Текст книги "Любовь и утраты"

Книга вторая
Однажды весной

1

Тимофей ещё и ещё раз обдумывал порядок действий, на тот случай, если условия на предлагаемом заводе окажутся подходящими. Он тщательно изучил все предоставленные ему документы по этому заводу. Конечно, оснастку придётся срочно менять, и это не просто, но он давно всё продумал: менять оснастку пришлось бы на любом заводе, предстояло совершенно новое, невиданное дело. Кадры? Что ж, кого-то неизбежно придётся убирать, – лес рубят, щепки летят, – каких-то специалистов придётся собирать с других предприятий, а это квартиры, подъёмные, обустройство на новом месте. Такое никогда безболезненно не проходит, но игра стоит свеч. Немного терзало то, что через три дня должно состояться заседание Политбюро, на котором, в числе прочих, будет рассматриваться вопрос, какой из проектов следует запустить в производство; тут всё играло свою роль: и надёжность, и возможность быстрой постановки производства на поток, и, конечно, стоимость проекта. Немаловажно и то, что среди всех конкурсантов Тимофей был самым молодым. За его плечами уже был целый ряд оригинальных изобретений в области космонавтики, в свои тридцать пять он действительный член Академии наук, и всё же в глазах таких корифеев, как Янгель, Глушко и Челомей, он всё ещё оставался начинающим, мальчишкой без ясных перспектив. Не раз уже случалось, что авторитет корифеев не давал пройти новшествам Тимофея, хотя вне заседания Политбюро и Учёного совета по космонавтике корифеи, похлопывая его по плечу, признавали полезность и оригинальность его работ, успокаивая тем, что у него всё ещё впереди. По-настоящему его поддерживал только академик Келдыш, на него теперь вся надежда. Королёв привечал его больше других, даже в шутку называл преемником, но Сергея Павловича уже два года как нет; всё эта нелепая операция. Но тут уж игра судьбы. Неясно было только одно: почему завод выделен до решения Политбюро; не логично. Но Тимофей воспринял это как добрый знак – весы склоняются в его пользу.

Самолёт начал снижаться. Внизу в иллюминатор видны были огни города, широко раскинувшегося вдоль реки. Стюардесса напомнила о необходимости пристегнуться. Помощник доложил: в аэропорту ждут встречающие.

– Владислав Евгеньич, – все помощники были старше Тимофея, и он никак не мог научиться обращаться к ним на «ты», что так легко получалось у Королёва, для которого не существовало ни старшинства возраста, ни званий, – предупредите, что мы сразу же едем на завод.

– Есть!

Пономарёв, помощник Тимофея, нисколько не был удивлён таким распоряжением, он знал: у шефа свободного времени не бывает, он и спит-то всего по три-четыре часа, не больше.

Самолёт тем временем уже катил по взлётно-посадочной полосе. На земле Тимофея встречали секретарь ЦК Украины Овчаренко, председатель Киевского горисполкома Гусев и замдиректора завода. Секретарь ЦК партии Украины, далеко не молодой, сурового – если не сказать угрюмого – вида человек сухо поздоровался с Тимофеем, и было видно: ему, второму человеку во власти на Украине, да и в стране занимавшему место не из последних, не по душе ночью встречать какого-то мальчишку. Именно так и назвал его секретарь ЦК, беседуя с председателем горисполкома, ожидая самолёт. Другие, здороваясь и представляясь, были более радушны, им показывать неудовольствие было не по рангу. «Сердится, что потревожили ночью, – подумал Тимофей, – и правда, чего было дёргать людей, всё можно было спокойно решить с заводскими товарищами».

– Номер «люкс» в гостинице приготовлен, – вклинился председатель горисполкома, чувствуя, что Овчаренко не очень расположен общаться с гостем, – поужинаем там же, нас уже ждут.

– За гостиницу спасибо. А ужинать будем попозже. Сейчас едем на завод.

Овчаренко, воспринимая это как каприз, недовольно поморщился. По гримасе, появившейся на лице Гусева, было понятно, что и ему эта затея приезжего москвича не по душе.

– А как же мы попадём на завод? – выступил из-за спин высокого начальства замдиректора завода. – Зам по режиму уже второй сон видит, без него нас охрана не пропустит.

– Вызывайте зама по режиму, – распорядился Тимофей, – времени у нас мало, сейчас не до сна.

– Может, всё-таки сначала в гостиницу: вещички оставим, перекусим, – гнул свою линию замдиректора.

– Я не ясно выразился? – начинал сердиться Тимофей. – Дело государственной важности не может ждать, когда мы отужинаем, а зам по режиму выспится.

Овчаренко хмыкнул. Такой напор ему понравился, тем более, что он не касался лично его. Такие, как этот москвич, сгодились бы ему в партизанском отряде, такие мальчики были всегда надёжны и всегда впереди, в самом трудном месте. «Надо бы ему помочь», – решил секретарь ЦК. Его мысли прервал гость:

– Извините, что вам пришлось поскучать, ожидая. Не знаю, кто придумал этот ритуал. Я вам признателен, но это только мешает и вам и мне.

Не стал приезжему москвичу Овчаренко объяснять, что было строгое указание из Москвы, пусть думает, что это его вежливость и забота о важном деле. Так лучше.

– Что ж, тогда с вашего позволения мы откланяемся, – уже более мягко прощался Овчаренко. – В вашей команде будет представитель ЦК и горисполкома, если возникнет в чём-то нужда – они имеют полномочия.

– Может быть, мне всё-таки остаться? – спросил Гусев.

– Нет-нет, это лишнее. А теперь – по машинам, – скомандовал Тимофей.

Начальник охраны открыл дверь автомобиля, на заднем сиденье разместился Тимофей. Рядом с ним сел сопровождающий его представитель КГБ, курировавший институт и конструкторское бюро Тимофея, полковник Привалов. Замдиректора хотел сесть рядом с шофёром, но начальник охраны строго сказал:

– Здесь поеду я.

– А я где поеду?

– Садитесь в автобус, – скомандовал начальник охраны.

– А кто поедет во второй легковой?

– Во второй легковой поедет охрана.

Замдиректора обижено поплёлся к автобусу. Увидев в салоне одного из сопровождавших его инженеров, приказал:

– Идите и дозвонитесь директору, объясните ситуацию. Скажите, что срочно нужен зам по режиму.

– Как же я до города потом доберусь?

– Тут аэрофлотовские рейсы всю ночь ходят, доберётесь.

Колонна из двух легковых машин и автобуса, в котором разместились прибывшие из Москвы специалисты, двинулась в город.

2

Инженер Федченко был зол и на приезжего начальника, и на замдиректора, бросившего его в аэропорту, мог бы и подождать, – не мог же Федченко, в самом деле, знать, что как только самолёт приземлился, всё командование взял на себя начальник охраны московского гостя. Злился он и на себя, что не сумел найти отговорки, чтоб не ехать этим вечером в Борисполь. Однако распоряжение зама нужно было исполнять. Федченко зашагал в здание аэровокзала. Как назло, все кабинки телефона-автомата были заняты. Он стал в очередь, поискал нужные монеты, их не оказалось. Предупредив стоявшего за ним, отошёл разменять деньги. Сделать это можно было только в буфете. Деньги ему не разменяли – у самих мелочи не хватает. Федченко пошёл к сувенирным киоскам, ответ был один: разменять нечем; сонные киоскёры отвечали хмуро, недружелюбно. Он вернулся к кабинкам телефона-автомата, очередь его уже прошла. Но монетами-то он всё равно не разжился. Занял очередь снова. У соседей в очереди лишней монетки не нашлось. Будто в стране этим вечером разом исчезли все десятикопеечные монеты. Он стоял в очереди, надеясь, что подойдёт ещё кто-то, у кого окажется так нужная ему сейчас монетка. Очередь двигалась медленно, все разговаривали подолгу, будто не для них было написано на стеклянном окошке автомата: «Разговор не больше трёх минут». Люди нетерпеливо постукивали в стекло кабинки, но наступала их очередь, и за временем они следили ничуть не больше. Минуты шли, а у него по-прежнему не было монеты, и он не выполнил распоряжения зама. Положение становилось отчаянным. И тут стоявший впереди него милиционер, так и не дозвонившийся кому-то, выходя из будки, сказав: «Держи», – протянул ему монету.

В квартире директора долго никто не брал трубку. Уже когда Федченко решил, что нужно звонить дежурному на завод, трубка хрипло сказала:

– Да, слушаю, Костюк.

Федченко, понимая, что московское начальство наверняка уже добралось до места, стал торопливо говорить о том, что москвичей встретили, что они поехали прямо на завод, что срочно нужен зам по режиму. В трубке снова прохрипело:

– Не тараторь. Кто говорит? Кто поехал на завод? Кому среди ночи потребовался режимник?

Тогда Федченко, успокоившись, стал объяснять: он, инженер Федченко, звонит из аэропорта по распоряжению зама, который поручил ему передать, что группа, прибывшая из Москвы, не заезжая в гостиницу, направилась прямо на завод и будет там работать ночью, а без зама по режиму их на завод не пустят. Трубка помолчала. Потом всё тот же хриплый голос сказал:

– Ну, не пустят и правильно сделают, нечего по ночам по заводу шляться, как-никак режимное предприятие. И ты иди спать. Утро вечера мудренее.

В трубке запикало. Федченко был озадачен: что ему теперь делать? Как надо считать: выполнил он поручение зама или нет? До директора он дозвонился, но на завод-то москвичей не пустят. Наверное, это уже не его вина. А начальник-то каков?! Тут тебе и московское руководство, и секретарь ЦК, это тебе не хухры-мухры, а он: не пустят и правильно сделают.

В стекло будки нетерпеливо барабанили. Он вышел, некоторое время постоял в раздумье и, решив, что поручение всё-таки можно считать исполненным, отправился на остановку рейсового автобуса.

3

Положив трубку телефона, Костюк лёг, накрылся одеялом. Он только-только заснул перед этим злосчастным звонком – последнее время его мучила бессонница, давило сердце, подступало предчувствие чего-то недоброго, – и на тебе, разбудили. Костюк чувствовал, пора уходить, пора заниматься своим здоровьем, рыбалкой и цветами. Он бы давно уже и ушёл, но его грызла ревность к тому, что придёт кто-то молодой, начнёт ломать установившийся порядок и уклад, которым он отдал столько сил и здоровья. Жена, тоже разбуженная ночным звонком, повернулась на другой бок и тут же уснула. Ночные звонки для неё были делом привычным.

Костюку показалось, что в комнате жарко, он скинул одеяло. Нет, не лежалось. Он сел, пытаясь привести мысли в порядок. Конечно, ему накануне звонили из Министерства, что едет большая комиссия по перепрофилированию завода, что руководит комиссией какой – то молодой гений, человек очень тактичный и вежливый в обращении, но очень резкий в решениях. Всё было приготовлено к приезду «гостя». Гостиница заказана, две «Волги» и автобус выделены, документы подготовлены, график работы составлен. Чего ещё? Наверное, нужно было встречать в аэропорту. Позже ему доложили, что встречать поехали секретарь ЦК и председатель горисполкома, но догонять было уже поздно. Ничего, обойдутся. Да, он поленился, голова, видите ли, разболелась. Да и обидно торчать там ночью из-за какого-то мальчишки; поленился, да и голова не ко времени разболелась. «Мальчишка-то мальчишка, – размышлял Костюк, – а в свои тридцать с небольшим (возраст Христа, почему-то вспомнилось) – и академик, и генерал, и все тебе тридцать три удовольствия. Говорят, любимчик самого Королёва Сергея Павловича. Да, промахнулся, стар стал, нюх потерял». Нет, он был не из тех, кто гнёт перед начальством спину и держит нос по ветру, но он всегда умел понять, разобраться в том, что важно, а чему просто придают вид важности. Нахлынули воспоминания, как он во вторую пятилетку строил этот завод, на ходу учился, пришёл сюда и рос вместе с заводом. В июле 41-го взрывал его, чтоб не достался немцам, а в 44-м его отозвали с фронта, назначили директором и приказали поднимать предприятие из руин. Сколько труда, сколько бессонных ночей, сколько оригинальных и красивых решений… А вот теперь новая, говорят, очень важная задача, требующая перепрофилирования и переоснащения завода. И какого чёрта их несёт туда ночью, будто дня им мало. Но он вспомнил дни, когда сам буквально жил в цехах: здесь строили планы, здесь придумывали новую оснастку, здесь ели и спали – нужно было давать план. Костюк спохватился: комиссия наверняка уже на заводе. Стал звонить заму по режиму. На том конце никто не отвечал. Костюк стал раздражаться: дрыхнет, а то, чего доброго, маханул на дачу или на рыбалку в такое время, ведь знал же, что комиссия из Москвы едет. Наконец, в трубке щёлкнуло, сонный голос отозвался:

– Слушаю.

Говорили тихо, почти шёпотом, видимо, телефон тоже стоял в спальне, и на том конце боялись кого-то разбудить.

– Арсений Макарыч, извини, что разбудил, Костюк на проводе.

– Слушаю, Прохор Захарыч. Что-то приключилось?

– Приключилось, – зам по режиму услышал в голосе директора недовольные нотки, – московская комиссия прямо из Борисполя отправилась на завод, работа начнётся ночью.

– Так уже три часа, что, не могли обождать до восьми?

– И жить торопятся, и чувствовать спешат, – угрюмо пошутил Костюк. – Давай-давай, Макарыч, без тебя их не впустят, может случиться скандал.

– Есть, еду, – уже бодрым голосом заверил зам по режиму, сбрасывая пижаму и натягивая штаны.

Посидев ещё с минуту на кровати, Костюк позвонил в гараж и приказал выслать к нему машину. Пошёл в ванную бриться. Тихонько открылась дверь. Жена спросила:

– Прохор, ты куда? Случилось что?

– Иди спи. Ничего не случилось, московская комиссия решила начать работу ночью. Торопятся.

– А зачем они приехали? Какие-нибудь жалобы опять?

– Не знаю я толком пока ничего. Одно могу сказать: жалобы тут ни при чём.

– Тебе приготовить завтрак?

– Маша, какой завтрак, иди спать.

Жена, прикрыв дверь, пошла в спальню.

4

Расписание на остановке показывало, что автобус до Киева только что отошёл, следующий через час. На такси денег не было, да и жалко тратить свои кровные на служебные дела, потом у бухгалтерии ни в жизнь не выдерешь, а на зарплату рядового инженера не больно-то пошикуешь, особенно когда у тебя на руках больная мать и четверо детей.

Начал накрапывать мелкий дождик, пришлось вернуться в здание аэровокзала – не мокнуть же под дождём целый час. Федченко прошёл в буфет, взял стакан кофе и бутерброд, на это у него ещё хватало. Он подошёл к столику на высокой ножке. Поверхность, покрытая пластиком, была заляпана пятнами пролитого чая и кофе, валявшиеся на ней остатки пищи и грязные салфетки вызывали отвращение. К такому столу приближаться-то было противно, не то что есть за ним. И ни одной чистой салфетки; нечем было вытереть столик. «Всё жмутся, боятся копейку потратить, а у самих цены – ого-го», – подумал Федченко. Он так и стоял в нерешимости: в одной руке стакан кофе, в другой – бутерброд. Подошла уборщица, сурово глянула на Федченко, будто это он устроил всё это безобразие, и стала не очень чистой тряпкой размашисто вытирать поверхность столика. Когда она отошла, Федченко поставил стакан и, достав из кармана носовой платок, развернув его, положил на платок бутерброд. Отхлебнул. Кофе был всё ещё очень горячий. Он стал рассматривать публику, перемещавшуюся в разных направлениях по залу. Неподалёку у такого же столика стояла немолодая, очень даже симпатичная, на его вкус, дамочка, то и дело поглядывавшая в его сторону, хитро улыбаясь. «Заигрывает. Клеится, – подумал Федченко, – мне только этого сейчас недостаёт». Он повернулся к «дамочке» спиной.

– Федченко, это ж ты? Что ты прячешься?

Он обернулся. Кто бы это мог быть? Нет, эту женщину он прежде не встречал. Но откуда-то она ж его знает. Откуда?

– Федченко, ты всё такой же, тюха-матюха. Правда не узнал или притворяешься?

– Не узнал, – признался растерянный Федченко.

– Тю! Так то ж я, Настя Коноваленко.

«Вот лопух, – огорчился Федченко, – Настю не узнал. Мы ж с ней полжизни рука об руку: детский сад, школа, институт – всё вместе. И жили в одном доме». Он смотрел на смеющуюся Настю и соображал, как нужно реагировать. Настя подошла к его столику-стойке.

– Ну, теперь-то признал?

– Признал, – заулыбался Федченко, – ты что здесь?

– Мужа встречаю. У него рейс из Магадана задержался, пришлось ночь здесь торчать.

– Сидел?

– Кто?

– Муж. Ты ж сказала: из Магадана.

– Вот скаженный! Тю на тебя! Что ж, там все так и сидят? Там кое-кто и работает.

– Значит, за длинным рублём, – сделал вывод Федченко.

– А хоть бы и так. Не возбраняется, – немного обиделась Настя. – А ты что здесь маешься? Я тебя уже давно заприметила.

– Московское начальство встречал, – вздохнул Федченко, – они уехали в город, а я остался решить некоторые проблемы.

– О! Да вы у нас – с высоким начальством вась-вась.

Федченко замялся. Он не хотел, да и неловко было признаться, что в свои почти сорок лет он всё ещё рядовой инженер, и перспектив никаких. Федченко улыбнулся, пожал плечами: дескать, думай, как хочешь. Стрелка на часах показывала, что время отправления автобуса приближается. Прозевать рейс не хотелось; завтра с утра нужно быть на работе, да и жена волнуется, он же не предвидел такой задержки.

– До свидания, Настя.

– До побачення, Федченко. Может, ещё свидимся. Живём в одном городе, а не встречаемся годами.

5

Федченко пошёл к выходу. Не утерпел, обернулся. Настя помахала ему рукой. Махнув в ответ, он подумал: «Вон Настюха совсем как молодка, красивая, стройная и одета хорошо, нарядно». Вспомнил жену: постаревшую, замученную вознёй с детьми и его больной матерью, переставшую обращать внимание на то, как она одета – всё для детей, для мужа, для семьи, – и морщины у неё уже появились, и былая привлекательность пропала. Ему стало стыдно, что он так думает о жене. Мыслей его, конечно, никто не слышит, но всё равно нехорошо, перед самим собой нехорошо. Жене его будь здоров как досталось, чего только одна его больная мать стоит: капризная, требовательная, считающая, что ей все должны, а между тем, пока была в силах, ничем не помогла поднимать детей. «Эх, тут и не так состаришься прежде времени», – подумал Федченко. И ему стало жалко жену.

Автобус уже стоял на остановке. Пассажиры медленно заполняли салон. Немолодая усталая кондукторша на входе отрывала билетики, вручала пассажирам. Люди проходили вглубь салона, садились и сразу же устраивались так, чтобы можно было в дороге вздремнуть. Прямо за кабиной водителя было свободное место на одного пассажира; «Удобно, – подумал Федченко, – никто не будет над ухом храпеть». Уселся. Кондукторша, взглянув на него, сказала:

– Это место кондуктора.

Федченко стало неловко, он поднялся, стал высматривать свободное место. Кондукторша сказала:

– Ладно уж, сиди. Видно, порожняком пойдём, найдётся мне где сесть.

И Федченко остался там, где ему казалось уютнее.

Время вышло. Желающих ехать в город больше не было. Водитель закрыл двери и тронулся с места. Ночная дорога оказалась пуста, и автобус катил быстро. Очень редко вспыхивали быстро убегающие огни встречных машин. Впереди показался человек с красным флажком. Водитель притормозил. Подошёл сигнальщик.

– Придётся чуток обождать, сейчас экскаватор копнёт ещё пару раз, и мы освободим дорогу.

– Годить так годить, – согласился водитель, надвинув кепку на глаза, откинулся на спинку кресла, можно было чуток дремануть.

Тем временем экскаваторщик, захватывая громадным ковшом землю в одном месте, ловко поворачивая длинную стрелу, перемещал её туда, куда надо, стенка ковша раскрывалась, земля шумно обрушивалась, и пустой ковш быстро возвращался за новой порцией. Федченко с интересом смотрел, как ловко экскаваторщик управляется с ковшом. Ему нравилась и та быстрота, и та лёгкость, с которой это проделывалось. Вдруг, чуть не сбив сигнальщика, всю размахивавшего флажком, легковушка-такси, пытавшаяся объехать автобус, завиляла на скользком, покрытом сырой глиной асфальте, покатила боком – боком и врезалась в экскаватор. Дальше всё произошло в один миг: ударом легковушки выбило один из аутригеров, на которые опирался экскаватор, экскаватор стал крениться, и его стрела медленно поехала в сторону автобуса. Ещё миг, и ковш рухнул на автобус за спиной водителя.

Милиция и скорая помощь оказались на месте происшествия почти одновременно. Пассажиры к этому времени успели выбраться из искорёженного автобуса. Все были целы, только водителя посекло стёклами. Лишь Федченко зубьями ковша разорвало пополам. Когда его вытаскивали из развороченного автобуса, подъехали ещё две скорых. С заднего сиденья злополучного такси извлекли мужчину и женщину, мертвых. Это были Настя и её муж, прилетевший из Магадана. На водителе такси не нашлось и царапины. Три скорых загрузили телами погибших, водители, включив сирены, так рванули с места, будто это могло ещё кому-то помочь.

6

– Я правильно понимаю, что до прибытия зама по режиму на завод мы не попадём?

– Так точно.

– А по телефону он не может дать команду?

– Начальнику караула запрещено принимать команды по телефону, – доложил находившийся тут же начальник караула.

– Что ж, резонно. А зам по режиму знает, что ему надлежит быть здесь?

– Так точно, – опять по-военному доложил замдиректора, хотя и не был в этом уверен, всё-таки этот Федченко – известный тюха-матюха, мог и не дозвониться. – С минуты на минуту будет, – подтвердил он, и глазом не моргнув.

Лишь после доклада о том, что зам по режиму едет, вздохнул спокойно. А ещё через минуту сообщили: следом едет Сам.

– Диспозиция такая, – объявил Чумаков, – со мной остаётся только группа инженеров, все остальные едут в гостиницу отдыхать. – Он повернулся к своему начальнику охраны: – И охрана тоже.

– Тимофей Егорыч, извините, но охрана останется здесь. Охраной командую я.

– Иван Иваныч, ну что может случиться со мной на заводе? Вот и караул у них есть, – кивнул он в сторону начальника караула.

– Тимофей Егорыч, – настойчиво гнул свою линию начальник охраны, – за вашу личную безопасность отвечаю я. А где, когда и что может случиться, знает один господь бог. С отдыхом охраны я разберусь.

Тимофей повернулся к представителю КГБ.

– Пётр Фомич, может, хоть вы поедете в гостиницу, раз охрана остаётся со мной?

– Нет, Тимофей Егорыч, отдыхать поедет мой помощник, а я эту ночь буду с вами.

– Никто не подчиняется. И для чего мне генеральское звание, – шутливо возмутился Чумаков, – если моих команд не выполняют.

Окружающие засмеялись.

– Добро. Тогда не будем терять время.

Он обратился к замдиректора:

– Для работы членов комиссии необходима комната. Большая комната, – подчеркнул Тимофей. – Для меня – небольшой кабинет: стол, несколько стульев, диван, – поправился, – можно кровать. – Он посмотрел на замдиректора, – записать не хотите? Я люблю точность в исполнении.

– У меня хорошая память, – рассердился замдиректора.

– Тогда продолжим. Помещение для охраны, и там должна быть возможность для отдыха. Секретная часть должна работать круглосуточно. Незамедлительно решить вопрос с пропусками для членов комиссии, пропуска тоже должны действовать круглосуточно. Пока всё ясно?

– Ясно, – буркнул замдиректора.

– Писчая бумага. Два кульмана. Ватман. Две пишущих машинки. Машинистка с допуском к работе с документами особой важности.

– Извините, но у нас такой может не оказаться.

– Срочно определитесь. Не найдёте – вызовем из Москвы.

– Попробую. А форма номер один не годится?

– Не годится! – сказал, как отрезал. – И что значит попробую? В лексиконе моей команды такого слова нет. Никаких проб – только действие. Быстрое и решительное. – И продолжил: – Организовать питание членов комиссии и охраны на территории завода, – подумав, уточнил, – в ночное время тоже. Это тоже ясно?

– Ясно, – с явным неудовольствием отозвался зам, подумав: «Это сколько же одних сверхурочных платить придётся, да и профком крови немало попьёт, тоже защитники трудящихся. Бездельники». Последнее, разумеется, относилась к профкомовцам.

– Всё должно быть готово к десяти ноль-ноль. Всё.

– К десяти не поспеем, – возразил зам.

– Возражения не принимаются. Не можете справиться – мы вас заменим. Вызывайте нужных людей и приступайте к исполнению. Я смотрю, вы никак не можете усвоить стиль работы моей команды. – Тимофей строго смотрел на смутившегося и явно недовольного тем, что его «учат» при подчинённых, замдиректора. – Ничего, привыкнете и научитесь. – И добавил: – Если, конечно, придётся работать вместе.

Это уже было серьёзно, замдиректора никак не хотел расстаться ни со своей беспокойной, но такой престижной должностью, ни с высокой зарплатой, ни, тем более, с теми привилегиями, которые имел по своему положению.

7

К четырём часам подъехал зам по режиму. Представитель КГБ предъявил ему полномочия. Зам внимательно вчитывался в документ, не веря, что кому-то могут быть даны такие широкие полномочия. Пока зам по режиму изучал предъявленный ему документ, подъехал и директор. Представился:

– Костюк Прохор Захарович.

– Чумаков Тимофей Егорович.

Распределились так: Тимофей с директором, представителем КГБ и начальником охраны отправились осматривать цеха, помощник Тимофея и замдиректора – подбирать помещения для работы комиссии. Понемногу подтягивались уборщицы. Гремя вёдрами, расходились они по этажам заводоуправления. Со всех сторон слышалось шарканье швабр. Наступало утро.

8

В семь утра Тимофей начал совещание. Кроме членов комиссии, туда был приглашён только директор завода. Разговор было деловым, коротким. Получив в самом общем виде указания, члены комиссии разошлись по рабочим местам. Они не первый год работали с Тимофеем и отлично знали его требования. К тому же, все вопросы были предварительно обговорены в Москве. Каждый знал, что ему надлежит делать. И каждый знал также, что вопрос о перепрофилировании завода окончательно будет решаться через три дня на заседании Политбюро, к этому времени и должен быть подготовлен полный отчёт с предложениями по переоснастке оборудования и срокам начала производства новой продукции.

– Нам нужно с вами побеседовать отдельно, – обратился Тимофей к директору, – где удобнее это сделать?

– Ваш кабинет готов. Полагаю, что там и нужно говорить, так вы не будете чувствовать себя гостем в чужой епархии.

– Предложение принимается.

– Не лучше ли вам сначала позавтракать?

– Я могу завтрак совместить с обедом.

– У нас отличная столовая, могу распорядиться, завтрак подадут сюда.

– Это хороший вариант, – согласился Тимофей.

– Что бы вы хотели?

– Если можно, яичницу, большую, уточнил Тимофей, – с колбасой и очень большую чашку, – Тимофей расставил ладони, показав, какая большая должна быть чашка, – чёрного кофе, – и, чуть помявшись, не посчитают ли нескромным, – и рюмку коньяку, если найдётся.

– Ну, это-то добро у нас имеется.

Директор позвонил по телефону, сделал необходимые распоряжения, про себя подумал: «Вот в этой деловой хватке и есть причина того, что этот молодой человек уже и действительный член, и генерал, и депутат, и его вопросы решаются на уровне Политбюро». Завтрак принесли быстро. Директор был доволен: его работники оказались на уровне.

– А почему на одного?

– Я ещё успею. Кушайте, не стесняйтесь. Не возражаете, если мы совместим завтрак с деловым разговором? Так сказать, полезное с приятным, – пошутил директор и спохватился – шутка-то довольно пошлая.

– Или наоборот – приятное с полезным, – переиначил Тимофей, и оба рассмеялись.

Костюк почувствовал: напряжение и нервозность начинают спадать, начинается нормальная работа.

Между тем, Тимофей рассказал, что работа, которую предполагается организовать на этом заводе, имеет высочайшую государственную важность и не то что просто секретна, а имеет гриф «Совершенно секретно. Особой важности. Рассылка по особому списку». Он коротко объяснил, что суть вопроса заключается в создании не имеющей в мире аналогов системы противоракетной обороны страны. Система позволит напрочь закрыть небо Советского Союза от вражеских посягательств. Настолько плотно, – пояснил он, – что не только ни один самолёт стратегической авиации противника, но и ни одна современных баллистических ракет не сможет преодолеть этот барьер; новая система ПРО свяжет в одну команду противовоздушную оборону страны, ракетные войска стратегического назначения и стратегическую авиацию. Основа основ – радиолокационные системы последнего поколения и невероятной мощности вычислительный центр, который позволит автоматически выдавать необходимые команды за время, недоступное самому натренированному оператору высочайшей квалификации. Заводу отводится роль головного предприятия по производству элементов этой системы. И выбран он именно потому, что нынче завод выпускает ракеты большого радиуса действия.

– Думаю, сейчас в детали нет смысла входить, всё станет ясно при переоборудовании завода и отладке технологического процесса.

– Что ж, будет решение – будем работать. Не подведём, – заверил директор.

– А вот теперь, когда все мои люди на местах и в работе, я с вашего позволения отъеду в гостиницу и часа три посплю.

Раздался телефонный звонок. Директор посмотрел на Тимофея.

– Вы тут теперь хозяин.

Тимофей снял трубку. Голос в трубке спросил:

– Директор у вас?

– Да.

– Можно попросить его к телефону?

– Это всё-таки вас, – Тимофей протянул трубку директору.

Тот внимательно слушал, что ему говорили с противоположного конца провода.

– Когда? – спросил он.

Ему что-то объясняли. Тимофей слышал голос, но что говорилось, разобрать было невозможно.

– Каким образом? И почему он там оказался?

Выслушав ответ на этот вопрос, распорядился:

– Подключайте профком. Пусть сделают всё как надо. Все расходы за счёт завода. Для семьи выделить единовременное пособие, да не мелочитесь, у него там не всё хорошо в семье.

Директор положил трубку на рычаг аппарата. Видно было, что сообщение его расстроило.

– Что-то неприятное случилось?

– Трагедия. В автомобильной аварии погиб один из инженеров завода, встречавший вас в аэропорту.

– Насколько я знаю, мы приехали без потерь.

– Да тут нет никакой вашей вины. Он был оставлен выполнить кое-какие поручения, и вот не повезло. А у него мать парализована, жена больна, да четверо ребятишек, – хмурился директор.

– Вы всех свои работников знаете так хорошо?

– А вы? – ответил директор вопросом на вопрос.

– Ну, у меня там всякие допуски, проверки и перепроверки до седьмого колена. А впрочем, хороший руководитель при всех обстоятельствах должен хорошо знать, с кем работает.

– Так и у меня ж режим. Да и по-человечески… – продолжать мысль он не стал. – Вам вызвать машину?

– Спасибо, нет. Что-то расхотелось. Отдохну попозже. А сейчас, если есть возможность, давайте соберём технологов и вместе покумекаем над вопросами переналадки оборудования и станочного парка.

– Через пятнадцать минут устроит?

– Годится. Где: у вас или у меня?