Текст книги "Контракт со смертью"

Белгородцы, как и все, тоже выбирали: Дима Лучанинов, парень из Белгорода, – честь и смерть за други своя. Сражаются Артур Безуглов и Иван Осетров. Сражаются их однополчане. Для них война – обычная работа без пафоса и фанфар. Эти не побегут. Но бывает по-разному.

Мы наткнулись на них случайно – валила через пахоту толпа расхристанных, с полпуда чернозёма на берцах солдат. Возбуждённые красные лица, колючие глаза, дышат загнанно. Нет, взгляды режут только вот у этих, что впереди, – ведущих. А у ведомых они больше испуганные, ищущие, надеющиеся.

Майор с ходу озлобленно завёл привычное: нас как мясо бросили под мины и снаряды, мы так не договаривались, такая война нам не нужна. Окружившие нас солдаты, те, что ближе, вторили ему напористо, но то и дело оглядываясь на дальнюю посадку: откуда могут прийти укры, и надо вовремя сорваться.

Мне не было их жаль: паника и трусость одного может привести к гибели многих. Это стадо уже не солдаты: струсивший, растерявшийся, вооружённый сброд. У Гриши к таким никогда не было жалости. Майор пропустил момент, когда глаза Гриши сузились в щёлочку на его ордынской физиономии (густо замесили монголы нашу кровушку, сколько веков прошло, а гены так и прут), и в этом была его ошибка. К тому же Гриша выглядит довольно молодо, что сбило майора с толку.

– У меня двадцать четыре года выслуги, я майор, а у тебя сколько?

– Восемь. Восемь лет войны. Из них семь – в батальонной разведке. А вам рекомендую взять себя в руки и вести бойцов обратно.

Гриша произнёс эти слова, почти не размыкая губ, в одной спокойной тональности, без мимики, и это сбило с толку майора. Солдаты затихли, но майор закусился:

– Никуда не пойдем. Пусть другие там воюют, а мы…

Гриша двоечкой сложил его пополам, и майор поперхнулся застрявшими в горле словами. Мгновенно обрушилась тишина, и стало слышно, как ветер тихонько перебирает опавшие листья. Двое против толпы. Скрестились клинками наши взгляды, и вдруг их потупились, зашарили по земле, отводились в сторону.

– Я из Белгорода. Завтра о вашем «героическом» бегстве будет знать город, и ваш позор ляжет на ваших родных.

Я не кричал, не ругался, не угрожал, произнёс негромко, но услышали все.

– Не надо, батя, если бы не этот… – боец кивнул на майора, сидевшего на пахоте, разбросав ноги и жадно заглатывая воздух, – то не дёрнулись бы.

Гриша вызвал по рации две «бэхи» с десантом и двинул на оставленные позиции. Следом, не оглядываясь, где шагом, где бегом, пошли, увязая в чернозёме, бойцы. Майора разоружили и отвезли в штаб.

К вечеру батальон отбил две атаки. Наш батальон, белгородский.

Вопрос: в силу врождённого идиотизма, пофигизма или намеренно в один батальон засунули всех «мобиков», вместо того чтобы разбросать их по уже обстрелянным подразделениям? Теперь придётся вытравливать страх, и дай бог, чтобы за один раз удалось.

14

Кстати, ещё раз о Тунгусе и его ребятах. Так уж случилось, что пересеклись с ребятами, воевавшими вместе с Тунгусом, потекли воспоминания, сдобренные горечью. Не стал сразу говорить, да и Гриша просил не рассказывать, но сегодня один чин посетовал, что «мобиков» почему-то мало награждают. Мол, гробы есть, а орденов пока нет. Матери, жене, детям сына, мужа, отца не вернуть, и медаль или орден – малое утешение, да и цена им нынче невелика – девальвируют не только деньги, но и цена жизни. Специфика награждения вызывает по большому счёту удивление и даже отвращение. Пытался объяснить ему, но на меня смотрели пустые глаза. Не поймёт.

Тунгус, ветеран астраханского ОМОНа, старлей, разведчик отдельного разведбата 2-го армейского корпуса ЛНР, раненым и контуженым ходивший по тылам, ставивший растяжки, минировавший дороги и бравший «языков», числившийся командиром сапёрного взвода, ОФИЦИАЛЬНО погиб не при выполнении задания, а… копая дома огород (которого у него не было!). Что называется, «поймал эхо войны». Если бы погиб на задании, пришлось бы выплачивать деньги родным, а так экономия оборонному бюджету. Больше года писали и добивались сослуживцы и друзья, чтобы наконец-то признали факт его гибели на задании. Армейские чины скрипя зубами сдались. Тунгус всё-таки перешёл в категорию «двухсотых» со всеми вытекающими последствиями.

Между прочим, Кама, получивший осколочное ранение голени на задании, по меддокументам прошёл как поранивший свою ногу… бензопилой – дровишки дома пилил, болезный.

А награды… Что награды? Подвиг солдата – глупость командира: старая истина. Примеров тому воз и маленькая тележка. Вот мытарств по поводу получения выплат за ранение будет немало.

Тунгус был не просто бойцом Луганского ополчения, то бишь армии ЛНР, нареченной Народной милицией. Он был офицером, разведчиком, легендой при жизни и тем более после гибели. Потоптались по его памяти, по его боевым друзьям, по всем, кто с оружием в руках сражается за Россию. Кому было надо девальвировать жизнь человеческую? Кому выгодно вызывать не роптание – ненависть к государству, которое волей подлецов бросает под бюрократический каток веру в справедливость, веру в то, что твой подвиг не будет забыт.

Ордена и медали получали за Тунгуса, Гришу, Каму штабные, без чести и совести, но со званиями и должностями. Такое было, есть и наверняка будет – такова натура человеческая.

15

Хотели повидаться с ребятами из разведбата – многое связывает. Увы, многих уж нет – души их смотрят на нас сверху, оценивают бескомпромиссно, жестко. Имеют право – сами никогда не подличали, вообще в разведбате было не в чести подножку подставлять что в службе, что в жизни. Одной семьёй жили, всё поровну: горе и радость, горбушка «черняги»[97]97
  «Черняга» (сленг) – черный хлеб.


[Закрыть] и патроны, заранее обговаривая, кому оставить последнюю гранату для самоподрыва.

Крава и Дёма из Лутугинского интерната. Это их позывные: у одного от фамилии, у другого от имени. В четырнадцатом сбежали в ополчение, да так и прижились. Воевали отчаянно и… смешно. Был случай: укроповский танк выполз на сопочку и давай палить по-нашему опорнику. Крава и Дёма ползком к нему, да только тот ждать не стал посланцев пролетарской мести и ходко начал улепётывать обратно к своим. Вот тогда эти двое отчаюг подхватились и бегом вдогонку: Крава с ракетой в руках, Дёма с ПТУРом, прижав его к груди, как малое дитя. Наши ребята, покатываясь со смеху, даже ставки успели сделать: догонят – не догонят, попадут – не попадут. Догнали, попали, вернулись. Естественно, никаких наград.

Кстати, Тапа тоже воевал с четырнадцатого. Не повидались – погиб в июле под Изюмом. Прикрыл отход группы, пожертвовав собою. Краб тоже там – накрыли танковую колонну минами. Подполковник Саша Медведев – наш земляк, ивнянский, – погиб под Лисичанском. Написали штабные, что в тылу в ДТП – там, по мнению штабных, скоростная автострада. А ведь знали, негодяи, что максимально тридцатник можно выжать на ухабах и ямах, иначе через двадцать минут любая машина не выдержит и рассыплется. А так проще – никаких тебе выплат семье, небоевая потеря. Чьи деньги сэкономили? И на ком? На его детях и больной жене?

Никто из них наград не имел. Списаны на небоевые потери. Ничего не меняется. Мёртвые сраму не имут, а эти писарчуки никогда его и не имели. Время бессовестное. А ещё время выбора. Чистилище проходим. Каждый. На фронте и в тылу. И всё равно идём на войну добровольцами, потому как судьба России решается.

16

Каждый раз пытаемся максимально с пользой использовать возможность нахождения за «лентой». Границы нет, а вот «лента» осталась с пограничным контролем въезда-выезда и перемещаемого груза. Но без этого нельзя: не у всех помыслы чисты. И ещё деталь: просто поражает предельная корректность и терпимость наших погранцов. И всё равно гуманитарка не стала второстепенной задачей. На этот раз добиваем «хвосты»: не поместившиеся в прошлый раз в машину короба с книгами и салфетками для Луганской республиканской библиотеки (передали коллеги из нашей областной научной библиотеки); особый заказ в 39-й госпиталь 106-й десантной дивизии; совсем немного в артдивизион – персональный заказ; нашим друзьями, работающим непосредственно на линии (за линией) фронта, дефицитный, дорогущий и по-своему уникальный тепловизор с планшетом. Конечно же письма от родных нашим белгородцам: на этот раз «весточка» от папы с мамой нашему воину из Белгорода Дмитрию Быстрикову (узнали про оказию и подсуетились).

В конце следующей недели опять собираемся. Основная задача – поиск наших бойцов, мобилизованных по сентябрьскому указу, установление с ними контакта, поддержать, ободрить. Короче, начатый ещё в октябре проект «Воины Белого Города» продолжает работать.

Уже приобрели два «ночника», два бинокля, две ТР (труба разведчика), тепловизор (надо доставить в Мелитополь спецназу). Надо ещё купить теплое бельё, несколько бушлатов, пару комплектов «броников» (китайцев), антидрон. По-прежнему спрос на перевязку, кровоостанавливающее, антивирусники.

И ещё одна фантастическая операция по приобретению и передаче гуманитарки от нашей Елены Викторовны: нашла владельца «уазика» («буханочки») аж в Ельце, который согласился БЕЗВОЗМЕЗДНО передать его в подразделение, договорилась о доставке машины и новом «месте прописки». А ещё «достала» три тонны бензина. Три! Бесплатно! Служба тыла доблестной Красной армии отдыхает!

17

И ещё раз о гуманитарке. У меня по-прежнему двойственное отношение к ней. Не забыть «добровольцев» из ДНР в тогда еще нашем Весёлом (под Харьковом) в начале марта. Мороз градусов за пятнадцать, ветрище жуткий, а они в тонюсеньких курточках – кто в своей домашней, кто в летней армейской, в летних берцах, с автоматами на бельевой веревке вместо ремня и парой магазинов. Как отловили их по распоряжению республиканской власти в студенческих аудиториях, на улицах, в подъездах, в кафе, так и отправили на фронт в чем были или наспех приобули-приодели во что попалось под руку. А под руку попалось скудно – основное тыловики толкнули на рынок в свои лавки, магазинчики, склады. Вот им великий грех было не привезти тёплое бельё и продукты – реально голодали мужики. Потом при наступлении укров многие из них погибли или попали в плен и лишь некоторым посчастливилось дожить до получения настоящей формы. И опять летней, зато по сезону, потому что на дворе уже во всю хозяйничало лето. Они, кстати, ничего не просили! Так вот, мы не просто затыкаем бреши в снабжении – мы потакаем мерзавцам банально тырить то, что положено солдату. Крысы! Вот уж для кого в первую очередь военные трибуналы, но у нас СВО и законы военного времени не применяются.

Я не знаю возможности нашего военно-промышленного комплекса. Я не видел «Сатану» – её всё равно никогда не применят, потому что в Лондоне, как говорят на фронте, теневое правительство России и её фактические хозяева, зато видел на фронте «мосинки», пулемёты «максим» и РПД[98]98
  «Максим» – 7,62-мм станковый пулемёт Максима образца 1910 года. РПД – 7,62-мм ручной пулемёт Дегтярёва образца 1944 года.


[Закрыть], снайперку Драгунова (образца 1963 года), а ещё последнее ноу-хау… «член Луки Мудищева» (извините, но так прозвали эту безделушку военные). Это антидрон в виде эдакой кувалды с набалдашником почти пудового веса, способным сбить «квадрик» только при контактном поражении, как дубиной. Размахнулся – и долбанул по «птичке».

Тогда, плюнув на этот шедевр, сбили БПЛ пулемётной очередью. Фото антидрона размещать не буду – экземпляр секретный, да и то потому, что от хохота враг потеряет дар речи.

Есть традиция: сконструировал мост – становись под пролёт и стой, пока не пройдет колонна. Лишь после этого объект принимают в эксплуатацию. Изобрел это чудо – бери в руки, чеши в окоп и сбивай дрон. Ах, не получается? Тогда сиди в траншее, пока не дозреешь до действительно изобретения, а не банального распила бюджетных ассигнований. Ведь у этого «Луки» есть автор, есть заказчик, есть принимающий товарищ военный и много чего есть – целая ОПГ, только вот совести и боли за Россию НЕТ.

Мы привезли на позиции антидроновое ружье – полметра длиной и весом около килограмма. Включили и через двадцать минут собирали в поле четыре «квадрика» (!). Правда, из них один наш: попал в поле действия антидронового ружья. Важно другое: этот антидрон изобрели ребята в одном НИИ в свободное время! Вот взяли, придумали, по вечерам собрали и отдали БЕСПЛАТНО нам на испытание. Чем занимались десять месяцев наши НИИ, выполняя оборонный заказ? Срок беременности прошёл, «Луку» склепали, а толку… Выкидыш получился.

«Весь Запад воюет с нами… Мы воевать еще не начинали…» Её заканчивать давно надо, а мы еще не начинали… Слава богу, они тоже, по всей видимости, ещё не начинали…

18

Только вернулись из-за «ленты», как сразу пришлось окунуться в волонтёрскую работу. А ведь мечтал хотя бы несколько дней посидеть за мольбертом, закончить повесть о Барковском[99]99
  Барковский Владимир Борисович – Герой России, полковник, разведчик.


[Закрыть] (ни конца, ни краю), просто прийти в себя. Но сразу же одолели звонки и просьбы сродни императивным поручениям – не откажешь при всём желании, хотя…

Деньги выделила Вера[100]100
  Кобзарь Вера Петровна – председатель Белгородского регионального отделения СП России.


[Закрыть], адрес давно известен благодаря Елене Викторовне Сафроновой[101]101
  Сафронова Елена Викторовна – доктор юридических наук, профессор, специалист в области международного права.


[Закрыть]. Пришлось ехать, что-то покупать, что-то заказывать, кому-то отвозить. Вот коротенький отчёт по гуманитарке.

На поступившие средства в Союз писателей России (Белгородское отделение) вчера приобретено для подразделений два бинокля, два «ночника» (монокуляра). Бинокли будут переданы в подразделения, воюющие на территории ЛНР (Кременная – Сватово), в конце месяца. «Ночники» уйдут в ближайшее время к вертолётчикам. Им уже передавал четыре рации – крайне нужны были.

Что ещё надо? Как обычно, тёплые носки, индивидуальные аптечки, турникеты (жгуты), конечно же тёплое бельё. Остальное по мелочам. Соберём, пока служба тыла нашей доблестной Красной армии раскачивается. Даже если не раскачается – народ поможет: мы же едины, мы же одно целое, армия-то народная.

19

39-й госпиталь – под особым патронажем белгородских писателей (и вообще всех, кто помогает нам наполнять гуманитарные посылки) и курских десантников. Для женского персонала даже особые домашние вкусняшки изготавливаются курянами: фруктовая пастила, сушёные фрукты, выпечка. Госпиталь – в условном тылу: сейчас не под огнём, хотя «скорые» с эвакуационными бригадами то и дело мотаются на «передок» за ранеными, попадают по огонь артсистем и ДРГ.

Госпиталь – боевая единица 106-й Тульской десантной дивизии. Весь персонал – только десантники, на счету каждого не один и не два прыжка. От остальных бойцов отличаются разве что санитарной сумкой на боку: бегают, ползают, стреляют, как все и даже лучше, потому что порой приходится «работать» за себя и за того парня, которого вытаскиваешь на себе из-под огня.

Всё бы ничего, обычная мужская работа, да только легла она и на женские плечи. Рассказывать о них в прежние поездки не велели по многим причинам, но после «засветки» на центральном канале начмед махнул рукой: давайте, пусть знают наших красавиц.

Оксану Николаевну Воронкову и Наталью Валерьевну Габелкину наградили медалями «За отвагу», гвардии майора медслужбы Татьяну Игоревну Соловьёву – медалью Жукова.

– За что? Да за привычную работу, – улыбается Оксана.

Они скромницы, о себе говорить не хотят, зато мужчин-сослуживцев не остановить.

Сначала были на учениях в Беларуси. Вымотались изрядно, перемёрзли, уж домой собрались, как неожиданно 24 февраля на рассвете подняли по тревоге и приказали перейти границу. Так для них началась война. Это для кого-то специальная военная операция, а для них самая настоящая война.

Помните, какой выдалась весна? Морозы под восемнадцать градусов, метели, оттепели, опять морозы. Палатки промокали насквозь, потому копали землянки, которые по колено заполнялись водой: и грунтовой, и талой. Гостомель запомнится постоянными обстрелами – мины, снаряды, ракеты, бомбы – всего было с избытком. А ещё отсутствием элементарного быта – ни умыться, ни чая вскипятить, постоянный холод и сырость.

О 8 марта напрочь забыли – обычный день, раненые, перевязки, операции, эвакуация, и вдруг неожиданно появился комдив. Накрыли прямо среди сосен сколоченный из снарядных ящиков стол газетами, посредине водрузили привезенный командиром торт (среди снега и сосен – волшебство!), разлили из термосов дымящийся чай с привкусом хвои (добавляли для профилактики от цинги), каждый сказал какие-то проникновенные слова, а женщины вытирали слёзы. И становилось тепло на душе от заботы и внимания.

А дома их ждали дети, мужья, родители, друзья…

Их наградили за Гостомель, за те зимне-весенние бои, за отвагу и мужество. Они даже не предполагали, что где-то в штабах проходят их наградные – целых восемь месяцев. Они вообще не ждали никаких наград – это же просто работа.

Что они хотят? Чтобы всё скорее закончилось. Чтобы наконец-то наступил мир – ведь и на той стороне тоже матери, жены, дети… Чтобы скорее прижать родных к груди, расплакаться от счастья и обещать, что больше никогда не покинут родной очаг.

20

Татьяна Ивановна Муравьева – наша землячка, курянка, приемо-сортировочное отделение госпиталя. За окном еще осень, а не стылая зима, но в помещении уже далеко не Сочи. Зябко даже в тёплой куртке, но она словно не замечает неудобств. Только что привезли ребят оттуда, с передовой, и надо быстро занести их в реестр, распределить их в соответствии с травмами, внести во все необходимые журналы. Вот и сейчас, не обращая внимания на происходящее вокруг и не отвлекаясь на нас, она быстро разносит фамилии раненых по журналам учета.

– Пленные поступают?

– Бывает.

– Ну и какое отношение?

– Как это какое? – удивляется Татьяна Ивановна. – Обыкновенное. Раненые же. Да и потом надо всегда оставаться людьми. Мы же ведь совсем другие, и они это знают.

Счастья тебе, куряночка, тихих и спокойных дежурств и скорого возвращения домой.

21

В вестибюле 39-го госпиталя на стеллаже (?) разложены детские письма и рисунки. Целый ворох! В первые приезды внимания особого не обращал – лежат да лежат, не до них было: торопливо разгружались, моментальное фото для отчета, пару слов на камеру – и мчались дальше.

На этот раз времени оказалось не то что в избытке, но достаточно, чтобы осмотреться не спеша и обстоятельно, стараясь ничего не упустить. Взгляд сразу выцепил паренька в сером больничном халате, опирающегося на костыль, перебиравшего письма и расставляющего рисунки. Подошёл к нему. Разговорились. Оказывается, его младшая сестрёнка тоже пишет письма на фронт, вот и решил просмотреть всю «корреспонденцию»: а вдруг встретит весточку от родного человечка?

Записал его адрес, чтобы связаться с его родными и успеть привезти ему письмо от сестрёнки. Правда, путь письма будет долгим – из дальних краёв паренёк, но ничего, успеет к его выздоровлению. А уж мы доставим!

P.S. Всё написанное за одиннадцать месяцев – это крохотная толика увиденного, услышанного, сделанного. О чем-то и писать не хочется, особенно о наших мобилизованных – порой стыдно за них. Нет, не за всех, конечно, есть мужики отважные, не стонущие, стиснувшие зубы и молча работающие. Именно работающие, потому что война стала работой – грязной, тяжелой, опасной. Их сделали заложниками ситуации бездарность и глупость командования, его равнодушие к жизням этих буквально сваленных в кучу мужиков, еще не обтёршихся, порой не научившихся толком владеть даже автоматом, без грамотных и толковых командиров. Их бросали, как дрова в топку, под мины и снаряды в Макеевке, Тернах, Невском… Сколько их осталось лежать там, на окраинах сёл, в лесопосадках, в балках и оврагах – умерших от ран, разорванных в клочья, убитых? Они уже никогда не вернутся в свои семьи, и в лучшем случае придёт сообщение о гибели. Но кто-то будет значится лишь без вести пропавшим…

Не хочется писать о царящем в армии бардаке от неумения или нежелания организовать нормальное снабжение, связь, взаимодействие. Об элементарной безграмотности командиров. О мерзости, продажности, алчности и обо всём том, что не даёт России закончить войну, разгромив Запад. Зачем? Не всем ещё розданы бронзулетки и раздарены лампасы, так что повоюем.

Россияне – самогенерирующий этнос, неоднократно фениксом возрождавшийся из пепла, встававший с колен и бравший в руки дубину, чтобы отходить ею зарвавшихся воров и ворогов.

Переживём, переболеем, выздоровеем и спросим с тех, кто заставил нас разделиться и схлестнуться в смертельной схватке на потеху. За всё спросим. Придёт время.

22

Каждая следующая поездка отличима от предыдущей и наверняка будет также отличаться от последующей. На этот раз она иная не столько своей точностью прибытия к «точке сбора», сколько кратчайшим, в одно касание, прохождением блокпостов и границы (тьфу-тьфу!) благодаря Вите Носову. Ездить с ним вообще прелесть: ты будешь окружен заботой, накормлен, спать уложен, если надо, запеленаем бинтами, зарыт в ближайшем окопчике в случае не очень хорошего исхода. В общем, настоящий старшина разведроты десантуры советского разлива.

А ещё отличалась всякой непредвидимой мелочью вроде неловкого переключения тумблера на рации, в результате чего последняя разрядилась, капризная, лишив нас связи, или рычажка диспозиции на фотокамере: хорошо, что вовремя заметил, но всё равно полтора десятка снимков коту под хвост. Нет, не той рыжей бестии, ждущей на пороге будущего ночлега, а вообще под хвост этого прохиндейского мурлыкающего спутника человечества.

Перед домом с независимым видом прогуливается довольно сытое и взлохмаченное создание. Мимо взбивает грязевое тесто армейская колонна – ротация с передовой, но котяра – ноль эмоций. Снуют редкие прохожие тенями – на них тоже ноль внимания. Да и им не до кота – поскорее бы с улицы да в относительно безопасный уголок дома.

На возникшее было желание накормить бродягу он ответил презрительным равнодушием: кот не был бездомным, о чём свидетельствовал ошейник, прятавшийся в густом загривке, не оголодал: небось живёт в тепле, а не в грязном подвале.

Поначалу и меня, неразумный, проигнорировал: этот дядька с автоматом за спиной и с фотокамерой в руках не представлял для него интереса, но когда я стал подкрадываться к нему – насторожился, близко не подпустил и от греха подальше взмыл на рябину с уже оборванными ягодами. Вот здесь-то и удалось его снять, в смысле сфотографировать, хотя позировать он ну никак не желал. Нашу фотосессию прервал начавшийся «концерт сонаты Баха» в исполнении натовских гаубиц. Бахало не по-детски громко и близко, так что умильная кошачья рожица сменилась на недовольную, и он поспешил ретироваться в подъезд, но с достоинством. Вот в этот момент покидания своего наблюдательного пункта на ветке рябины и запечатлел его мой фотоаппарат.

Про кота это так, затравочка, потому что лирики на этот раз было маловато – всё больше «проза войны».

23

Ехал с мыслью разыскать сослуживцев погибшего Димы Лучанинова, хотя надежде впору уместиться на кончике иглы. Не встретили и в этот раз – видно, не судьба, хотя что судьбу укорять: не добрались, другими розысками занимались. Зато пересеклись наши пути-дороги с земляком Алексея, того самого Алексея, фронтового друга Димы, который был с ним рядом в ту роковую минуту.

Его мы встретили в придорожном кафе недалеко от границы: водители тралов завернули «на перекус». Они перевозили нашу поврежденную или отказавшуюся служить технику (тоже «пятисотых» среди железа хватает) из-под Сватова в Россию и в силу профессии наблюдательны, поэтому как источник информации они были нам весьма кстати.

Если бы не армейская форма, то запросто можно было принять их за типичных дальнобойщиков, уже заматеревших, с чёрной каймой под ногтями и въевшейся в ладони соляркой. Они ели степенно, отламывая от большого куска хлеба маленькие кусочки, изредка перебрасываясь шуточками со стоящим у стойки солдатом. Разговорились. Оказался земляком из-под Воронежа, два месяца как мобилизован, уже накрутил не одну тысячу километров. Знал ли Диму? Нет, навряд ли, хотя, может, и встречался, а вот с Алексеем земляки, из Георгиу-Дежа, жил с ним в одном доме и даже квартирами соседствовали. Он сейчас в госпитале.

Меня поразило, как он веско и обстоятельно обосновал необходимость сегодняшней войны. Спокойно и рассудительно говорил о её неизбежности, о том, что она должна стать чистилищем для нас, русских, отсеяв мусор. Что мы всё равно одержим победу, потому что за нами правда. Он говорил с мужицкой степенностью и уверенностью в своей правоте и правоте России.

Лет сорока на вид плюс-минус пару лет. Женат, дома остались дети. Получил повестку, увиливать не стал – не по-мужски это, не по-христиански прятаться за спины других. Родина и Россия – женского рода, и, стало быть, долг мужчины – защитить их. Защитить свою мать, жену, дочь. Да и война эта не простая, а святая.

Мобилизованные? Ну на то они и мобилизованные, что не бросятся на амбразуру, хотя… Оботрутся, обомнутся, просеются, и ядро останется, которое будет воевать. Заматереют мужики, стиснут зубы и пойдут крушить. Сейчас куются настоящая армия и настоящие командиры. Нам бы теперь ещё дома чистку навести – столько мерзости по кабинетам засело. Ну, даст бог, вернёмся и будем уже другими.

Он торопливо допил чай, улыбнулся, вышел. Водители надевали разгрузки поверх «броников», поудобнее укладывали автоматы между сидений, чтобы были они всегда под рукой. Он махнул нам рукой: «Удачи!» И тебе удачи, солдат, чтобы на твоём пути не было засад, мин и «квадриков», чтобы не накрыли «хаймерсы». Чтобы нам еще свидеться и уже обстоятельно поговорить. Очень уж ты запал нам в душу, солдат Великой России!

24

На обочине «жигулёнок» с красным крестом на боку – его расстрелял «буцефал». Есть такой БТР у укров, образец технической мысли харьковского завода имени Малышева. А «жигулёнок» – машина гражданская, перевозила больного. Погибли все: водитель, медсестра, больной, сопровождающий. Они даже не верили, что их будут расстреливать, и лишь когда пулемёт проложил первую стежку перед самым капотом, водитель крутанул руль вправо на обочину и затормозил. Он первым выскочил, распахнув дверцу, и закричал, что везёт больного, но захлебнулся кровью: пуля пробила горло, и он упал у колеса автомашины. Остальные выйти не успели: их просто расстреляли, как в тире.

О чём думал пулемётчик и думал ли вообще? Или ощущал силу свою, потому что палец – на гашетке и он волен решить судьбу каждого, кто окажется в прицеле? Он был точен, этот пулемётчик, бил короткими очередями, и пули ложились кучно.

На башню выбрался второй. Снял шлемофон, глубоко вдохнул степной воздух, потянулся, и улыбка растянула рот. Они выкурили по сигарете, оценили дело рук своих – добротно сработали – и уехали. Далеко ли? Вряд ли: слишком много их осталось на полях земли Донецкой, посадках, обочинах дорог, в развалинах домов. Да и не мог Господь обделить их своим вниманием за такое злодеяние.

25

Практически у нас не было целевой гуманитарки, за исключение лекарств под заказ, тепловизора и «квадрика». А везли попутным грузом целый «бусик» медикаментов, перевязки и всего нужного и не очень, который надо было «пристроить». Часть вещей передали для элэнэровского полка: ребята – класс! «Броники» делают сами из автомобильных и тракторных рессор, разгрузки и всю «снарягу» шьют по домам – финансово просто не в состоянии купить в магазине или на рынке, да и не всё можно там найти. Вот им как раз передал вещи, которые отдал нам Роман Лучанинов, брат погибшего Димы: готовил для брата, но он погиб. Добавили ещё кое-что, да вот передавали уже в темноте и спешке, поэтому фотографировал Саша на мобильник, но «результаты» еще не переслал.

Вторая огромная часть пошла в госпиталь в Лисичку[102]102
  Лисичка – Лисичанск.


[Закрыть]. Ну, насколько же шарик наш маленький: начальник госпиталя – ученик Велли Алиевича Курбанова, героя нашего фильма «Я – русский офицер!» и нашего друга.

Оптика, как и заведено, в разведку: ребятам она как нельзя кстати. Раньше привозили антидроны, которыми они уже уложили за несколько дней 7 (семь!) БПЛ, теперь «трофейный» после ремонта доставили.

Как всегда, в спешке «начудили»: лекарства для диабетиков по ошибке выгрузили в госпитале, потом по рации организовывали их спецхранение и договаривались о передаче адресату в Луганск. Остальное по мелочам не в счёт.

В общем и целом доклад по гуманитарке окончен и переходим к «случаям из жизни».

26

Попасная стратегически важна: рукой подать до Артёмовска (Бахмута) и Соледара, где земля дыбится взрывами. Здесь пылили чумацкие шляхи и в стародавние времена пролегал «секретный казацкий шлях» из Запорожской Сечи на Дон. Попасная, по сути, ключ к Бахмуту, который крепко запирает пути на запад – Славянск и Краматорск и далее на Барвенково; на юг через Горловку на Донецк; на восток – к Луганску; на север – к Лисичанску, Рубежному, Северодонецку. Не случайно бои шли за неё всю весну и даже в начале лета – «зачищали», отбивали бесконечные контратаки, сами «отжимали территорию»: не километрами, нет, а метрами, обильно сдабривая их кровью.

От Первомайского к Попасной несколько «направлений»: относительно получше, но небезопасно; похуже, но спокойно – колыхайся себе да колыхайся часа полтора. Есть ещё более-менее пригодная дорога, но кружная и долгая, и опять-таки в любом случае последние пять километров ты всё равно потенциальная мишень. Прямо как на росстани у Вещего камня: «Направо пойдёшь – коня потеряешь, себя спасёшь; налево пойдёшь – себя потеряешь, коня спасёшь; прямо пойдёшь – и себя, и коня потеряешь». Выбрали путь из категории «и себя, и коня потеряешь», зато короткий, быстрый и «фестивальный» – укры выражали радость нашему появлению довольно громко.

Никакая фотография не передаст того ощущения опустошения, безысходности, трагизма мёртвого города, и вновь и вновь мысленно спрашиваю себя: зачем? Ну почему человек так безрассуден и жесток, чтобы убивать себе подобного и уничтожать созданное им?

До войны в Попасной жили почти двадцать тысяч человек, сейчас едва по пальцам пересчитать. Всё лето и почти до самой осени задыхались от трупного запаха. Сейчас он ушёл, а вот тела погибших остались – не хотят покидать свой город. В квартире, куда заглянул в поисках снайперской «лёжки» – пару дней назад из этого дома «работал» какой-то «бессмертный», – едва не споткнулся о тела мужчины и женщины. Уже высохшие, мумифицированные тела когда-то человеческого счастья. Муж и жена. Старики. Забытые. Непогребённые.

Во дворе обступивших развалин могила украинского солдата. Похоронили его ребята из батареи Володи Ермака, нашего земляка. Они наткнулись на погибшего в развалинах, перенесли во двор, выкопали могилу, похоронили, насыпали холмик, поставили самодельный крест из спинки кровати и даже табличку с именем прикрепили (документы в кармане нашли, но забирать не стали). Артиллеристы – сплошь луганчане, кто-то своих близких потерял, кто-то друзей, а вот ненависть не ожесточила, хотя воюют с четырнадцатого, с самого начала.