Текст книги "Любовь и утраты"

– В спектаклях разных играю. Даже на фестиваль детского творчества в Чехословакию ездил.

– Кого ж ты там изображал?

– Городничего в «Ревизоре» и ещё – Бонивура в «Сердце Бонивура». Я даже в кино снимался.

– Загибаешь, – хитро сощурилась Маша, донимавшая его расспросами.

– А вот ничего и не загибаю. Ей-богу, снимался.

– В каком же фильме? Мы тоже посмотрели бы. Всё-таки знакомый артист. Похвастаемся.

– Да я ещё не настоящий артист. Только учусь, – скромно признал Славка. – Но когда-нибудь обязательно стану артистом. А снимался я много.

– Давай, называй, где?

– В прошлом году я снялся в двух фильмах и в этом уже в трёх.

– Ну, уж это ты точно загнул. Взрослые артисты столько не снимаются!

– И ничего я не загнул! – возмутился Славка. – Я клятву дал никогда не врать.

– Никогда-никогда? – подначивала Маша.

– Никогда.

– Так фильмы назовёшь?

Славка наморщил лоб, стал загибать пальцы.

– В прошлом году в «Волшебном халате» – раз, в «Добро пожаловать» – два. И в этом году в «Алёшкиной охоте», «Звонят, откройте дверь» и в «Чистых прудах».

– Кого ж ты там играл?

– Пока без роли, – смущённо сказал Славка, – массовка называется. А гонорар платят.

– Гонорар – это хорошо, – засмеялись Тимофей и Маша.

– Дадут тебе ещё роль. Непременно дадут, – заверил Тимофей.

– Хотелось бы, – сказал несколько сконфуженный Славка.

– А я вот что придумал, друзья мои, – сказал Тимофей, – здесь в дачном посёлке живёт старинный друг моего отца, давайте нагрянем к нему в гости.

– Не положено, – сердито нахмурившись, сказал Иван Степаныч. – Не согласовано.

– Давайте, давайте! – захлопала Маша в ладоши.

Стали собираться. Будто и не слышали того, что сказал Иван Степаныч. Упаковав всё в портфель, пошли. Славка всё так же сидел на песке.

– А тебя что, особо нужно приглашать? – спросил Тимофей.

– Да неловко как-то. Я ж вам никто.

– Я вам никто! – передразнила Маша. – А ещё детдомовец, артист. Ты нам гражданин Советского Союза, товарищ – вот кто ты. А ну, собирайся живо и пошли, – скомандовала она.

Славка вскочил, и видно было, как ему нравится, что с ним совсем по-взрослому говорят эти хорошие добрые люди, и даже позвали с собой в гости.

23

Яков Абрамович Козловский, с довоенных ещё времён друг опекуна, а по сути приёмного отца Тимофея, а ныне член Союза писателей, известный поэт и переводчик, имел дачу в посёлке «Серебряный бор». Это была некоторая привилегия в столичном бомонде. Правда, он хотел бы иметь дом в Переделкино, но это был уже высший ранг, пока ему не доступный. Дружная троица бодро шагала, предполагая нагрянуть к Якову Абрамовичу в гости. Главное – застать его дома, мог ведь и уехать на рыбалку – заядлый был рыбак – или ещё куда. Якова Абрамовича и в свои тридцать с лишним лет Тимофей по-прежнему называл дядя Яша. Козловский не возражал: дядя так дядя, в этом даже слышалось что-то родное, сыновнее. Он любил Тимофея и был горд и счастлив тем, что приёмыш его закадычного друга многого достиг в этой жизни.

Им повезло. Якова Абрамовича они застали за работой в саду.

– О! Тимоша! Сколько лет, сколько зим. Порадовал старика.

– Какой же вы старик, дядя Яша.

– Ну, знаешь, брат… – но досказывать не стал. – Проходите в дом. Знакомь меня, Тимоша, со своей ордой.

– Вот, прошу любить и жаловать – Маша.

– Маша – это хорошо, святое имя. И что?..

– Маша – моя невеста. Свадьба назначена на июль.

– Надеюсь, пригласишь.

– Кого ж ещё, дядя Яша, если не вас?!

– Идём далее.

– Это Славка – будущий великий артист.

– Из чего ж это следует, позвольте спросить?

– А он уже наснимался чуть ли не в десятке фильмов. Правда, в массовке, но какой солдат не мечтает стать генералом.

– Ну, дай-то бог, дай-то бог. Так что? К столу?

– Мы не против, – сказала Маша.

Дядя Яша ей понравился.

– А Славка как? – обратился Яков Абрамович к стоявшему тут же молча Славке.

– Я никогда не отказываюсь от поесть. В детдоме-то не ахти как. Хотя и жаловаться грех, – сказал Славка и спохватился: нехорошо хаять родной дом.

– Тогда к столу.

На столе появился чайник, печенье, баранки и вазочки с вареньем. Чувствовавшие себя поначалу скованными Маша и Славка понемногу расслабились, шутки и прибаутки дяди Яши сделали своё дело. За столом завязался дружный и весёлый разговор, каждый хотел что-то сказать, Маша и Славка всё время нетерпеливо перебивали друг друга.

– Ребята, – вдруг спохватился Тимофей, – мы же Степаныча забыли!

– Я побегу! – закричала Маша.

– Нет, я!

И Славка выскочил из-за стола.

– Одна нога здесь – другая там, – подстегнул Тимофей.

– Кто это – Степаныч? – спросил дядя Яша.

– Да водитель мой.

– Правильно, тащите его сюда, барские замашки отметаем напрочь.

Тем временем Славка уже вёл за руку чуть упирающегося Ивана Степаныча.

– Иван Степанович, садитесь-ка с нами чай пить.

– Не по рангу, Тимофей Егорович. Да и пацаны там автомобиль разнесут.

– У нас здесь рангов нет, – вмешался дядя Яша. – Вернее, есть, но по уму.

Иван Степаныч смущённо присел на краешек стула, но неугомонная молодёжь скоро и его вовлекла в споры-разговоры, и он оживился.

Заканчивали застолье, когда небо посерело и пора было включать освещение.

– Спасибо, дядя Яша, за хлеб, за соль, нам пора.

– Ну, ты теперь надолго.

– Это как получится. Вы же знаете ритм моей жизни.

– Да уж как не знать.

– Чем-чем вы занимаетесь? – спросил Славка.

Но бдительный Иван Степаныч, потрепав его вихры, назидательно сказал:

– Много будешь знать – скоро состаришься.

Уходя, Маша, показав на большую фотографию на стене – там был изображён молодой бравый лейтенант в будёновке, – спросила дядю Яшу:

– Это вы такой молодой и красивый?

– Да, Машенька. «Были когда-то и мы рысаками», – вдруг неожиданно сильным, по-молодому звучным баритоном пропел Яков Абрамович.

– Браво! Браво! – захлопала Маша в ладоши.

Когда прощались, дядя Яша сказал:

– Тридцатого мая у Расула литературный вечер в Политехе, приходите, он будет рад.

– Он меня не приглашал, дядя Яша.

– А друзей и не надо приглашать, для них двери всегда открыты. И вот что, вы приходите всей оравой. Я один из организаторов, так что пропустят всех.

– А что за день тридцатое?

– Сейчас гляну в календарь.

Дядя Яша зашёл было в дом и тут же вернулся.

– Вот чудак! Чего ж смотреть, когда он специально предупредил – воскресенье.

– Годится. – И, обращаясь к Маше и Славке, спросил: – Будем?

– А кто такой Расул? – спросила Маша.

– Эх, ты, – разочарованно проговорил Славка, – Расул Гамзатов, известный дагестанский поэт.

– Будем! Будем! Будем! – опять захлопала в ладоши Маша, прыгая на одной ноге.

Иван Степаныч тихо улыбался в усы. Думал: «Славные ребята. Но начальнику охраны о нарушении режима всё-таки надо доложить».

Когда подъехали к детдому, ребята ещё играли во дворе. Вся эта шумная орава сразу углядела, что Славка приехал на машине. Да ещё какой! ЗИС-110. Это тебе не фунт изюму. Мальчишки и девчонки оставили игры, стояли, разинув рты. Вот это да! Виданое ли дело – на ЗИС-110 прикатил! Славка, попрощавшись с новыми друзьями – с каждым за руку, чем окончательно завоевал расположение грозного Иван Степаныча, – немножко важничая, вошёл во двор.

– Не забудь пригласить на новый фильм, – крикнула вдогонку Маша, высунувшись из машины.

24

Машино купание даром не прошло. Через два дня её стало знобить, а к ночи температура скаканула до 400. Была вызвана скорая помощь, врач констатировал сильную простуду, рекомендовал во избежание пневмонии и осложнений срочную госпитализацию. Тимофей решил ждать до утра. Утром он сделал звонок профессору Рабухину.

– Бить вас некому, – сердито сказал Александр Ефимович, – взрослые же люди. Думать надо…

К 12.00 Маша была в больнице на Волоколамке.

Когда её разместили в палате, Тимофей спросил:

– Надолго это?

– Он ещё спрашивает, – сердито отозвался Александр Ефимович. – Начудили и спрашивают! Как вы могли! Середина мая, вода холодная. Разве так можно?

– Так я и оглянуться не успел, – оправдывался Тимофей. – Это же торпеда. Ей же удержу нет.

– Удержу нет! – передразнил профессор. – Вы, дружок, космическими аппаратами управляете, а с ребёнком справиться не умеете. Вот теперь мне и расхлёбывать ваши художества. Уходите с глаз долой!

Чумаков понимал, что профессор сердится непритворно, но злости в том не было, была обида и забота.

– Я так понял, что это очень серьёзно?

– Ещё бы. Только-только вытащили её из кризисного о состояния, и на тебе. Извольте радоваться! Две недели, не меньше, ей лежать. Строгий режим, питание, уход и курс лечения.

– Я сделаю всё, что нужно.

– Нет-нет, голубчик, вы уже сделали, что могли, – съехидничал профессор, – теперь я займусь. Сейчас для нас с вами главное, чтобы эта простуда не перешла в пневмонию. Опять эта пневмония!

В этот раз Маша вела себя тихо и не капризничала, не рвалась домой. Понимала: дело серьёзное. Понимала и другое: во всём сама виновата.

25

Машу выписали в четверг. Погода стояла ненадёжная. Дождило. Маша дома ходила в шерстяной кофте и в шерстяных носках. В пятницу вечером пришёл Славка. Тимофей загодя предупредил консьержку о его визите. Славка тоже почему-то чувствовал себя виноватым в болезни Маши. А ей нравился этот паренёк, да и в доме появился ещё кто-то, кроме Анны Петровны. Выходить из дому ей было категорически запрещено. Но с утра в воскресенье Маша забеспокоилась: литературный вечер.

– Какой тебе литературный вечер? – сказал Тимофей. – Только что из больницы. Рецидив сейчас смертельно для тебя опасен.

– И слушать ничего не хочу. Ты пойдёшь, Славка пойдёт, а я буду, как дура, дома одна сидеть.

– Славка пойдёт, ему это и интересно, и полезно. А я останусь с тобой дома.

– А меня дядя Яша пригласил, – сказала Маша, предъявляя последний довод. – Так что можешь оставаться дома, а я со Славкой пойду.

– Маша, ну что ж ты капризничаешь. Ты больна. Тебе нужен покой, тепло и…

– И, и, и… – передразнила она. – Можешь говорить что угодно. Пойду и пойду!

Спорить было бесполезно. Потом долго пререкались, как одеваться.

– Ты что, хочешь, чтоб я туда пошла как деревенская клуша?

– Но ведь профессор…

– Профессор хоть и строг, но не такая зануда, как ты.

– Всё, сдаюсь. Опять я буду виноват. Тогда ложись и отдыхай, ничем сегодня не занимайся.

26

В Политех их отвёз Иван Степанович. Впереди, рядом с ним сел какой-то человек в сером плаще и шляпе, он по-военному отдал честь Тимофею и, повернувшись к Маше, сказав коротко: «Здравствуйте». Даже при том, что он был в плаще, нельзя было не заметить, что человек этот крепкого, даже, можно сказать, могучего сложения.

– Кто это? – шёпотом спросила Маша.

– Охрана, – так же шёпотом ответил Тимофей.

– Какой страшный.

– Я и сам его боюсь, – пошутил Тимофей.

К входу со стороны площади Дзержинского валом валил народ. В этом многолюдье царило приподнятое настроение: ещё бы – Гамзатов. Говорят, потом и молодые поэты читать будут. У входа – толкучка: «Нет лишнего билетика?» Они вошли в фойе. Здесь тоже было не протолкнуться. На лестнице теснился народ с пригласительными и те, кому не посчастливилось. Кто-то через головы кричал кому-то: «Ты там найди Валентина Сидоровича. Скажи: я здесь жду. Непременно найди». Дядя Яша встретил их в фойе и, тихо приговаривая: «Пропустите, товарищи. Пропустите», – как-то умело продвигаясь сквозь толпу, вёл за собой Машу, Славку и Тимофея. Охранник старался не отставать. На входе его тормознули: «Ваш пригласительный». Пригласительного, разумеется, не было. Дорогу ему решительно преградили ребята с красными повязками. Пришлось дяде Яше возвращаться и объяснять, что и этот товарищ с ним; удивлялся: мог ведь удостоверение предъявить. Прямо за стеной дежурных с повязками стояли и курили молодые поэты. Впрочем, вряд ли в этой компании Булата можно было назвать молодым, к ним он, скорее, примыкал по образу мыслей и взглядов.

– Шумим, молодёжь? – шутливо спросил дядя Яша.

– Да уж пора бы вам освободить дорогу молодым, – выкрикнул высокий, худой и самый дерзкий.

– А через тернии к звёздам кишка тонка? – ответил на выпад дядя Яша.

– Время покажет, у кого кишка тонка, – отозвался коротышка.

– Кто это? – спросила Маша.

– Вон тот длинный, нахальный – Женька Евтушенко. Талантливый до ужаса, но всё его несёт куда-то, то в одну сторону, то в другую. Нахальный и хамовитый.

– А тот, маленький?

– Андрюша Вознесенский. Тоже талант. Голова. Только больно заумный. Всё выпендривается. Ищет новые формы.

– А девушка с ними? – не отставала Маша

– Тоже поэт. Терпеть не может, когда её называют поэтессой. Нет, говорит, такого слова. Скажу вам по секрету: она среди них самая талантливая. Если не свихнётся в этой шальной компании, её ждёт большое будущее.

– А усатый? – допытывалась настырная Маша.

– Это Булат Окуджава.

– Тот самый?

– Тот самый.

– Который поёт и с гитарой?

– Который поёт и с гитарой, – усмехнулся Яков Абрамович.

Между тем они пробрались сквозь всё прибывающую толпу до лекционного зала. Вся компания была усажена в первом ряду. Охраннику там места не нашлось. Он уселся на ступеньках в проходе, чтобы быть ближе к Тимофею. Пока Расул рассказывал о себе, о родителях, о том, как служил в газете и журналах, как начал писать, как учился в Литературном институте, Маша то и дело поглядывала в сторону охранника. Тот на сцену не глядел, да и вряд ли слушал выступающего, взгляда не сводил с Тимофея.

Потом Расул читал свои стихи. Представлял переводчиков: Наума Гребнева, дядю Яшу и ещё кого-то. Его попросили прочитать что-нибудь на родном ему аварском языке, и он с удовольствием на это откликнулся. Над залом полились гортанные звуки незнакомого наречия, орлиный клёкот. Завершая выступление, Расул сказал, что сейчас начал по-настоящему заниматься переводом русских поэтов-классиков на аварский язык. И опять кто-то выкрикнул из зала: «Прочтите что-нибудь!» Расул стал читать. Остановился. Сказал: «У каждого поэта не только свой язык, свой стиль, но и свой особенный ритм. Я сейчас продолжу читать, а вы внимательно слушайте и постарайтесь угадать: что это? Кто угадает – тому моя книга с автографом». Зал замер. Конечно, каждый хотел угадать. Расул читал. Не больше пяти минут. Остановился. Спросил: «Ну, что скажете?» Кто-то рядом с Чумаковым громко выкрикнул:

– Да это ж Пушкин. «Полтава»!

Тимофей и Славка не сразу поняли, что кричала Маша, и ворочали головами, желая увидеть смельчака… Смельчаком была Маша. На днях читавшая «Полтаву», она своим музыкальным слухом уловила и запомнила ритмику пушкинского стиха.

– Вот видите, девушка угадала. Я думаю, у неё музыкальный слух. Я угадал?

– Угадали, – поднялась с места Маша, – я играю на фортепиано.

– А как зовут такую прелестную девушку? – спросил, чуть склоняясь со сцены, Расул.

– Маша. – И тут же поправилась: – Мария. – И села.

– Вот видите, так же, как героиню этой замечательной поэмы Александра Сергеевича.

– Вы любите Пушкина? – продолжал разговор со сцены Расул.

Маше поневоле пришлось снова встать.

– Я вообще люблю стихи.

– А мои стихи вы читали?

Врать Маша не умела.

– Я о вас всего-то месяц назад узнала от дяди Яши, – Маша густо покраснела, поняв, что сказала не то, что следует, и таким ответом можно оскорбить известного поэта. И почему она сказала «дядя Яша»?

– А кто у нас дядя Яша? Кому я обязан рекламой?

С места поднялся Яков Абрамович.

– Не напрягайся, Расул, дядя Яша – это я. А Маша – невеста Тимофея, – объяснил Козловский.

Охранника так и дёрнуло: нельзя этого, запрещено.

– А Тимоша тоже здесь? Ах да, вижу. Здравствуй, Тимоша. Поздравляю.

Зал напряжённо слушал диалог, не понимая, как к этому нужно отнестись.

– Вот видите, Маша угадала, и я угадал. Мы квиты. Она моих стихов пока не читала, но она читает Пушкина, и на этом спасибо. Некоторые вообще стихов не читают. Скучные люди.

Зал засмеялся.

Присутствовавшие на встрече стали расходиться, покидали зал. Вокруг Расула образовалась толпа любителей, желающих получить автограф. Охранник, наконец, продрался, расталкивая мощным плечом толпу, к Тимофею и не отходил от него ни на шаг. Когда любители автографов разошлись, Тимофей, Маша и Славка подошли к Расулу.

– Тимоша, я попридержал для тебя свою новую книжку, но, извини, подпишу её для Маши.

– Возражений не имею.

Маша стала слегка подпрыгивать на носочках и хлопать в ладоши.

– А эта книжка для тебя, «дядя Яша», – сказал с усмешкой Расул и взялся было писать автограф, но Яков Абрамович его остановил:

– Я куплю книжку в магазине, и ты мне её подпишешь, а эту я прошу отдать начинающему артисту. Зовут его Славка. И живёт он пока в детдоме.

– Хорошая идея.

Расул подписал книжку и вручил Славке.

– А теперь, друзья, прошу в ресторан. Тут недалеко. «Славянский базар».

– Извините, Расул Гамзатович, но Маша только что из больницы, и она устала.

– Значит, за столом посидим в другой раз. Приглашение остаётся в силе.

Расул с толпой почитателей, в которую затесалось немало прихлебателей, любителей дармового угощения и выпивки, направился на улицу 25-го Октября.

На общем совете было решено Славку на ночь оставить на Тверском. Тимофей дозвонился до дежурной детдома, объяснил, кто он, обрисовал ситуацию и пообещал, что к подъёму Славка будет доставлен в детдом. Не сразу дала согласие дежурная, но, видно, было в голосе и тоне Тимофея что-то такое, что отказать не посмела. Славку устроили на диване в кабинете.

27

Следующим утром по пути на службу Чумаков завёз Славку в детдом, и опять во всех окнах удивлённые лица. Машина! Славку привезли на машине! Везёт же!

А Маша чувствовала себя неважно. Позавтракав с Тимофеем и Славкой на кухне и проводив их, ушла в спальню и до прихода Анны Петровны валялась в постели. Когда Анна Петровна была дома, валяться в постели было стыдно. Маша встала, оделась, стала искать, чем занять себя. Нашла большой пакет с фотографиями, хотела найти фотографии родителей Тимофея (не знала, что всё это снимки нового времени, имущество Чумаковых было безвозвратно утеряно при эвакуации), не нашла. Задумалась: «Интересно, на кого похож Тимоша? На маму или на отца?» Под руку попалась книга, подаренная вчера Расулом. А всё-таки она молодец, никто не сообразил, что это «Полтава», а она с первых фраз поняла. Стала читать. Склад стихов казался непривычным. Но что-то в них было трогательное. Немного почитав, отложила книгу. Решила: потом как-нибудь, когда будет настроение. Всё-таки стихи читают не так, как прозу, настроение должно совпадать. Взяла лежащий рядом «Таинственный остров». Если б она читала одна, давно бы уже закончила, а с Тимофеем они читают уже полгода, а до развязки так и не добрались. Раскрыла книгу.

«ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

От Наба нет известий. – Предложение журналиста и Пенкрофа отвергнуто. – Вторая вылазка Гедеона Спилета. – Обрывок ткани. – Послание. – Спешный отъезд. – Прибытие на плато Кругозора.

Здоровье Герберта улучшалось с каждым днём. Колонисты желали теперь лишь одного: как только юноша достаточно окрепнет, доставить его в Гранитный дворец. Хотя домик в корале был снабжён всем необходимым, всё же он бесспорно уступал по части удобств их каменному жилищу. Помимо того, здесь колонисты не чувствовали себя в полной безопасности и, несмотря на всю свою бдительность, могли в любую минуту стать мишенью для пиратской пули, пущенной из-за угла. А там, в их убежище, в самом сердце неприступного гранитного кряжа, им нечего было бояться – напротив, любая попытка пиратов посягнуть на него кончилась бы для них весьма и весьма плачевно. Поэтому они с нетерпением поджидали того дня, когда можно будет перевести Герберта домой без риска для его здоровья, и решили во что бы то ни стало осуществить свой план, хотя отлично представляли себе, как трудно будет пробраться через лес Жакамара».

Нет, без него читать было неинтересно. Отложила книгу, пошла бродить по комнатам. Заглянула на кухню, спросила у Анны Петровны, не нужно ли чем-то помочь. Помощь была не нужна. Занять себя нечем, да и не хотелось ничего делать. В отсутствие Тимофея было скучно. И вообще что-то не так с настроением. Маша пошла в кабинет, легла на диван. Скучно и тоскливо. Ей показалось, что она вновь заболевает. Как не хочется. «Если заболею, – думала она, – опять отвезут в больницу».

Тимофей со службы вернулся рано. Консьержка, встретив его, передала конверт. «Только что перед вашим приходом привезли», – сказала. Раздевшись и вымыв руки, Чумаков открыл конверт. Приглашение в Театр Советской Армии, два билета в шестой ряд партера и программка.

– Маша, ты где? – крикнул Чумаков, немного удивлённый тем, что она его не встречает.

Предстоял непростой разговор. Ему звонил профессор Рабухин, нужно провести очередной сеанс «наддува». Не срочно, конечно, но и затягивать не рекомендовал. Из кабинета вышла заспанная Маша.

– Тимоша, ты сегодня рано. Я и не ждала.

– А я-то, наивный, думал, ты всегда ждёшь меня.

– Да-да, это я плохая. Я тебя всегда жду, каждую минуту, а сегодня не ждала.

– А у меня билеты в театр.

– Какой?

– Советской Армии.

– Там, наверное, все в сапогах и в гимнастёрках…

– Ну, зачем же ты так. Хороший театр. И главную роль играет хорошая артистка, Людмила Касаткина.

– Кто?

– Людмила Касаткина.

– Не помню.

– Ну, не капризничай, Маша, отлично ты всё помнишь. Она играла в «Укротительнице тигров» с Кадочниковым, а недавно в фильме «Вызываем огонь на себя».

– А, вспомнила: такая манерная, с противным голосом.

– Если не хочешь, не пойдём.

Тимофей взял Машу за руку.

– Пошли в кабинет. Надо поговорить.

Он усадил её на диван, сел рядом.

– Маша, нельзя распускаться. Я понимаю, у тебя трудный период, ты больна, больница, лекарства… Вот звонил Александр Ефимович, нужно ехать на «наддув».

– Как? Опять?

– Если надо, значит, опять и опять, пока не победим болезнь.

Он говорил всё это так, будто и сам тоже проходит курс лечения вместе с ней.

– Тогда лучше в театр, а в больницу не поедем. А?

– Маша, будь серьёзной.

– Хорошо, хорошо, пойдём в театр.

Маша заплакала, уткнувшись ему в плечо.