Текст книги "Контракт со смертью"

Накануне нашей материализации в развалинах погибшего города накрыли соседний дом «хаймерсами»: двое погибших, трое раненых. Движения по улицам и дворам практически нет, разве что проедет машина или пройдёт пара-тройка бойцов. Вот и эти за водой отправились, да не повезло. С кровушкой водичка, нелегко даётся.

Но сегодня день выдался на славу: морось и плотный туман, так что беспилотникам выходной. Зато для ДРГ раздолье: сам любил в своё время «погулять» именно в дождь, туман или метель.

11

Пока Тимофеевич и Витя разговаривали с бойцами, взяв в охрану Женьку (луганчанин, из луганского Свердловска, доброволец), я отправился бродить в поисках подходящей натуры для будущих съемок, а заодно запечатлеть что-нибудь подходящее на фотоаппарат. Объектив слабенький, впечатлений не передаёт, но всё же хоть что-то…

Едва только в пустынном дворе пару раз щёлкнул затвор фотоаппарата, как из подъезда вышли двое, из развалин вылезла ещё парочка, пятый как чёрт из табакерки вынырнул за спиной и не очень вежливо поинтересовался нашими персонами. Был он в свитере и кожаной куртке, из кармана которой торчали магазины, остальные «жители подземелий» тоже мало походили на бойцов армии. Оказалось, чевэкашники[103]103
  Чевэкашники – бойцы частной военной компании. В данном случае ЧВК «Вагнер».


[Закрыть], двое суток назад вышедшие с передовой. Ротация, вывезли всех «трёхсотых» и «двухсотых». На дурацкий вопрос о потерях лишь неопределённо пожал плечами: хватает, но говорить об этом не стоит. А то, что одеты абы как, так это на дух боевой, на силу воли, на отвагу их и самоотверженность нисколько не влияет. Не на парад же собрались, а тем паче не на биатлон. Всё есть, не переживайте, и «броники», и шлемы, и БК, только сейчас на отдыхе, так что на себе их таскать не стали. Вот уж этот биатлон, просто притча во языцех. Долго ещё будут поминать его недобрым словом, а заодно и всю верхушку армии: вместо игрищ лучше бы реальными делами снабжения и обучения армии занимались.

Те двое, что вышли из подъезда, искали что-нибудь подходящее для оборудования жилья. Парочка из развалин и пятый, высокий, в кожаной куртке, мужественно красивый, искали лопаты, чтобы похоронить найденного у железной дороги погибшего вээсушника. Пролежал там несколько месяцев, лежал бы ещё бог знает сколько, да только бойцы мимо пройти не смогли. Спустя час они его похоронили, сколотили крест, повязали кусок жовто-блакитного флага, постояли молча и пошли к железной дороге: там еще нескольких погибших нашли. Случайно наткнулись, когда окрестности осматривали, но оставить непогребёнными не смогли.

– Не по-нашему это, не по-православному оставлять их собакам да воронам на растерзание. Заблудшие они, может, на том свете прозреют… – Высокий в куртке перехватил лопату левой рукой. – Конечно, тут этих хохлов лежит немерено, хоронить да хоронить, и не наше это дело, но надо: озлобление уходит, когда за лопату берёшься. Нельзя нам в сердце злобу копить, сжигает она…

– Наших они не хоронят, – зло бросил Женька, но высокий остановил:

– Не равняй, парень, то ж они, а это мы. Видишь разницу? То-то…

Он полез в карман, достал пачку сигарет, с каким-то шиком выщелкнул сигарету, закурил. Но мелькнули на пальцах синие татуированные перстни: две ходки к хозяину, не меньше, а душой не озлобился. Вот такие вот метаморфозы жизни…

Возвращаясь к себе, увидели еще две могилы вээсушников: одна посредине двора, вторая – поодаль у крыльца. Тоже с крестами самодельными: одна с куском флага, вторая – со смертной лентой и неразборчивой табличкой.

– Там двое лежат, – кивнул Женька на ту, что посреди двора, – а в этой – один. Молодой совсем. Небось мамка дома ждёт…

Господи, да что ж это за люди такие?! У тех, что из боя только что вышли, два КамАЗа с верхом своих погибших привезли, сердца ожесточить должны были жаждой мести, так нет же, солдат, врагов своих, хоронят.

Женькины однополчане тоже не чаи здесь гоняют, ежедневно то «двухсотый», то «трёхсотый», а в сердце нашлось место милосердию. Одной крови мы, из одного корня, хотя нацики и считают нас недочеловеками, а вот отношение даже к погибшим иное. А может, потому иное, что мы другие: вере не изменили, памяти предков своих остались верны.

– Адреса бы их найти, мамкам написать, да только пока они безымянные: свои же укры документы забрали, а хоронить не стали…

Может, мы и недочеловеки, только вот по людским законам жить стараемся. Даже на войне.

12

Обычно из каждой поездки привожу целую тетрадь (блокнот) зарисовок, разбираю, перевоплощаю в короткие очерки. На этот раз даже половину не обработал, как вынужден вновь уехать. Так что, думаю, к завершению года «отпишусь», а пока ещё одну короткую зарисовочку.

О ней мы услышали в Лисичке (Лисичанске) от сослуживцев, но встретиться удалось только в канун отъезда.

– Военфельдшер медицинской роты старший сержант 4-й гвардейской отдельной мотострелковой бригады Елена Владимировна Солнцева, – представилась моложавая женщина, вышедшая нам навстречу.

Невысокая, худенькая, с покрасневшими от недосыпа глазами, она совсем не обрадовалась землякам, а, узнав о цели визита, даже расстроилась:

– Ну зачем? Знала бы – ни в жизнь не согласилась.

– Приказ командира, – парировал я, и стали настраивать камеру.

Она вздохнула: приказ есть приказ, а она погоны не снимает с чеченской.

Елена из Середы. Есть такое сельцо на границе Белгородской области. Когда его стали стирать с лица земли, она успела перевезти маму в город, уволилась с работы и пошла в военкомат. В селе остались брат, категорически отказавшийся покидать его, и девяностолетний сосед: ну на кого оставить пару кроликов и три древние курицы? Ведь вся жизнь здесь прошла, так что грешно умирать на чужбине. Сказал, как отрезал: пока в селе люди живут – и село живо.

– Укры если сунутся – встречу. – Дед погладил ложе приклада древней берданки.

Встретит, непременно встретит, какие сомнения. Не случайно с ружьём не расстаётся ни днём ни ночью. Вечерами подолгу сидит на крылечке, покуривает, в тишину ночную вслушивается, кроликов да кур своих от супостата охраняет.

Вчера Лена работала на передовой, а сегодня дежурит – принимает раненых, сортирует по тяжести, распределяет: тяжелых – в госпиталь, тех, кто полегче, здесь же в палатах размещает. А ещё готовит документы для комиссии: решают, кому можно служить дальше, а кого спишут подчистую. Говорит, что многих мобилизовали без медкомиссий, наспех, лишь бы план мобилизационный выполнить, а сейчас приходится просеивать. И что удивительно: не хотят демобилизоваться. Ноги нет, руки или глаза, контуженый-переконтуженый, раненый-перераненый, еле на костылях держится, а требует вернуть в строй. У всех мотивация: надо заканчивать эту войну, надо добивать врага, а кто, как не мы? Не пацанов же с гражданки брать? Ладно бы дядька в возрасте говорил, так нет же, зелень упирается, вчерашний школьник или студент. Еще полгода назад сам не знал, как магазин снарядить и с какой стороны к автомату подойти, а сегодня он уже воин. Настоящий. Матёрый. Есть, конечно, ещё одна мотивационная составляющая: а что на гражданке калеченый делать будет? За пенсией ещё столько вытоптать порогов надо, столько кабинетов обойти, столько хамства вынести, что плюнешь на всё. А так хоть вроде и при деле останешься.

В глазах жалость к этим мальчишкам и гордость: какое поколение выпестовала война всего за несколько месяцев! Сохранить бы эту корневую поросль, сберечь бы. Это чистота помыслов, мужество, ответственность, совесть народа. Без них России тяжело будет.

4-я гвардейская – это бывший спецбатальон «Леший», ГБР «Бэтмен», «Русь», «СССР», «Август» и еще несколько подразделений ополченцев, сведенных в пятнадцатом году в одну бригаду. Первых комбатов не осталось – Сашу Беднова, Бэтмена, подло расстреляли из засады рано утром 1 января 2015-го: официальная версия – вручение прокурорскими повестки. С помощью «шмелей» и лишь потому, что несговорчив был, в депутаты решил баллотироваться, Плотницкого[104]104
  В то время глава ДНР.


[Закрыть] не жаловал.

Леша Павлов, тот самый Леший, с которым мы работали лето и осень четырнадцатого, девять раз (!) раненный, навсегда ушёл два года назад. Расправились с Костиным…

Лене повезло служить именно в этой бригаде: знаменитая, героическая, самая гвардейская. Ни разу не отступала. Отношение к ней трепетное, и слово её – закон. Скучает по дому? Голос ломается, глаза заблестели, взгляд отводит в сторону. Что тут сказать?

– Конечно, скучаю, только, боюсь, от дома к возвращению ничего не останется…

Ей бы платьице, туфельки на каблучках, а она в бушлате и берцах… Знамо, не женское это дело – война, да что поделать, коли мужики нынче слабоваты. Ничего, защитит их эта Лена из Середы, русские бабы всегда были сильны духом.

13

Мы вернулись поздно вечером, изрядно вымотавшись, поэтому желание рассказывать угасло еще в дороге, к тому же жутко хотелось спать. И всё же бегло просмотрел ТГ, «Белгородские хроники», почту и «разговоры» отложил до утра, которое, как известно, мудрее вечера, хотя и не всегда. А утром дилемма: с чего начать? С перечня, кому и сколько передали гуманитарки? С встреч? А может, о не раз и не два поднимаемой теме о военкорах и информационном сопровождении СВО?

Мы должны были встретиться с белгородцами, но их в порядке ротации двинули на Макеевку. Злосчастная Макеевка! Сущий ад, выжигаемая минами, снарядами, ракетами и разбирающая на молекулы всех без разбора. Пробрались в село всего в пяти километрах от передка, а грохотало так, что дома тряслись в эпилептическом припадке и стёкла дрожали звонко и мелко. Надо было сматываться отсюда и поскорее, о чем недвусмысленно «посоветовали» бойцы на общедоступном вроде «уё… те отсюда на х… пока пиндосы на части не разобрали!» и взирали на нас, как на умалишённых. Но мы упрямо метались по улицам в попытках отыскать хоть одного самого завалященького земляка и приставали к каждому встречному: не белгородец ли он.

Один навьюченный пакетами мобилизованный зло бросил:

– Журналисты-пропагандисты? За правдой приехали? Так я вам такую правду расскажу, что ох…те.

Что ему ответить? Что мы знаем побольше и правду получше: он-то видит происходящее перед носом, а мы всё-таки мотаемся по всему фронту. Но отмолчались: зачем говорить, когда он всё равно не услышит? Не захочет. На сломе он. Хотя если выплеснет накопившееся, сбросит весь негатив на кого-нибудь, то может, и полегчает. Батюшку бы сюда, выслушал бы, душу полечил. Или замполита, да только где их взять.

Когда вечером поведал об этой встрече замкомбрига, тот усмехнулся:

– Нелегко вашему брату. Во-первых, за брехню вас только власть жалует, а мы нет. Во-вторых, такое напишут, что на голову не напялишь. Ну а если наснимают да в сеть выложат – жди прилёта. Поэтому я всю эту блогерскую борзоту, что под видом военкоров шарится, на пушечных выстрел не подпускаю, да они ближе и не лезут. – Он засмеялся. – Журналисту надо так извернуться и между струйками проскочить, чтобы комар носа не подточил: вроде и правду сказал, а по сути пургу прогнал, но ювелирно.

Он мужик дельный и даже мужественный: не каждый чужую вину на себя взвалит и воз без колёс на себе потащит. Замкомбриг, конечно, шутил, но с долей горечи: окопной правды он нахлебался вдосталь и этой похлёбкой делится ни с кем не желал. К чему душу травить под Новый год? Да и кому она нужна, эта правда?

– Видишь ли, нашим руководителям стоит обратиться к истории Февральской революции: как властная элита сдала царя-батюшку и рухнула держава. Сколько кровушки пролилось, прежде чем одумались и давай созидать, но какой ценой! А что касается твоего брата-журналиста, так он вообще между жерновами: о чём хочется рассказать и что дозволено. Как найти эту золотую середину?

– Не журналист я – писатель, а значит, свободен от работодателя. Я свободен, понимаешь? – попытался возразить я, но комбриг отмахнулся:

– Да какой на хрен свободен! Так прижмут, что пикнуть не успеешь. И потом, нужна ли твоя правда? Тут ещё бабушка надвое сказала, потому как и без неё тошно.

Комбриг был по-своему прав, и от сказанного им настроение резко пошло вниз. Мало-мальски объективная информация блокируется ведомственными запретами и Уголовным кодексом. Конечно, шатающихся в поисках «героического» там хватает и вечное «держи-хватай» с ними не очень-то проходит, но если всё выдаваемое ими за фронтовые сводки свести воедино, то получится весьма лубочная картинка. А иной, видимо, для минобороны и не надо, иначе у бравурного генерала окажется весьма неприглядный вид. Наверное, поэтому упорно вот уже десять месяцев не слышат в ведомстве Геннадия Тимофеевича Алёхина, твердящего о необходимости единого пресс-центра группировки. Хотя это ничего не изменит, в чём убеждён. Это я к тому, что эпоха военной журналистики закончилась: её задушила ведомственная политика. Ну а пропагандистскую функцию вполне успешно решают штатные «канальные» репортёры и блогеры. Не военкоры, именно репортёры, потому что выдаваемая в эфир пропагандистская хлестаковщина и мифология вполне устраивает провластные структуры.

А вот о Сладкове, о Коце, о тех, кто выдаёт незалакированную инфу в окопах, говорят с уважением. Понимают, как им тяжело прорваться сквозь выставленные рогатки, потому и ценят.

14

На блокпосте военная полиция долго изучала наши бейджики и дивилась, почему мы, во-первых, без броников, касок и спецназовского эскорта, а во-вторых, забрались туда, куда и разведка ходит крадучись. Стремительно материализовавшийся из вигвама (сооружение из снарядных ящиков с натянутым рваным тентом) кривоногий воин лет тридцати пяти, с огненно-рыжим ирокезом на голом черепе (не хватало только томагавка), со зверским оскалом потребовал назвать пароль. Конечно, если он и существовал в природе, то нам он был неизвестен, поэтому состоялась высокоинтеллектуальная беседа с использованием ненорматива, удовлетворившая «индейца», посланного в дальнее эротическое путешествие. Конечно, с нашей стороны – это наглость, но психологически выверенная: остальные бойцы скривились при его появлении. Удовлетворённый напутствием ирокез скрылся в вигваме, бойцы с удовольствием выкурили по сигарете (трубка мира), посетовали на своего «индейского» воина (ну что с этого придурка возьмёшь?!), настоятельно не советовали ехать в названное нами место и, не отговорив, пожелали успеха. С тем и расстались.

Когда показывают военкоров, мчащихся с ветерком на блестящих джипах, невольно завидуешь и машинам, и дорогам. Наш прошитый вдоль и поперёк осколками и пулями дуршлаг под названием «митсубиси» тоже шустр не по годам и состоянию здоровья, но ровненьких и гладеньких дорог от Кременной до Сватова (соответственно, до самой границы на севере и до самого Артёмовска на юге) нет от слова совсем. Воронки оспинами изуродовали дорогу, превратив её в малопроезжее направление. Даже выбранный судьбой «Соболь» – вездеход – и тот умудрялся зависать на мосту, бессильно крутя колёсами. А ещё спустя пару часов он сумел «разуться» – набившаяся под диск грязь выдавила резину, и воздух со свистом рванул на свободу.

При въезде в село блокпост. Бросив беглый взгляд на наши «корочки», боец лет тридцати пяти с мужественным лицом и лучистыми глазами даже с радостью уточнил:

– «АННА ньюс»? Сирийцы? А я вас помню. Только зря вы сюда – долбёжка полная.

– Так мы же уже другие, – с долей сожаления сказал я.

Действительно, другие. Повзрослели, да и Марата[105]105
  Мусин Марат Мазитович – создатель и руководитель фронтового агентства «ANNA News».


[Закрыть] с нами больше нет. Был бы – давно по окопам шарились бы, из горящих танков и бээмпэшек выскакивали бы…

Марат «джинсу» (постановочные кадры) не терпел – считал это недостойным военкора. Потому и работали мы всегда «вживую». Впрочем, там, в Сирии, да и на Донбассе в четырнадцатом, всё было совсем иначе. Ну да зачем этому симпатяге рассказывать, какие мы? Уж его-то не обведёшь вокруг пальца, он нутром «фанеру» чувствует. Хороший парень, глаза добрые, но очень усталые. Вообще усталость в глазах, в лице, в движениях чувствуется практически у всех.

Пять минут курим. Земля подрагивает от залпов арты. Где-то совсем рядом начинают взахлёб работать пулемёты, но их глушат уходящие пакеты РСЗО.

– Новый год скоро. Неужто без снежка придёт? Нет, снег нужен. С ним как-то теплее и светлее на душе. – Боец аккуратно бросает окурок в гаубичную гильзу.

И тут я с удивлением отмечаю, что на блокпосте нет окурков и вообще мусора, что в привычное укрытие из мешков с тентом вместо крыши ведёт дорожка из щитов, заканчивающаяся защитной решёткой радиатора – примитивная обчищалка для обуви. Поодаль емкость с водой и щётка, всего в полуметре – полторашка с водой: примитивный рукомойник и… полотенце! Кругом грязь несусветная, распутица развезла дороги, чернозём пудами облепливает берцы и сапоги – ног не вытащить, а у них вода, обчищалка, щиты, рукомойник! Окопы вээсушников – сплошь обрывки тряпья, бумаги, пакеты, пластик, а здесь, в шаге от передовой, – идеальный по фронтовым меркам порядок и чистота.

Нет, таких не одолеть! Они непобедимы!

15

В тот день мы пробирались в небольшое сельцо, где квартировали белгородцы. Накануне дозвонился до Димы Быстрикова (давний знакомец, еще из осенних «найдёнышей»), договорились встретиться в тыловом Старобельске, но потом время и место переносили несколько раз, пока не остановились на фронтовом селе. Зная те места, гиблые и бездорожные, выехали еще затемно, педаль газа то и дело упиралась в пол, чтобы вернуться засветло, иначе запаркуют на любом блокпосте на всю ночь, и никакие документы не помогут. И всё же уже за Старобельском сначала упала скорость, и уже третья казалась крейсерской, а потом и вторая, асфальтированное полотно сменилось стиральной доской, а потом и вовсе машина заныряла в бесконечных воронках, словно шлюпка на крутых волнах, и за Новой Астраханью ехали уже крадучись. «Соболь» высок и мягок, потому «корабельная» качка не очень выматывала, и всё же по возвращении усталость подрезала, как коса траву.

Фронтовые дороги – это отдельная песня. Это не только паханое-перепаханое всем стреляющимся и взрывающимся дорожное покрытие. Это захватывающая «Книга Тайн», которую ты прочитываешь с замиранием сердца, разгадывая тайнопись, автор которой – война. Вот здесь работали РСЗО: ишь как испятнали густо и плотно дорогу, прихватив краешек поля. А вот это мины – небольшие округлые воронки, аккуратные, с ровненькими краями. А это били по колонне настильно из вон той посадки – воронки каплевидные с вытянутым к артзасаде горлышком. А вот этот укроповский танк, «припаркованный» на обочине, снаряд или ПТУР «взял» сзади: попадание под башню, взрыв, детонация боекомплекта, и башня летит метров на тридцать, ломая деревья. На днище корпуса танка – горка белёсого пепла: всё, что осталось от экипажа. За крутым поворотом дорога карабкается вверх: идеальное место для засады. Сваленный в кювет обгоревший остов «Урала», разбитые ящики, обрывки упаковочной бумаги… Кому-то из наших здорово не повезло: её Величество Госпожа Удача – дама капризная, отвернулась от ребят. Останавливаемся, проходим немного вперёд. Понятно: либо отстал от своих и стал добычей, либо шёл в одиночку, выполняя приказ….

Идём в лесопосадку – широкую и по-прежнему густую даже без листвы. Стреляные гильзы густо засеяли пожухлую траву под стволами акаций и клёнов. Вот одна лёжка, вот вторая, третья… Шесть, хотя, может, и больше, но явно выделяются только шесть. Ветки обращенных к дороге кустов срезаны ножом: готовили сектор обстрела. А вот и РПГ-26: приткнулся сиротливо под кустом терна с синими ягодами сизого налёта. На прицельной мушке марка «5» – пятьдесят метров. Всадили как в копеечку, разом полыхнула машина. Да, работали профи. Пятеро правши, один левша: лёжка справа от ствола клёна, значит, прикрывал правую часть тела. Уходим, осторожно ступая, чтобы не нарваться на растяжку.

Три часа вверх-вниз, вправо-влево – болтанка на штормовых девяти баллах. Мосты через речки и речушки взорваны, и вместо них переброшены брёвна в три наката и настилы из пятидесятки (доска). Удивительно, как только выдерживают нашу технику. Её не то что немного, но редковато идёт, хотя всё же идёт – и то хорошо…

В лесочке видны тентованные «грады», на поле метрах в трёхстах разворачиваются гаубицы. Живёт рокада, живёт назло врагу, на радость нам.

Мост проскакиваем с ходу: газ до упора, и машина буквально перелетает настил. Вот так, наверное, и остальные.

16

Опять блокпост и отворот вправо. Останавливаемся, разминаемся, перекуриваем, перебрасываемся новостями с бойцами. Они вообще в неведении второй месяц, только по звуку выстрелов определяют положение на переднем крае. Взаимное просвещение заканчивается ещё одной выкуренной сигаретой, делимся водой и «отчаливаем». Теперь дорога перпендикулярна к фронту, стрельба всё громче и отчётливее и… никого! Ощущения пустоты нет – грохочет ещё как, зато одиночество ощутимо даже затылком. Саня шутит, что вот так в четырнадцатом ехали и заехали, смеётся, а сам тянет автомат к себе и щелкает предохранителем.

Минут через двадцать все страхи позади: добрались-таки! Только белгородцев нет! Вообще нет!!! Орловчане, куряне, москвичи и даже один липчанин, а белгородцев – шаром покати. Оказалось, на рассвете их бросили на Макеевку – ту самую, где полтора месяца назад были расстреляны десантниками 80-й ДШБ ВСУ сдавшиеся в плен мобилизованные москвичи 1823-го мотострелкового батальона.

В день приезда «рубиловка» шла не на шутку, и на следующий день село было взято. Для меня штурмовавший Макеевку априори герой, поэтому все белгородцы достойны наград. Написал и понял, что это всё не то: герои, подвиги, ордена, медали… Прошедшие ад Макеевки уже награждены тем, что остались живы. Погибших уже никакие ордена не вернут: сыновей матерям, мужей женам, отцов детям. Но они действительно герои. Оторвать себя от земли или укрытия под огнём, когда воздух пронизан свистящими осколками и пулями, прошит ими насквозь, накалён, сил стоит неимоверных, а встать и идти, бежать, падать и вновь вставать, стрелять и бросать гранаты – вообще выше сил человеческих. А они встали и пошли. И взяли Макеевку.

Может быть, когда-нибудь в Белгороде будет памятник нашим воинам, сражавшимся с нечестью, с бесовщиной, с врагами рода человеческого на Украине. И быть может, отдельной строкой помянут погибших сначала при обороне Макеевки, а потом при её освобождении. Впрочем, сколько их уже было, этих Макеевок и сколько еще будет? Низкий поклон вам, воины Белогорья, сражающиеся за землю Русскую.

17

Его мы встретили уже у блокпоста на выезде. Поиски земляков оказались безуспешными – просто призраки: да, где-то были, где-то жили, где-то стояли, куда-то ушли… Вдосталь измесив местный чернозём – густой и вязкий (сразу по полпуда на сапоге или берце на первом шаге и вцепившийся клещом и не выпускающий из своих лап на втором, на третьем можно вообще оказаться без сапог), перебортировав колёса, испытав антидрон по невидимым в однотонном тускло-сером невыразительном небе укроповским «квадрикам» – только лишь слабый зуммерящий звук, наговорившись вдоволь с встреченными бойцами, накурившись до обдирающий горло сухости, мы двинулись из села, когда увидели между двумя блокпостами пару машин и с дюжину солдат. А вдруг наши? Мы не упускали ни одной возможности встретить их, и Господь вознаградил: высокий боец смеялся, что-то рассказывая, и на наш вопрос всё так же с улыбкой ответил, что да, земляк, из Драгунского.

Звали его Максимом, по фамилии Молодцов, рядовой, приехал с товарищем за боеприпасами – батарея достреливает последние снаряды. Держался он молодцевато (в соответствии с фамилией), без следов уныния и трагизма (таких тоже достаточно), говорил – будто монету чеканил. На груди автомат – трофейный АК-12. Где раздобыл, спрашивать не стали: и так понятно, на дороге не валяются. Поговорить по большому счёту и не удалось: спешил на позиции. Только и успел передать привет маме – он один у неё, поздравил земляков с Новым годом.

Хотелось его обнять, сказать что-то тёплое и проникновенное, но от нахлынувшего чувства горло перехватило и зашёлся в кашле. Сентиментальным становлюсь, а это уже признак старости. Хотя и у Миши Вайнгольца глаза заблестели, и Саня полез за сигаретами.

– Береги себя, парень… Будь осторожен…

– Ну это уж как Бог даст. Не прятаться же за спины?

Он поправил автомат, встал одной ногой на подножку, ловко забросил себя в кабину, улыбнулся и махнул рукой.

Машина уже отошла на сотню метров, когда прибежал Володя с пакетом конфет:

– Эх, не успел… – Он в отчаянии махнул рукой.

– Что поделаешь, бывает… Он вернётся, обязательно вернётся, и тогда угостишь… – утешали мы его и верили, что опять непременно встретимся.

Гружёный КамАЗ тяжело лопатил грунтовку, а мы смотрели вслед уходящей машине и желали возвращения Максиму. Возвращения домой. С Победой.

18

Сегодня очередной чин эдак снисходительно бросил: покатались, мол, так каждый сможет за казённый счёт. Ну не бить же каждую мерзость в морду, хотя промахнуться невозможно: широченным масляным блином солнце застит. Поэтому сегодня короткий «материальный» отчёт о поездке. Кстати, «Соболь» принадлежит на праве собственности нашему товарищу Владимиру Некрасову. Все расходы (горючее, питание, проживание) – за наш счёт. Ремонт тоже. Прошлый раз у «тойоты» Сергея Волосатого вышел из строя вариатор. Цена ремонта – о-го-го! Это что касается «за казённый счёт».

На предложение «покататься» с нами за наш счёт чин кисло скривил лоснящуюся рожу и сказал, что у него дела государственной важности и болтаться по заграницам у него времени нет. Заграница – это линия фронта. Дубай, откуда он вернулся месяц назад, явно не заграница – родной дом. Мерзость.

Отвозили собранную гуманитарку, что не вошла в предыдущий «конвой», собранную: курянами – поисковым отрядом «Высота» (командир Владимир Некрасов), десантурой, фондом «Неравнодушные», фондом «Никто кроме нас», Курским подразделением «Полк Марго» ООО «Вече» – всё Виктор Носов; белгородцами – Белгородским региональным отделением СП России, Е. В. Сафроновой (собирает со всей России!), москвичкой О. А. Будиной (актриса, лауреат Госпремии России). Наверняка кого-то запамятовал, но вы уж не взыщите.

О загруженности «Соболя» можно судить по фото пассажирского отсека: осталось место на одного, остальное (не считая багажного отсека) заполнено до потолка. Пятьсот километров с постоянным «наездом» коробок на голову – удовольствие не ахти, но цель оправдывает средства доставки.

39-й госпиталь – десантный, Тульской 106-й, и это только часть привезенного: пока Миша Вайнгольц изготовился к съемке, полдюжины упаковок уже унесли. Привычный ритуал у него перед съемкой – неторопливо и вальяжно покинуть кабину, достать фотокамеру (видео), выкурить сигаретку, флегматично выслушать в свой адрес нелестные выражения по поводу оперативности и получить тычок, после чего поднести камеру к бесстыжим очам и нажать спуск. И так каждый раз, но всё равно мы его любим, потому и едем только с ним.

Привезли средства гигиены и медикаменты по заранее согласованному списку заодно и для 31-го госпиталя. А медпрепараты, переданные Ольгой Александровной Будиной, пошли прямиком в воюющее подразделение спецназа. Другим «спецам» передали спальники, карематы, генератор, письма детей, новогодние подарки. К сожалению, не удалось сделать чёткие фото в другом подразделении – была дождливая ночь, что сказалось на качестве съемки. Зато ребята были искренне счастливы, получив антидроновое ружьё.

Те двое суток, что выпали на отдых между поездками, пошли на обеспечение челябинцев антидронами (Вячеслав из Челябинска, а организатор гуманитарки Андрей Васильевич Терехов из Оренбурга, чтобы успеть к назначенному часу в Ровеньках, пришлось выезжать в четыре часа утра), на приобретение цифровых раций, термобелья, гостинцев для детей. Так что двое суток на «восстановление» оказалось ничтожно мало.

Прошлый раз отвозили ёлку (высота два с половиной метра) и три короба игрушек для Луганского детского реабилитационного центра – подарок Дениса Мусаева и Станислава Васнецова (ООО «Движение»), маскировочные сети, масккостюмы и прочее от Елены Викторовны Сафроновой, трубы разведчиков от Светланы Владимировны Горбачёвой и ещё четыре сумки, средства гигиены, медикаменты, носки и прочее от Союза писателей, что-то от Жени Бакало, от Виталия Писанкова и бог знает от кого. Будьте великодушны и простите, если кого-то не упомянул.

Ну вот, кажется, и всё по гуманитарке. А что касается «покататься», так милости просим. Встречали за «лентой» челябинцев, оренбуржцев, воронежцев, москвичей, белорусов, вологжан и даже тюменцев (трое суток в одну сторону). А ещё встречали псковичей, туляков, саратовцев, питерцев. Короче, со всей страны. Говорят, что ездят и белгородцы. Так что в добрый путь, земляки! Родина в опасности, и если не мы, то кто?!

19

Позавчера вечером попросили помощи в разгрузке фур: пришли, как всегда, неожиданно и несогласованно с получателем. У нас ни складов, ни рабочих рук, но помогать-то надо! Форс-мажор, потому бросил инфу в ТГ с надеждой, что найдутся же добрые люди. Сразу же откликнулся добрый Дед Мороз – Геннадий Тимофеевич Алёхин: подставил надёжное плечо. Вот уже два «разгрузчика» есть. Двое – это не один в поле воин, это уже почти взвод, а если четверо – целый батальон. Помните, у Соболева «Батальон четверых»?

Утром позвонила Снегурочка – Вера Петровна Кобзарь: готова разгружать фуры. Есть ещё женщины в русских селеньях! Откликнулись Женя Бакало и Миша Вайнгольц, который привёл росгвардейцев и курсантов клуба. Отозвался комбат – пятеро бойцов оказались весьма кстати. Друзья из Ракитного предложили свою помощь. Вот и собралось почти два десятка добровольцев – совсем немало, к тому же наглядная связь поколений: старшему – шестьдесят семь плюс, младшему – пятнадцать. Причём среди курсантов было три девочки, которые стояли на разгрузке в цепочке от начала до конца. Ненадёжными, как всегда, оказались всякие суперпатриотичные ветеранские организации. Разгрузить две фуры-длинномера – это не фунт изюма, тем более в рекордный срок – всего за три часа! Без стенаний, с шуточками-прибауточками, иногда с матерком, но сделали!

Теперь еще одна проблема – переправить всё за «ленту». Но лиха беда начало – справимся с Божьей помощью и с такими вот ЛЮДЬМИ слова и дела! Нас много, и мы едины! И никто, кроме нас!

20

Сегодня отвез вертолётчикам ПНВ[106]106
  Прибор ночного видения.


[Закрыть], рации, планшет в другой город, а уже к вечеру для них же передал здесь три с лишним десятка сапог (минимальная температура от –15 до –45 °C) и семнадцать спальников. Конечно, совсем немного, но для подразделения аэродромной охраны на первых порах закроет потребность. Не просили, стеснялись, но в разговорах проскользнуло, что беда с одеждой – зимнее обмундирование и обувь покупают на рынке, разное по качеству и расцветке, вот и выглядят партизанами Ковпака. А ведь совсем немного-то и требуется, под сотню комплектов всего, которые наше заботливые тыловики из минобороны не поставили и поставлять не собираются до весны. Ну что ж, будем собирать теперь и на бушлаты тоже.