Текст книги "Наверху рушились города…"

***

Одного из приехавших стариков пришлось сразу поместить в больницу. Когда автобусы пробирались через Москву у него начала повышаться температура. Вирусу потребовалась ещё несколько дней, чтобы прочно поселиться в телах жертв. Затем к Марине в больницу начали заходить люди, просить что-нибудь от температуры. С каждым днём больных становилось всё больше.

Марина забила панику, когда ещё был жив Андрей, а Бандит с Тимуром валялись с похмельем. Но на совете ей приказали молчать. Никаких особенных причин паниковать ещё, мол, нет. После зимы иммунитет ослаблен, естественно могла прицепиться какая-нибудь гадость. Жизнь текла своим чередом, только в больницу обращалось всё больше и больше жителей. Приковылявшую в один из дней Тамару, Марина не пустила даже на порог. Чтобы та быстрее уходила, запустила в неё веником. Фельдшер вернулась домой в полном недоумении. В тот день Костя заметил, что двое в классе чихают, а их глаза слезятся. Одна девочка попросилась, домой, мотивировала тем, что плохо.

А через два дня совет официально приостановил занятие в школе и все работы. Людям рекомендовали, как можно меньше общаться друг с другом. Температура и признаки гриппа с каждым днём обнаруживались всё у большего количества человек. Ухаживать за одинокими больными никто не желал. Некоторые смогли доплестись к больнице, другие умирали в горячке. Марина разрывалась, фактически не спала. Вся больница оказалась забита стонущими людьми. Помощников не находилось. А совет не мог никого заставить, любой бы им ответил: вот ты и иди. И был бы прав.

В середине апреля, когда вирус бушевал вовсю, Москву-реку переплыли двое диких. Они вломились в дом и сожрали одну из женщин. Живьём. Она кричала, но соседи не пришли к ней на помощь. Они знали, что соседка больна.

Всего эпидемия унесла жизни сорока людей. В основном тех, кто не смог или не захотел добираться в больницу. Мол, чай горячий попью, съем парацетамол и всё пройдёт, на мне вообще как на собаке всё заживает.

Во время этой эпидемии Костик больше всего боялся за жену, которой строго-настрого запретил выходить из дома или с кем-то общаться. Хотя мог этого и не делать – фельдшер и сама понимала всю опасность для плода. Затем он начал опасаться, что начнутся роды и принимать придётся ему. Звать Марину, которая двадцать четыре часа в сутки общается с инфицированными, равносильно тому, чтобы собственными руками задушить новорожденного.

Однако Тамара доносила ребёнка весь положенный срок. В мае резко потеплело. Зазеленели деревья. Запахло летом. Вспышка гриппа осталась в памяти поселения чёрным пятном. Нашли ещё один труп. На этот раз дикой. В прошлом молодой и симпатичной девушки, которую изнасиловали, а после задушили. Её никто особенно проверять не стал, но Бандит был уверен, что маньяк жив и продолжает орудовать.

Вечером двадцатого мая Костя с подругой играли в шашки. Тома вдруг встрепенулась, словно её укололи иголкой в зад.

– Схватки, – сообщила будничным тоном, каким раньше заказывали еду в ресторанах быстрого обслуживания.

Костик сбегал за машиной. Отвёз фельдшера в больницу. К тому времени все больные оттуда уже выписались, а помещение прокварцевали. Как не заболела сама Марина, оставалось загадкой. Обычно, когда у неё это спрашивали, она отшучивалась: «А кто бы тогда за больными ходил»? Не заразился также и колясочник, которого Бандит окрестил Огурцом Малосольным. Он по-прежнему не реагировал ни на какие факторы внешнего мира, но если его подвозили к пианино, то начинал играть «Лунную сонату» Бетховена, «Турецкий марш» Моцарта, «Аве Мария» Шуберта, «Фантазия-экспромт» Шопена, «Полёт шмеля» Римского-Корсакого, «Каприс №24» Паганини, «Вокализ, опус 34, №14» Рахманинова, «Лунный свет» Дебюсси. Причём именно в такой последовательности. После окончания последних нот, он ровно на три секунды поднимал руки вверх, затем снова начинал «Лунную сонату». Если его отвозили от пианино, то мигом превращался в «овоща». Если же его не останавливали, то мог наяривать этот список классических произведений до бесконечности.

Костя помог Тамаре подняться на крыльцо, отвёл в комнату, указанную Мариной. Затем пять часов сидел во дворе, на детских качелях, слушал крики роженицы. Когда до его слуха донёсся плач младенца, он чуть не задохнулся от нахлынувших чувств. Ему хотелось петь, плясать, кричать о своей радости, напиться, сыграть в карты с Бандитом… И ещё много всякой глупости ему захотелось совершить. С огромным трудом он поборол мужское желание напиться в честь рождения сына. Он ещё не знал, что у него сын, просто по плачу показалось, что мальчик.

Однако радовался Костик слишком рано. Самый страшный удар ждал впереди.

***

В конце мая Бандит затеял очередные учения, прошедшие организованно, слаженно и больше походившие именно на учения.

А тридцатого мая рыбаки выловили из Москвы-реки ещё одно женское тело. Девушка работала на ферме. Накануне утром не явилась на работу. Вначале её искали, но быстро поняли, чьих это рук дело. Перед смертью её, как и остальных, изнасиловали. Бандит собрал всех жителей возле заставы на Хорошёвском мосту. Забравшись на БТР он сказал в рупор:

– Я не оратор, нахрен. Говорить много не буду, но то, что я скажу, имеет значение, – ненадолго замолчал и обвёл взглядом лица стоявших в первом ряду людей. Тишина над островом висела гробовая. Только где-то вдали кричали чайки. – Ты, грёбанный моральный урод, нахрен, загубивший уже четыре жизни, стоишь здесь и слышишь меня. Я не знаю кто ты. Пока, нахрен, не знаю, – зловеще произнёс бывший спецназовец. – Но я обязательно тебя найду. Тогда ты получишь, нахрен, сполна. За боль и унижение убитых тобою женщин. У тебя, нахрен, есть последний шанс. Свали отсюда. Сегодня же ночью. Почему я это тебе, нахрен, предлагаю? Да потому, что если ты попадёшься мне в руки, то я гарантирую, что тебя не убьют. Быстро. Я тебе, нахрен, гарантирую, что умирать ты будешь очень долго и очень мучительно. Старое правосудие, – указал себе за спину, на спаленную многоэтажку. – Было гнилым и бестолковым. Там маньяков, нахрен, кормили, а убийцы гуляли на воле. Здесь так не будет. Все преступники будут жестоко наказаны. Никаких, нахрен, послаблений. Никаких, нахрен, адвокатов. Никаких, нахрен, прав. Здесь, – указал себе под ноги. – Закон один. Живи, как человек и будь, нахрен, человеком. Не хочешь, сдохнешь, нахрен, как собака. Без всяких судов с их продажными судьями. Нахрен. Ещё раз говорю – уходи. Пока, нахрен, можешь.

Конечно же, братья приготовились пуститься в погоню за беглецом. Никто его отпускать не собирался. На утро над островом в первый раз заверещал пронзительный сигнал тревоги, по которому все мужчины должны явиться на сборы. Это нововведение придумал Тимур, и оно имело положительный отклик в совете, а на случай неожиданного нападения просто незаменимо.

На первые учебные сборы явились все. Лагерь ночью никто не покинул.

– Ну, держись, нахрен, выродок, – исподлобья осмотрел Бандит выстроившихся в шеренгу мужчин.

Маньяка поймали двенадцатого июня. Виталик, помощник бывшего спецназовца, ходил вечером купаться. На обратном пути услышал тихие приглушённые крики и всхлипы. Бросившись в заросли, он и обнаружил там насильника со своей жертвой.

Наутро о пойманном преступнике знало всё поселение. Каждый посчитал своим долгом прийти, посмотреть на первого злоумышленника нового общества. Тамара не решилась отправиться туда с новорожденным Артёмкой, но Костика отослала. Бывший редактор, а ныне учитель, и сам оказался не прочь сходить.

Полицейский участок располагался в покосившемся одноэтажном домике неподалёку от заправки. Во дворе стоял «Урал» с грозной надписью «ОМОН», под открытым капотом возился Адик. Во дворе собралось множество народа. Все ждали, когда главный полицейский выведет маньяка. Все гадали кто он. Называли имена, фамилии, только-только начинали сходиться во мнении, как обязательно находился тот, кто уже видел этих людей нынешним утром. А иногда находились и сами люди, слышались их возгласы: «Ого, уже и меня в маньяки записали?!».

Дверь дома открылась и народ, почти моментально замер. На порог вышел Пётр Валерьевич. Хмуро осмотрел собравшихся. Он тяжело перенёс грипп, снова похудел на десять с лишним килограмм. Синий костюм смотрелся на нём великоватым, словно с чужого плеча. Под глазами набухли мешки.

– Не томи, – крикнул кто-то из толпы.

Костик забрался на подножку «Урала», схватился за зеркало, чтобы удержаться. Адик чем-то грюкнул под капотом и тоже выбрался. Вытер пот со лба грязным запястьем.

– Вы не поверите, – неуверенно произнёс Пётр Валерьевич. – Я сам до конца не верю…

У Костика глаза поползли на лоб. Таким косноязычным и ошарашенным бывшего депутата он не видел никогда. Даже страшно представить, кем оказался убийца. Почему-то учителю казалось, что это либо сам Бандит, либо кто-то из совета.

– Да говори уже! – рыкнул мужчина из толпы, а окружавшие разноголосо загалдели.

Пётр Валерьевич вместо слов открыл дверь.

– Выводи, – сказал он.

Первым вышел помощник Бандита. Следом за ним, бывший спецназовец вывел Игната. Девушка щурилась от солнечного света. Левый глаз у неё скрылся под огромным фингалом. Распущенные волосы спадали на плечи, с правой стороны, даже для невооружённого взгляда, не хватало клока. Широкие мужские джинсы заляпаны кровью – непонятно, своей или чужой. Белые кроссовки облеплены грязью, шнурки болтались. Красная майка порвалась, виднелась грудь. Её руки сзади сковывали наручники.

Толпа оглушительно молчала. Вдали раздалось карканье вороны. Откуда-то с задней части двора доносилось чириканье воробьёв. Люди смотрели на Игната, а девушка обводила единственным глазом собравшийся народ.

– Ты же говорил, что их насиловали… – сказала впереди стоявшая женщина, ни к кому конкретно не обращаясь.

Костик понимал, что сейчас творилось в головах большинства людей – ломка стереотипа. В Игнате многие видели юродивую. Некоторые думали, что она просто чокнутая. Единицы считали, что она притворяется. Другие придерживались версии, что она сделала операцию по смене пола, но после комы, в голове что-то перемешалось и «стало работать не так».

Но никто и предположить не мог, что Игнат и есть насильник. Чем она могла насиловать?!

Вся ситуация напоминала игру чьего-то больного разума. Это как встретить в книжном магазине переделанную в ужастик «Курочку Рябу». Или услышать предвыборные дебаты, где лидеры партий будут рассказывать, сколько украдут денег из бюджета.

– Я не делал этого, – визгливым голосом выкрикнула Игнат. – Я просто пошутил над Катькой! Честно! Хотел напугать…

– Не бреши отродье! – выкрикнул старик, стоявший неподалёку от Костика.

Учитель вглядывался в толпу, пытаясь разглядеть Марину. Уж она-то должна пролить свет, как Игнат насиловала убитых женщин.

Доктора он не разглядел. Народ начал шуметь, послышались выкрики: «Повесить её», «Утопить суку».

Костик соскочил с подножки и бросился в больницу. Чувствовал: что-то здесь не так. Пускай симпатичная девушка и мнила себя Игнатом, но у неё отсутствовали два главных инструмента насильника: член и мужская сила.

К больнице Костик подбежал запыхавшийся. Под забором стоял старенький, но надёжный джип японского производства, изредка применявшийся для транспортировки больных.

Учитель открыл дверь и зашёл внутрь. Пахло медикаментами. На первом этаже, возле окна сидел колясочник. На вошедшего он обратил ровно ноль внимания.

– Марина! – крикнул Костя.

Бегло осмотрел комнаты первого этажа. Затем бросился на второй и столкнулся с заспанным врачом на лестнице. Волосы на правой стороне её головы всклокочены, вместо белого халата, короткий махровый, лишь немного прикрывавший ноги. Костя на несколько мгновений залюбовался её изумрудными глазами.

– Там насильника поймали, – наконец выпалил он. – Игната.

– Игната?! – зевнула Марина. – Хорошо. Я бы даже сказала отли… Кого? – окончательно проснулась врач. – Игната? – её глаза широко раскрылись. Костик видел, что она хотела услышать подтверждение того, что ей это снится, или учитель забежал, чтобы подшутить.

– Да. Ты говорила, что женщин изнасиловали. Игнат могла это сделать только фаллоимитатором…

– Там сперма была, – оборвала Марина.

– Тогда тебе надо срочно в участок. Иначе её убьют. Помнишь же слова Бандита…

Марина бросилась наверх, зашуршала одеждой. Костя спустился на первый этаж. Врач слетела по лестнице через минуту. Она попросту нацепила поверх махрового халата весеннее пальто. В узеньком комоде-пенале рядом с выходом открыла ящик и достала ключи от машины. Бросила учителю.

– Поведёшь.

Костя никогда не управлял праворульной машиной с ручной коробкой передач. В спешке лишь с третьего раза попал ключом в зажигание. Дёргать за рычаг переключения скоростей казалось странным и неудобным. Как мастурбировать другой рукой.

Благо ехать недолго. Несколько поворотов, две прямых, на которых стрелка тахометра резко подскакивала, и автомобиль начинал набирать скорость.

Возле одноэтажного полицейского участка собрались почти все жители Серебряного Бора. Люди в первом ряду полезли на ступени. У многих чесались руки. Народный гнев требовал выхлопа. Особенно это выражалось у женщин. По их мнению, эта сумасшедшая, возомнившая себя мужиком, могла подкараулить и их. Могла убить. Члены совета (кроме бывшего депутата), стояли чуть поодаль и тихо между собой переговаривались.

– Стойте! – Марина выпрыгнула из машины и бросилась к крыльцу.

Люди перед ней расступались. Она вызывала всеобщее уважение после того, как в одиночку, практически без сна, выходила всех заболевших гриппом.

Марина пробралась на крыльцо и встала перед бледной Игнатом, максимально закрыв её от толпы. Врач так и не причесалась, всклокоченные с правой стороны волосы на голове шевелил лёгкий ветерок. Весеннее пальто поверх халата смотрелось странно и неуклюже, бросалось в глаза.

Пётр Валерьевич, Бандит и его помощник скрестили взгляды на докторе. По их мнению, всё уже решено. Тем более перед её появлением, депутат подробно рассказал какие пытки они применят к маньяку.

– Я не знаю, как так получилось, – начала Марина. – Что Игнат оказался здесь подозреваемым, но всех женщин убил не он! – обвела глазами затихшую толпу. – Слышите меня? Она их не убивала!

Игнат даже не разозлилась, что её назвали «она», хотя в другой ситуации громко бы кричала и возмущалась. Костя вылез из машины и встал на капот, чтобы лучше всё видеть.

– На чём основаны твои слова? – Пётр Валерьевич смотрел на врача холодными, как сталь, глазами.

– Женщины были изнасилованы! – Марина разговаривала с толпой, а на бывшего депутата даже не глянула. – В их влагалищах были остатки спермы! Слышите меня? Игнат этого сделать не могла!

Снова повисло напряжённое молчание. Каждый переваривал полученную информацию, которая хоть и лежала на поверхности, но никто о ней даже не задумывался.

– Пускай покажет, что она не могла этого сделать! – крикнул кто-то из мужчин.

– Да! – раздалось несколько голосов.

– Мы к ней в штаны не заглядывали! – взвизгнула одна из женщин.

– Откуда нам знать, могла она или нет?! – подхватила её подруга. – Пускай покажет, что ей нечем! Вдруг это транс какой!

Толпа нестройно зашумела. Слышались отдельные выкрики, смешки.

Марина отошла в сторону, прекрасно понимая, что толпу можно успокоить, только выполнив её требование. Бандит кивнул помощнику, а сам схватил Игната за шею. Девушка захрипела. Даже заплывший глаз немного приоткрылся. Толпа притихла. Помощник покопошился с пуговицей на джинсах девушки, затем расстегнул их и сдёрнул. Под ними обнаружились зелёные семейные трусы с красными цветочками. В толпе кто-то хихикнул. Помощник бандита сдёрнул трусы. Игнат стояла ровно, но по-другому и не могла – Бандит бы не позволил.

В густых и рыжих лобковых зарослях, мужского полового органа никто не разглядел.

– Я думаю можно отпускать нашего «маньяка»? – Марина сделала ударение на последнем слоге.

Бандит ослабил хватку и почти отпустил свою жертву. Его помощник сделал шаг назад и каким-то странным взглядом смотрел на Игната. Пётр Валерьевич чувствовал себя неуютно, переминался с ноги на ногу. Открыл рот, чтобы попросить всех разойтись, когда отделившийся от остальных членов совета Семён крикнул:

– Пошуруди в волосах. Через чур они какие-то густые.

Марина тяжело вздохнула. По глазами толпы видела, что и это требование выполнить придётся. Люди желали зрелищ, и просто так отпускать потенциальное развлечение не хотели.

Врач провела рукой по густым рыжим волосам, Игнат дёрнулась, Бандит снова сдавил ей шею.

– Покажи нам, что там ничего нет! – крикнул кто-то из толпы. Народ уже откровенно глумился. В конце концов, Игната и так все считали юродивой, каждый полагал, что ничего страшного не будет, если ещё немного над ней поприкалываются.

Марина начинала закипать. Она нагнулась, чтобы раздвинуть волосы в нижнелобковой части тела, собираясь показать обычный женский половой орган. Игнат снова дёрнулась, захрипела. Попыталась сжать ноги и прикрыться. Бандит сильнее сдавил шею, и всё внимание девушки переключилась на нехватку кислорода в организме. Доктор запустила пальцы в рыжую и жёсткую шевелюру и раздвинула. Над женскими половыми губами увидела маленький член. Полноценным мужским органом такой отросток назвать нельзя, но со своей функцией он, судя по всему, справлялся, а яички, как при некоторых патологиях, находились внутри тела.

– Твою ж мать… – прошептал помощник Бандита.

***

Первого июля состоялась премьера пьесы «Сквозь Россию-матушку, или как не сдохнуть по дороге». Огонёк написала её по мотивам рассказов людей, приехавших на автобусах. Главным информатором стала единственная из пассажирок, кто прошёл этот путь от начала и до конца. Женщина была одноклассницей конструктора, соорудившего автобусы-вездеходы. В последующем стала его женой. Конструктор являлся главным действующим лицом в пьесе, играл его актёр. Вообще в постановке задействовали семнадцать человек. Пьеса шла семь часов с тремя антрактами. По окончании Огонька несли на руках. Снова постановка имела ошеломительный успех, несколько дней в Серебряном Бору только и говорил, что о её героях.

Костик ничего оригинального или хоть малость художественно-значимого в пьесе не увидел. Обыкновенный набор шаблонов: побежали, полюбили, постреляли, трагическое расставание, не менее трагическая смерть и открытый конец, потому что автор попросту не смог придумать закрытого. В прежние времена любой режиссёр, даже какой-нибудь провинциальный недоучка, без сожаления бы выкинул такую пьесу в помойное ведро. Однако теперь она имела поистине феноменальный успех у народа. Вероятно, не понравилась она лишь одному Костику. Не просто так говорится, что народу нужны лишь хлеб, да зрелища. Конечно, бывший редактор понимал, что причины успеха, этой шаблонной пьесы кроются в мире, показанном режиссёром. Мире, который за окном. Вероятно, что в последующем будут ставить и пьесы о прошлом, и писать рассказы о будущем, но на данный момент зрителям хотелось видеть сильных людей, борющихся с окружающим миром.

И Огонёк удачно поймала ветер в паруса своего творчества.

За лето родились ещё несколько детей. Костика с каждым днём всё больше и больше тревожило своё чадо. В этом возрасте у детей не просто так ежемесячно празднуют день рождения – они и вправду развиваются быстро.

Только не Артёмка. К мамкиной груди он, конечно, припадал. Но не смеялся, не улыбался, не бормотал. Он был милым, маленьким малышом, который лежит в детской кроватке и пытается увернуться от рук, если потянуться к нему. А к началу августа научился ещё и шипеть.

Ануш редко выходила из дома. Планировалось, что в будущем именно у неё откроется детский сад, а пока к ней сносили все найденные в городе книги, детские пособия по уходу за детьми и прочий инвентарь. Костик, заметив ненормальное развитие своего ребёнка, сходил к Ануш. То, что он там увидел, повергло его в глубокий шок. Обратно он ковылял на заплетающихся ногах и поймал много укоризненных взглядов, мол, учитель и напился – как не стыдно?!

Ребёнок, найденный год назад в городе, больше всего напоминал зверя. Даже сама Ануш звала его Маугли. Мальчик передвигался на четырёх конечностях, хотя мог вставать на две и выглядывать из-за препятствий. Ануш он к себе подпускал, но с опаской, осторожностью. На Костика же мальчик рычал. Дико, утробно, словно щенок. Никакие одежды для Маугли оказались неприемлемы. Он ревностно их сдирал, даже если это были подгузники. В кроватке не спал и даже не лежал. Стоило от него отойти, как мальчик сползал на пол и забирался под кровать. Вообще он любил тёмные углы и шкафы, где мог просидеть до тех пор, пока не проголодается. Ел всё, что придётся. Ануш приходилось каждый вечер выносить мусор далеко от дома, так как по ночам Маугли мог разорвать пакет и наестся объедков. Не возымели успеха попытки приучить его пить из кружки, есть ложкой из тарелки, или хотя бы с ложки. Никакого даже подобия интеллекта Ануш у своего Маугли не замечала. Он не играл в игрушки, ничем не интересовался, не любил мыться и читать книжки.

Костик, пока находился в доме, видел маленького зверёныша, который по дикому недоразумению напоминал человека.

Когда учитель пришёл домой, то первым делом приоткрыл дверь и заглянул в комнатку, где спал сын. Тот ещё не умел вылезать из кроватки, даже сидеть не научился, но по всем признакам выходило, что вырастет он таким же, как и найденный ребёнок.

– Ну уж нет! – Костик сжал ручку на двери с такой силой, словно та виновата во всех бедах на Земле.

– Ты чего сюда пришёл?! – в коридор вышла сонная Тамара. – Я его только уложила! Разбудишь!