Текст книги "Слова и смыслы. Мировоззрение и картина мира: ассоциативный словарь"

(См также Ад и Рай, Аллах, Бес, Грех, Душа и Дух, Духовность, Дьявол, Зло, Материя, Материализм, Идеализм, Мировоззрение, Наука, Религия, Сатана, Черт.)

Ни о чем так много не написано, как о богах. О том, каковы они, что они требуют от людей, как с ними связаться и т. п., говорится в вероучениях, на которых построены религии. Бог и религиозная вера – важнейшие мировоззренческие вопросы. Их не надо избегать, не стоит и упрощать. Размышления о Боге и вере не только «полезны», но и невероятно привлекательны, захватывающе интересны. Не лишайте себя этого счастья – думать о религии, не перепоручайте это никому: это ваш внутренний мир, и заполняйте его своими мыслями.

Природа была (и остается) могущественной и во многом непонятной, непознанной. Человеку были более или менее видны и понятны свои действия, действия животных, их мотивы и их последствия. Чтобы в рамках той же логики объяснить и явления природы, в глубокой древности их приписывали стоящим за ними невидимым могущественным существам – богам. Придумав богов, люди вступали с ними во взаимодействия, пытаясь установить какие-то понятные и удобные отношения. Явления природы воспринимались как действия, как сигналы и знамения, как «речь» богов, обращенная к людям. Окружающий мир заполнялся существами, отвечающими за самые важные процессы и явления: боги воды, дождя, засухи, ветра, света и тьмы, жизни и смерти… Пришло время – очень давно, не позднее времен Древнего Египта и Вавилона, – когда Бог был осознан как все сущее, во всем его многообразии. Именно такая формулировка «я есть сущее», встречается во многих древнейших текстах. В этом виде она вошла и в Библию. Такое представление о Боге – это уже философское обобщение довольно высокого уровня. На таком уровне могут размышлять люди образованные, «продвинутые». В древности ими были жрецы, узкий слой знати. Народу же следовало дать что-то более простое и прагматичное. Высокие философские обобщения сами по себе трудно сделать инструментом политики. Для создания вероучения, религии – а религия всегда есть одна из форм существования политики – нужна понятная интерпретация, нужен некий нарратив: история с завязкой, кульминацией и развязкой, с персонажами, моделирующими реальный мир человеческих взаимоотношений, характеров, проблем, ценностей и всего прочего. Правильно оформленное вероучение позволяет наполнить жизнь (политическим) смыслом и оговорить правила надлежащего и ненадлежащего поведения. Так появляются сонмища богов в политеистических религиях, так возникает разделение на Бога-отца, Сына и Святого духа, на ангелов и бесов, на Божью Матерь и святых угодников в религиях, считающих себя монотеистическими.

Есть бог или нет бога? – неправильный вопрос. Неправильный и, честно говоря, малосущественный. От этого мало что зависит. Большинство не просто не согласится с этим моим утверждением, а подумают: в своем ли я уме, если, конечно, не пытаюсь шутить? Шутить я, конечно, всегда хочу, и часто в моих словах есть ирония. Присутствует она и в этом случае, но есть и вполне серьезное размышление о том, стоит ли тратить время и силы на поиски ответа на вопрос: есть ли бог? Думаю, что слишком много времени на это тратить не стоит, поэтому я и назвал этот вопрос «неправильным». Правильный и существенный вопрос иной: есть вера в бога или нет веры?

А что такое вера?

Вера – слово, конечно, ключевое… Особенно в своем наиважнейшем – религиозном аспекте. Есть и нерелигиозная вера, она выражается, например, виде доверия к чему-то, чего нельзя, условно говоря, потрогать прямо сейчас, но мы верим, что это существует. Например, какая-нибудь Австралия, в которой лично я не был, «потрогать руками» ее мне не довелось, но я верю в то, что она существует. Потому что доверяю многочисленным свидетельствам и доказательствам ее существования. Есть и нечто, похожее на веру, в науке – постулаты, предположения, принимаемые за истинные. Но это – не вера, потому что я осознанно задаю условность этой истинности (в рамках гипотезы, теории, но не за их пределами) и обязательно рассмотрю и противоположные предположения, другие постулаты. Без такого моделирования научной теории не построить. Религиозная вера не допускает одновременного существования двух противоречащих, взаимоисключающих догматов, постулатов и пр. – «двух истин»: другой постулат – другое вероучение. И еще одно важное отличие научного предположения: обязательность экспериментальной проверки, воспроизводимости результатов, их достоверности и пр. (См. Наука).

Религиозная вера обращена к объектам, которые «потрогать» нельзя, увидеть нельзя и никакими научными методами нельзя подтвердить их существование. То есть религиозная вера – это чувство, очень похожее на уверенность в существовании чего-то «сверхъестественного», что нельзя никаким способом потрогать, увидеть, попробовать… Но зато можно себе многое «сверхъестественное» представить в воображении, так рождаются и воспринимаются как иллюзорная реальность образы «иного мира». Их можно не только представлять в своем воображении, о них можно не только думать, но к ним можно обращаться и от них можно ожидать ответного воздействия. Сила образа может быть такой, что возникают явственные телесные ощущения «живого присутствия» воображаемого объекта, могут быть слышны издаваемые им звуки, даже речь, его запах, могут возникнуть тактильные ощущения от прикосновения… И это не галлюцинации сумасшедшего, а нормальная работа здорового организма. Представьте себе лимон, представьте, что вы его разрезали, что из него начинает стекать сок… Почти наверняка у вас даже от чтения этих строк начнется слюноотделение! Настоящее, «слюнями», а не воображаемое! Чуть ниже я еще раз вернусь к образу лимона… Такими же реальными, взывающими соматические, физиологические реакции являются религиозные образы и переживания для верующих людей. Они готовы свидетельствовать о реальном общении с Богом, ангелами.

Доказательство бытия Божьего.

Очень часто можно встретить утверждения о том, что «наука доказала существование Бога». Это всегда является неправдой! Такой же неправдой является утверждение «наука доказала несуществование бога». Как говорится – ныне, присно и во веки веков! Наука этим не занимается! (См. Наука, Религия.) Еще важнее то, что вера вообще не нуждается ни в каких доказательствах существования предмета веры: она либо есть сама по себе, – либо ее нет. Если же то, во что верилось, удалось научно доказать, то это уже не предмет веры, а знание. Это простое и понятное утверждение. Почему же много столетий вплоть до дня сегодняшнего столько копий ломается в спорах о доказательстве существования Бога или каких-то иных объектов, явлений, событий, персон и т. п., описанных в разного рода «священных книгах»?

Тут в игру вступает та самая персональная картина мира – обыденная, сложенная из противоречивых мировоззренческих паттернов (см. Картина мира, Мировоззрение). Эти противоречия и толкают к поиску доказательства бытия Божьего. Думаю, что большинство т. н. «верующих» в Бога-то не верят… Думают, что верят, говорят, что верят, но простая, наивная, детская вера встречается очень редко. А вот умствований о Боге» – много. Вот и алчут они «доказательств».

Порассуждаю об этом…

Вера как чувство рождает образы, представления о мире, о его устройстве, о причинах явлений и т. д. А образы формируют чувство: это процесс двухсторонний. Люди в своем развитии от первобытного до современного состояния обменивались своими ощущениями, мыслями, идеями, предположениями о мироустройстве, формировали общее для племени представление о происходящем, создавали образы невидимых, но влиятельных существ. Возникало эмоциональное отношение к этим существам: одних надо бояться, других – просить… Складываясь в описание мира, в некую историю взаимоотношений людей и явлений природы, возникали религии, религиозные мифы: взгляды на устройство мира и приемы взаимодействия людей и невидимых существ – богов и иных сущностей, наделенных разными качествами и свойствами. Религиозные мифы становились вероучениями – строгими описаниями мироустройства и правил поведения людей, которым надлежит следовать. На основе вероучений формировались организационные структуры – церкви, – призванные передавать вероучения из поколения в поколение, следить за выполнением предписанных правил.

Возникает не сразу заметный разрыв между верой «в нечто сверхъестественное» и верой в вероучение. Для веры в сверхъестественное никакие доказательства не нужны: это мое личное чувство, я его сам и переживаю. И чувство это – живое, как жизнь может быть изменчивым и противоречивым: то – верю, то – сомневаюсь… Но и когда сомневаюсь, общаюсь с предметом чувства, объектом веры, а не ищу доказательств его существования: если есть чувство, то есть и объект. А вот для веры в вероучение все время нужны доказательства того, что вероучение – правильное и даже единственно верное. Кому нужны? Адептам вероучения, его хранителям: жрецам, священникам. Им надо сохранить в людях веру именно в то, что они проповедуют: в вероучение. И тогда приходится искать доказательства не чего-то «сверхъестественного вообще», а именно «Бога нашего», выдавая его, разумеется, за «Бога вообще» и «Бога единственного». В конце концов, вера в Бога заменяется «верой в веру», в соблюдение ритуалов и правил церковной жизни. С практической точки зрения это вполне оправданно: не всем нужно забивать свою голову философскими и теологическими размышлениями, а вот найти утешение и успокоение нужно многим и, по возможности, прямо сейчас. Поэтому все «трудные» вопросы пусть решают священники, философы, богословы, а «простому человеку» хочется прийти в церковь и помолиться. Он верит и в Бога, непостижимого и всемогущего, и в силу молитвы, и в благодать, и в свою церковь. И я не призываю таких людей отказаться от найденной ими формы и способов обретения душевного покоя и смысла жизни. Просто у меня он – другой, я им и делюсь, продолжая при этом пребывать в комфортном поиске и в комфортных сомнениях. Мои писания вовсе не призваны кого-то отвратить от церкви или разуверить в Боге. Я не богоборец, не воинствующий атеист. Я – философствующий скептик. Я – критик и аналитик антиклерикального толка. Но ни в коей мере не антицерковный активист или агитатор, хотя, конечно, в моей критической позиции немало того, что может быть именно так воспринято. Понятно также, что ничем не замутненное «чисто философское» восприятие церкви и религии невозможно, хоть и желательно. В действительности мы погружены в мир политических и идеологических страстей, противоборств, в которых участвуют и церкви, и церковные деятели, да и политики активно привлекают для придания себе и свои целям привлекательности и религиозные образы, и аргументы, и авторитет церкви. Эффект при этом может оказаться обратным: неприемлемый (по идеологическим, этическим и др. причинам) политик или политическая партия, опирающийся на «авторитет церкви», снижает этот авторитет.

Возвращусь к вопросу «доказательства бытия Божьего». Как только задан вопрос «есть ли Бог?», вы оказываетесь в пространстве логики, в пространстве рацио. А в этом пространстве нет и быть не может Бога. Бог, так сказать, «по определению» (в большинстве вероучений) есть то, что не может быть увидено, ощупано, измерено… Бог не есть предмет научного доказательства. Всякая попытка «доказать Бога» на самом деле есть безбожие и безверие. Более того, если кому-то когда-нибудь удастся доказать существование Бога и это станет «научным фактом», все религии исчезнут в тот же миг. Верить будет не во что и не в кого, будет уже не вера, а – знание надо/можно в то, чего в познаваемом мире быть не может никогда. А вот то, что может быть познано хотя бы «в принципе», это лишь пока непознанная часть природы. В мире гипотез тоже нет места религиозной вере. Гипотеза может быть правдоподобной, можно верить в то, что она рано или поздно будет доказана, но это не религиозная вера, а форма эмоционального настроя на продолжение исследования или ожидание такового. Это предположение, которое может быть и отвергнуто. Это – доверие (чаще всего временное и условное), а не религиозная вера. Доверие методу исследования или доказательства, доверие к авторитету, личному опыту, опыту «хороших людей» и т. д. Религиозная вера – это абсолютная убежденность в чем-то, что принципиально никогда не может быть ни познано, ни доказано. Ясно, что такая позиция рискует обрушить полностью и безвозвратно не только все три авраамические религии (иудаизм, христианство, ислам), а с ними и все их производные, но и прочие вероучения, оставляя в стороне только некоторые направления буддизма, обходящиеся без концепции бога и рассуждений о вере как основе вероучения. Потому что в рамках этих вероучений, особенно в рамках религиозной, церковной практики, людям все время заботливо предлагают «каверзные вопросы» и разного рода «авторитетные» свидетельства бытия Божьего. Церковь считает, что паству надо обеспечивать «доказательствами» и ссылками на Священное Писание, что паства не может верить, следуя формуле «верую, ибо абсурдно». В действительности в тексте Тертуллиана, которому эту «формулу» приписывают, высказано иное, гораздо более глубокое суждение: «Это достоверно, потому что невозможно». Так он рассуждал о крестной смерти, погребении и воскрешении Христа, противопоставляя веру христианина языческим представлениям о богах и божественном. Он говорил о чуде, полагая, что именно чудо и может лежать в основе вероучения.

Есть, однако, люди, которые говорят, что они не «верят» в бога, а просто-таки «знают» его. Он для них не какой-то там вымысел или образ, а существо (или сущность), с которым они общаются «в реале». Как правило, такие люди обладают не вполне здоровой психикой и весьма специфическим кругозором. При этом неважно, какой у них уровень образования. Они могут быть кандидатами и докторами разных наук, исследовать и измерять бога, его присутствие и т. п. с помощью весьма изощренных опытов, использовать сложную аппаратуру. У них, как правило, обнаруживаются признаки некой одержимости – с психиатрической точки зрения. Но не о них я склонен размышлять в первую очередь, а о людях вполне здоровых, верующих, исповедующих ту или иную религию.

Вера в несуществование?

Распространенное (благодаря фильму «Берегись автомобиля») высказывание: «Все люди верят. Одни верят, что Бог есть, другие – что Бога нет. И то и другое недоказуемо». И фильм замечательный, и высказывание неплохое – примиряющее. Но для ищущего скептика – неприемлемое: интуитивно чувствуется, что верить в существование – это одно, а верить в несуществование – другое. (См. Атеизм.)

Да, другое. Потому что во втором случае просто нет предмета, объекта веры. А если нет объекта, то нет и чувства (вера – это, прежде всего чувство, а не логические построения). Чтобы как-то распределить атеистов «по сортам», иногда предлагают отличать «слабый» атеизм от «сильного». (См. в главе Атеизм — агностики и безбожники.) «Сильный» атеизм (безбожники): я убежден, что Бог не существует; «слабый» атеизм (агностики): я не верю в существование бога. Нюансы становятся яснее, если «слабую» позицию высказать чуть-чуть иначе: «я не убежден (не уверен) в существовании Бога».

Важнее, чем различение этих позиций, на мой взгляд, умение учитывать то самое «исключенное третье»: ни то, ни это. На самом деле нет альтернативы: или ты веришь в Бога, или ты не веришь в Бога. Эти «третьих» позиций немало. От «а мне до лампочки» до простой неосведомленности о существовании/несуществовании проблемы Бога или же гибкой позиции: «когда как: то верю, то не верю». И я не могу не подчеркнуть, что позиции «верю/не верю» – догматические, статичные, а, скажем, позиция «когда как» – вполне динамичная, живая, диалектичная и, главное, реалистичная.

Религиозность и религиозное чувство – в чем разница?

От «верю – не верю» перейду к религии, то есть «верю».

Для начала подчеркну следующее:

– Существует религиозность, религиозное чувство.

– Существуют вероучения.

– Существуют религии.

– Существуют церкви, конфессии.

Все это разные вещи: религиозность и вероучение – не одно и то же; вероучение и церковь – не одно и то же…

Я не буду описывать смыслы всем знакомых слов так, как это делается в словарях и тем более в вероучительной литературе. Я опишу собственные смыслы, свое понимание и свои ощущения.

Религиозность – это не воцерковленность, не знание священных писаний, не следование религиозным правилам. Это даже не мысли о Боге. Религиозность – в моем понимании, с которым я хочу вас познакомить, – это состояние эмоциональной открытости по отношению к мирозданию, ощущение себя как органической части целого мира. Я не просто связан со всем сущим, я и есть все сущее. В описании, осознании этого ощущения мне помогает знание физики: электромагнитное и гравитационное поля не только соединяют меня со всем, что есть во Вселенной, но и я сам являюсь этими полями. Мне для описания этого не нужен образ Бога-творца, тем более такого, который не есть я, который отделен от меня, не нужны слова и образы традиционных религий. Единственное слово, которое я возьму оттуда, – «божественность»: образ Божественности мироздания в целом и меня самого как его части вполне уместен. Чувство, которое я испытываю по отношению к этой Божественности мироздания, и есть религиозное чувство. Оно не является каким-то особым, специальным чувством, оно складывается из самых обычных человеческих чувств: любовь, восхищение, страх, радость, счастье, блаженство…

Надеюсь, что после этого разъяснения мое высказывание: «Я неверующий, но я религиозен» – наполняется смыслом. Есть ли у меня в этой связи своя религия? Ответить можно (и нужно) уклончиво: и да, и нет. Да – в том смысле, что я переживаю то самое состояние религиозности, целостности мироздания и моей связанности с ним, которое я только что описал. Нет – в том смысле, которым понятие «религия» наделено во всех мировых культурах и практически совпадает с понятиями вероучение, воцерковленность, конфессия и церковь. См. Религия.

И хоть я назвал вопрос «есть ли бог?» неправильным, он от этого никуда не делся. Он был, есть и будет одним из самых распространенных во всем белом свете. Сомнения в существовании бога появились одновременно с первым заявлением о его существовании. Ясно, что «первое заявление» – фигура речи, а не отсылка какому-то событию. И те, кто верили в существование некоего божества, и те, кто в этом сомневались, непременно задавали вопрос – каков он, этот бог? Одни – с благоговейным интересом, другие – с насмешливой самоуверенностью… Третьи – это мы с вами – с доброжелательным интересом.

См. также Ангина. Ну, уж болезнь-то по праву занимает свое место среди важных слов. Понятий, образов и смыслов.

«Когда я был маленький…» – эта фраза прекрасна, она может служить и служит одним из наилучших зачинов, предвещающих что-то очень приятное. Для меня, во всяком случае. Потому что у меня было то самое счастливое детство, о котором песни слагали. Покойная матушка говорила, что мы – ее дети, трое мальчиков, – очень любили болеть. Потому что можно валяться в кровати, играть друг с другом, а о тебе все заботятся, приходит врач…

Хорошо, когда в семье имеется архив, а в архиве – дневниковые записи. Вот, например, запись из тетради, в которую матушка записывала важные события из жизни детей. На первом месте были, конечно, болезни. «Заболел Сашенька ангиной 6 марта 1953 года. Давала стрептоцид по 0,3. Температура держалась сутки. Три дня была нормальная, гулять не выходил, а 9 марта т-ра опять повысилась до 39,2. В среду, 10 марта, была врач Тимофеева З. А., определила ангину. Потом три дня была температура нормальная. В субботу, 13 марта, съездили к врачу в поликлинику, обратно возвращались домой, гуляли. Вечером я всех троих мальчиков искупала».

В этой записи немало примечательного. Например, то, что благодаря ей сохранилось имя нашей любимой детской «врачихи» Зои Александровны. Когда заболевал один из нас – в записи это мой брат Сашенька, – она приходила и заодно осматривала, а при необходимости и лечила всех остальных. Поскольку, как я сказал, болеть мы любили, то ее приход встречали шумными криками: «Ура, Зоя Александровна пришла!» – и подпрыгиваниями на кроватях, благо были они с панцирными сетками. Для тех, кто не знает, сообщу, что панцирные сетки – это, в сущности, натянутые и сплетенные друг с другом пружины, так что на таких кроватях можно было вести себя как на батуте. Услышав такие радостные приветствия, Зоя Александровна улыбаясь говорила: «И где же тут больные дети? Эти на больных не похожи!»

Второе примечательное обстоятельство состоит в том, что «заболел Сашенька 6 марта 1953 года, а накануне, 5 марта, умер Сталин. Событие, прямо скажем, историческое, эпохальное. Причем сообщили об этом по радио именно 6 марта, впервые – в 6 часов утра: «Говорит Москва. Дорогие товарищи и друзья! Центральный комитет Коммунистической партии Советского Союза, Совет Министров СССР и Президиум Верховного Совета СССР с чувством великой скорби извещают партию и всех трудящихся Советского Союза, что 5 марта в 9 часов 50 минут вечера после тяжелой болезни скончался председатель Совета министров Союза ССР и секретарь Коммунистической партии Советского Союза Иосиф Виссарионович Сталин». Так что, похоже, что мама врача не вызывала в те трагические для большинства людей дни, а давала лекарства сама, исходя из собственного опыта. Но на четвертый день все-таки вызвала…

В моей последующей жизни болезни посещали меня примерно так же, как и большинство в целом здоровых людей: время от времени в виде простуд, которые называли иногда ангинами, гриппом, ОРВИ, а одни раз даже положили в больницу с подозрением на дифтерит. Было это в 1956 году. Что-то серьезное случилось со мной уже в пятьдесят лет – инфаркт. Несмотря на это, мне всегда казалось и до сих пор – скоро уже двадцать лет после инфаркта – кажется, что я совершенно здоровый человек.

Сочиняя книгу «про счастье» («Искусство жить, или Как быть счастливым несмотря ни на что»), я, размышляя о болезнях, написал главу с названием «Болезнь». Вот ее слегка отредактированный текст.

Болезнь может быть не только источником несчастья, что очевидно, но и… счастья, что совсем не очевидно. Болезнь как источник счастья – это, конечно, преувеличение. Болезнь, как ни крути, несчастье. Болезнь лишает нас того, к чему мы привыкли, лишает многих радостей бытия. И с утверждением «лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным» спорить трудно. Но парадокс в том, что болезнь позволяет нам по-иному взглянуть на собственную жизнь – переоценить некоторые ценности, оценить недооцененное. А это знание и понимание помогает нам найти дорогу к счастью.

Болезни с древнейших времен преследуют человека, мешают жить и работать. Люди во все времена задумывались о природе болезней, искали способы излечения и основания для психологической самозащиты в период заболевания.

Ни одна религия не только не оставила без внимания вопросы о недугах, более того, зачастую тема болезни и исцеления становилась одним из краеугольных камней вероучения, а основателям религий, пророкам и святым всегда приписывались способности к исцелению больных. Сама болезнь часто объявлялась следствием несоблюдения религиозных предписаний, расплатой за грех. А чтобы объяснить болезни новорожденных, то есть не успевших еще никак согрешить, некоторые религии объявляли, что младенец мог согрешить еще в утробе, другие верили в переселение душ, а поэтому новорожденный ребенок мог нести за собой проступки в предыдущих жизнях, третьи считали, что проклятие за первородный грех лежит на всем человечестве и т. д.

Развитие науки позволило определить многое в причинах возникновения болезней, в способах их лечения, установила правила гигиены и профилактики болезней. Но заболевший человек по-прежнему нуждается не только в лекарствах или хирургическом вмешательстве, он нуждается в психологической поддержке и – как это было тысячелетия назад – в ответе на вечный вопрос: за что? Даже неверующие люди спрашивают себя: ну за что мне такая напасть, – когда причина болезни неочевидна или когда принятые меры не помогли ее избежать. Мы тогда задумываемся о «неправильном образе жизни», о «наследственности», плохой экологии или психосоматике[1]1
  Психосоматика (от греч. psyche – душа и греч. soma – тело) – направление в медицине и психологии, изучающее влияние психологических факторов на возникновение и течение заболеваний. В рамках психосоматики исследуются связи между особенностями конституции, чертами характера, стилем поведения, эмоциональными реакциями и тем или иным соматическим заболеванием.


[Закрыть]… Ну и как-то складываем некое подобие понимания «причины». Но помимо знания причин болезней и способов их исцеления, стоит позаботиться о том, как «правильно» пережить состояние болезни.

Христианские проповедники убивают двух зайцев: и утешить стараются и нравоучение дать, говоря, что все от Бога – и болезнь, и здоровье. А все, что от Бога, то нам во благо. Преподобный Макарий Оптинский говорил, что «ум после болезни бывает чище и прозрачнее, она же заменяет и недостаток дел наших. Мы не знаем судеб Божиих, Он все творит на пользу; мы привязаны к здешним благам, а Он хочет даровать нам будущее благо здешними краткими болезнями. Любвеобильный Отец наш все творит на пользу нашу: иногда телесными болезнями врачует душевные недуги, а иногда посылает болезни для испытания нашего терпения и для вящей награды душевными дарованиями, здесь или в будущем веке, и многие есть причины, кои мы постигнуть не можем».

Болезнь – это время размышлений, время переосмысления своей жизни, время покаяния. Святитель Игнатий Брянчанинов так утешал страждущих: «Похворай, батюшка, похворай с терпением и самоукорением. Болезнь многому доброму учительница; сверх того, она – послание Божие взамен и в пополнение наших недостаточных подвигов… Блаженны те, которых Бог приготовляет к вечности болезнями и другими скорбями…» При этом всегда подчеркивалось, что Господь не пошлет каждому из нас испытаний сверх наших возможностей, и христианину следует проявлять терпение и смирение, а не ропот, протест, озлобленность на всех и вся, которые лишь разрушают душу и усугубляют страдания. Такой видится возможность счастья в болезни верующим христианам. Но я неслучайно столь обильно привел здесь слова, обращенные к верующим, потому что их глубокий смысл найдет отклик и в сердцах неверующих.

Сказанное не означает отказа от борьбы с болезнью, от врачебной и медицинской помощи, как для верующих, так и для неверующих. Хорошие врачи помогут нам не только в диагностике и правильном подборе курса лечения, но и в надлежащей психологической реакции на случившееся. Хороший врач подбодрит, настроит на борьбу и веру в благополучный исход. И эта борьба сама по себе может стать «формой счастья». Да, повторим еще и еще раз: счастье индивидуально и неповторимо. Не только у каждого свое счастье, но и у одного и того же человека много разных видов и форм счастья, обретаемых при различных состояниях и в разных обстоятельствах.

Иногда счастье – нырнуть в глубину моря, а иногда счастье – вынырнуть…

В период болезни мы тоже можем наслаждаться. Можем испытывать счастье оттого, что не случилось худшее, наслаждаться каждодневными маленькими победами над болезнью, наслаждаться мечтой о выздоровлении. А уж когда оно придет!..

Вот такие размышления о возможности изыскивать счастье и в период болезни пришли мне в голову. Но если не пытаться «найти счастье в несчастье», то ничего приятного в болезнях нет. Что-то условно полезное – типа «укрепления иммунной системы», – возможно, и есть. Но лучше бы болезней не было вообще: жил, старел, состарился – и помер, особо и не хворая. Ведь бывает же так? Бывает… И мы о таких людях говорим: «счастливая смерть», «отошел, как праведник».