Текст книги "Контракт со смертью"

– Пойдём посмотрим.

Как только завернул за угол дома, то сразу же будто плеснули кипятком в лицо: в полусотне шагов толпилось десятка три вээсушников. Ещё мозг не послал импульс руке, как лежавший на спуске палец придавил его: Хитрый воюет с четырнадцатого и реакция у него – отменная, дай Боже каждому. Несколько укров покатились по асфальту, остальные бросились врассыпную. Он пятится, продолжая стрелять, и спиной распахивает дверь подъезда. Автоматически меняет магазин и орет на напарника:

– Стреляй!

В ответ едва слышно:

– Не могу. Я обосрался…

Укропы очухались и уже россыпью двинулись вперёд, чувствуя легкую добычу: работал только один автомат Хитрого.

На счастье, поблизости оказались недавно присланные мобилизованные. Они «граником» пробили дыру в стене из соседнего подъезда (сирийский вариант) и через него проникли к Хитрому. Тот расставил их по окнам, приказал подпустить вплотную и валить по команде. Когда оставалось два десятка шагов, дружно ударили все автоматы. Оставшиеся в живых укры бросились назад. Хитрый не стал дожидаться повторения атаки и увел ребят.

– А что же напарник? – полюбопытствовал я.

– Да ничего, обмылся, – смеётся Хитрый, – воюет парень не хуже других. С каждым может случиться. Никому не рассказывал, тебе первому, да и то имени не называю.

Хитрый помолчал, носком берца придавил окурок.

– Знаешь, о чём жалею? Чай не допил.

Май

1

Вчера вечером вернулись из ЛНР. Так уж случилось, что пришлось ехать сразу по возвращении из столицы – ждали нашего выступления в Боровском, что под Северодонецком, в пять часов вечера 13 мая. До Боровского успели заехать в батальон БПЛ, передать масксеть, кое-что из гуманитарки, забрать сбитые беспилотники на ремонт.

Случайная встреча с чеченцем из одного из подразделений увенчалась презентом: передали «трофей» – беспилотник, сбитый ими пулемётной очередью.

Поездка в общем-то обычная, хотя несколько суетная – распоротые осколками два колеса с разницей менее суток, холодрыга ночью в силу собственной бестолковости и неорганизованности, зато встречи с настоящими людьми минусуют все неурядицы. Обо всём этом позже, и фото тоже по мере подготовки, а пока несколько слов о нашей команде.

Вера Петровна Кобзарь ехать не должна была, но пришлось: обещавший ехать писатель не смог, и она поехала вместо него. Светлана Владимировна Горбачёва едва восстановилась после травмы, и видно было, что поездка далась ей непросто, но у неё своя «тема» и свой груз никому не доверила. Встреча с жителями села была организована Женей Бакало, поэтому ехать ему сам Господь велел. Вадим Ватрасов – олицетворение мужественности: без обеих рук, а нашёл своё место в жизни и, конечно, среди добровольцев. Миша Вайнгольц – наш «папарацци», бессменный член команды. Без Вити Носова любая поездка проблематична, зато с ним легко и с приключениями. Водитель Саша – наш «завсегдатай» и сама надежность. Ну а там, за «лентой», познакомились с Леной, отправившейся учительствовать в Мариуполь и добирающейся до намеченной цели на перекладных. Совсем как народовольцы шли народ просвещать, так и она, напоминающая своей наивной простотой тургеневскую девушку. С москвичами, приехавшими на пару дней, чтобы помочь людям. С жителями Боровского – искренними, распахнувшими душу, никогда не стонущими. Были мимолётные встречи с незнакомыми и долгожданные встречи с друзьями. Обо всё этом и не только постараюсь рассказать завтра же. И о войне. О той, о которой не принято вещать из телеящика. Будут какие-то фото, короткие зарисовки, рассказы, как живут-выживают люди, поверившие в Россию. Не в Мариуполе – там шоколад, а в Северодонецкой агломерации и округе, которых «долбят» ежедневно, которые возвращены порой в позапрошлый век с лучинами и натуральными обменами, с бесправием, но верой. И в этом их сила.

2

Наши некоторые военные эксперты твердят с завидным попугайничеством о предстоящем контрнаступлении, величая его на укроповский лад «контрнаступом».

Во-первых, мой изнеженный слух режет это укроповское «контрнаступ». Есть русское слово «контрнаступление», и никаких контрнаступов. Хотите на мове размовлятыся – геть из «ящика». Там одной минобороновской головы достаточно, чтобы выработать стойкий иммунитет к пропаганде.

Во-вторых, мы и так уже засорили русский язык (про сознание молчу) всякими укроцизмами вроде «в Украине», «тероборона» и т. п., теперь ещё этот режущий слух «контрнаступ».

В-третьих, контрнаступление – это наступление в ответ на наступление противника. Мы не наступали, мы всю осень, зиму и весну оборонялись, поэтому речь может идти только о наступлении украинской армии, развёрнутом или локальном.

Пару слов о ситуации на двух отрезочках фронта – Берховка и Волчеяровка. Кто-то смакует: наши бегут под ударами ВСУ, «срезающих» фланги под Артёмовском, без труда вспарывающих фронт и перемалывающих наши полки и бригады. Кто-то панически заклинает, как мантру, что положение аховое, на грани катастрофы. Кто-то тупо твердит, что всё хорошо, никакого отхода, а лишь плановая передислокация. Реальность не совсем такая и даже совсем не такая. Было локальное отступление, причём то, что брали неделями и месяцами, отдавали за часы или максимум за сутки. Да, побежали наши «рекруты», бросая всё и вся и даже броники. Да, всё, о чём заклинает Пригожин, – правда, причём ещё не вся. Причины те же, что и осенью, начиная с отсутствия реальной информационно-идеологической работы с личным составом (слова-то какие, аж самому смешно!) и заканчивая отсутствием противотанковых средств. Короче, Византия в худший период распада. Но есть те, кто стоит и дерётся насмерть, стиснув зубы. Всё или почти всё зависит от командира, его разумения и способности аккумулировать силы и средства, разумно ими распоряжаться, от тактического мастерства.

Под Берховкой наши натурально драпанули, бросая снарягу и оружие, после первых же разрывов снарядов и мин. Хотя нет, сначала била арта, потом пошли танки, а уж потом опять арта. Понять их можно: укры сначала ровняют окопы и блиндажи артой, разбирая на молекулы обороняющихся. Потом заходят на позиции. Выживших чудом раненых добивают или забирают в плен. Всё, перемога. Отвечать супостату нечем или почти нечем.

Исправили ситуацию «волки» нашего друга Ф. (это такие армейские ЧВК – ещё одно ноу-хау минобороны. Частная армия не есть хорошо, и это моё глубокое убеждение). Он не только остановил «олимпийский резерв» и привел его в чувство, но и вернул утраченное. С ним было немногим меньше сотни против почти двух усиленных бронетехникой батальонных тактических групп. Меньше сотни! Мог бы и дальше идти, да только таких, как он, крайне мало, а оставлять фланги открытыми рискованно. При этом вёл себя Ф. совсем негостеприимно: к нему укры всей душой, а этот матерщинник взял да и сжёг четыре укроповских танка и один «леопард». Да ещё пехоты накрошил от души. И никаких СМЕРШа и заградотрядов не нужно: достаточно оказалось под Берховкой одного Ф. с его «волками». Точнее, волчарами. На следующий день и двое суток спустя на его участке было относительно тихо – укры поскучнели и впали в тоску.

В районе Волчеяровки взвод отправили брать укреп, в котором находилось до батальона укров. Штабного чина убеждали в бесперспективности атаки, но он орал в исступлении наскипидаренным котом, грозил всевозможными карами и сатанел от собственной значимости. Командир сдался натиску фонтанирующей дури и повёл бойцов в атаку. Штабной чин дожидаться результатов не стал: итог был предсказуем, зато раж свой полководческий потешил, стервец. В результате вернулась треть, вынеся всех «трёхсотых». Перемолотили их артой, даже не подпустив на автоматный выстрел. Вот так мы тоже воюем.

3

В батальоне ребята молодые, лица красивые и светлые, глаза умные и одухотворённые. Элитный генофонд, который растрачивают бездумно и щедро. Многие надели форму задолго до 2022 года, а тут СВО. Штурмовали Северодонецк, Рубежное, Лисичку, Попасную, но готовы идти до конца. Верят в Президента на каком-то сакральном уровне: он спасёт Россию. Твердят в голос: воюем со всей Европой, с НАТО, нам тяжело, но выстоим, не привыкать. У них информационный голод: со связью туго, телефоны не работают, интернет тем более. С жадностью ловили каждое слово о том, что происходит в стране и мире, засыпали вопросами: а как народ относится к СВО? Что с вооружением? Где новая техника? Наверное, ждёт своего часа для наступления?

Мы уверяли, что народ единится, гордится ими, верит в них. И загорались их глаза светом радости: они не брошены, не забыты.

Не просили ни о чём: всё есть, всё хорошо, нужды ни в чём нет. Краснодонцы передали броник – сделали сами из автомобильных рессор. Неподъёмный, за пятнадцать кило весом, но и такому обрадовались. Каску бы, но таковой, увы, не было. Внешне не огорчились: ну нет так нет, воевали без брони и ещё повоюем без неё.

На весь батальон брони не насобираем – цены взвинтили наши буржуи-патриоты, но с десяток купить бы надо. А буржуинство никто в разум приводить не собирается: рынок, есть спрос, есть и предложение. Есть ФЗ об обязательных торгах – самый коррупционный закон, родивший откаты – теневой доход чиновника. Есть масса лазеек, чтобы воровать безнаказанно. Только ведь ограбление армии есть измена государственная, а значит, с такими дельцами надо поступать соответствующе. Но войны нет – есть СВО.

4

Мы ушли за «ленту» на рассвете двадцать второго. Сомнений в купировании локальной операции ВСУ по захвату сёл Грайворонского района не было – конечно, уничтожить не смогут, просто «выдавят» и отрапортуют об уничтожении «ДРГ» с десятками убитых, раненых и захваченных в плен. К счастью, трое суток без интернета избавили от чуши, которую несли все, кому не лень. Раздувались от собственной значимости, чванливо распускали хвосты павлиньи и упивались собою. И почти ни слова о причинах происшедшего, хотя они очевидны. Почему отдали людей на заклание? И ни с кого не сорвут погоны – как можно! Не отправят в штрафбат, которых попросту нет. Не отдадут под следствие – не принято. Зато будут говорить о зерновой сделке, о поставках аммиака, о развитии туристического кластера. Они важнее, чем люди и даже Россия, над которой не перестают глумиться. Ну, это так, ворчание от скверности характера.

Мы были на войне. На крохотном отрезке времени и местности – трое суток и триста метров по фронту, не считая перемещений туда-сюда-обратно при штурмах короткими перебежками и переползаниями, ну а откатах, конечно, с гораздо большей скоростью. Оказывается, бегать в бронике и шлеме, в разгрузке, набитой магазинами и гранатами, с сумкой с «выстрелами» для РПГ, с пудом патронов калибра 7,62 мм к АКМ в «сидоре» за спиной – очень даже можно. Причём с более чем приличной скоростью и просто сказочной прытью.

Казалось бы, ну что можно увидеть из окопа – полторы сотни метров вправо и столько же влево? Да нет, тут видится гораздо больше и понимание глубже. Видишь бессмысленность «мясных штурмов», следующих один за другим, пока батальон не помножится на ноль. И паренёк, с которым ты ещё час назад гонял сигарету по кругу, теперь лежит между второй и третьей линией окопов, разорванный осколками. И его не вынесут ни сегодня, ни завтра, ни вряд ли через неделю. А может быть, вообще никогда, потому что выносить будет нечего: мины разорвут на молекулы всех оставшихся у подножия опорника.

Видишь безмерную отвагу и мужество. Видишь глупость и равнодушие командиров. Видишь просто тошнотворную ретивость командиров помладше, дабы услужить командирам постарше. Видишь глубоко порядочных комбатов и комбригов, разумных и талантливых, но именно поэтому неугодных. Видишь принципиальное отличие армейских строевых командиров, зашуганных генеральским идиотизмом, от командиров подразделений ЧВК. Видишь бардак, алчность, хамство. Видишь взаимную преданность бойцов и командиров и безграничное взаимоуважение. Видишь безответственность и безнаказанность. Всё видишь. Видишь и недоумеваешь, почему это продолжается вот уже второй год и ничего не меняется. Хотя нет, меняется – лица меняются, и не только потому, что одни уходят, а на смену им приходят другие. Меняется выражение лиц. Глаза меняются. Сознание меняется и понимание происходящего. Всё чаще и чаще звучит: они не знают истории. Они забыли про семнадцатый год – безволие власти довело страну до революционной катастрофы. Они дождутся, что после Киева вот этих опалённых войной кто-то возьмёт да поведёт на Москву.

Я не буду рассказывать о том, что у нас не хватает боеприпасов или снаряжения. У армии ВСЁ ЕСТЬ и иного быть не может. Так заявляют в минобороны. Им надо верить, иначе будет нарушена «ИНФОРМАЦИОННАЯ ГИГИЕНА» и «ИНФОРМАЦИОННАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ».

Я расскажу только о передаче гуманитарки, о встречах, о наших замечательных бойцах.

5

Без обеда из дивизиона не отпустили. Артёмыч-луганчанин – штатный повар – оказался довольно искусен в приготовлении «каши из топора». Ему далеко за полтинник, списка возрастных болячек и травм хватит на малую медицинскую энциклопедию, зрение плюс восемь. Всё равно мобилизовали и поставили военно-учётную специальность – снайпер. В военкомате шутили: с твоими диоптриями только в снайперы годен – тебе прицел не нужен. Шутники. Комбат коротко выматерился, вздохнул и определил в пулемётчики вторым номером набивать ленты. Только Артёмыч в блиндажных сумерках работал на ощупь и половину ленты снарядил наоборот. Без злого умысла – просто глаза слабоваты. Вот так и попал в стряпухи.

Выбор продуктов невелик: тушенка, крупы да макароны, как изыск – «Ролтон». В ящике из-под мин высадил лучок – витамины солдату ещё как нужны. На костре огромный котёл с булькающим варевом и дурманящим ароматом. В честь нашего приезда Артёмыч расстарался гостей приветить борщом: нарвал молодой крапивы, на заброшенных грядках нашёл щавель, у соседей позычил пяток корней красной свёклы и десяток картофелин. Борщ без капусты вроде бы и не борщ вовсе, однако ноу-хау Артёмыча позавидует любой московский ресторан.

6

Поездка незапланированная. То ли Вите вожжа под хвост попала, то ли действительно ребят припекло, но ехать надо безотлагательно. Так решил мой друг, и ему нельзя отказывать, иначе рванёт сам, а это уже не есть хорошо. Или совсем нехорошо.

С «бусиком» не вышло (владелец был занят по горлышко), поэтому на рассвете двинулись на Витином «ларгусе». Конечно, забрали не всё, что хотели, – маловата «тачечка», забили не только багажник, но и заднее сиденье и даже кое-что разместили на коленях.

Цель – доставка гуманитарки, встречи с воюющими на кременском направлении и на северном фланге Артёмовска.

Срок – трое суток.

Логистика: первая встреча – с Мудрым[113]113
  Позывной изменён.


[Закрыть], начальником разведки, нашим старинным другом. Ему огромную сеть (впору «ярсы» накрывать, но у них в дивизионе в ближайшие лет двадцать таковых не предвидится), антидрон, «квадрик», медицина, ещё кое-что. Взамен БПЛ в ремонт.

Вторая точка сбора (с утра следующего дня) – Житловка, что между Кременной и проклятой Червонопоповкой, мясорубка у которой идёт с осени прошлого года. Слева – Серебрянка и Белогоровка, не менее проклятые места. А ещё сказочные: речка Красная, ниже Северский Донец, хвойные леса, воздух плотный и вкусный, хоть нарезай, как масло, кусочками и смакуй. А ещё царство комарья и какой-то каннибальской мошки. Комары что «мессершмитты» – назойливые, стремительные, непрерывно атакующие. Мошка – злющая, зубастая, набрасывается пираньями и просто вырывает кусочки кожи с мясом. Третья – непременная встреча с Филиным[114]114
  Позывной.


[Закрыть]. Где и когда – он скажет. Сейчас он за Берховкой (южнее Соледара и севернее Артёмовска). Груз обычный: масксети, «кикиморы», сапёрные лопаты, медикаменты и пр.

С Мудрым пересеклись в условленном месте на окраине прифронтового городка. До передовой рукой подать – дальность миномётного выстрела. Дальше сегодня нельзя – снайпер работает по дороге, и не объедешь – не обойдёшь. Пробраться, конечно, можно – Мудрый даже на своём стреляном «жигулёнке» проскочил, но с нами не рискнул. Или мороки не захотел, что скорее всего, но я лично не в обиде, в отличие от Вити. Нянчиться с этой полоумной «жмур-командой» я бы тоже не стал: своих забот по горло. Глаза у Мудрого краснючие от недосыпа, штормит от усталости, говорит тихо, с трудом ворочая языком. Замотался, парень, ну да у него это не впервой. На него сейчас свалилось всё: и командирские заботы, и за начштаба, и своя родная разведка, и за замполита и зампотеха, и ещё чёрт знает что. А он всё тянет в одиночку и вытянет, нет сомнений.

Комдивизиона в госпитале с инфарктом – доставили на «скорой» и еле успели откачать. Перед этим неделю сердце задавливало, работало с перебоями и пару раз совсем затихало: благо полковой врач дока оказался, запускал, но сказал, что третьего раза не будет – давай в госпиталь. А генерал не отпустил даже в санчасть:

– Иди воюй, не придуряйся, а не то рядовым в пехоту пойдёшь.

Знакомо: прошлый раз, когда комбатареи сказал, что снаряды закончились ещё вчера и поставленная задача невыполнима, отправился командиром штурмовой роты. Вот как-то так: пришел на совещание командиром батареи, вышел командиром штурмовой роты.

Через семь часов вместе со своими «штурмами» он лёг между первой и второй линиями траншей, так и не выполнив задачи ввиду отсутствия артподдержки. Там так и лежат они до сих пор: не вытащить. Мины и снаряды (и наши, и укроповские) разбирают их на молекулы: наши потому, что арта изношена в хлам и бьют по площадям, а укры от избытка снарядов и злобы.

Витя убеждал не писать об этом: нельзя, мол, о плохом, давай лучше о хорошем. Согласен, о плохом писать не надо, но пишу не о плохом, а о той войне, которую видел и которая совсем не биатлон в Алабине. И не парадные реляции. И вообще ложь слишком дорого обходится – жизнями платим, Шебекином да Грайвороном, российскими территориями и жизнями детей, женщин, стариков. И воюем не с какими-то там ДРГ, а с регулярной армией, оснащённой самым современным технологичным оружием.

У Мудрого беда – рэбовцы (свои, родные, разгильдяйские) спалили приёмо-передающую аппаратуру: лучшая радиосеть была в дивизии, а может, и в армии. Ещё зимой привезли ему и настроили – конфетка. Обошлось Вите в копеечку, они знали и берегли, не дышали, а тут эти дебилы без видимых причин врубили систему, не предупредив, и аппаратура полетела. Комдив просить у нас больше не стал – выложил свою апрельскую зарплату всю до копеечки, теперь ждёт доставку деталей из столицы. А что просить, если знает прекрасно, как по миру с шапкой ходим, просим то на «квадрик», то на антидрон, то на броники, то на лопатки (!). Стыдно на сайте просьбы выкладывать, но есть ли иной выход? Конечно, есть, да только не в нашей власти и не в наших силах заставить поставлять в воюющую армию всё необходимое. Заставить прекратить воровать и заставить по совести работать тыловиков и снабженцев. А дальше больше будет таких просьб.

Больше всего Мудрый обрадовался сетям: укрытая техника – спасённая техника, а заодно и жизни солдатские. От всяких вкусностей домашних отказался решительно: лучше в госпиталь передайте. Обрадовался футболкам, носкам да трусам: бытовуха, а нужная. На передке лавки да магазины отсутствуют, так что отовариваться негде, а в город не вырвешься: блокпосты не пропустят, надо обзавестись кучей разрешающих бумажек, которых штабы не дают, а иначе без разговоров на «подвал» и затем в «штурмы» отправят.

Что нужно привезти? Пожал плечами и как-то обречённо выдавил: да ничего. Всё есть. Броники есть? Немного, но хватает. Сети? Не помешает, да только стыдно у вас просить. К тому же всякие проверяющие из минобороны косо смотрят на гуманитарку: мы и так знаем, что вам надо, нечего у гражданских брать. Особенно транспорт выводит их из себя: положен только тот, что по линии министерства приходит (смешно). Беспилотники, связь, антидроны – сколько надо, столько вам и поставляем (смешно). А укроповские БПЛ стаями висят над головой, как «юнкерсы» в сорок первом, да и в сорок втором тоже. И разведывают, и корректируют, и сбрасывают «сувениры». Обнаглели до того, что за одиночным бойцом охотятся.

Да нет, совсем не всё столь безрадостно. У толкового командира действительно почти всё есть, если работает с умом. Только толковых не густо. Дураки да дороги – наше исконное богатство, тем и живём.

Мы не стали прощаться – плохая примета, лишь короткое «До встречи». Мудрый улыбнулся, а потом всё стоял на обочине и смотрел нам вслед, словно прощался. Да нет, мы встретимся, обязательно встретимся, и очень скоро.

7

Со своим другом Филином увиделись только на вторые сутки: некому было встретить нас на блокпосте, который отсекал праздношатающуюся публику, военных «туристов» и прочих от передовой. Конечно, мы не относили себя ни к одной из этих категорий, жаждущих адреналина, но рыжий боец на блокпосте, упрямый и несговорчивый, весьма доходчиво объяснил, что мы глубоко заблуждаемся. И что мы лишние не только здесь, но и вообще на этой грешной земле. И вообще все волонтёры-гуманитарщики, по его разумению, не больше и не меньше как маркитанты, мешающиеся нашему доблестному и заботливому министерству обороны обеспечить воинов всем необходимым. Мешаем, путаемся под ногами и вносим смуту. Однако не просто философ попался – идейный противник шатающихся бездельников, к которым относятся все, кто не с автоматом и не в штате минобороны. Редкий экземпляр.

Даже с местным «мирняком» у них разговор получается не очень жёстким – те понятливые и в бутылку не лезут, а вот гуманитарщикам по дорогам без соответствующего сопровождения действительно лучше не «шариться»: запросто можно остаться и без груза, и без машины, а то и отправиться в чистилище. Особенно если на пути оказались чевэкашники: отъявленные беспредельщики. В прифронтовой зоне надо забыть о правовом поле: здесь царь и Бог – человек с автоматом. За ним сила, а значит, право. Не ограниченное ни парламентом, ни буквой закона, ни даже здравым смыслом и человечностью.

Перегоняли весь год машины для подразделений. Теперь табу: только через минобороны, иначе это уже подрыв авторитета сродни диверсии. Машину могут запросто отобрать на блокпосте и расстрелять, а экипаж отправить пешочком обратно (в лучшем случае). Так что сейчас на нештатных машинах военные рассекать не рискуют даже по крайней надобности: раненых доставить или БК. Всё едино: не положено.

Филин не матерится – ну что вы, как можно, воспитание не позволяет. Он просто так разговаривает, а иначе не выплеснуть накопившееся. Он со своими бойцами – немногим больше полусотни – отправил в глубокий нокдаун целый батальон укров. Те второй день в унынии и больше не лезут. Проблемы те же, что и прежде, добавились только по колёсам. Резину списывают по пробегу и износу, не беря в учёт осколки и пули. Рвут они, родимую, до дисков, а замены нет. Вышли на заводы-поставщики, да только они ничем не помогут: заказ на полгода вперёд.

Филин давно списан по ранениям и контузиям, но добровольно пришёл на фронт. У него за плечами Чечня и еще кое-что. Окончил Академию Генштаба. Наших «полководцев» знает не понаслышке. И уровень их тоже знает. Не сетует, не стонет, стиснул зубы и воюет. У него потерь с апреля всего пара «двухсотых» да несколько «трёхсотых» – умеет беречь людей и воевать с блеском. За его голову укры даже награду назначили. Бойцы боготворят его, и есть за что. Независим, не кланяется, не лизоблюдничает.

Накануне его ребята взяли небольшой опорник, разметали «воинов света» и вернулись обратно. Над «разобранным» ПТУРами блиндажом установили щит, написав: «Мыкола, ты не обиделся?» Обиделись, два десятка мин положили, но щит так и не сбили.

Ничего не просит, но не возражает против «лешего», «кикимор», сетей. Хорошо бы антидрон, хотя бы один, но ничего, и из пулемёта «квадрики» сажает. Он и его бойцы – цвет армии. Слово «отступать» не знает вовсе. Конечно, бригада – не его уровень, перерос еще лет двадцать назад. Но…

8

Душу рвёт Пригожин, что не хватает снарядов. Вторят ему армейцы на фронте. Много чего не хватает, да только изменится ли? Уже не раз и не два писали, что банкротят оборонные заводы. Что сворачивают порой производство так необходимого армии. Что так и не наладили изготовление сетей и броников, БПЛА и антидронов. Почему? В Курске целый цех электроаппаратного завода пустили на металлолом. Даже дорогущую гильотину разрезали. Фрезы выбрасывают. Не надо уничтожать – продайте, частники купят и те же пластины для броников сделают. Да много еще чего полезного и нужного наши умельцы сотворят. Господи, ну когда же на Руси хозяин появится?! Не Россией живут эти господа. Им что портянки воровать, что заводы – всё едино.

9

Фёдор воюет под Кременной. Нормальный мужик, не курит, а когда стопочку наливали, и вовсе не помнит. Сейчас миномётчик: мину кладёт в тарелочку. До четырнадцатого крутил баранку, пока фирма не закрылась, работал на шахте, потом на шабашке монету заколачивал после её закрытия. Пока достаток был – вроде жили душа в душу, а как остался без работы, жена запилила: мало зарабатываешь, потому и пошёл по контракту лямку тянуть. Заработок был хоть и небольшой, зато стабильный. Дома бывал редко, даром что служил рядышком. Испытание семья не выдержала: развёлся. Для служивых это не редкость. В канун Нового года уволился и подался в Якутию на заработки – в Луганской народной деньги малые, а там, на северах, рубль длинный. Только поработал всего нечего и по осени мобилизовали. Так и оказался опять в Луганске, но только теперь как военнослужащий российской армии. Смех, да и только: хотел в России осесть, а судьба вон как крутанула, опять выбросила на берег луганский.

Фёдор улыбается: вот закончится война, и буду города восстанавливать. Мужиков мало осталось, а у него всё-таки специальность: и каменщиком может, и плотником – шабашка всему научила.

Командир им не нахвалится: надежнейший мужик, все бы так воевали, как он. Месяц назад вторую медаль получил – «За отвагу». Дрогнули мужики, подались было назад, да Фёдор свой миномёт за скатом высотки установил и давай гвоздить укров. Расчёт минами шпарит, а он на макушке залёг и корректирует. Когда мины закончились, заменил раненого пулемётчика.

Фёдор отмахивается: да ничего особенного и не сделал. Надо же было ребят выручать, а он, почитай, самый опытный. Ему бы буссоль, настоящую, артиллерийскую, он бы тогда мины клал в копеечку. Хитрит Федя, прознал, что мы такую штуковину в дивизион привезли, вот и обхаживает. Обещать не стали, но на заметочку взяли: а вдруг повезёт?

10

Сидели с Французом, пили чай из трав, говорили. В тростнике надрывались лягушки, заглушая своим ором близкие разрывы. А вот голосов птиц не слышно: подались от греха подальше туда, где тишина живёт.

Глаз у него закрыт – будто прищурился перед выстрелом. Лоб перечеркнут глубоким шрамом. На руке следы ожога и шрамы. Его давно должны были комиссовать, а он сбежал из госпиталя в свой батальон. Это уже диагноз.

Все его ранения сентябрьские, когда укры проломили нашу оборону и двинулись на Изюм. Вообще о ранениях расспрашивать не принято: захотят – расскажут сами. Вот и он сам завёл разговор, но не столько о себе, сколько о Вороне, своём погибшем друге. Они тогда на «уазике» рванули в свой батальон: БК везли. Не знали, что его уже смяли и что на лесной дороге их уже поджидает засада.

Из «Корда» укры ударили почти в упор, рассыпав лобовое стекло и прошив Ворона насквозь: броник против крупного калибра что фанера. Французу осколок стекла вошёл в глаз, хотя по пронзившей боли будто проник в мозг. Пуля порвала мышцы на ноге, которая сразу же одеревенела. И всё же он смог удержать машину и вошёл в поворот чуть ли не на двух колёсах, едва не скребя бортом по грунту. Он почти вырвался, но разорвавшаяся сзади граната из РПГ подбросила машину, и та пошла юзом в кювет, опрокидываясь. Из разорванного бензобака бензин залил руку и вспыхнул.

Французу повезло: укры решили, что Ворон был один. А он, загасив пламя на горевшей руке, волоча ногу, ослепший от боли, брёл по лесу. Обессилев, падал, вставал и снова шёл. И так пять часов. Думал, что уже выбрался к своим, а вышел опять к своей машине – закружил леший, привёл к погибшему Ворону. Укры выволокли того из кабины и бросили на горевшую землю. Зачем?!

– Понимаешь, он погиб в сентябре, а в феврале родился у него сынишка. Ну как я мог по госпиталям валяться? Как сыну его скажу, что не отомстил убийцам его папки? Нет, платить им и не расплатиться. Никогда. Они из 93-й мехбригады были. Я их в плен не беру.

Он помолчал, докурил сигарету, каблуком капнул песок и спрятал в ямку окурок. Лягушки совсем страх потеряли и орали изо всех сил. Или пели свои лягушачьи песни? А может, души погибших солдат оплакивали?

– Это самая страшная война в столетии. Гражданская, сами с собою воюем. Нет у меня зла на них и гнева тоже нет, как и ненависти. Ничего нет. Для меня их просто не существует. Изначально не существует, потому я их не убиваю – я мир от скверны очищаю. Я – чистильщик. Они нелюди, им не место на земле. И мы их всё равно одолеем. Несмотря ни на что и вопреки всему.

11

Из резервов у комбрига оставались только автомат с неполным БК, шесть гранат и две «мухи». Положенный по штату адъютант уже третий час лежал за стеной сарая с простреленной головой – не было возможности вывезти. Который день его бригада не вылезала из непрерывных боёв, и он уже дважды самолично выходил в окопы, чтобы отбить атаку. Обещанное подкрепление не дошло: его бросили на фланг и положили на «штурмах».

Повезло: укропы выдохлись, и теперь работала только их арта. Комбриг не материл начальство: он от них ничего не ждал и надеялся только на себя и своих бойцов.

– Работаем, парни, работаем, всё нормалёк.

И они работали. Спокойно, не обречённо, даже с куражом.

Мы встретились с ним вечером: пришла подмога, и он выбрался в штаб. Нет, вовсе не для того, чтобы высказать всё, что он думал о способностях старших начальников. Они для него понятны со своей мозговой стерильностью. Он приехал, чтобы доложить: его ребята выстояли. Вопреки здравому смыслу. Рутинная работа – докладывать, выслушивать, убеждать. А потом послать все штабные замыслы коту под хвост и сделать по-своему, но так, чтобы комар носа не подточил. Чтобы свести к минимуму потери, а лучше вообще избежать их, но задачу выполнить.

Комбриг устал. Очень устал. Зверски. А еще у него разламывалась голова до темноты в глазах – старая контузия давала себя знать. Ему бы в госпиталь для начала, а потом в санаторий, но он молчал и лишь скрипел от боли зубами. Он не мог оставить свою бригаду. Не имел права. Он – офицер, а значит, честь прежде всего.