Текст книги "Контракт со смертью"

Часть третья
Бои местного значения

1

Война – это быт, а всё остальное потом. Война – это рутина, грязь, тело, неделями не знающее воды. Это пропахшая потом и чёрт-те знает чем одежда, промокшая, а потом прихваченная морозом и ставшая жестяной. Это сбитые в кровь пальцы и стёртые ноги в вечно мокрых берцах. Это самодурство начальников, пофигизм бойцов, до оскомины дебильные приказы одуревших от «полководческого дара» командиров. Война – это подвиги, а подвиг зачастую рядышком с дуростью командира. Война – это трусость, бездарность, тупость, халатность. Война живёт по своим законам, которые отличаются от законов мирного времени.

Разведгруппу на БМП[47]47
  Боевая машина пехоты.


[Закрыть] тупо рванули «монкой»[48]48
  МОН-90 – мина осколочная направленная с разлётом осколков до 95 м.


[Закрыть] из засады. Трое «двухсотых», остальные «трёхсотые». Ещё живой начштаба просил по рации помощь: оглушенный взрывом, контуженый, он хрипел, что контужен, не может ориентироваться и не знает, куда выводить людей, что патроны на исходе и что их ждали на этой дороге.

Комбриг гонял желваки и молчал. Это он послал разведчиков вопреки здравому смыслу именно по этой дороге на БМП, хотя начштаба настаивал идти пешими через лес: в разведку на машинах не ходят. Он понимал, что не окажи помощь – начштаба и разведчики погибнут, но свой резерв посылать не стал. Может, понимал, что и те могут угодить в засаду. Может, потому что их было слишком мало. Может, потому, что живой начштаба расскажет, кому обязана гибелью разведка. Может, потому, что… Да кто же знает, почему комбриг не принял решение.

Начштаба последний раз вышел на связь. Он уже не просил помощи – понимал, что никто не придёт, лишь прохрипел, что их осталось двое и что они уже выдернули чеку гранаты. И выругался угасающим голосом. Он не отпустил тангенту своей рации, и все слышали зачастившую и усиливающуюся автоматную дробь, взрыв и… обрушившуюся в эфире тишину.

Их тела вытащил соседний комбат мотострелков сутки спустя. Командир разведвзвода бригады рассказал ему о гибели разведгруппы и о том, что комбриг отказал им в помощи. Он вышел из дома и подставил лицо струям дождя, чтобы никто не видел его слёз, а потом собрал добровольцев и сам повёл группу на единственном уцелевшем бэтээре. В том бою они пленных не брали.

2

У моего боевого тёзки тяжело ранило сына. Десантник, старлей, командир разведроты. Под Камышевахой комдив поставил задачу взять «опорник»[49]49
  Опорный пункт.


[Закрыть] тремя тактическими группами: снайпер, сапёр, два-три огнемётчика, гранатомётчик, пулемётчик, три-четыре автоматчика в каждой.

Заходили с трёх направлений, но в назначенное время на окраины села вышла только группа сына. Осмотрелись, прикинули, что противника раз в пятнадцать больше, но приказ есть приказ, никто его не отменял, и в назначенное время начали штурм. Дюжина десантников против почти двухсот обороняющихся – нарушение всех мыслимых и немыслимых правил. Вошли как нож в масло: внезапность и мощь огня застали врага врасплох и подавили волю к сопротивлению, но всё же вээсушников было слишком много, а их горстка. К тому же укры подтянули резервы, собравшись контратаковать. Комдив с двумя БМП прорвался к «опорнику», прикрыл бронёй десантников и дал команду на отход – дюжиной бойцов села не удержать.

Уже почти оторвались, как лесопосадку, по которой они выходили, накрыли минами. Сыну осколок вошёл в висок, другой рваный кусок металла идущего справа пулемётчика сразил насмерть. Половину десантников отметили осколки, из них трое тяжело раненных, а уцелевшие всех вынести не могли, поэтому комдив еще раз вызвал броневую поддержку.

На подошедшие БМП уложили раненых и погибшего пулемётчика. Сын помогал: боль только закручивалась, впиваясь в мозг штопором, но в горячке не обращал внимания. Кто-то из бойцов заметил ручеёк крови у него из-под каски и бледность, заливающую лицо.

– Товарищ старший лейтенант, вас ранило?

– Пустяк…

Договорить он не успел: упал, потеряв сознание. Очнулся уже в госпитале. Затем операция, отправка из Луганска в Ростов, потом в Москву, лечение, реабилитация, отпуск. Ещё только его доставили в Луганск, как отец рванул к нему – парню нужна отцовская поддержка. Перед отъездом я просил передать его сыну пожелания скорого выздоровления, и чтобы эта война была для него последней. Он возмутился: не последней, а крайней – надо будет ещё Запад от скверны чистить, и как только сын поправится, то вернётся на фронт.

Мы едва с ним не поругались: ты же отец, что ты сына на войну гонишь, а он всё одно упорствует, что тот должен родину защищать. Хотя по большому счёту правда за ним – глубинная, на вере настоянная, когда жизнь Отечества ставится выше жизни собственной. Уже из госпиталя он позвонил и сообщил, что сын после операции ещё слаб, но рвётся обратно в часть. Точка сбора – Харьков: отец воюет на харьковском направлении, сын зайдёт с юга, вот и встретятся. Дай-то бог!

Вообще-то «семейный подряд» сплошь и рядом: отец воюет, сын возит гуманитарку; сын на фронте, а мать фельдшером в госпитале или вообще отец с сыновьями вместе на передке. В нашем подразделении командир с зятем вместе воевали, в соседнем два брата. И это только то, что знаю. Один как-то отшутился: так крепче вяжутся семейные узелки. Не просто кровнородственные, а ещё фронтовым братством связанные, а это покрепче семейных.

3

Жаль, что нельзя называть подразделение, место боя, имя воина, поэтому ограничусь лишь направлением – харьковское направление, район Русской Лозовой. Время – майские праздники. Эта бригада спецназа заходила первой на рассвете двадцать четвертого февраля. Была в Харькове, вышла по приказу. «Пожарная команда» – бросали на самые опасные участки, и они блестяще выполняли задачу.

Мы были рядышком с первых дней, но встретились только вчера, да и то на несколько часов: отвозили его из города обратно на позиции. Командир разведгруппы, старший лейтенант, совсем мальчишка, худющий и жилистый, наш земляк из соседней области. Зовут Александр, с греческого «защитник». Сын старшего офицера, отмотавшего две чеченские, теперь сражающегося на Донбассе. Но о нём рассказ отдельный, а сначала о его сыне. О наших мальчишках, взваливших на свои плечи груз ответственности за Россию.

В этот день они отражали атаку за атакой накачанных наркотой нациков. Взвод против батальона. Девять часов боя. Волны наступавших накатывались, получали по морде, откатывались, засыпали снарядами и минами позиции взвода, и всё повторялось раз за разом вновь и вновь.

Оставшийся танк загнали в укрытие, попросив командира теперь уже бывшей танковой роты не высовываться, пока не поймут, что разведчикам станет совсем невмоготу. И комроты ждал, когда позицию засыпали снарядами и минами. Ждал, когда накрыли взвод «градом». Ждал до тех пор, пока укры не подошли на бросок гранаты, и тогда на свой страх и риск, задраив люки и выключив рацию, чтобы не остановили из штаба, приказал сам себе: «Вперёд!»

Выскочив из укрытия на озимые, он за несколько минут сжег два танка и три бээмпэ, а затем намотал на гусеницы десятка четыре бесов и вернулся обратно. Изумрудная зелень, испятнанная красным – кровь от разорванных тел, и пять факелов с чёрными клубами. Это не сюр – это страшный оскал войны. Она знает три краски: чёрную, красную и белую – цвет бинтов. Комроты ещё дважды вырывался из укрытия и своим танком давил, давил, давил, потому что к исходу дня закончились снаряды, опустели пулемётные ленты, да и ствол КПВТ[50]50
  14,5-мм крупнокалиберный пулемёт Владимирова танковый.


[Закрыть] погнуло осколком.

Они дрались в окружении, дрались, когда уже не осталось сил. Дрались, когда драться уже было нечем. Даже получив приказ на отход, они всё равно дрались. Ночью они вышли к своим, вынеся всех раненых. И никто не считал их героями, никто не говорил, что они совершили подвиг. Нет, это была рутинная солдатская работа. Саша[51]51
  Александр Викторович N., старший лейтенант, почти месяц со сломанной ногой воевал, так и не уйдя в госпиталь. Лишь после вывода бригады на короткий отдых был госпитализирован.


[Закрыть] так и сказал: «Отработали, немного устали, вот отдохнём чуток и завтра опять на работу».

Александр – значит Защитник. Они все Александры земли Русской. Храни их Господь!

Расстались с ним за Стрелечьем. Он уходил, прихрамывая и забросив за спину рюкзак. Отец короткими затяжками добивал сигарету. Вечерело. Прямо на озимые легли мины, вздыбив землю. Чёрное с зеленым. Война взяла в руки кисть. Господи, пусть у неё не хватит краски.

4

Бойцы под руки волокли сержанта В. к санитарной «таблетке», а Саня, командир разведвзвода, шкандылял сбоку и ворчал на своего «замка»[52]52
  Заместитель командира взвода.


[Закрыть]:

– Почему не дождался? Почему сам полез? А если бы…

Обошлось без «если бы». Старлей сломал ногу, когда неудачно спрыгнул с «брони» (думал, что порвал связки, потому даже санинструктору не сказал), и группу повёл «замок». Задание плёвое: выйти к селу, «прощупать атмосферу» и вернуться, поэтому сержант не стал дожидаться, пока бойцы ногу командира обколят и спеленают.

– Мы сами, командир, – замок улыбнулся и потёр ладони. – Ох и порезвимся без тебя.

Старлей застонал даже не от боли, а от слов своего безбашенного зама и бессилия что-либо изменить, поэтому погрозил кулаком, изобразив зверскую рожу:

– Только попробуй, проходимец, сгною. Зайди и выйди на мягких лапках.

Зашли, залегли, притаились напротив любопытного особнячка. «Крузак» и «элька»[53]53
  «Тойота лэнд крузер», «Митсубиши L200».


[Закрыть] появились после полудня. Припарковались возле ворот, один из вылезших из машины парней ушёл в дом, остальные разминались, курили, о чем-то переговаривались и громко смеялись. Были они в натовском камуфляже пиксельной расцветки и брониках, на рукавах голубой скотч, на груди и рукаве желто-голубые ленточки.

Сержант приказал взять их на мушку, но огня без команды не открывать, а сам тихонько снялся и, скрадывая добычу, огородами выбрался в другой конец улицы.

Он вышел со стороны Дергачей, поэтому его приняли за своего, и неспеша, вразвалочку, направился к машинам прямо по улице. Уходивший в дом вернулся, и приехавшие стали выгружать тубы, в которых транспортируют «джавелины»[54]54
  Джавелин, джевелин (англ. Javelin) – американский переносной противотанковый ракетный комплекс (ПТРК).


[Закрыть] и «энлау»[55]55
  Энлоу, энлау (англ. NLAW) – шведско-британская переносная противотанковая управляемая ракета.


[Закрыть]. Он шел, насвистывая мотивчик и зажав в руке эргэдэшку[56]56
  Ручная граната РГД-5.


[Закрыть]. Конечно, наглость, даже высшей степени наглость и вызов, но в этом весь сержант. Оторва по жизни, непричёсанный и незанузданный в армейскую упряжь даже уставами и командирами.

Один из приехавших поднял голову, внимательно посмотрел на приближающегося незнакомца, прищурился и окликнул. Оставалось с полсотни шагов. Сержант ускорил шаг, сокращая дистанцию, улыбнулся, махнул в приветствии левой рукой, а правой метнул гранату под ноги крутившихся около крузака нациков. Ещё не осела поднятая взрывом земля, как он всадил короткую очередь прямо через заднее стекло в водителя и тут же метнул вторую эргэдэшку в кузов пикапа. Двенадцать секунд, два внедорожника, пятеро покрошенных в хлам наследников Бандеры и еще трое годных к транспортировке «языков», разнесенные в куски ПТРК и ПТУРы и ещё четыре целёхоньких.

Всё бы хорошо, если бы не выброшенная взрывом ракета для «фагота»[57]57
  «Фагот» – советский, российский переносной противотанковый ракетный комплекс с полуавтоматическим командным наведением по проводам.


[Закрыть] в контейнере. Эта железяка долбанула по голове сержанта, отчего земля качнулась и в глазах померкло. Как потом сказали врачи – закрытая черепно-мозговая травма средней тяжести. С черепной травмой Саша согласился, но чтобы мозговая – это слишком! Ну откуда у этого отморозка мозги?

Конечно, была бы каска – всё обошлось, но разведка ни броников, ни касок не носит.

В госпитале заместителю командира взвода разведки сержанту В. вручили Георгиевский крест за доставленных «языков». Саша получил от комбрига выволочку за разорванные на ноге связки – не умеешь прыгать с брони – тренируйся. В госпиталь он не пошёл и ещё месяц шкандыбал со сломанной ногой, вызывая неприязнь начштаба за свой нестроевой шаг.

5

Десятого мая с Виктором Васильевичем Федотовым искали его сына. У Вити Носова переживания были на лице, а отец сдерживался, только курил всё чаще и чаще. Саша должен был выйти ещё утром, ждали весь день, искали, но безуспешно: колонну накрыли РСЗО и арта, потом добивали из засады.

Ох уж эти колонны! Такое ощущение, что не все генералы Российской армии знают то, что знали сержанты Советской. Азбука: как минимум дозорное отделение, головной дозор, боевые походные заставы, боковое охранение, замыкание, тыльная походная застава.

Сына ждали сутки: среди «двухсотых» и «трёхсотых» его не было, как не было и среди живых. Оставался плен, но эту мысль отец не допускал: сын разведчик, в плен не сдастся.

Он действительно вышел через сутки и вывел своих ребят, по пути захватив наёмника. ДРГ устроила им засаду, да самих накрыли: граната, пару очередей, и диверсионная группа строем отправилась в заоблачные выси. Остались лежать двое: наёмники, американцы, оба с украинскими корнями. Один вжался в землю, закрыв голову руками и сбросив броник. Рядом лежали автомат, «глок»[58]58
  9-мм пистолет производства Австрии.


[Закрыть], гранаты. Лежал и орал, что свой, что его не надо убивать, ещё что-то про Женевскую конвенцию.

Второй пиндос страдал рядом: здоровый бугай, откормленный, тяжелый. Прошитый очередью, он не мог сам идти, плакал и просил оставить в живых: дома двое деток ждут. Не дождутся. У Сани вес шестьдесят кило с берцами и железом, такого борова тащить – себе дороже. Да и никто не звал его на нашу землю, но раз сам пришёл – оставайся. Навечно. Война жестока.

Укроамериканца доставили и передали по принадлежности – повезло, веса был транспортируемого. А сын Федотова получил очередной втык за то, что всю ночь «болтался чёрт знает где сам, да ещё бойцов таскал за собою». Извинился, сослался на плохое знание местности. Обещал исправиться.

Объяснения комбрига удовлетворили.

6

Виктор Васильевич – старый вояка, десантник, полковник, наш земляк из Курска, три войны размотал. Ранения, контузии, чуток пенсии, но на жизнь хватает. Скромную, конечно, жизнь, но достойную, а иная у него и быть не может. Сидел бы дома и дальше, да сын воюет, кровиночка, не приведи Господи, если что случится – не простит себе, что дома отсиживался. Пошёл в военкомат, убедил, что сгодится, вот и оказался на Донбассе. Сначала рядовым бойцом был, но недолго – назначили начальником разведки подразделения. Но это так, прелюдия. Очень уж досаждал бравым воинам Одина, вот они и устроили на него охоту.

В тот день он «щупал» дорогу, по которой назавтра должны были двигаться машины гумпомощи. В «уазике», кроме него и водителя, командир уговорил взять в «личку»[59]59
  «Личка» (сленг) – личная охрана.


[Закрыть] бойца из комендантской роты. Дорога пустынная, степными ветрами продуваемая, да и места неприветливые, балочные до байрачные[60]60
  Байрак-балка, поросшая лесом.


[Закрыть]. Около старого химсклада ближе к придорожным кустам сидел солдат с перемотанной рукой, нянча её как дитя грудное. Когда подъехали ближе, раненый встал и двинулся наперерез, призывно махнув здоровой рукой. Справа-слева кусты придорожные, ворота химсклада распахнуты – роту спрятать можно, не то что ДРГ, дорога круто заворачивала, так что невольно скорость водители гасили. Короче, место для засады идеальное.

Васильевичу не глянулся ни раненый укровоин – слишком уж нарочито выставлял обмотанную бинтами руку, ни сами бинты – белизна первозданная, но перевязка небрежная, наспех, ни само место, поэтому палец автоматически снял предохранитель и лёг на спуск.

Всё произошло мгновенно. Двоих выскочивших из склада укров Васильевич срезал короткой очередью, вываливаясь из машины. Третий, тот самый, с перемотанной рукой, убегал, рисуя петли. Догонять его начразведки не стал: кто знает, сколько их притаилось окрест. Запрыгнув обратно в «уазик», крикнул водителю: «Гони!», посылая для верности еще одну очередь в придорожные кусты.

Развернувшись, ходко маханули вёрст пяток назад и стали дожидаться вызванную подмогу. Приехавшие бойцы прочесали окрестности, подобрали убитого, пошли было по следам крови другого, но вечерело, поползли тени длинными языками, и они вернулись. Третий, тот, что изображал раненого, тоже ушёл – повезло так повезло.

Бойца из охраны Васильевич заменил – хороший малый, только реакция нулевая. А вот у него отменная – иначе счёт был совсем иным.

Утром следующего дня Васильевич лично сопровождал нашу машину с гуманитаркой. О случившемся накануне узнали только по возвращении на базу, когда планировали следующую поездку. Самый что ни на есть активист вдруг сник, узнав об организованной засаде, и замолчал, а наутро «выпал в осадок» – дела срочные оказались в Белгороде.

7

Военкоры о них не рассказывают, молчат и «говорящие головы» минобороны. Они всегда в тени, хотя их подвиги по дерзости и отваге зашкаливают. Назовём их профессию просто военный разведчик безотносительно к роду войск и задачам. Они надёжны, спокойны, уверенны. Они верят в Россию, а Россия в них.

 
Погон своих не носим
И льгот себе не просим.
Нам жалкие подачки ни к чему.
Не деньги и не слава —
Была б жива Держава.
России служим, больше никому![61]61
  Песня М. И. Ножкина «Военная разведка ГРУ».


[Закрыть]
 

О них в этой жизни написать не успею – должно пройти время, когда можно будет называть их имена, когда можно будет поведать о сделанном ими, а жить и так осталось всего ничего, как говорит друг Сергея Ивановича полковник Куличкин. Порой в нерассказанном об этих молчаливых парнях их спасение:

 
О нас никто не пишет
Не знает и не слышит
И в том спасенье наше и успех…
 

Это песня Михаил Ивановича Ножкина о разведке ГРУ. Конечно, она написана по случаю и совсем не конкретному Саше, Ивану или Жене, но каждый соотносит её с собой, и она обязательно звучит под гитару, когда собираемся вместе. Редко собираемся, всё больше на чей-то день рождения или чьи-то похороны.

В тот день повезло работать с ними. Утро было хотя и солнечное, но порывистый норд-ост не давал расслабляться. Заходили привычно-буднично: приехали на «точку», разобрали автоматы, надели броники. Я свой сирийский кевларовый броник отдал оператору: во-первых, снайперы целят в голову, но никак не в броник. Во-вторых, есть в этом что-то от игры в войнушку. Бойцы ладно, им по штату положено железо таскать, но когда закованный в броню героический военкор лезет с дурацкими вопросами к какой-нибудь старушенции, на которой из защиты лишь старенькая кацавейка да платок, то становится стыдно за этих тоскливых дятлов. Судьбу не объегоришь, на всё воля Божья.

Осмотрелся, закурил – дурацкая привычка и на войне никчемная. Даже опасная: на вторую затяжку и пуля может прилететь. Проводник материализовался неожиданно – кругом на сотню метров чистое поле и ни души, но эти ребята спецы по сюрпризам, вынырнул как чёрт из табакерки. Война полна неожиданностей: проводником оказался мой старый приятель, вместе работали на харьковском направлении, теперь вот на восточном. Парень легендарный, но не скоро можно будет рассказать о нём. А пока:

 
…И при любой погоде
Оружие на взводе
Патрон в стволе и палец на курке…
 

В тот день работали быстро и слаженно. Из еды ничего не брали – только вода, патроны и гранаты. Озоровали: снимали жовто-блакитные флаги и развешивали красные, советские, в сёлах, где пока ещё наших не было. Несолидно, конечно, для моего возраста, но мы всегда мальчишки до глубокой старости. Местные попрятались, лишь занавески на окнах шевельнутся да мелькнёт голова над забором: наблюдают и ждут, чем всё закончится для этих шальных русских, ведь в селе целый взвод местной теробороны.

Красный флаг – это не российский, это не завоевание, это возвращение. Через неделю разведка опять заходила в эти места – флаги висели! Не сняли, не посмели. И подумалось: взяли не территорию – сознание людей взяли. Не ракетами да танками мозги вправили, а флагами да отсутствием страха. Четверо русских въехали в село, открыто и уверенно, и местная тероборона ошалела и нос не высунула: увидели в этой дерзости, в этих красных флагах силищу. Знали бы, что на полсотни вёрст ни одного нашего солдата, может, и встретили бы «салютом», а так что есть, то есть. Задача была не флаги развешивать – это так, баловство, главное – «стрелялки» забрать, что появились у тероборонцев. Забрали. Дяди даже не очень обиделись, что «забавоки» лишились и наиграться не успели.

– Ну их к бису, – махнул рукой дядько с вислыми усами подковой. – Так вы насовсем, чи как?

Скорее «чи как», но вслух говорить не стали. Утешили осознанием, что делиться надо. Для хохла отдать своё – нож острый, но с этими цацками мужики расставались без видимого сожаления.

8

Земляк на фронте – это многое, а если ему поручено охранять тебя днём и ночью – это вообще выше крыши. Нашу крохотную группу военкоров передали заботам Бати, курскому казачьему атаману и земляку Вити Носова. Вообще-то Батя – это Филипповский Игорь Васильевич, бывший офицер-десантник, рукопашник, давно разменявший седьмой десяток. О подвигах наших бойцов принято узнавать из сообщений минобороны и реже Росгвардии. У него отношения с Росгвардией отнюдь не нежные, в её штате он не состоял никогда, потому осанну ему петь она не будет. Что касается минобороны, так то его давно списало в запас и сняло с учета по возрасту. Так и забавлялся бы он фланкировкой, помахивая шашечкой в казачьем кругу да на сцене и восхищая окружающих, не случись эта война по имени специальная военная операция.

Нас «пристегнули» к отряду ЧВК[62]62
  Отряды новообразования минобороны под названием «Редут», аналог БАРСам с неопределённым правовым статусом и контрактной основой.


[Закрыть], тому самому, который первым перевалил через харьковскую окружную. Ну а Бате поручили быть нашей Ариной Родионовной. Потом пути наши разошлись – изменились задачи, и судьба снова свела лишь пару месяцев спустя. Он коренаст, не по возрасту крепок и отменно силён. Тиснет руку, здороваясь, и будешь потом целый день пальцы расклеивать. Но главное – он рассудителен, спокоен и умён. Когда он спал и ел – одному Богу известно, во всяком случае он был всегда на ногах, в разгрузке и с автоматом в руках.

– Батя, нужна машина. Батя, нам надо вон ту территорию проверить. Батя, дай людей – базу нациков брать будем.

Круглосуточно неслось из моих или Витиных уст: Батя то, Батя это, а он устало кивал головой и выполнял все капризы, хотя другой послал бы нас в дальнее эротическое путешествие.

Когда к нам на базу загнали фуру с боеприпасами, то дискомфорт от скудоумия начальства почувствовали все. Нам повезло – дня через три-четыре мы сменили дислокацию, уйдя под крыло другого отряда, а еще через несколько дней базу накрыли минами. Первой полыхнула фура, все бросились врассыпную, и только Батя, сбив ударом кулака улепётывавшего водилу и вырвав у него ключи, бросился к машине. Через секунду она, таранив ворота, вырвалась из западни. Отогнав фуру метров на двести, он сначала огнетушителем сбивал пламя, потом взялся за лопату и забрасывал его землёй. Подоспевшие бойцы погасили уже занявшиеся ящики с ракетами, минами, патронами и еще чёрт знает с чем. Знатный был бы фейерверк, рвани эта дюжина тонн тротила – разнесло бы половину посёлка.

Потом Батя бегом вернулся во двор, завел «таблетку», в которой навалом лежали цинки с патронами, «граники», гранаты и всякая всячина стреляющегося и взрывающегося. Спас отряд, спас посёлок… Ясон о случившемся не доложил наверх: под горячую руку могли ему «навешать» по первое число за безалаберность, а так всё сошло. Хотя напрасно он слишком хорошо думал о своём начальстве, которому было абсолютно наплевать на то, что взорвалось и кто взорвался. Месяц спустя Батя ушёл от него вместе со своими ребятами, потому что война – это одно, а игра в войнушку – это другое. Вот наиграются, тогда и они вернутся, чтобы воевать по-настоящему. А так… Это к слову о подвигах.