Текст книги "Наверху рушились города…"

***

Школу открыли в одном из особняков с огромным залом. Елена, коллега Костика, и вправду когда-то работала физичкой в Воронежской школе. Лет ей чуть за сорок и выглядела она, как классическая Марьиванна: серая юбка, белая, всегда выглаженная рубашка, жилет в клеточку, волосы, стянутые в хвостик, и тонкие изящные очки. В принципе она была даже красивой, но общалась с людьми, в свойственной некоторым учителям манере – свысока и пренебрежительно, отчего отталкивала окружающих.

В первую очередь Елена выяснила у Костика все его педагогические навыки. А точнее отсутствие таковых (практика на четвёртом и пятом курсах в счёт не шла).

– Ладно, – деланно-равнодушно заявила она. – Придётся работать с чем есть.

Класс состоял из десяти детей разных возрастов. От этого обучать их становилось ещё тяжелее. Даже Елене. Костик, имевший о преподавании довольно смутное представление, вообще в первое время хотел обратиться к совету с просьбой вернуть его в группу вылазки. Отговорила Тамара, которой было спокойнее, когда отец её будущего ребёнка находился в безопасности.

Проще всего Костику давалась литература. Её он рассказывал упоённо, и практически не ориентируясь на школьную программу. Дети сидели затихшие, с полными увлечения глазами, в самые ответственные моменты даже забывали дышать. Елена однажды увидела урок литературы. Хмыкнула, когда поняла, что Костик рассказывал Хаксли и его «Дивный новый мир». Но позже призналась, что никогда не видела, чтобы хоть какой-нибудь класс сидел с такими широко раззявленными ртами.

Чуть хуже дела обстояли с русским языком. Костик знал правила, а что подзабыл, то быстро наверстал из учебников. Но доносить это до детей получалось с трудом. Самому младшему ребёнку восемь. Самой старшей четырнадцать. Одному требовалось рассказывать про «жи и ши», а вторая вовсю боролась с причастными и деепричастными оборотами. Собственно у Елены дела обстояли не лучше. Они даже несколько раз хотели разделить класс, но тогда бы потребовалось больше учителей, чтобы пока одни учатся, другие не болтались без дела. Да и учителям требовался отдых, ведь это только со стороны кажется, что учить детей – это просто.

Со стороны все профессии кажутся простыми.

Если с русским языком Костя кое-как справлялся, повторяя для одних давно пройденное или рассказывая другим что-то порою кардинально новое, то с остальными предметами творилась полная неразбериха. Например, кое-что Костя, конечно, из географии знал, но назначать его преподавателем этой дисциплины было неразумно. А на нём ещё «висела» биология, история, естествознание, куда включились природоведение, астрономия и экология. Он частенько оставлял самых младших после уроков на дополнительные занятия. А ведь Костику помимо того, чтобы рассказать, всё стоило сначала выучить самому. Нагрузки хватало за глаза.

Впрочем, Елена чувствовала себя не лучше. У неё тоже было множество работы с геометрией, информатикой и химией.

Помимо Тамары и Марины, людей с врачебной специальностью больше не оказалось. Но и больных уже было не так много. Марина занималась редкими пациентами. Тамаре достался уход за единственным не вернувшимся из комы мужчиной, попавшим в лагерь ещё до приезда Костика. Также на её попечении было несколько человек, выбравшихся из комы с серьёзными отклонениями. У кого-то парализовало правую часть тела, кто-то после комы стал полностью недееспособным.

Большое удивление вызвал седовласый мужчина, прикованный к коляске, которого Бандит некогда окрестил «Огурцом малосольным». Он по-прежнему не проявлял никаких признаков активности. Всегда смотрел под ноги, молчал и не шевелился. Изредка поднимал глаза, обводил взглядом комнату и снова возвращался к созерцанию пола.

После резкого увеличения количества выживших один из особняков приспособили к нуждам больницы. На первом этаже в нём стояло чёрное пианино с большой золотистой надписью. Как-то Марина вкатила колясочника и оставила перед пианино. А когда вернулась, увидела, что он открыл крышку и принялся играть. Вскоре, методом научного тыка, выяснилось: если колясочника подвезти к пианино, он начинал виртуозно на нём играть. Если отстранить, то становился «растением».

Игнат превратилась в юродивого. Поначалу многие думали, что девушка попросту насмехается. Или шутит. Всякий считал своим долгом показать ей в зеркале на её красоту, на грудь, рассказать об отличительных признаках мужчин и женщин. Иногда доходило до демонстрации половых органов. Но всё это оказалось тщетно. Игнат верила в то, что она Игнат. Вера вообще слепа – не видит очевидных вещей.

Естественно, что мужчины с Игнатом не общались, так как видели женщину, а женщины не разговаривали, так как Игнат периодически пыталась кого-нибудь из них закадрить. Дети бегали за юродивой и всячески подшучивали: «Игнат, покажи писюн», «Игнат, докажи, что ты мужик», «Игнат, а у тебя яйца стальные?». Каждый изгалялся как мог. Взрослые пытались её защитить от жестоких маленьких людей, но как-то вяло.

Костик однажды сумел поймать Людмилу трезвой. Та не пила целых три дня, словно оправдываясь, говорила:

– Выходные у меня. Надо ж и отдыхать когда-нибудь.

Бывший редактор узнал от алкоголички, что в час Х она была в сознании, но сильно-сильно пьяной. Она тоже поделилась, что чувствовала жуткую головную боль, словно кто-то ковырялся в её мозгах. Не получилось выяснить откуда она знала о том, что мимо лагеря будут проходить люди. Людмила смотрела на него удивлёнными глазами и говорила, что ни о чём таком не знала и знать не могла. И вообще спала.

Тем же вечером она напилась, приставала ко всем встречным мужчинам и подралась с дородной женщиной на ферме.

В лагере так и не нашлось ни одного человека, владевшего английским. Пришлось Анатолию учить иностранный по самоучителям. Теперь он безвылазно сидел в своём доме, проводя за рацией круглые сутки и частенько разговаривал с группой выживших из Туманного Альбиона. Англичан среди них не оказалось, в основном выходцы из Эритреи, Пакистана, Сирии, Индии, Бангладеш. По их рассказам, они там неплохо устроились. На каком-то полуострове, где раньше располагалась военная база. Анатолий пытался поймать в эфире ещё хоть кого-нибудь, но ничего не вышло. Один раз что-то расслышал, но поймать волну так и не смог.

В начале декабря одна из поисковых групп отправилась в Люберцы. А в полдень повалил снег. За четыре часа намело такие сугробы, что под ними скрылись легковые машины. В лагере пошла молва, мол, зима будет лютая, дикие позамерзают и уже следующей весной можно будет жить спокойно. Ближе к вечеру уехавшая в Люберцы группа связалась с Анатолием и запросила помощь. Они застряли в снегах на Новорязанском шоссе. Помощь пришла утром, но спасать оказалось некого – всех разорвал медведь.

Зима и вправду выдалась лютой. Благо почти во всех домах Серебряного Бора оказались камины. Топили, чем могли – дровами, углём, электрообогревателями.

В один из зимних вечеров народ столпился неподалёку от школы наблюдая, как пьяная Людмила начала приставать к Игнату. Алкоголичка высмеивала её на всю улицу, потешалась, предлагала отсосать член, хватала за пах и грудь, всячески не давала больной девушке уйти. Народ откровенно развлекался, после майских событий не осталось телевизора и сети, а книги и так многие отвыкли читать. Людям, кроме работы, требовались зрелища. И Людмила, чувствуя себя в центре внимания, с каждой минутой всё сильнее и сильнее чудила. Костик как раз возвращался из школы с одним из учеников. Редактор видел, как Игнат отпихнула пьяную Людмилу. Алкоголичка оступилась и грохнулась в кювет. Бутылка с недопитым виски выскользнула из рук. Отрава начала выливаться в снег, прожигая дыру. Людмила подскочила, схватила бутылку и разбила о голову юродивой. Игнат рухнула, словно подкошенная. По лбу потекла струйка крови.

Самое ужасное то, что люди стояли вокруг этого побоища и не пытались его остановить.

Людмила размахнулась и врезала тяжелым сапогом Игнату в живот. Девушку вырвало. Она зашлась кашлем, зарылась лицом в снег. Людмила замахнулась ещё раз, но подоспел Костик. Он оттолкнул алкоголичку, и та с протяжным «о-о-ох», грузно села в снег. Из толпы послышались недовольные возгласы.

– К тебе ночью вломятся, – полушёпотом произнесла Людмила. Она смотрела на редактора осоловевшими глазами и, казалось, находилась вовсе не на этой планете. – Забаррикадируешься в спальне – выживешь.

В следующий миг её лицо превратилось в агрессивную маску. Без того заплывшие глаза сузились до щелок, рот превратился в кривую линию, щёки раскраснелись.

– Ты вообще откуда взялся?! – она загребла руками комья снега и бросила в учителя. – Тоже хочешь меня?

Костя не стал слушать, что кричала ему обезумевшая алкоголичка. Помог Игнату подняться и довёл её до дверей дома.

Той ночью он долго не мог сомкнуть глаз. Не выходили из головы слова Людмилы. Он не мог понять их смысл. Так и уснул, размышляя над этой загадкой. А проснулся, когда в соседнем доме послышались выстрелы. Редактор вскочил с постели, подхватил автомат. Тома тяжело перевернулась на спину.

– Не ходи, – посмотрела на него заспанными глазами. – Не надо.

Секунду Костик колебался. Затем нацепил штаны, тёплую куртку и выскочил в коридор. Сбежал по ступеням на первый этаж. Дёрнул входную дверь и тут же замер как вкопанный. На крыльце стояла громадная собака. Она оскалилась и сделал шаг к двери. Костя вскинул автомат, отщёлкнул предохранитель. В тот момент, когда пёс прыгнул, человек нажал спусковой крючок. Оружие выплюнуло смертоносный металл. Пса бросило на улицу. Под домом мелькнули тени. Редактор закрыл дверь и прислонился к ней спиной. Через секунду с другой стороны глухо ударило. С противоположной стороны дома послышался вой. Костя повернул замок и бросился к заднему входу. Но добежать успел лишь к лестнице. Послышался звон стекла, и кто-то тяжелый приземлился в гостиной. Костя бросился на второй этаж. Влетел в спальню словно ураган. Тамара сидела в кровати, закрывая руками рот. Округлившиеся глаза пылали страхом.

Костя повернул замок-щеколду. Подбежал к громадному дубовому комоду и начал его двигать. Мебель скрипела, но поддавалась. Когда, наконец, забаррикадировался, с той стороны снова послышался глухой удар, повторившийся ещё пару раз. Затем начали шкрести. Минут через десять всё прекратилось.

Всю ночь по Серебряному Бору слышались выстрелы: громогласные ружей, сухие пощёлкивания пистолетов, яростный стрёкот автоматов. Периодически где-нибудь кричали. Несколько раз мимо дома с рычанием проносились машины. Их фары рвали тьму дороги, отражались от миллиардов снежинок. Слышался вой, лай, поскуливание недобитых собак.

Утро приближалось долго, но неотвратно. Постепенно становилось всё тише. С рассветом братья, Бандит и Семён обходили дома, проверяя, кому удалось отбиться. Оказалось, что не менее сорока людей пропали без вести. При этом все, кто пытался уехать, совершали самую большую глупость. Перешедшая по льду невообразимая ранее стая из собак и волков, в первую очередь, растерзала заставу на Хорошёвском мосту. Защитники даже выстрелить не успели. Естественно, чтобы выехать беглецам пришлось бы отогнать БТР. А для этого требовалось покинуть машины.

Всех «крыс» возле заставы и разодрали.

Постреляли голодных животных тоже немало, но ушло их намного больше. Братья отправились по кровавым следам, оставленным стаей тащившей еду. Вдоль гребного канала они уводили в Суворовский парк.

Замёрзшие участки реки разбили взрывчаткой, но люди всё равно начали роптать. Повторного прихода стаи теперь боялись больше чем огня.

В больнице после этого нападения прибавилось работы. Тамара вернулась спустя двое суток. Её ноги заплетались, под глазами набухли круги. Однако перед тем как уснуть, она рассказала, о чём поведала Марина.

Перед самым нападением стаи, врач услышала мужской голос с первого этажа. Подумала, что кто-то пришёл. Когда спустилась по лестнице – никого не обнаружила. В тот же миг из соседней комнаты выкатился колясочник. Он подхватил Марину, бросил к себе на колени и оттащил в кладовку, где скинул в погреб. Она пыталась оттуда выбраться, но люк сверху держали. А потом Марина услышала, как в дом ворвались псы и затихла.

Палаты на втором этаже всегда держали закрытыми. А вот свою дверь врач никогда не прикрывала, чтобы всё слышать…

Утром Марина в очередной раз попробовала поднять крышку погреба. На этот раз удачно. Колясочника она обнаружила в комнате с пианино.

***

В середине декабря Бандит затеял учения. Всех мужчин освободили от работы и несколько дней они кувыркались, дрались, изучали оружие и стреляли. Язык с трудом поворачивался назвать эту сходку учениями личного состава, но бывший спецназовец создал благоприятную почву для последующих тренировок.

Новый год отмечали с неестественным размахом. Алкоголя в лагерь навезли столько, что хватило б на несколько армий. Люди словно сорвались с цепи, пили сколько влезет, праздновали, запускали салюты, кричали песни. Костику это безудержное веселье напоминало пир во время чумы. Пианино выкатили на улицу, посадили за него колясочника. Затем братья подогнали машину, прокачанную на музыку. Начались танцы… Пьяная Людмила подластилась к некоторым мужчинам. Судя по крикам их новых жён, весьма не безрезультатно. Музыка так гремела, что её могли услышать все дикие округи.

Всю новогоднюю ночь Костя просидел в больнице с Тамарой. Ближе к утру заявились братья. Жорик пристал, чтобы бывший редактор выпил с ними. Кое-как получилось их сбагрить. Ближе к полудню потянулась цепочка вчерашних весельчаков за неизменным: «От головы что-нибудь».

– Вот именно, – буркнула фельдшер. – От головы. Потому что «для» принимать уже поздно.

Пятеро людей за ночь замёрзли. В том числе одна четырнадцатилетняя девочка, которой один из щедрых дядей дал попробовать алкоголя. Девочка выпила почти пол бутылки текилы и завалилась спать под забором. В общем безудержном веселье этого никто и не заметил. А ртутный столбик, тем временем, опустился до двадцати восьми.

Многие, как и заведено в России, продолжили встречу нового года. Вторая ночь прошла спокойнее. Лишь около полуночи на 4-ой линии началась стрельба. Сбежавшиеся люди нашли несколько диких, забравшихся погреться в дома. Как они проникли на остров, так и осталось загадкой. Вполне вероятно, что давно где-то удачно прятались.

Более-менее привычно жизнь потекла к пятому января, когда привезённое пойло закончилось, салюты отгремели, а здоровье, у многих и так подпорченное комой, сказало: «Я сдаюсь».

Людмила пропала. Несколько дней её вяло искали, затем бросили эту затею. Анатолий поймал чью-то волну, но язык определить не смог. Костя послушал речь и пришёл к выводу, что это арабский.

– Хотя могу и ошибаться, – честно признался он.

На английском и немецком они не говорили, поэтому никакого общения не получилось. Зато с группой из Туманного Альбиона Анатолий общался беспрерывно. Жители острова рассказывали, что получали сигналы из Америки, но у обитателей Серебряного Бора на той волне была лишь статика.

Большинство людей по острову перемещались на велосипедах. С приходом зимы пришлось и вовсе пешком. Однако находились уникумы, которые и двух шагов не могли пройти на своих двоих. Они ездили, причём самым дешёвым автомобилем был «Мазерати». Адик у них превратился почти в бога, так как был единственным автомехаником на ближайшие сотни километров.

В середине февраля температура поднялась до минус трёх. На Москву хлынули дожди. Даже самые упоротые автолюбители начали ходить пешком, когда один из жителей не справился с управлением и утонул в Москве-реке, вместе с дорогим автомобилем и женой. Вода мгновенно замерзала, дороги и тропинки превратились в настоящие катки. Даже посыпание песком и солью не помогало. С десяток жителей переломали себе конечности, добавили излишней работы Марине с Тамарой, тогда как совет просил людей не покидать дома без необходимости. Но самым худшим стало то, что оборвались линии электропередач, и подавляющее большинство домов осталось без света. На восстановление ушло три дня упорной круглосуточной работы, в процессе которой один из мужчин грохнулся со столба и повредил копчик.

Спустя несколько дней отыскалась и Людмила. Её закоченевший труп обнаружили мальчишки, шлявшиеся по тропинкам. Алкоголичка нашла свою смерть под корнями упавшего дерева.

Елена, коллега Костика, разработала систему экзаменов, при которой у выпускника в устном опросе выявлялись все знания по всем предметам. Экзамен длился семь часов и был утомителен, как для ученика, так и для учителей, которым требовалось придерживаться собственной методики и разработанной схемы «добрый-злой», когда Елена намеренно валила, а Костя, якобы незаметно для неё, подсказывал. Эти, когда-то кардинально непедагогические методы, в новых реалиях имели высокий результат. Уже второй день экзамена показал, что ученики серьёзно готовились. Ведь злая Елена Николаевна, могла и линейкой по пальцам дать и нахамить. И не было на неё управы, кроме правильного ответа на поставленный вопрос.

Костик постепенно втягивался в новые реалии жизни. Как-то даже смешно казалось, что когда-то злился на братьев, Бандита, Петра Валерьевича. Бывший депутат и сейчас занял приблизительно такой же пост. Всего лишь один из людей, принимавших решения. Спецназовец возглавил Полицию. Ему в подчинение дали одного человека – Виталика, здоровенного и молчаливого молодого парня, в прошлом увлекавшегося бодибилдингом.

Игнат в конце февраля убила одного из мужчин. При расследовании выяснилось, что этот подвыпивший кретин решил раз и навсегда доказать девушке, что она не Игнат. Он её изнасиловал, что смогли подтвердить несколько свидетельниц, с удовольствием за этим наблюдавших. Естественно, что Игнат не могла перенести такого позора. Через несколько часов она заявилась к насильнику в дом и зарезала спящим.

В начале марта Пётр Валерьевич неожиданно совершил ночную проверку поста на Хорошёвском мосту. Именно это спасло лагерь, от очередной опасности. Бывший депутат увидел, что все охранники завели одну из легковушек, включили печку и преспокойно спали.

На следующий день в совете разгорелись жаркие споры. Несколько членов даже хотели выгнать таких защитников. Братьям поручили реорганизовать наблюдение на Хорошёвском мосту. На всякий случай на следующую смену заступили они…

А ночью весь лагерь проснулся вначале от стрёкота автомата, а после его заглушил грозный рокот пулемёта на БТР.

Сражение длилось недолго. Подоспевшие мужчины увидели лужи крови и множество собачьих и волчьих трупов. Опять наведалась стая. На это раз братья подпустили их как можно ближе, а после открыли огонь. По их словам на мосту осталось больше половины.

На первой весенней вылазке убили одного из членов команды. Остальные рассказывали, что за всю дорогу не встретили ни одного дикого. Расслабились, подумали, что и вправду раздетые люди позамерзали. Однако в первом же супермаркете группа диких утащила одного из членов команды. Остальные заметили его отсутствие лишь когда собрались уезжать. Долго искали, кричали. Пока в одной из комнат менеджеров, на втором этаже, не обнаружили сильно обглоданный труп. Пока они собирали консервы, макароны и прочие пригодные продукты, дикие пообедали их коллегой.

В марте у Фёдорыча случился сердечный приступ, после чего развился инфаркт миокарда. Марина прикладывала все усилия, чтобы спасти бывшего сантехника, но сделать этого не удалось.

С приходом весны у Огонька развилась бурная творческая деятельность. Она словно порхала на крыльях пегаса. Возле озера Бездонного по её просьбе и мольбам соорудили помост, на котором она, надо признать успешно, поставила несколько пьес, написанных зимой. В лагере даже нашёлся один профессиональный актёр, игравший раньше второстепенные роли в третьесортном провинциальном театре. В мгновение ока он превратился в театрального гуру и получил в обеих пьесах главные роли. Костик посмотрел обе постановки. Они были не просто далеки от хороших, они были далеки от слова «оригинально». Попросту неумелая компоновка Шекспира, Чехова и Булгакова. Но успех имели ошеломительный. Заключалось это, вероятно, в том, что действие происходило в реальном мире, том, который люди видели «за окном»: дикие, опустевшие города и тишина в эфире.

Конечно, кино никто не отменял, ещё осенью одна из групп вылазки притащила ворох дисков с фильмами. Но смотреть их стало тяжело. Видеть такой привычный и такой далёкий мир, понимать, что никогда-никогда не сможешь в него вернуться. Тяжелее лишь смотреть видео, на котором твой погибший ребёнок бегает и радуется жизни.

Члены совета сами немного были ошарашены феноменальным успехом таких, на первый взгляд, простеньких пьес. Но добро на дальнейшие постановки дали. Как говорится: пипл хавает.