоциант не хочет от нас Мены.

Гомон затих. Взгляд Вракилайта остановился на мне. И за ним повернулись все остальные.

– Она ждет, чтобы мы кое-что ей вернули.

Свет исчез.

Огонь.

Молния.

Звук столь яростный, что содрогнулись стены.

Я видела их вспышками, осколками разбитого окна. Занземалфан, обратившись черным змеем, отлетел в сторону от взмаха моей руки. Гришокта взвыл, и воздух сотрясла волна звука, что вырвалась из его рта, но утихла под ударом грозы. Гальтафамора швырнула цветные охранки, но они, вспыхнув, осыпались пеплом, и пламя охватило ее саму. Джиндунамалар бросился в сторону. Джиндунамалар прыгнул. И его клинок…

Ударил.

Я судорожно вдохнула.

Меня окутал мрак.

А потом… был свет.

Не солнце. Не фонарь. Этот свет взорвался в темноте надо мной пурпурным ореолом. Холод камня просачивался в тело. Кровь дрожащими каплями вытекала из порезов на щеке, на животе, на ногах и лениво улетала вверх, к небу. Свет стал ярче. Кровь растворилась в его ореоле.

И оно вышло наружу.

Оно стояло на неверных ногах. Оно открыло пасть шириной в шесть ладоней. И запело пронзительным разноголосым визгом.

И свет померк.

Я открыла глаза. Я бежала по залам, истекая кровью. Повсюду кричали.

Темнота.

Свет.

Я ползла по камням. Слишком много крови. Дыхание кончилось. Я не могла лететь. Я умела летать. Почему я не могла?

Темнота.

Свет.

Я рухнула без сил подле короны. Подняла взгляд, всмотрелась в медные шипы. И они мне усмехнулись.

Темнота.

Темнота.

Темнота.

45
Последнесвет

Однажды я разделалась с особенно трудным убийством. Получила денежки и той же ночью отправилась отмечать победу с очень крепким мужиком и еще более крепким вискарем. И тут вдруг выяснилось, что убитый – военачальник с юга Плевел – на самом деле не умер и явился мне отомстить. И вдобавок очень крепкий мужик – это его родной брат. А во мне уже плещется две бутылки дешевого пойла.

В общем, обменялись мы словами и пулями, и на следующий день я очнулась одна, в окружении трупов, с двумя кровоточащими дырками, которых, когда я вырубилась, во мне еще не было, и жутким похмельем, которое, судя по ощущениям, пыталось прорубить себе топором путь наружу из моей черепушки.

Так вот, сейчас дело было еще хуже.

Я распахнула глаза и заорала. Вернее, попыталась. Изо рта вырвалось задушенное бульканье. Ни дыхания, ни голоса, только шевеление внутри. В животе, как будто там обосновалось существо, отрастившее когти и зубы и теперь выбирающееся на волю. Кровь отхлынула от конечностей, замерзших и онемелых.

Не знаю, как я нашла силы перевернуться на живот, а потом встать на четвереньки. Градом хлынули слезы, густые и вязкие. Меня крутило сухим позывом; тело изо всех сил пыталось что-то исторгнуть. Пальцы впивались в ковер так яростно, что пошла кровь. Что-то выскользнуло из желудка и потекло вверх к горлу, упрямо цепляясь, извиваясь, стремясь выбраться.

Я еще никогда не была так рада проблеваться.

Оно – ну, я понятия не имела, как еще назвать бесформенное густое месиво – вывалилось из меня комком; его фиолетовый цвет превратился в уродливое красновато-желтое мерцание. Оно злобно зашипело и попыталось уползти, оставляя на ковре след из крови и желчи. А затем, дернувшись, замерло и растеклось вонючей лужицей.

Я повалилась рядом, лихорадочно хватая воздух ртом и пытаясь загнать его в легкие.

Мертварево – это не алхимия. Это живое существо, чистая суть мага. Исцеляет она неприятно. Глотать его – мерзко. А потом, в конце концов, ему придется выбраться наружу. И это гораздо отвратительнее.

Однако именно оно, насколько я понимала, и помогло мне остаться в живых.

Фешу приправили алхимией. Из-за нее у меня размяк мозг, а слова потекли изо рта как слюни. Скорее всего, она должна была продержать меня без сознания гораздо дольше – возможно, вечно. Однако мертварево впитало его и сожрало, а теперь лежало на ковре в луже моей крови.

Ух, я везучая, а?

Алотен ведь про мертварево не знал.

Алотен.

Вспоминать о случившемся было больно. Потому что о нем, о тех словах, что притворялись искренними, о том лице, что притворялось неравнодушным, я не могла думать без ярости, которая ударяла в голову и заставляла ее ныть. Но не могла не думать.

Он меня предал. Он вытянул мысли из моей головы, сорвал слова с губ. И теперь он найдет Рикку, а за ним – Враки.

И Враки умрет как известный преступник, человек, что почти сверг Империум, он сгниет в тюрьме, пока газеты и книги будут прославлять его жизнь. И нигде не напишут ни строчки о жизнях, которые он украл, о крови, которую он пролил.

Единственная справедливость для него – погибнуть от моей руки, одиноким, забытым, истекающим кровью на песке. А для этого мне нужно добраться до Рикку раньше Алотена.

И я дала волю гневу, заклокотавшему во мне, заставившему вскочить на ноги. Я оперлась о стену, делая короткие сердитые вдохи. Я все еще чувствовала во рту вкус мертварева, мне казалось, что оно все еще извивается у меня в животе. Но плевать я на это хотела. Как и на ноющую голову, и мучительную боль в руках и ногах, и бесконечность, которая понадобилась мне, чтобы добраться до двери.

Какофония пылал у моего бедра, упрекая, что я повелась на такую уловку. Алотен, разумеется, оставил его при мне. Он знал об этом оружии достаточно и побоялся к нему прикоснуться.

Есть поговорка о гордости и о том, как она делает человека кретином. Но я не смогла ее вспомнить.

Я толкнула дверь, и та оказалась заперта. Может, чтобы удержать меня внутри. Может, чтобы не впустить кого-то снаружи. Мне было плевать. Я достала Какофонию, прицелилась.

В обычных обстоятельствах тратить патрон, чтобы открыть дверь, – это расточительство.

Однако я хотела выразить Алотену признательность за этот его маленький фокус.

И решила, что вынесу ему только дверь.

Ты, наверное, подумала бы, что я разозлилась.

Честно говоря, я понимала, почему Алотен так поступил. Он хранил верность Империуму. Враки был самой страшной угрозой его Империуму, его Императору и его собственному жизненному укладу. Алотен рискнул бы чем угодно, не только нашими хрупкими отношениями, чтобы остановить Враки. Он тоже понимал, почему я ничего не сказала ему с самого начала. Он понимал, что Враки для меня значил, хоть и не знал почему.

Так что я не злилась.

Я была, блядь, в бешенстве.

И это бешенство держало меня на ногах, пока я неслась по Последнесвету, обкладывая руганью людей, чтобы убрались с дороги, и отшвыривая тех, у кого туго со слухом. Прочь из лавки, прочь с Жучьей площади и дальше по сраным улицам, я мчалась вперед, пытаясь понять на ходу, куда я, собственно, направляюсь.

Феша не помогала.

К полуночи улицы заметно опустели, однако этот город никогда не спал. Тишину нарушали торговцы с ночной сменой товаров, толпы ликующих пьяниц и отряды солдат. И если б только я могла сказать, сколько их.

Остатки наркотика до сих пор туманили мне разум, и понять, что происходит, было сложно. Передо мной компания из трех человек или семи? Это меня революционеры проводили хмурыми взглядами или кто-то другой? Это я сейчас свое имя расслышала или…

Ну, ты понимаешь, к чему все, блядь, шло.

В общем, проблеска светлой мысли мне хватило только на мрачное осознание, что я на десяток миль отстаю в гонке, начало которой проспала.

Рикку Стук был для меня единственным способом добраться до Враки, и находился он где-то в городе, который Алотен знал куда лучше, чем я. Добавь сюда еще, что он мог быть абсолютно любым существом на этих улицах – вон той женщиной, смеющейся за бокалом вина, вон тем мужиком, блюющим в переулке, да хоть вон той собакой, упомянутую блевотину жрущей. Алотен выберет подходящую личину, найдет свою жертву и приблизится так, что Рикку даже не догадается, что за ним следили. Алотен знал Последнесвет, знал, как разыскивать людей и как незаметно подобраться к ним.

А я знала Рикку.

Алотен знал Риккулорана, нервного и задумчивого мастера дверей, который обычно шарахался от женщин и прятался в библиотеках Катамы. Алотен не знал Рикку Стука, скитальца, который открывал двери убийцам и, усевшись поудобнее, со страстной усмешкой наблюдал, как другие проливают кровь, которую он сам трусил пускать.

А я знала.

Я знала ненависть, которая горела в этих малодушных глазенках. Знала, что, шарахнувшись от женщины, Рикку всегда потом с этой ненавистью смотрел ей в спину. Знала, чего он жаждал. Чего он боялся.

Поэтому я смотрела под ноги.

Я не искала Рикку. Ведь крысолов не выискивает крыс – те прячутся, шмыгают туда-сюда и не показываются, если поблизости есть люди. Хочешь поймать крысу – ищи ее нору.

Переулки открыты всем; туда может заявиться кто угодно. Здания тоже не годились: туда ему будет сложнее пробраться в случае внезапного отступления. Рикку скорее выберет укромное место, но без замков и дверей, чтобы не тратить на них время. Поэтому я высматривала на каналах пришвартованные кораблики с просторными каютами или пустыми отсеками, достаточно большими, чтобы мог пройти человек, или…

Вот.

Под мостом я увидела дверной проем. Спустилась по каменным ступенькам, нырнула в сумрак внизу. Вода лизнула ботинки, и я пошлепала по темному коридору, где благоухающий воздух быстро стал спертым, а спертый быстро стал затхлым.

И когда на стене мне попался нарисованный красным мелом квадрат, я улыбнулась. Как же его драгоценную душевную организацию, должно быть, корежило от необходимости выводить портал в сточном канале.

Рикку, как и многие мастера дверей, считает себя обиженным. Госпожа Негоциант дала им искусство не столь эффектное, как способность зажигать пламя или передвигать предметы силой мысли. Не то чтобы телепортация не была полезна – дверники играли огромную роль при переброске имперских войск, – однако для нее требовалась длительная подготовка. Для любых перемещений, кроме рывков в малом радиусе, им нужно подготовить своеобразную метку – точку входа и точку выхода. Иначе они рискуют переместиться, скажем, в скалу.

Их искусство полезно. Однако не очень романтично. Рикку это всегда ненавидел. А мне было интересно – не потому ли он рисует свои двери именно красным.

Эта дверь, из верениц крошечных рун, нарисованных квадратом на влажном камне, была большой. В нее прошли бы двое или один гигант – держу пари, Рикку намеревался провести через нее Кальто. И куда бы она ни вела, там я найду Враки.

Сердце забилось так, что пришлось глубоко вздохнуть.

Мел еще не осыпался пеплом. Рикку еще не использовал портал – держал наготове для ухода. Значит, он все еще здесь, в Последнесвете. И значит, у меня все еще есть шанс его поймать.

Но как?

Ждать Рикку здесь нельзя. Если Алотен не доберется до него первым, он вернется с подкреплением, а я пока не в состоянии с ними справиться.

Мне было нужно сообразить, как выманить хмыря, способного шагнуть сквозь пространство и сбежать к своему магическому порталу, который ведет к полоумному магическому потрошителю, и схватить упомянутого хмыря прежде, чем он сумеет открыть упомянутый портал и либо удрать к упомянутому потрошителю, либо перетащить упомянутого потрошителя сюда.

Да, мой накачанный наркотой мозг считал это все предельно разумным.

– Эй ты.

У тебя бывают моменты, когда кишки завязываются узлом, сердце ускоряет бег, вдохи становятся короче, но голова пылает огнем, а мозг только что придумал крайне скверный план, который он сам считает вполне годным?

– Погоди-ка, бля.

Ага, именно.

Я инстинктивно прижалась к стенке, присела и добрых десять секунд не шевелилась, пока не поняла, что обращаются не ко мне.

Если бы я рискнула предположить, кому это было сказано, я поставила бы деньги на обнаженного здоровяка, стоящего посреди дороги.

Кальто Скала не выглядел уставшим. Он следовал за мной без сна, не иначе, однако у него под глазами даже темных кругов не наметилось. На неподвижном лице не было ни намека на изнурение. Да и ожоги на коже, и нагота, судя по всему, его не очень-то заботили. Как не заботили его трое примирителей в красно-белых одеждах, которые его недовольно окружили.

– На кой ляд ты заявился в Последнесвет без сраных штанов?! – Тот, что пониже, ткнул Кальто в лицо огромной ручницей, которой явно компенсировал недостаток роста. – Тебя что, у ворот не остановили?

Ну, они наверняка пытались.

На ручницу Кальто не обратил никакого внимания. На стражника тоже.

– Я ищу женщину, – пророкотал он.

– Ну да-а, – отозвался стражник, покосившись ему чуть ниже пояса. – Оно и видно. И если у тебя есть монета, ты уж точно найдешь ту, кто тебя обслужит в каком-нибудь другом сраном городе. Сюда без штанов нельзя.

Кальто уставился поверх головы стражника, высматривая что-то среди улиц.

– Ваши законы меня не касаются.

– Ну, так вышло, что здоровенный мудила, который тут хером болтает, определенно касается меня. – Стражник постучал дулом ручницы по внушительной груди Кальто. – А что касается меня, то касается Двух-Одиноких-Стариков, так что если не хочешь перейти дорогу самому могущественному Вольнотворцу в Шраме, ты…

Угроза, честно говоря, была неплохая. Даже скитальцам не удавалось бросить вызов Двум-Одиноким-Старикам и выжить. И если бы стражник успел договорить, Кальто, возможно, пересмотрел бы свое отношение.

Но закончить угрозу стражник, разумеется, не успел.

Было бы сложно это сделать.

Когда Кальто взял его за голову.

Тебе, наверное, знакомо это ощущение. Миг после того, как в переполненной таверне разбивается стакан. Миг, прежде чем два человека осмелятся сказать друг другу то, о чем пожалеют. Расстояние между тем, кто говорит «я тебя люблю», и тем, кто молчит в ответ. Миг напряженной тишины, когда единственная секунда растягивается, словно целый час, когда все вокруг готовы пролить кровь и всего лишь ждут, кто сделает первый шаг.

Вот что я почувствовала, когда Кальто поднял орущего, размахивающего руками стражника над землей.

Остальные тоже почувствовали. Стражники по бокам от Кальто вскинули автострелы. Стрелки на крышах взяли его на прицел. Отряд революционеров на другой стороне канала потянулся к штык-ружьям. Имперские офицеры на веранде кофейни подались ближе, уже слыша песнь Госпожи.

Ситуация вот-вот грозила основательно накрыться жопой.

И это, честно говоря, был отличный повод свалить. Вторым отличным поводом был Кальто – неуязвимая машина смерти, притворяющаяся человеком, – который меня искал. Да и, в целом, я могла бы придумать еще десяток отличных причин исчезнуть оттуда.

И всего одну, чтобы остаться.

Необходимость найти Рикку.

И, готова поспорить, ты уже знаешь, что я выбрала.

Какофония распалился в ладони, почуяв мою решительность и одобряя ее теплом рукояти. Я подняла его, нацелила Кальто в голову. Перед глазами по-прежнему стояла дымка, разум плавал в тумане.

Краем глаза, сквозь черные пляшущие в глазах круги, я видела их – смеющихся людей, счастливые дома, плещущее вино. Сквозь туман в голове я попыталась представить, что с ними случится, если я спущу курок. И сквозь долгий холодный выдох расслышала, как смех сменился криками, почуяла, как вино обрело металлический привкус.

Я слышала их. Откуда-то издалека, из темноты, заполненной пеплом и кровью. Я слышала мольбы опустить револьвер. Проклятия, которыми меня осыплют за этот выстрел. Слабые извинения и глупые оправдания, которые я буду расточать, когда все свершится. Я слышала крики. Рыдания. Судорожный шепот богам, которых нет.

Я закрыла глаза.

И прошептала свой ответ.

– Эрес ва атали.

Я подняла Какофонию. Уставилась в прицел. Прямиком Кальто меж глаз. И заорала:

– Эй, Скала!!!

Он поднял голову. Увидел сперва меня, затем револьвер. Выдохнул одно слово.

И я спустила курок.

Руина со свистом ударила Кальто в лицо. Волна звука взорвалась визжащей симфонией, вырвав стражника из огромной лапы, отшвырнув двоих других в воду и припечатав самого Кальто о широкий фасад. Скала проломил спиной стену и скрылся за брызнувшими во все стороны осколками черепицы и досок. Из дыры последним вздохом великого зверя вырвалось облако пыли.

Эта пыль повисла в воздухе саваном. И в тишине я расслышала шепотки.

– Она сказала «Скала»? Это что, он? Это что?..

– …у нее револьвер! Это… Ох, бля. Зовите стражу…

– …имперские уловки, не иначе. Да они сраные…

– …а я говорил, что если впустить Революцию, все закончится в…

А потом они исчезли. На миг повисла совершенная тишина. И сквозь нее донеслась песнь Госпожи.

Камень заскрежетал, застонал. Из дыры вырвался Кальто. Люди, заслышав его рев, с криками бросились врассыпную. Земля затряслась под его ногами; Скала увидел меня и ринулся в атаку.

И тут я поняла, что пора бежать.

Туман в голове рассеивался с каждым лихорадочным выдохом. Я рванула прочь с моста. И, жаль, уже не могла остановиться, чтобы оценить свое творение. Все вокруг содрогалось. Кальто стремительно догонял меня огромными шагами. А потом он прыгнул – вся улица в ужасе застыла, – и меня накрыла гигантская тень.

Я с криком бросилась вперед, перекатилась кувырком к другой стороне канала. Развернулась на заднице, вскинула револьвер в тот момент, когда Кальто с грохотом приземлился…

А потом мост исчез.

Вопли людей были пустым звуком по сравнению с великим ревом камня, что обрушился под Скалой и обломками рухнул в канал. Вода выплеснулась, обдала меня каплями белой пены. Я – и еще несколько дюжин затаивших дыхание потрясенных людей – уставилась на дыру, где только что был мост.

Можешь не верить, но провернуть этот план было проще, чем я думала.

Видишь ли, Рикку – трус. Он ни за что не поставит себя под удар – даже ради Враки. А что может быть опаснее неистовствующего осадника? Уловив напряжение в городе и общую атмосферу какого-хера-тут-вообще-происходит, Рикку бросится к своему порталу, где я его и поймаю. Да, я знала, что без потерь не обойдется, но если, избавившись от Кальто, я угробила только мост и стену… что ж, неплохая сделка, как по мне.

Я, честно говоря, даже не думала, что все выйдет так удачно.

– Стоять!

Ну коне-е-ечно.

Я уставилась на блестящие клинки дюжины направленных на меня штык-ружей. Командующий отрядом, мужчина с офицерским значком и ручницей, сощурился на мои откровенно имперские белые волосы.

– Что это за имперская интрига? – пробормотал он.

Я открыла было рот, чтобы… а, собственно, что? Предупредить? Малость поздновато. Да и малость бесполезно. Штык-ружья лязгнули, готовые стрелять.