Текст книги "Контракт со смертью"

Карта на коленях, в руке компас, вцепившийся в руль «ларгуса» Витя давил на газ. На меловых буграх с тощим травостоем сурчиные норы со стоящими столбиками обитателями. Машину они подпускали чуть ли не вплотную, но стоило остановиться – и тут же стремглав ныряли в свои убежища.

Стрелка компаса неожиданно заметалась и замерла: скончался скоропостижно старина по имени «компас Андрианова» – сто лет – это как-никак возраст почтенный. Но всё оказалось проще простого: нечаянно нажал впопыхах арретир[87]87
  Арретир – рычажок для фиксации стрелки компаса Андрианова.


[Закрыть], и он зафиксировал стрелку. Пришлось останавливаться, чтобы сориентироваться на местности, а короче, взбежать на макушку холма и осмотреться. Взобравшись на вершину, прижал компас к карте и отпустил арретир – стрелка легла строго на север. Бросив взгляд на машину, понял и причину непослушания компаса: высоковольтная линия и строчкой вытянувшиеся столбики, обозначающие какую-то закопанную в землю металлическую хрень.

Спускался также бегом, боясь отступить и скатиться кубарем. Рванувшийся к норе байбак с бешеной скоростью заработал лапами, пытаясь расширить вход, – видно, с перепугу ринулся в чужую норку, меньшую размерами, выставив упитанный зад. Смешно, хоть и не до смеха, но не смог отказать в удовольствии остановиться на секунду и погладить его по спине за мгновение до того, как эта светло-коричневая красота исчезла в норе.

4

Валера[88]88
  Валерий Ш. – харьковчанин, сотрудник военной администрации Харьковской области.


[Закрыть] с утра собирался в Вербовку: надо было составить списки на получение гуманитарки, но подзадержался – ждал, когда освободится Паша, его коллега, парень дотошный и въедливый. Потому и выехал лишь часам к одиннадцати, зато успел заправить машину под завязку. Вот уже два месяца он работал во временной военной администрации, спал в кабинете на полу и надеялся, что к зиме наши всё-таки возьмут Харьков.

Мысли опрокинула и разметала ворвавшаяся автоматно-пулемётная трескотня, заодно разорвав полусонную тишину. У моста через речку остановился: стрельба раздавалась совсем рядом, навстречу торопились редкие автомашины, по обочине бежало несколько элэнэровцев, тревожно оглядываясь.

– Мужики, что случилось? – Валера почувствовал неладное, но не хотел верить, что началось контрнаступление.

– Укры валом валят, а у нас ничего. – Высокий и небритый резервист досадливо хлопнул по цевью висящего на груди автомата, словно оправдываясь.

Из оттопыренных карманов куртки выглядывали магазины. На всех про всех – пять автоматов и три трёхлинейки: против танков даже не комариный укус, а лишь писк, да и для БТР никакой помехи, но побарахтаться можно. Очереди рвали тишину замершего села совсем близко. Паша тревожно смотрел в уходящую влево улицу, словно пытаясь заглянуть за угол, и торопил друга:

– Сваливаем! Быстрее!

Валера, не слушая его и отчаянно борясь со страхом, пытающимся спеленать сознание, плавно нажал на газ, и машина медленно двинулась вперёд. Перед перекрёстком он принял вправо, не глуша двигатель, вылез из-за руля, взяв с заднего сиденья автомат, почти на цыпочках подбежал к углу дома и, влипая в стену, выглянул. Под ложечкой засосало: метрах в двухстах на перекрестке стояли три пикапа с установленными в кузовах пулемётами и короткими очередями били вдоль улиц, выходящих на перекрёсток. Стараясь выровнять дыхание, прикинул: до пикапов метров двести. Для автомата в самый раз, для пулемётной «ответки» маловато – можно огрести по самое некуда.

Валера с сожаление вздохнул: «шайтан-трубу»[89]89
  «Шайтан-труба» (сленг) – общее название гранатомёта.


[Закрыть] бы сюда. Ба-бах! – и огненный шарик покатился бы по перекрёстку. Хотя сноровка тоже нужна, а то в четырнадцатом долбанул в окно кабинета заводоуправления танкового завода в Харькове, а заряд вошёл в стену в паре метров. Шуму много, а толку ничего. Он поднял автомат, прижал приклад к плечу и, почти не целясь, нажал на спуск. Длинная очередь его «калашникова» вплелась в ткань пулемётных выстрелов. Он видел, как, разбросав руки, падал пулемётчик, переваливаясь через борт машины. Как брызнуло лобовое стекло, и кто-то метнулся в кювет. Он не отпустил спусковой крючок, пока затворная рама не встала в крайнее заднее положение.

Страх снова обжёг, и он бросился к машине. Давя на газ, он мчался в город, внутренне гордясь собою: сбылось, наконец-то сбылось то, о чём он мечтал: драться. Это был его первый настоящий бой, первый убитый враг, разбегающиеся в страхе остальные. Теперь не он – это они боялись его.

А Паша крыл его матом, меняя магазин, и поминутно оглядывался, пока дорога резко не вильнула вправо, оставляя за поворотом оставшийся за спиной перекресток. Они заберут в городе Алексея и уже втроём будут выбираться сначала на Боровую, потом через Сватово на Старобельск и дальше на Луганск. В комендатуре сдадут автоматы, напишут отчёт, им «откроют коридор», и они выберутся в Россию.

Они не бежали из Балаклеи – они отступили, дав неравный бой. Просто силы были неравны.

5

Как никогда, это был молниеносный бросок на войну. Молниеносный по исполнению, сродни броску кобры. На запланированные «точки» выходили чуть ли не минута в минуту благодаря выбранному маршруту и скорости. Дожди развезли грунтовки (а дорог за «лентой» по определению нет, за исключением сделанной нами от Старобельска до Танюшевки), и нормальный человек выбрал бы по крайней мере щебенку или хотя бы с фрагментарными нашлепками ещё советского асфальта, но нормальных по определению среди нас не было.

Выбор пал даже не на дорогу – так, направление из разряда «чужие здесь не ходят», зато выиграли пару часов светлого времени. Выручали специальная горно-альпийская резина «уазика» и мастерство Ильи. Даже «Нива» разведки с почти лысой резиной брала, порой с третьей попытки, водно-грязевые «ванны» или, натужно пыхтя и завывая, карабкалась на крутизну меловой гряды.

Мы должны были в точно назначенное время и в условленное место доставить этот «уазик», вылизанный накануне до стерильной чистоты, а теперь густо закамуфлированный грязью, глиной и мелом в довольно забавный цвет. Ну а разведка шла с нами в прикрытие – накануне из лесочка то ли местные бандеровцы, то ли пришлая ДРГ отсалютовали по машине с нашими друзьями.

Сёла насупились, как-то потускнели и замерли в напряжении и ожидании: давила неизвестность. Она же смахнула мальчишек, всегда выбегавших к дороге и приветствовавших проходящие армейские колонны: а ну как вернутся нацики – не простят. Пусто как-то и давяще.

На этот раз командир артдивизиона задержался на полчаса, что было абсолютно ему несвойственно. Глаза красные от недосыпа, неулыбчив и поначалу неразговорчив. Серёга, водитель, обхаживал привезенный «уазик», поглаживал по заляпанному грязью боку, что-то шептал, будто заговор читал приворотный, улыбался – он был счастлив. Вместо «градами» разобранной на молекулы прежней «буханки» – эдакой колымаги, собранной дивизионными левшами по болтику и гаечке, нежданно-негаданно привалило такое счастье в виде этой белой красавицы.

Лёша, начальник артразведки, худющий, с болтающимся у колена «стечкиным», как ребёнок, обрадовался биноклю. Ну, а губы комдива, оглядевшего и ощупавшего привезенные блиндажные печки, наконец-то растянула улыбка. Чуть-чуть, едва наметившись: печки – это хорошо, да вот снарядов бы…

Он взорвался неожиданно и ожидаемо: говорил о штабных и командовании, непривычно частя матом, о том, что эти бездари наверняка сдадут Лиман, что под Лисичанском тоже зреет нарыв, который если прорвётся, то зальёт гноем и Сватово, и Старобельск, о бойцах, самоотверженных и отчаянных, об отсутствии прикрытия, о соседях, о разведчиках, режущих ночами укров и доставляющих карты, документы, а позавчера пригнавших «затрофеенные» танк и БТР, о чевэкашниках… О многом говорил комдив, да только писать об этом нельзя: ни ко времени и ни к месту.

Мы уехали первыми, а они пили по второму бумажному стаканчику кофе (бурда коричневая), провожая нас взглядом. В нём не было тоски и безысходности: они настоящие, они будут стоять насмерть.

Мы обещали вернуться, и хотелось, очень хотелось верить в то, что увидимся. Что опять будем сидеть в блиндаже комдива, пить обжигающий чай, настоянный на собранных степных травах, вспоминать дом, мечтать… Рядом будет долбить арта, и от взрывов будет выплескиваться из кружки чай, обжигая пальцы, а Витя Носов будет хохмить, и смех, вырвавшись из блиндажа, рванёт в траншею. И прижимающиеся к стенке окопа бойцы тоже улыбнутся: раз комдив смеётся, значит, всё будет хорошо.

6

Россия приросла новыми старыми землями. По праву русскими. Скрепляли кровью начиная с 2014-го. Радость? Да есть, конечно, только подспудная, внутренняя, не особо рвущаяся наружу. Это пусть жеребится столица, орёт на площадях, порой даже не зная, где географически находятся эти новые субъекты с неопределённым правовым статусом. Даже слова и имена какие вспомнили: Русская весна, Новороссия, Алексей Мозговой.

В мае пятнадцатого его предупредили: проведёшь антифашистский съезд в Краснодоне – не жилец. Звонил теперь уже бывший министр иностранных дел одной из республик, требовал отменить съезд, иначе… Не послушался, провёл, а спустя две недели произошло «иначе»: расстреляли на дороге из засады. Сразу же сообщили, что это работа украинской ДРГ: ну кто бы сомневался!

«Минском», этим мюнхенским сговором сентября две тысячи четырнадцатого года, позором в новейшей истории новой России, восставший народ заталкивали обратно в фашистскую Украину. Для чего? Мало было Одессы, Запорожья, Днепропетровска, Харькова? Сколько надо было пролить литров и тонн людской крови, чтобы наконец-то осознать, что отталкиваемый все эти годы Донбасс никогда не вернётся в прежний порт прописки и выстоит вопреки кремлёвским политтехнологам? Или страшно, что самосознание русских за все годы безвременья уничтожить не удалось? За «ответки» сажали ополченцев (бойцов Народной милиции) и гнобили их командиров. Верховный суд ЛНР, по сути, признал бригаду «Призрак» террористической организацией (приговор по сфальсифицированному делу Александра Костина, комбата Августа, приговорённого к четырнадцати годам, умершего (убитого?) от сердечной недостаточности в изоляторе). Обвинительное заключение подписал генпрокурор ЛНР Горенко, взорванный недавно в своем кабинете. Господь попускает, не успевает за всеми, но всё равно закон кармы действует.

Уже заговорили о переводе СВО в контртеррористическую операцию. Это отказ от провозглашенных целей и задач СВО? КТО не проводится на территории другого государства, значит, решили ограничиться достигнутым? Какая мотивация вывода войск из взятых с боями и политых кровью наших бойцов Киевской, Черниговской, Сумской областей весною и Харьковской области сейчас? На чём сторговались? На Херсоне и Запорожье? Без Харькова и всего Левобережья, всей Слобожанщины и вообще Новороссии – это поражение. Но даже заяц, загнанный в угол, становится львом. Взрывы на газопроводе не прогнозировали? Где красные линии и стратегические локации, подвергнутые ударам? Из центра через Харьков эшелонами гнали и гонят пиндосские технику, БК, наемников (регулярные части Польши и других государств НАТО) БЕЗБОЯЗНЕННО. Разведка орала в голос о местах дислокации сил врага, о готовящемся наступлении, но в результате «ошиблись в определении направления главного удара». Это вынужденное оправдание сквозь сжатые зубы наших гениальных стратегов. Зачем лукавить? Народ мудр, он прозорлив, он терпелив.

Мы сейчас расплачиваемся за февральско-мартовское предательство, за коммерциализацию армейской верхушки, за просчеты (?) политиков, за обман Верховного. Знакомый генерал, в общем-то нормальный и умный мужик, с горечью констатировал: Кутузов сдал Москву, чтобы потом мы оказались в Париже. Во-первых, Кутузовых слизал, как кот сметану, 1991 год, а затем довершил октябрь 1993-го. Во-вторых, Парижа при такой войне не будет: будет раздел страны. Запад страны разорвут на части натовцы, от Урала на восток тихой сапой заберут друзья-китайцы.

– У нас нет права отступать. У нас нет права проиграть, – рубил ночь сжатым кулаком комбриг на прощании бригады с погибшими бойцами.

После Изюма он тем же самым кулаком долбил столешницу и матерился, а слёзы текли по его заросшим щетиной щекам. Его бригада под Лиманом дралась до последнего патрона и ни разу (!) не отступила без приказа, хотя не все приказы об отступлении он выполнял.

7

С трёх ночи в пути, поэтому утром в Ровеньках грех было отказать себе в чашке чая. Подъехал Олег Николаевич Сикарев – как всегда, спортивен, свеж, энергичен. Прихватил с собою блок сигарет – догадался, что неспроста мы оказались в его краях. Сетовал, что мало, что не знал о нашем появлении заранее, что предупредить бы надо было. Не могли, Олег Николаевич, не хотелось сюрпризов на сопредельной стороне – телефоны-то наши на контроле.

Поговорили накоротке – время поджимало, но рассказанное им проняло: ровеньковский инкогнито приобрел для подразделения десять (!) машин. И вообще местные всей душой с армией. По возвращении вызвонили ровеньковские волонтёры (закрытый сайт «Помощь солдату»). Безуспешно пытались накормить, соблазняли борщом, пловом и всяческими вкусностями, но пришлось отказаться – спешили. Обменялись номерами телефонов, договорились о сотрудничестве. Наверное, в каждом районе есть такие вот группы помощи, но здесь, в Ровеньках, они показались особенно душевными, что ли, и заботливыми. В общем, открыл для себя ровеньковцев, каких раньше и не знал: отзывчивых и сердцем открытых, духом сильных, не покоряемых, носителей силы духа предков своих – порубежников государства Российского.

8

Товарищи, работайте с картой, думайте, анализируйте. Она красноречивее и информативнее придумок оракулов (экспертов) из телеящика. ВСУ начали долбить восточнее Купянска крохотульки вроде Нижней Дуванки, Загоруйковки, Кисловки. Зачем и почему? Там жуткое бездорожье – проверено собственным опытом, и перебросить резервы проблематично. Зато разбитая вдрызг дорога Кременная – Сватово – Дуванка – Валуйки становится рокадой. Перерезать её – вожделенная мечта укров: открывается возможность отрезать весь север ЛНР от РФ. Напрашивается удар через Рубежное – Лисичанск – Северодонецк на Старобельск с последующим выходом опять-таки к границе с Россией и наступлением на Луганск с севера. Сил у ВСУ достаточно, но у нас тоже, и перевес укров в три раза при нашей эффективной обороне несуществен. Даже хоть в пять раз – грамотно выстроенная эшелонированная защита выдержит. Проблема в другом: психологически наше командование настроено на оборону (или вообще хрен знает на что), а не на фланкирующие контрудары. Жуков послал немцев в нокдаун под Ельней в критические дни повального отступления, но у нас пока Жуковых нет. Увы. Даже командиры уровня комроты-комбат-комбриг видят необходимость перегруппировки и экстренного создания эшелонированной обороны с системой опорных пунктов и последующим нанесением контрударов.

У укров растянуты коммуникации, нет «сплошняка», поэтому сам Господь велел работать по тылам. Только вот спецов умудрились положить в самом начале войны, используя как простую пехоту. И просто необходимо подчинить ВСЁ и ВСЕХ единому армейскому командованию без дележа на ведомственную принадлежность. Твердим, твердим упрямо, твердим в надежде, но воз и ныне там.

В тылу более чем достаточно вспомогательных служб, доведенных до абсурда своей численностью. Позавчера мобильный патруль военной полиции пытался проверить у нас путевые листы и документы на машину вплоть до прохождения техосмотра. Не горела фара и априори не могла гореть: осколок распорол её час назад километрах в пяти от Сватово. Пытались объяснить – глухо и пустые глаза как выражение незамутнённого мыслью разума при его наличии. Охладили рвение молча, быстро и точечно, но вопрос: эти тоже воюют? Им нет иного применения? По определению процентов шестьдесят пять от общего числа сил болтается в прифронтовой и тыловой зонах, изображая героев.

При такой бестолковости в распределении сил можно проводить мобилизации до бесконечности.

9

Вчера писал о концентрации сил ВСУ северо-восточнее Купянска и вероятном ударе на Сватово. И писал об этом вовсе не оттого, что такой умный, а всё потому, что были к тому основания. А вчера места сосредоточения ВСУ были обработаны артой от Шебекина и далее на юг. Обычно пока пройдёт информации все ступеньки, пока вскарабкается по служебной лестнице – укров уж и след простыл. На этот раз кто-то взял на себя ответственность и дал отмашку. Оперативно сработали, молодцы, ничего не скажешь. Зато теперь вээсушники окапываются и заметно поубавили свой пыл.

Хотя порой смотришь на извилистую линию фронта и думаешь о том, что укры – ещё те стратеги: рассекай, отрезай и окружай, а они нет, тоже ломятся в лоб и огребают знатно. Словно сговорились: кто кого больше перемолотит. Или дело вовсе не в стратегии или её отсутствии, а в чём-то ином?

Сегодня один бывший чин снисходительно-покровительственно бросил, вальяжно развалившись в кресле и усмехаясь: «Ну что, покатались? С вами, что ли, следующий раз прогуляться?» Не стал отказывать, лишь пообещал, что его кабанью тушу в случае чего никто тащить не будет: дорежем. Шутка, конечно, в стиле героев «Кавказской пленницы», но он напрягся. Ну а теперь маленький отчёт о поездке. Та самая «буханочка», приобретённая Витей Носовым и ещё кое-кем в Курске, потому и номера тоже курские, передана в артдивизион. На другой день «уазик» уже прошёл боевое крещение и был легко ранен: осколки прошили бок.

На блокпосте познакомились с шалой приблудой – беспородным псом Ярым. Позволил почесать себя за ухом только Вите – сразу определил в нём натуру сильную и добрую и взял его в хозяева. Днём отсыпается, ночью в секрете. Нюх у него отменный, верховой, за сотню метров чужака чует, но не лает, лишь тихо порыкивает. Умная собака, даром что не разговаривает и причёска под панка.

Машина нашего сопровождения, старенькая «Нива», требует отдельного рассказа. Боевая «тачечка» шла первой и приняла всю осколочную щедрость на себя. Ребята в рубашке родились. В общем, как-то так, поездка весёлой выдалась, хотя раз на раз не приходится.

10

По возвращении просматривал «телегу» и наткнулся на съемки стонущего полка луганчан, обвиняющего в своём бегстве из-под Дробышева всех: командиров, руководство республики, Россию. Бесспорно, виноваты командиры, но только в том, что не пристрелили трусов и паникёров, а надо бы публично, перед строем. Иначе так и будут соревноваться с олимпийской сборной.

Вспомнил случай в районе Невского осенью прошлого года. Комбат, выполняя приказ вечно пьяного комполка, повёл своё войско – что-то вроде мининского ополчения, даром что без рогатин, на штурм. Его ранили в руку в самом начале, и он на радостях рванул в медсанбат, поручив дальнейшее командование начштаба. Через час в строю офицеров не осталось.

Рядовой Александр Лазарев, москвич, судя по дерзости и недоверчивому взгляду из бывших сидельцев, сколотил вокруг себя ватагу из остатков трёх рот численностью в шесть десятков бойцов и вывел их на исходные. Сбил три взвода по два десятка бойцов, проверил наличие боеприпасов и оружия: не густо, кот наплакал.

Метнулся в штаб полка, но комполка приказал к нему никого не пускать – пил безбожно. Начальник вооружения, добродушный майор, кивнул понимающе и распахнул ворота склада: бери, что хочешь, всего завались.

У Лазарева не было машины, но этого пройдоху голыми руками не возьмёшь! По пути к штабу видел брошенную технику: машины, бэтээры и даже один танк. Осмотрели всё и остановились на бэтээре: всего-то и надо было заменить колесо, разорванное «лепестком». Загрузили его всем, что попадалось под руку: патроны, гранатомёты, гранаты, два «Корда», несколько ручных пулемётов. На продскладе по пути затарились водою, сухпайками и свежеиспечённым хлебом.

На обратном пути опять заехали в штаб полка с тем же результатом: комполка ни с кем не общался. Встретился начштаба, выслушал, похвалил, пообещал представить Лазарева к старшему сержанту и назначить комзвода, а пока приказал принять роту. То есть произвёл в командиры собранных в роту бойцов и распорядился взять село.

Приказ есть приказ, его не обсуждают, а исполняют, и наутро Александр Лазарев, возведённый в ранг командира роты, пошёл штурмовать село. Всё бы получилось, да подвели соседи: побежали, как только их накрыли минами. Рванули через поле и его бойцы, не послушали, как ни орал на них командир. Понимали, что на голом поле они мишени, но страх разум застит, гонит вперёд, не даёт остановиться.

С полудюжиной оставшихся бойцов он вышел в расположение полка, но штаба там уже не оказалось. Полк фактически разбежался. Остатки его вылавливали в Сватово, Старобельске и даже Валуйках. Во всяком случае мы встретили по-прежнему рядового Лазарева в Старобельске. Был ли приказ о присвоении ему звания старшего сержанта и назначении на должность или нет – теперь никто уже не скажет: начштаба погиб под Тернами, вытаскивая батальон.

Этот рассказ к тому, что лев во главе отары овец может львами сделать овец и наоборот. Часть офицеров погибла, часть была ранена, часть просто сбежала, а рядовой Александр Лазарев из растерявшихся и уже пораженных бациллами страха солдат сделал настоящих бойцов.

Я не знаю его судьбу – дай бог, чтобы он выжил, жил и сражался. Он – настоящий воин.

11

Полковнику Фёдорову[90]90
  Фамилия изменена.


[Закрыть] позвонил брат из Житомира. Родной брат, кровинушка. Рядом дышала мама, но трубку брать не стала: для неё полковник давно ломоть отрезанный, москалям продавшийся.

– Ну что, брательник, жив ещё?

– Как видишь, жив покуда. – Фёдоров напрягся: разговор не сулил ничего хорошего, тем более братец наверняка принял на грудь, иначе бы звонить не стал.

– Братов, москалыга, гробишь?

– Не братья они ни мне, ни тебе – фашисты они, бандеровцы, бесы. Так что фашистов я бью, тех, кого дед наш Матвей не добил. Русским он был, и батя наш тоже русский. Да и в тебе кровь русская течёт.

Пауза затянулась, и по тяжелому прерывистому дыханию было понятно, что брат подбирал нужные слова, но не находил. Трубку схватил племянник:

– Я с тебя, дядько, семь шкур спущу, только попадись. И Сашку закатую.

– А я вас убивать не стану. Больные вы, вот и будем с сыном лечить, дурь вашу бандеровскую выколачивать.

Племянник что-то крикнул, но резкие гудки оборвали его слова: брат выключил телефон.