Текст книги "Контракт со смертью"

– Ну-ка, братец, давай-ка начистоту: ты кто?

Пришлось рассказать, что служил в десанте, потом в бригаде спецназа в Монголии. После расформирования уехал к себе на родину, в Грозный, был заведующим клубом – другой должности в развалившейся стране для боевого офицера не нашлось. Потом полыхнула Чечня, война, дом разрушили при бомбёжке, в двухтысячном демобилизовался и с семьёй перебрался в Белгород.

Так он стал замкомбата.

Чевола – индеец, точнее, серый – так индейцы называют полукровок. Отец у него индеец из племени Оглала народа Лакота, что в Южной Дакоте, потомственный вождь общины Старое Ожерелье, волею судьбы оказавшийся на просторах России, а мать – терская казачка.

В четырнадцать лет прошел обряд Хамблечхие – Поиск Видения. Это когда юноша становится мужчиной, приобретает духа-покровителя и получает взрослое имя. Так Александр Чевола получил индейское имя Маленький Танцующий Ветер. Наверное, потому, что он был стремительным, как ветер, с легкостью обгонял не только сверстников, но и взрослых. А еще его дядя Железный Пёс приучил терпеть боль и никогда не просить пощады.

В сентябре под Изюмом, через месяц после нашей встречи, он получил контузию. Они возвращались из штаба бригады, когда на лесной дороге попали под обстрел. Мина свалила сосну, которая перекрыла дорогу. Выскочили, оттащили её на обочину, и тут Чевола увидел еще одну, небольшую, в две руки толщиной. Ухватил за комель, поднял, понёс, но взрыв разорвавшейся рядом мины бросил его на торчащий из земли пень. Удар пришёлся в пах. От страшной боли потерял сознание, очнулся уже в машине. Четверо суток его не могли отправить в госпиталь, а когда привезли, то фельдшер развёл руками:

– Здесь я помочь не в силах. Надо в Луганск, нужна срочная операция.

В Луганской областной больнице уже стали готовить к операции, но, узнав, что он неместный, велели ехать в Белгород:

– В России медицина лучше, там и оборудование, и медикаменты, а у нас…

От удара камень попал в мочеточник, перекрыв его. Боль адская, но Чевола терпел – он же индеец, он не имеет права показывать боль. И он терпел всю дорогу от Луганска до Белгорода, трясясь в автобусе и едва не теряя сознание от нестерпимой боли.

К чему всё так подробно рассказываю? А потому, что этот белгородский индеец вызывает у меня бесконечное уважение.

Индейцы племени Оглала из Южной Дакоты зовут его к себе: его отец был почётным вождём, стало быть, и он тоже почётный вождь. Только бывший спецназовец говорит, что томагавк войны зарывать рано, пока нечисть правит миром.

13

В частных и не очень беседах обсуждается с разной экспрессией тема наших мобилизованных, хотя они просто военнослужащие российской армии, а не ущербные «мобики». Очередная волна стенаний: их используют как мясо; обещали, что будут охранять объекты на освобождённых территориях, а их бросили на штурм укреплений; по ним стреляют, а у них одни только автоматы; страдают от голода, отсутствия воды и неустроенности; почему воюют наши мужья, а не контрактники и т. д. Есть ещё новая фишка: гуманитарка не попадает адресатам, а продаётся на рынках. Офицеры повально пьют и… матерятся (!).

Состояние жен и материй военнослужащих понять можно: сердце рвётся от переживания за дорогих и родных людней. Но нельзя оправдать стонущих воинов «доблестной Красной армии»: ваших матерей, жен, детей защищать кто будет? ЧВК? Армия? Так вы и есть армия, а не нравится – пишите рапорта для перевода в «оркестр», БАРС, «Ветеранов», «Волков» и т. п. Только имейте в виду: звонков вроде «спасите-помогите, нас заставляют воевать!» не будет. Нянчиться и уговаривать никто не будет. Посланец от губернатора с проверкой стонов и для утирания соплей не приедет в силу бессмысленности поездки: его никто к страдальцам не допустит. В то, что офицеры повально пьянствуют, не верю! Пьяный на фронте – форма суицида и потенциальный труп. Десятки моих знакомых, приятелей, друзей среди офицеров не пьют и даже редко кто курит. Что касается ненормативной лексики, то наши «окопные институтки с изысканным слухом» глухи, иной речи не понимают и не принимают. К словам я бы ещё добавлял черенок лопаты – доходчивей.

Ну и по поводу гуманитарки. Что-то не видел на рынке сплетённые нашими чудесными женщинами сети, «кикиморы», «леших», оптику, беспилотники, антидроны и т. д. (их и в магазинах-то нет!). Ну, а когда в качестве аргумента прозвучало: «Во Владивостоке все рынки завалены сухпайками и спальниками» – оторопел. Собранная в Белгороде гуманитарка во Владивостоке? Каким образом? «А что тут ехать? Загрузили машину – и вперёд!» Господи, да вы в школе географию проходили? Вы хоть раз карту видели? Вы расстояние посмотрите! Сколько горючего надо, какие затраты – не окупится никакими спальниками и сухпайками! К тому же сухпайки не входят в ассортимент гуманитарщиков. Может быть, «бобры» в дальневосточную тайгу дрова гонят? Или «Ресторанчик» борщи консервирует для Приморья? Абсурд, но язык, как известно, без костей, вот и треплется, как помело на ветру.

Можно не любить государство, но ведь это мы в 1991-м разрушили великую державу, руководствуясь «весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим…». Гримасу слепили. Можно не любить (и по праву) власть, но ведь сами пестуем всех этих «слуг народа». Но Россия – это другое, и сражение идёт за право быть русским, за право жить здесь и право умереть тоже здесь.

14

Сегодня ровно год, как началась война России с Западом. Смертельная схватка, а для России на право быть русскими, на право жить. Война, лукаво именуемая спецоперацией. Потом будут попытки назвать её КТО – контртеррористической операцией, и для придания её легитимности в спешном порядке приняли в состав Российской Федерации ЛНР, ДНР, занятые нами Херсонскую и Запорожскую области.

Харьков оставили в стороне, хотя с таким же успехом могли это сделать, но тогда его пришлось бы освобождать, а это, видимо, не входило в планы договорнячков. Более того, фактически без боя передали Киеву города и сёла, тот же Купянск или Волчанск.

Можно подвести итоги этого трагического года. Именно трагического по своим последствиям. Блестяще начатая операция первых дней завершилась провалом со значительными потерями не только в элите армии – спецназе ГРУ и ВДВ, но в других родах войск, включая технику. Причём это не было военным поражением – это было политическое решение, за которым стоял испуг компрадорских кругов, которым не нужна была победа России.

Именно двадцать четвёртого февраля вопреки чиновникам/чиновнице из областного минкульта провели песенно-поэтический фестиваль, посвященный годовщине начала Специальной военной операции. Первый фестиваль и впервые в России! Именно вопреки, а не благодаря. Фамилии её не называю – всё равно её забудут, как только слезет/сгонят с кресла, а память о фестивале останется.

Была проявлена не просто дурость чиновничья – это была открытая конфронтация. Информационное замалчивание, препятствие районным отделам культуры организовать творческие коллективы и направить их на фестиваль, отказ в финансировании и всевозможные мелочные шпильки. Это были бои местного значения местной бюрократии, ненавидящей Россию, русское, патриотизм.

Что это – тупость, недомыслие, умышленность или слагающая предательства России? Ведь упустили такой шанс, что Белгород зазвучал бы на всю страну и их бы осыпали звёздами, а они затеяли интриги. Когда оценила в информационном поле столица, когда весть о фестивале разнеслась по СМИ и сайтам, то сразу же потянули лавры на себя. Да за-ради бога! Сами вас цветами осыплем, только не мешайте. На что способны чиновники от культуры, так это отчёты да компиляция чужих идей.

Да нет, они не «ждуны», не предатели, не жовто-блакитные. Они никакие! Они бесцветные. Просто бесцветные, тухлые, чеховские чиновники с жизненным принципом «как бы чего не вышло». Они серость, воинствующая серость, воюющая с русской литературой, потому что она может повести за собою и ведёт. С классической, национальной и патриотической литературой. Фактический запрет на литературные встречи на площадках, курируемых или контролируемых минкультом. Запрет на любые слова об СВО. За целый год (!) минкульт на своём сайте ни слова не сказал о проводимой операции, словно её нет и в помине.

Мы всё равно не отступим. Да, часть коллег мышами порскнула в свои норки и затаилась. Кто-то ушёл сразу же с писательского сайта – на всякий случай. Кто-то отмалчивается до сих пор. Но остались те, кто сплотился, кто открыто заявил о своей позиции, кто день и ночь, словом и делом трудится во благо родины. Это не патетика – это жизненный принцип.

Март

1

Месяц начался как отсчёт второго года СВО. Восемь поездок за «ленту» только в этом году. Восемь! У Вити Носова в полтора раза больше – успел «смотаться», пока я болел. Много или мало – сказать трудно: они все разные и по продолжительности, и по объему доставленного груза, и по логистике, и по результатам реализации задуманного, и по встречам и всяким ситуациям.

Эта, девятая, оказалась на редкость непринуждённой – просто душа пела! С ходу проходили все блокпосты, количество которых сейчас просто зашкаливает. Порадовались, что доставленная накануне бронекапсула (бронированный «форд») уже таскает БК на передовую, забирая оттуда «трёхсотых».

Что начальник артразведки дивизиона на радостях (привезли дорогущий лазерный дальномер, переданный Ольгой Будиной через Елену Викторовну Сафронову от пожелавшего остаться неизвестным режиссёра) исполнил ритуальный танец индейца, прижимая прибор к груди, словно малое дитя драгоценную игрушку.

Что искренне радовались спецназовцы «кикиморам» и «лешему», а артиллеристы сеткам, сотканным женщинами прихода Михаила Архангела из Масловой Пристани.

Что Толя Байк сиял от счастья, рассматривая, ощупывая и только не пробуя «на зуб» халаты, полотенца и подушки для своего «санатория» (отдельная история).

Что в Можниковке орали на радостях пацаны: «Дядя Витя приехал!»

В общем-то по отдельности мелочь, а всё вместе вроде бы и весомо для иного подразделения. Ну и, конечно же, встречи с людьми мужественными, искренними, бесхитростными, с которыми породнила эта война. Встреча с другой жизнью за «лентой», где одни выживают, другие приспосабливаются к новым реалиям, третьи всё ещё «ждуны», четвёртые просто живут.

Первая традиционная короткая остановка в Можниковке. Пацаны с импровизированного блокпоста ещё издали замахали руками: «Наши едут, наши!» Расплылись улыбками наши солнечные мальчишки, даже россыпь весенних конопушек на лицах, казалось, тоже веселится. Сначала воробьиной стайкой сорвались и бросились к затормозившей машине, но в паре метров перешли на шаг, подошли с достоинством, протягивая ладошки, а потом норовили обнять и прижаться.

Доложили, что сейчас каникулы, потому и не в школе, но переданные раньше томики стихов прочитали. Проверять знание русской классики времени не было, поэтому Витя ограничился прослушиванием краткого пересказа прочитанного. Он излучал такую искреннюю доброту, что пацанва льнула к нему, как цыплята к наседке. Накоротке обсудили проблемы насущные, узнали сельские и школьные новости, приняли заказ (они у нас на спецобеспечении), наделили гостинцами. Последнее ритуально, дань традиции: ребята приняли коробку со сладостями степенно, а глаза заблестели. Сладости пока для них мечта несбыточная: у родителей каждая копейка на счету, а эту шальную ораву надо обуть-одеть и накормить. Вот Витя как Дед Мороз с подарками, только необычный Дед Мороз, а солнечный. А ещё он народный полпред России и никак иначе.

2

Поездка была внеплановая – плановая будет завтра. Сегодня день весеннего равноденствия, завтра какая-то магия чисел – 23.03.23. Как всегда, звонок от моего сумасшедшего старшины Вити Носова, завлекающее воркование, что надо срочно доставить «броневик» нашему сумасбродному другу, без которого он ну просто никак не может одолеть супостата. Если даже я не смог отказать ему, то что можно говорить о милых дамах в его славные гусарские годы!

Витя на «форде» с бронекапсулой ушёл первым, пока я забирал самое необходимое из гуманитарки – масксети, «кикиморы», «лешего», ну и ещё кое-что по малости. Сети и гардероб разведчика/снайпера приготовили женщины Елены Викторовны Сафроновой – «кружевницы» храма Михаила Архангела.

Педаль газа в пол, стрелка спидометра ложится на красную черту (надо же, и здесь красные линии!) – нельзя опаздывать к назначенному времени «Ч». Давно так не пела от скорости душа! Ты один в машине, никто не ойкает и не айкает, не охает и не ахает, не хватается за сердце, поворот режется в одно касание, и центробежная сила вжимает в сиденье. Красота.

На переходе полно военных – форма замызганная, но лица радостные, светятся… Оказалось – возвращаются домой по ротации. Из окошка «патриота» высовывается небритая рыжая рожа и орёт: «Саныч!» Что-то неуловимо знакомое, силюсь память напрячь, но, не дожидаясь ответного радостного вопля, рожа представляется: «Белый!» Он вытискивается из салона, жмёт руки, обнимаемся, тискаем друг друга – последний раз виделись в марте прошлого года под Харьковом.

Какой-то одарённый стратегическим даром полководец послал их батальон на «буханках» штурмовать Харьков. На Салтовском шоссе между окружной и Кутузовкой их встретили… Машины пожгли, бойцы и комбат Денис Кудрин, подполковник, наш, корочанский, погибли. «Денису Героя ЛНР посмертно дали», – мрачно изрёк Белый и матернулся. Он словно оправдывался, помня, как я орал на него за то, что погибших бросили на трассе. Я был неправ: они не могли вынести их ни в тот вечер, ни наутро, ни через неделю… Просто не могли, не положив столько же, а то и больше… Это война. Это расплата за глупость и чей-то гонор. Наверное, за предательство, потому что их там ждали…

У перехода тусовались несколько гражданских – таксовали. Подошли двое военных, к ним сразу же бросился бегемотного вида малый. Донеслись обрывки разговора: ребята просили отвезти их в Валуйки, а «бегемот» ломанул цену – пять тысяч. Мужики робко просили сбросить цену, но хозяин жизни уже предвкушал: деваться-то им некуда, всё равно согласятся. Согласились бы – схема отработана, но, на беду барыг, оказались мы. Витя громогласно объявил, что таким обнаглевшим жирным свиньям он самолично ампутирует почки без хирургического вмешательства, отвезет за «ленту», отправит на разминирование, и ещё с десяток вариантов радикального перевоспитания. По сбившимся в кучу фронтовикам пронёсся одобрительный гул: им очень нравилась идея старшины, и они были готовы помочь в её реализации. «Бегемот» с завидной подвижностью, ожигая взглядом, молча ретировался, затерявшись среди такого же мусора.

Обошлось без страшной кары: Белый ехал в Курск и с радостью согласился подвезти бойцов. Их командировали в город, но на переходе военная полиция прицепилась к машине, вот и пришлось добираться на попутных. Они добровольцы, штурмовики из одной роты с Александром Мальцевым, тем самым, который был представлен к званию Героя посмертно. Тело его до сих пор не вынесли – так и лежит в перепахиваемой снарядами да минами посадке. Они крепкие, выше среднего, лица красивые, как говорится, брутальные, а вот перед таксующим быдлом спасовали. Хотя что должны были делать? Морду бить? Так ведь блюстители законности упекут в кутузку с легкостью и даже с радостью: не хрен посягать на устои, то есть правила, не такой уж условной границы. Они, выжившие в смертельных штурмах, знающие цену жизни и смерти, оказались бессильны перед прущими наружу хамством и алчностью. И это только крохотный эпизод из жизни настоящей, а сколько их будет, уже не эпизодов, по возвращении из ада?

3

«Броневичок» передали ребятам из штурмового подразделения. Все добровольцы. Все обыкновенные – из толпы и не вычленишь, а вот глаза другие: пытливые, лучистые, рентгеном просвечивающие и… добрые. У старшего позывной «Профессор» – гуманитарная «вышка» за плечами и вообще ходячая энциклопедия. Поговорили о делах насущных, посетовали на «изобилие» снарядов и вообще БК, на долбоё… короче, на талант полководцев, прущих уже год в лоб на Авдеевку, «суперсовременную» технику и т. п., чего у нас в изобилии (?). А всё равно энергия так и прёт, заряжает, мотивирует. Всё равно одолеем! «Форд» инкассаторский «надыбал» Витя – три года стоял под забором, отремонтировал его за свой счёт, а я только эскорт: надо же этого проходимца обратно в Курск доставлять. Перегрузили сети, снаряжение. Банку с бараньим жиром (авось кому-то и пригодится), упаковки воды. «Форд», конечно, внешне эффектный, только в четырнадцатом от такого после двух суток эксплуатации мы отказались. Слишком много электроники: долбанут с «граника» – и готовый склеп, из которого выбраться не суждено: блокируются двери намертво. Поговорили с ребятами и на эту тему, но они клятвенно заверили, что подставляться не будут. К тому же привезенные сети, что называется, в масть: запеленают так, что с двух шагов не заметишь, не то что с «квадрика». Завтра мы будем у них на базе под Авдеевкой – надо поработать всерьёз и надолго. До встречи, мужики!

Была ещё одна цель поездки: помочь нашему другу встретиться с сыном. Времени у него негусто: отпуск пролетит – моргнуть не успеешь, так что помочь ему добраться к сыну – дело святое. Не просил он, а только обмолвился, что хотел бы с сыном повидаться, да только не пропустят к нему, а сам он в Луганск выбраться не сможет. Сейчас действительно на фронт, величаемый ЛБС – линией боевого соприкосновения, «туристам» даже с гуманитаркой не попасть – отсекли блокпостами. Впрочем, у нас остались возможности, вот и пришлось быстро перекраивать свои планы, чтобы отец смог увидеться с сыном.

О материнской любви рассказано и показано немало, а вот отцовскую что литература, что кино как-то вниманием обделили. Всё потому, что скупа она на эмоции, всё больше скрыта за внешней суровостью и немногословна. Внутри она душу сжигает, не выплёскивается, хотя и рвётся наружу. Сын у него командир штурмовой роты, а жизнь штурмовика на войне коротка, что ночь воробьиная. Встретились в условленном месте с нашими друзьями, перегрузили им гуманитарку, что вёз отец сыну и его бойцам, расстались с ним на сутки – они должны были доставить его в нужное подразделение.

Встреча удалась: они провели вместе неполные сутки, но всё никак не могли наговориться да насмотреться. Завтрак приготовил отец: сварил солянку, нарезал ломтями хлеб, заварил крепкий чай и смотрел, как за обе щеки уплетали нехитрый завтрак эти в общем-то мальчишки, от которых зависела судьба России. Хотя нет, мальчишки только по годам, а так уже совсем заматеревшие воины – злые, Гостомелем да Харьковом опалённые, меченные пулями да осколками. Для них чётко: все, кто против нас, – враги, а враг должен быть уничтожен. И никаких поправок на братский народ да на одни корни. Корни, может быть, и одни, да только на ветке прививку сделали, так что резать подвой придётся под основание. Утром сын повёл роту на штурм опорника, а отец вернулся к нам.

Всю обратную дорогу он молчал, да и что говорить, коли сын там остался, а он здесь. Как бы он хотел быть сейчас с ним рядом, закрыть собою, сберечь. Переживание не выплёскивается наружу, но оно на потемневшем лице, в сигарете, в желваках, то и дело вскипающих под натянутой на скулах кожей, в этом молчании. Мы не лезли к нему с расспросами и вообще старались не говорить о войне. Да и что о ней говорить, если она совсем другая, чем в кино да в давно набивших оскомину ток-шоу. Это же надо придумать эдакую веселуху для народа, чтобы кормить его суррогатом из собственных фантазий, выдавая их за сокровенную тайну, ведомую только им да глубочайшую аналитику.

Я смотрел на своего друга и кожей ощущал полное погружение в фильм «Отец солдата». Там отец через все преграды добрался-таки до своего сына, чтобы он принял смерть от вражеской пули на его руках. Раньше смотрел его как просто кино о войне, а теперь как балладу об отцовской любви. И мысленно твердил «Живый в помощи».

4

Наши подопечные из артдивизиона сменили место дислокации, перебравшись в полуразрушенный городок, поэтому пришлось малость поплутать, прежде чем разыскали их. И всё из-за моего упрямства: дорогу помнил фрагментарно, да и пейзаж тогда был зимний, но упорствовал и с видом искушенного следопыта командовал «влево, вправо, вперёд, назад», пока не сдался. Пришлось вспоминать ориентиры между затяжками сигареты, ворчанием моего неизменного спутника старшины Вити Носова и челночным рысканием по исполосованной ямами да колдобинами дороге, точнее, направлению. Одинокая машинёнка – лакомый кусочек для местных «партизан», не то что всяких там ДРГ, шарящихся в округе, так что лица тронула улыбка, как только выбрались в людные места.

Везли мы именно для них сети, медикаменты, дальномер, коврижки, что выпекал монастырь матушки Иустиньи, ну и остальное по мелочи. Сети и дальномер от Елены Викторовны, часть медикаментов от Союза писателей, хотя, в принципе, не индивидуализируем: собрали всем миром, а мы уж доставили. Вообще-то цель наша не просто доставить собранную гуманитарку, а еще забрать в починку беспилотники. Возим мы не только бублики да носки, а ещё «глаза и уши» тоже каждый раз или через раз везём, без которых наши ребята глухи и слепы. Ну а обратным курсом забираем сбитые вражеские дроны либо наши повреждённые – на восстановление. На базе с полдюжины бойцов в замасленной «цифре» возились с подбитыми машинами. Самые что ни на есть Кулибины: из хлама собрать движок или вдохнуть жизнь в трансмиссию, заварить пробоины, подлатать и подчистить – всё могут, и даже то, что не может никто. Старший команды Владислав – симпатичный стеснительный малый, попавший в дивизион по мобилизации, теперь уже в прошлом инженер какого-то мудрёного НИИ. Вообще-то его призывать не должны были – кадр для оборонки весьма ценный, но он постеснялся сообщить о своей «броне» военкоматовским, а тем лишь бы цифру призыва выполнить.

В рембат технику почти не отправляют – там тоже с запчастями дефицит советский, так что по большому счёту всё своими руками делают. Со стороны – так, колхозные мастерские, ремонт тракторов да комбайнов, и мужики такие же чумазые и с руками по локоть в масле да мазуте. Сетям обрадовались и сразу же давай натягивать на «гвоздику» (122-мм полковая самоходная артиллерийская установка) с разбитым траком и дырой в борту. Еле успели остановить торопыг для фотосъемки (учёт и контроль прежде всего). Владислав с двумя узлами сетей заметался по двору, выбирая, чтобы ещё укрыть от глаз беспилотников: то ли ещё пару «гвоздик», то ли «акацию» (152-мм дивизионная самоходная гаубица) – техники хватает, а сетей нет. Успокоили, что в следующий раз лично для него «кружевницы» из Масловой Пристани сплетут сети.

Уезжать не хотелось: и денёк что надо – солнечно и тепло, и ребята душевные, только пора и честь знать. Спросили, что ещё привезти, но в ответ неопределённо пожали плевами: да вроде всё есть, хотя вот если бы носки, а то рвутся быстро. И сами бы рады купить, да только до ближайшего магазина вёрст с полсотни и не вырваться. Извинялись мужики, что обременяют такими пустяками, хотя какие пустяки: на босу ногу в берцах много не находишь да не набегаешь, а значит, и не навоюешь. А им ещё до самой границы бывшего Союза топать.

5

Так называемые «освобождённые территория» – та ещё головная боль для местной власти, и то при условии, что это не прежняя власть. Все эти Старобельск, Сватово, Новоайдар, Белокуракино, Новопсков и иже с ними – генерирующая подпитка карателей из «Айдара». Столкнулся ещё летом с плохо скрываемым (или открытый вызов?) недружелюбием и тогда ещё дал зарок быть с ними настороже.

В Старобельске Гриша зашел в магазин купить воды бутылку, а ему в лицо: «У-у-у, рашисты! Очи бы вас не бачилы!» Гришу за алтын не купишь, у него скорость принятия решения сродни броску кобры и реакция мангуста. «Мы не рашисты, – мило улыбнулся он злой тетке и показал на проходящих по тротуару солдат. – Рашисты вон они, а мы окры! Ордынцы то есть. Резать будем». И оскалил голливудские зубы, клацнув ими для пущей свирепости.

6

Нашему другу позвонил старший брат из Житомира и попросил прощения. За себя, за брата среднего, что грозился сына нашего друга, то есть своего племяша, на ленты порезать. Средний брат щирым украинцем стал, даром что москаль курский, тоже теперь свою родову от древних укров ведёт. За то, что заплутали в темноте да угаре, не осознали, что режут по-живому мать родную, а теперь вот спохватились, да поздно: на кладбище уж мест не хватает. Долго говорил брат, а друг наш молчал, выкурив без малого полпачки. А потом просто сказал: «До встречи, брат». В ответ донеслось: «И тебе, брат, до встречи! Ты только поспешай…»

7

Хорошо без «туристов»: ни тебе ответственности, ни отвлечений «на картинку». Плохо без них: хочется, чтобы они увидели оскал войны, через себя боль эту страшную пропустили, чтобы эта боль, как круги по воде, разошлась и кому-то глаза приоткрыла. Хотя всё-таки вдвоём комфортно. На базе Витя шутливо наставлял бойцов:

– Надо быть гуманным. Видишь раненый мучается? Добей.

– Пленных брать не надо – будет потом переживать и каяться, что сдался. А так ты сразу его на небо к архангелам отправляешь: пусть оглядится, прочувствует, так ли жил, много ли грехов земных сотворил. Заодно и попросит искупления.

Мы тоже за разрядку, но только за разрядку магазина автомата.

8

Вот не думал, что офицеры находят время на войне ещё и читать. И не что-нибудь, а Пикуля «Честь имею» – самая ходовая у них книга. А ещё «Живые и мёртвые» Симонова. Стихи читают, в основном лирику, хотя комбат ворчит:

– Такие либо слюноотделение вызывают, либо души размягчают, а мы мужики. Нам суровость блюсти надо.

Это он днём говорил, а вечерком, уединившись, читал Лермонтова. На моё недоумение такой метаморфозе улыбнулся виновато:

– Да это я так, чтобы мальчишки не расслаблялись. Зелёные они еще, не заматерели. А Михаил Юрьевич в самый раз. Он же наш, самый первый командир спецназа.