Текст книги "Затворник. Почти реальная история"

Глава 12

Костина теща, Ангелина Никитична, неглупая дальновидная женщина, пережила три брака и полюбовно разошлась только с первым мужем – двое других умерли своей смертью («Своей ли? – иногда подтрунивал Костя в разговоре с Оксаной. – Может, грибочков поели?»). Ангелина Никитична была убеждена, что «даже очень любящая своего зятя мать жены все равно остается для него тещей, именем нарицательным, следовательно, для собственного блага и блага своей дочери, должна держаться от него подальше». Костя уважал ее в первую очередь именно за позитивность мышления.

Теща и вправду старалась не докучать Косте и Оксане своим присутствием, приезжала к ним крайне редко, что, впрочем, с лихвой компенсировалось визитами Оксаны к ней. Но так было лучше.

Узнав о решении зятя, она не выдержала и мгновенно примчалась. Она хорошо понимала, что Оксана «на низком старте» и вот-вот сорвется. Этого допустить нельзя: Ангелина Никитична была убеждена, что лучше Костика в жизни Оксаны мужчины не было и уж точно не будет. А ребенок... что ж? Еще можно успеть. И в конце концов: кому-то Господь посылает, а кому-то нет...

Егоров выглядел невозмутимым, что могло означать только одно: решение принято. Ангелине Никитичне это очень не понравилось. Об упрямстве зятя она была наслышана от дочери.

Оксана к ней не вышла, запершись в дальней комнате. Костя же, напротив, был внимателен, говорил ровным негромким голосом, напоил гостью чаем. Пока он подливал ей кипятку, она решила начать, и тон выбрала самый мягкий, увещевающий:

– Кость, ну чего ты себе в голову-то вбил? Разве можно из-за двух мелких, досадных неудач всю жизнь ломать? И не только себе, жене тоже?..

Он поставил перед ней чашку и сел напротив.

– С чего вы взяли, что я ломаю?

– Кость, бросить работу и писать роман – разве этим живут? Кто начинает этим заниматься после тридцати лет, никогда прежде не пробовав, да еще отказавшись от основной профессии, такой уважаемой и хлебной? Как правило, сочинять пытаются гораздо раньше, параллельно с работой, дающей деньги, а уж потом, в процессе, смотрят, что получается, можно ли издать сочинения, покупают ли, читают... Костя, это ведь целая наука!

– Спасибо, что просветили, отдаю должное вашей эрудиции. Вы пейте чай, остынет.

Не нравился он ей своим настроением и ироничным взглядом, категорически не нравился. Никаких сомнений у человека в душе, это видно. Что делать? Как достучаться?..

– Есть момент, о котором вы не знаете.

– О чем, Костенька, я не знаю? Что твое сочинение талантливое? Да я в этом убеждена. Но не так все делается, нельзя резать по живому!

Она сделала, обжигаясь, два торопливых глотка чая, почти физически ощущая тонкую, не больше волоса толщиной, невидимую, но удивительно прочную стеночку, которой отгородился от нее Костя и из-за которой взирал на нее... будто жалея.

Поздно она узнала и приехала – поздно! Оксане, дуре, голову оторвать: столько времени молчала!

Одно Ангелина Никитична понимала своим практичным умом: ни в коем случае нельзя плохо говорить о Костином писательстве (писатель! подумайте только...) – иначе на этом разговор тут же прекратится. Надо как-то осторожно... Она ощутила себя идущей по минному полю: один неверный шаг – и будет указано на дверь.

– Костя, не бросай, умоляю! У тебя столько знакомых в этих... кадровых агентствах! Позвони им, съезди, отвези какие-нибудь... я не знаю... подарочки. Вино, конфеты... Хочешь, я дам деньги? Дети, ну почему вы молчали почти год и не обращались ко мне?!

– А чем вы могли помочь?

Действительно, чем, подумала она.

– Да чем угодно, Костя. Деньгами, например...

– Денег нам хватало.

– ...психологически. Можно же сесть, все обсудить, определиться, как действовать дальше... – Она снова сделала глоток подостывшего чая.

– Нам не по восемнадцать лет, и мы в состоянии выстраивать свою жизнь без участия... родителей.

– Да, господи, неужели я против?! Но вот так, все бросить и...

– Подождите, Ангелина Никитична, – сказал Костя, гипнотизируя ее своим спокойным взглядом, и она моментально умолкла. – Давайте попробуем разобраться, раз вы полагаете это необходимым. Не для меня – для вас. Я начал искать новое место в середине февраля, как только окончательно стало ясно, что в компании работать не смогу...

– Вот, и с «Сетью» ты поторопился. Наверняка можно было решить вопрос как-то иначе, не доводить до увольнения. Такие деньги, такая фирма...

«Нужно втянуть его в полемику, заставить увидеть ошибки, подумала она, устыдиться их. Расшатать и продавить. И все: он наш».

Но не тут-то было.

– Не об этом сейчас, – твердо сказал Костя, подняв руки. – Позже, если захотите, вернемся к «Сети», хотя, что о ней говорить... больные люди. Итак, с февраля по декабрь. Срок немалый. Больше двух десятков предложений, которые устраивали меня, но отпали по тем или иным причинам, и примерно столько же, где меня брали, но я отказывался...

– Почему?! Костя, почему?!

– Если куртизанка спит с генералом, она не пойдет обслуживать его солдат. Для нее это этап пройденный, – сказал он жестко. – Пример грубоватый, но точный. Каждому спаду есть предел. Начальнику хозяйственного отдела идти на работу и зарплату уборщика, согласитесь, недостойно. Это ведет к деградации. Куда мне девать свой опыт? Беситься от невозможности его применения?

– Мне кажется, ты утрируешь. Тебе ведь не предлагали работу уборщика?

– Еще чаю?

– Нет, спасибо... Но даже если и так... Каким образом свой профессиональный опыт ты сможешь применить в литераторстве? Ведь... извини, конечно... ты даже пишешь с ошибками... Раньше тебе это не мешало, но теперь...

Сказала – и сама ужаснулась. Но Костя оставался безмятежен и все так же тепло улыбался ей.

– Поверьте, я пишу практически без ошибок. Возможно, я и не смогу применить в литераторстве свой профессиональный опыт. Зато отражу жизненный. К тому же, как выяснилось, я умею рассказывать длинную историю... И делаю это, кажется, весьма неплохо!

– Не все, – сказала Ангелина Никитична, проигнорировав его последнюю фразу, – кто умеет рассказывать истории или складывать слова в предложения, становятся писателями!

– Не все, – согласился Костя, – но я из тех, кто станет. Видите ли, для меня это не игра, я очень серьезно подошел к вопросу. А неудачи, которые преследуют меня с самого начала поисков работы, лишь подталкивают к тому, чтобы я сделал выбор.

– И ты его сделал.

– Три дня назад. Поверьте, никакие мои новые попытки, переговоры с агентствами ничего бы не изменили! С точки зрения того, чтобы потянуть время – возможно... Но зачем? Самообман, и ничего больше. Я просто не могу вписаться в эту систему взаимоотношений, и мне не стыдно в этом признаться. Что ж делать... Но я не ставлю крест на своей профессии! Если появится предложение, которое будет мне интересно, финансово устроит – почему нет? А пока, – закончил он ровным тоном, – я буду писать свой роман.

Тут Ангелина Никитична поняла, что это – позиция и биться дальше бесполезно: они начнут ходить по кругу, обмусоливать одно и то же. С самого начала разговора она ощущала в Косте силу принятого решения и пробить эту стеночку толщиной в волос не смогла.

Пусть так. Решать Оксане. В любом случае – она, Ангелина Никитична, на стороне дочери.

Теща поднялась. Костя тоже вскочил.

– Где Ксюша? – спросила она.

– В комнате. Разговаривать со мной она не хочет.

– Пойду к ней...

* * *

– Красота у вас какая... – сказал Бахтияр, вертя головой. – Природа, горы, небо... Среди вас тут, наверное, ангелы живут.

Сопровождающий, молчаливый крепыш с квадратной челюстью, ничего не ответил. Водитель проворчал:

– Ну да. Не протолкнуться от ангелов...

– Долго еще? – спросил Бахтияр.

– Почти приехали.

– Инструкции у вас какие? – толкнул Бахтияр в бок молчуна-сопровождающего. – Гасить меня по факту?

Водитель напрягся, а крепыш медленно повернул в сторону Бахтияра квадратное бессмысленное лицо с выражением, призванным, очевидно, напугать... Но Бахтияр от души расхохотался. Крепыш не ожидал такой реакции, удивился и слегка вздернул куцые бровки.

– Да ладно, красавец, не тушуйся, чего ты, – сказал Бахтияр. – Шучу я.

После поворота дорога пошла в гору, на вершине которой приткнулось одинокое трехэтажное строение, окруженное дикими виноградниками. Здесь вообще, заметил Бахтияр, виноградники повсюду. Страна винограда.

– Прибыли, – сказал водитель, лихо тормозя у входа в облаке пыли.

Бахтияр вышел и огляделся.

– М-да, халупа так себе...

– Бывший дом отдыха работников связи, – сказал водитель. – Лет шесть как пустует. Наша штаб-квартира на ближайшие две недели.

– От места далеко? – спросил Бахтияр, потягиваясь и похрустывая суставами.

– Сорок километров.

– Нормально – Бахтияр оглянулся на крепыша, вытаскивавшего из багажника его сумку. – Ну что, пошли заселяться? Работники связи...

За конторкой дежурного администратора на первом этаже было пусто, лифты не работали.

– Какой этаж предпочитаешь? – подал голос крепыш.

– Последний, – ответил Бахтияр.

Номер был просторный, двухкомнатный, но обветшавший. В прежние времена здесь, очевидно, селилось почтовое начальство с семейством. Вид с балкона и из окон открывался такой, что Тимур на несколько минут замер как вкопанный. Не оборачиваясь, сказал:

– Пожрать организуйте чего-нибудь. И девочку.

– Девочку че, прям щас? – опять потешно удивился крепыш. – До вечера не дотерпишь?

Бахтияр обернулся и проникновенно сказал:

– Я непонятно выражаюсь, красавец? Была просьба организовать, а не вступать в полемику. – По выражению лица крепыша он увидел, что слово «полемика» вызвало затруднения, пробуксовки мыслительного процесса. – Если бы я считал, что девочка нужна мне вечером, я бы так и сказал: «Девочку – вечером!»

Без стука вошел водитель.

– Сюда – никаких посторонних, – категорически заявил он, взглянул в лицо Бахтияра и добавил: – Приказ патрона. Все развлекухи на стороне. Места есть, машина под жопой, я отвезу или сам доедешь. Но базу не светим.

– Значит, с тобой я буду разговаривать, – спокойно сказал Бахтияр водителю. – Как, ты сказал, зовут тебя?

– Леня.

– Очень хорошо. А ты, красавец, поставь сумку и можешь быть свободен.

Крепыш ушел. Бахтияр вновь уставился в окно.

– Позавтракаем? – спросил Леня.

– Обязательно. Когда на место?

– Завтра. День приезда – дело святое.

– Сгоняем вечером... Ну, чтобы отдохнуть можно было. Нормально, с оттягом.

– Сгоняем, – согласился Леня.

– А что, в этой халупе, кроме нас троих, никого?

– Мы наняли поваров и уборщика. Сам понимаешь: масштаб таков, что на мелочах экономить глупо.

– И куда их потом?

– Они из Ташкента. На родину сопроводим.

– Добро, – сказал Бахтияр.

– Вот мой дом, – сказала Ольга.

Стас въехал во двор, аккуратно припарковался, чтобы никому не помешать. Повернулся к Ольге:

– Сама дойдешь?

Она смотрела перед собой:

– Ты торопишься?

– Я, вообще-то, на работе... Ну, час у меня есть...

Они вышли, Стас запер машину, и они двинулись к ее дому. Пару раз Ольга оступилась на ровном месте и чуть не упала – Стас поддержал.

Она долго рылась в карманах еще влажных шорт, пока не сообразила, что ключи ночью не взяла, а дверь просто захлопнула. Стас пошел вокруг дома в поисках незапертого окна, нашел одно, потянул на себя створку, подпрыгнул и влез внутрь.

Через минуту входная дверь распахнулась.

Ольга бродила по дому и не знала, куда себя деть. Это не было предусмотрено сценарием ее жизни, а второй раз топиться или предпринять что-то другое, например, отравиться газом... У нее вряд ли хватит смелости.

Стас сидел на старенькой тахте, смотрел на нее и ничего не понимал.

– Есть хочешь? – спросила она.

Он подумал о еде, и его замутило. Помотал головой.

– Послушай, Ольга, что происходит? – решился спросить он. – Ты жива. Я тебя вытащил. Ты жива, понимаешь?.. Такое чувство, что ты не рада.

Она посмотрела на него и повторила, как эхо:

– Я не рада.

– Ты действительно хотела умереть? По-настоящему?

– А что, это было похоже на игру? Ты меня спас, я понимаю. Спасибо, конечно, но... Теперь я не знаю, что делать. Я в тупике.

– Что делать?! – переспросил он с неожиданной злостью. – Жить дальше – вот что делать! У меня в голове не укладывается, какие причины могли заставить красивую молодую женщину броситься ночью с пятнадцатиметровой высоты в море! Что за дурь должна быть в башке! Нет таких причин! Не верю, что они существуют!

– Ты совсем меня не знаешь, – тихо сказала она.

– Плевать, что я тебя не знаю! Мне и не надо! – кричал он, распаляясь. – Хочешь умереть – умирай, никто не держит! Не получилось, спасли – не делай вид, что тебя этим оскорбили!

– Я что, в ноги тебе должна пасть за то, что ты меня вытащил? – все так же негромко спросила она. – Я именно потому пошла ночью, чтобы это не было напоказ. Не хотела, чтобы мне помешали.

– Тоже мне, Мартин Иден, – сказал Стас, успокаиваясь.

– А что, грузчики нынче читают Джека Лондона?

– Нет, – ответил он в тон с ее ехидством, – я радиоспектакль слушал... Правда, не понял ни хрена. А читать я не умею. Грузчикам это не обязательно... – Он поднялся. – Мне на работу пора.

– Не уходи! – закричала она так, что он вздрогнул. – Пожалуйста, побудь немного... Еще и получаса не прошло... Я боюсь одна. Мне нужна опора.

– Я не трость и не твой муж, – сказал он безжалостно. – Я даже не спасатель на водах. Будь я потрезвее, возможно, и не кинулся бы тебя спасать. Даже наверняка не кинулся бы.

– Да-а?.. – безмерно удивилась она.

Он обрадовался, увидев другие эмоции, кроме отчаяния и растерянности. Следовало развивать успех.

– А ты как думала? Я бы десять раз подумал, все взвесил, нашел пологий спуск к воде, разделся бы, аккуратно сложил вещи, еще раз подумал... и снова начал бы одеваться.

Она хихикнула сквозь всхлип.

– Остришь, да?

В этот момент в дверь длинно позвонили и одновременно забарабанили в окно.

– К тебе гости, – сказал Стас.

Она примерно представляла, кто это может быть. Не успела щелкнуть собачкой замка, как дверь буквально вырвали из ее руки, и в дом ворвался Вадим. За его спиной маячила фигура одного из охранников, Севы.

Ольга отступила на несколько шагов. Князев налетел на нее как ураган и схватил за плечи.

– Ты где была? Где ты была, я тебя спрашиваю?!! – Он был зол и, кажется, напуган.

– Э, – негромко сказал Стас со своего места, – полегче.

Вадим выпустил Ольгу и повернулся к Стасу:

– А ты кто такой?

– Воспитанные люди, – сказал Стас со значением, – сначала здороваются. Я понимаю, что эта девушка тебе нравится, но не стоит трясти ее и орать. Она пережила стресс, а я... очень не люблю бить незнакомых мне людей.

Из всей тирады возбужденный, запыхавшийся Вадим уловил только слово «стресс». Он снова повернулся к Ольге:

– Что произошло?

– Я гуляла ночью, – ответила она. – На том берегу. Оступилась и... упала в воду. Стас меня вытащил.

– Мне точно пора ехать, – сказал Стас, направляясь к двери.

– Подожди! – рыкнул Вадим, вытягивая руку в его сторону. Стас остановился. – Ты правда спас ее?

– Если хочешь меня за это поцеловать, то извини: я не только стараюсь не бить незнакомых мужчин, но и не целуюсь с ними. – Он обошел Вадима и исчез за дверью.

– Вадим Андреевич! – крикнул с улицы Сева. – Этот парень вам не нужен?

– А ты что, хочешь попробовать меня задержать, мальчуган?.. – добродушно прогудел Стас.

– Пусть идет!.. – Вадим смотрел на Ольгу. – Ты всех напугала.

Она слабо улыбнулась:

– У меня талант...

– Он кто?

– Стас? Грузчик в мебельном салоне в Севастополе. Он случайно увидел, что я оступилась, прыгнул за мной и вытащил.

В дом заглянул дядя Женя:

– Оленька, как дела?..

– На улице постой! – крикнул ему Вадим. – Сплошные случайности... С чего тебя понесло ночью на тот берег? Как можно было оступиться и упасть в воду, если дорога везде огорожена?

– Разреши, я составлю подробный отчет – в письменном виде, в трех экземплярах? – насмешливо сказала Ольга.

– Но телефон-то ты зачем выбросила?!

Она посмотрела на него удивленно.

– Один из охранников на набережной видел, сказал Севе, – неохотно пояснил Вадим. – Они ж тут все кореша... Честно говоря, мы переполошились...

– Тебе возместить?

– При чем здесь?!.. – взвился он и сразу сник. – Просто это был мой подарок...

– Вадим, мне плохо сейчас. Ты не мог бы уйти?

– Я хотел...

– Пожалуйста.

Он повернулся и, не прощаясь, вышел из дома. Дверь захлопнулась.

На улице он сказал Севе:

– Побудешь пока тут, во дворе. Под окнами не маячь. Выйдет – посмотришь, куда направится. – Взглянул на капитана, стоящего в стороне: – Черт, какая тоска... Пойдем, дядя Женя.

– Что с тобой? – спросил капитан доро́гой. – Я перестал тебя узнавать.

– Она абсолютно безбашенная, – жестко сказал Князев, – но я не хочу ее потерять.

Оставшись одна, Ольга неверной походкой добрела до тахты, упала на нее и разрыдалась.

* * *

В недавнем разговоре с Померанцевым Костя не покривил душой: куда бы ни шел, ни ехал, чем бы ни занимался, он думал о книге, сочинял ее, насыщал красками, мелкими деталями, событиями, новыми персонажами. Она росла, даже если он физически не писал ее; жила рядом, стала близким существом. Все окружающее было почти невещественно; люди – всего лишь тени, фантомы. Настоящими были только он, автор, и его творение.

Двадцать третьего декабря он, проезжая мимо старой работы – банка, – не выдержал и заскочил проведать.

Банк жил, но ужался, скукожился до размеров скворечника. В операционном отделе две трети рабочих мест пустовало, а по оперзалу бродило несколько невесть как попавших сюда посетителей. В здании некогда деятельной, активной организации теперь было непривычно тихо. Из хозяйственного управления, Костиного детища, сделали отдел, в котором работало двое непонятно чем занимающихся сотрудников, а начальником был невразумительный плешивый мужичок с бегающими глазками, которого Егоров не знал. Пять минут поговорив с Костей, мужичок сослался на занятость и ушел.

Егоров заглянул к безопасникам. Начальник службы, бессменный Максим Максимыч, оказался на месте.

– Присаживайся, Костя, сейчас кофе будет... Как ты?

– По-всякому... – неопределенно ответил Егоров. Сердце его саднило от жалости и ностальгии.

– А мы – сам видишь. Не живем, так, существуем... На одном честном слове и упрямстве. Загнобили нас совсем. Сопротивляемся, как можем, но... Можем мы теперь, в отличие от прежних времен, всего ничего... А раньше – помнишь?

Костя кивнул.

– Люди уходят, – продолжал Максим Максимыч. – Назад не желаешь попроситься? Наверняка бы взяли...

– Пока нет, – без раздумий, твердо сказал Костя. – Максимыч, ты все про всех знаешь... Есть одна компания – «Русский кондитер». Не слыхал? Дело прошлое, конечно, но... Я тут устраивался к ним, такая петрушка вышла, вспоминать не хочется... – Он вкратце поведал эпопею со злосчастным трудоустройством.

Максим Максимыч, внимательно слушая, поставил перед Костей чашку ароматно дымящегося кофе и кивнул.

– Кое-что слыхал, конечно. Смешные ребята, практически клоуны. Они, видишь ты, учредили управляющую компанию над конторами, каждая из которых сама по себе величина. Взять тот же «Одоевский». Им указания давать бесполезно, они – концерн с одна тысяча девятьсот лохматого года, Ленина видели, и прекрасно держатся на плаву безо всякого объединения. Им стали слать распоряжения, как надо работать, принялись людей своих назначать, а начинать нужно было не с этого. Ты финансовые резервы изыщи, подними людям зарплату, купи лояльность, а потом указывай. Стратегии не было, вот что. Тебя в управляющей компании, может, на ура приняли, а как стали переводить документы в «Одоевский», оттуда этих деятелей турнули: дескать, сами с кадрами разберемся, да еще такого уровня... А настаивать твои знакомцы не стали, побоялись: как бы группа не развалилась... Так что управляющая компания получилась немножко кукольная, без реальной власти и возможностей.

Егоров вспомнил письма сотрудников в красочной корпоративной газете и кивнул, соглашаясь.

...До Нового года они с Оксаной кое-как дотянули вместе, хотя отношения разладились совершенно.

– Праздники я буду отмечать у мамы, – сказала Оксана, собираясь тридцатого. – Извини.

– Может, я приеду к вам?.. – несмело предложил он, цепляясь непонятно за что. – На Рождество, например?

– Думаю, не стоит, – сухо сказала она. – Я позвоню.

Кое-какие деньги у него были. Он собрал нехитрый стол, поставил и нарядил елку, отремонтировал и повесил гирлянды – лишь бы чем-то себя занять.

Было так тоскливо, что хотелось выть... Но предложи сейчас Оксана вернуться в обмен на его обещание вновь заняться поисками работы... скорее всего, он бы отказался.

Весь день и вечер тридцать первого провалялся перед телевизором. В девять позвонил Померанцеву, но того с Анной сманили Лексовы коллеги отмечать Новый год в каком-то модном ресторане.

Мама разговаривала сквозь зубы: ей Оксана уже обо всем, конечно, доложила. На предложение Кости заехать навестить она напрямую не отказала, но просила отложить его визит числа до четвертого. Может быть, она к тому времени соберется с силами и затеет пирожки. «Привози внука», – попросила она. «Постараюсь», – сказал он.

Впервые за всю свою жизнь Костя Егоров встречал Новый год один (если не считать кота). Не с кем было даже чокнуться шампанским. Не с компьютерным же файлом пить, подумал он под бой курантов, мелкими глотками осушая бокал. Хотя... компания не такая уж плохая...

«Ничего... Много всего выдержали – выдержим и это».

Переключая каналы, без удовольствия глядя на череду Голубых огоньков и огоньков голубых, сливающуюся в единую вакханалию, Костя задремал, а около двух часов крепко заснул. Фолик похрапывал у него в ногах. Никто в новогоднюю ночь им так и не позвонил.

До Маши он дозвонился только днем второго. Оказалось, Виктор ее и Ивана на все праздники увез в какой-то элитный подмосковный пансионат. Иван вовсю гоняет на снегоходах, носится с гор на лыжах, доволен и счастлив. Маша за него рада.

Костя сказал:

– А Виктор... Ты замуж за него не собираешься?..

– Пока не знаю, – ответила Маша после подозрительной паузы. – Он зовет. Я в раздумьях.

– Зовет? – растерянно переспросил Костя, вдруг подумав, что был не готов к такому повороту.

– А что тебя так удивляет? Ты считаешь, я никогда никому не буду нужна?..

– Стоп-стоп, – сказал Егоров, расхаживая с трубкой по комнате и то и дело спотыкаясь о Фолианта. – Не по телефону. Когда вы возвращаетесь из пансионата?

– Восьмого вечером. Какое это...

– Я заеду девятого.

– Зачем?

– Поговорить! – закричал он, срываясь: сказалось одиночество последних дней. – Просто поговорить! И повидаться с сыном! Ты можешь выходить замуж за кого угодно, но Иван пока еще мой сын!

– Пока еще... – повторила Маша, и тем добила его. – Ладно, приезжай.

– Ты отпустишь Ваньку со мной к маме?

– Почему нет? Ты его отец, твоя мама – его бабушка... Только учти: ему в школу десятого, каникулы заканчиваются, а я не хочу, чтобы он прогуливал.

Она разъединилась. Костя послушал баланс счета на мобильном: двенадцать центов.

– Прекрасно! – заорал он на всю квартиру, размахиваясь, чтобы швырнуть телефон в стену, но так и не швырнул. – Просто восхитительно! Сюрприз за сюрпризом, и последним будет история о том, как я сдохну в этой конуре!!!

– Ты чего орешь? – негромко и раздельно спросил голос из угла.

Костя замер.

Сердце пропустило удар.

«Предел, – подумал он. – Я схожу с ума от всего этого...»

Он медленно обернулся на голос.

В углу сидел человек в легком летнем костюме и босиком. Свет от бра падал сбоку, человек не был виден весь, и тем не менее, облик его показался Косте знакомым.

– Вы-и... Вы кто? – спросил Егоров сипло.

– Я? – Казалось, человек удивился. – Очень хочется сказать, что дьявол. Ну, Мефистофель. Пришел к доктору Фаусту подарить вечную молодость в обмен на душу... Нет, конечно. Времена романтиков прошли безвозвратно – увы. Я Вадим Юрьевич Князев, один из героев романа «Люди и море». Ты меня сочинил.

* * *

...После того злосчастного падения на улице и последовавшего за ним выкидыша Ольга пролежала в больнице около месяца, прошла курс лечения и реабилитации и вернулась домой со страшным диагнозом – бесплодие.

Аркадий не отходил от нее все время ее пребывания в больнице, взяв на работе отпуск, а когда забрал ее домой, написал заявление «за свой счет по семейным обстоятельствам» еще на две недели.

Ей тогда не хотелось жить, а он изо всех сил старался ее удержать, говорил, что приговор не окончательный, врачи нередко ошибаются; следует попытаться еще... В крайнем случае, если действительно ничего не получится, – можно ведь взять малютку из приюта...

– Что? – спросила Ольга мертвым голосом. – Зачем?

– Ну... на усыновление... Этой сейчас очень... – он чуть было не ляпнул «модно», – ...распространено...

– У меня будет свой ребенок, – сказала Ольга. – Которого рожу я. Или никакого.

Спали они в разных комнатах, разговаривали мало. Ольга плохо ела, могла днями лежать на разобранной постели с открытыми глазами, глядеть в потолок и не двигаться. На все попытки мужа завязать разговор, расшевелить ее либо не отвечала вовсе, либо отделывалась односложными фразами. Но все чаще просила оставить ее в покое, отгораживалась от Аркадия. Она медленно чахла, и никто – ни муж, ни ее и его родители, ни Ольгины подруги – не знал, что предпринять, как ее спасти.

Выручил, как ни странно, Ольгин шеф. Он позвонил к ним домой. Ольга сначала не хотела разговаривать, но потом неохотно взяла трубку. И шеф сказал ей что-то такое, после чего она, попрощавшись с шефом, заявила Аркадию:

– Послезавтра я выхожу на работу.

– Но у тебя не закончился больничный! – Аркадий испытал нечто похожее на укол ревности: он, такой заботливый и внимательный, не сумел расшевелить жену, а какой-то там Денис Акимыч совершил невозможное за пять минут.

– Ничего, – сказала она. – Я выйду.

Весь следующий день крупными хлопьями шел снег, и вечером, когда Ольга подошла к окну, мир под окнами был синим и абсолютно бесшумным. Но на другое утро резко потеплело, вся эта красота начала таять и быстро превратилась в серую отвратительную грязь.

Возможно, именно поэтому с утра все пошло наперекосяк.

Она проспала. То есть, будильник прозвонил вовремя, Ольга его услышала, но, не открывая глаз, протянула руку и перевела рычажок в положение «выкл.», мысленно давая себе еще десять минут форы, уверенная в том, что почти проснулась. Спустя тридцать пять минут она подскочила, как ошпаренная, понимая, что краситься и пить кофе придется уже на работе.

Автобуса все не было. Решив ловить машину, она сунула руку в сумочку и поняла, что кошелек оставила дома, в кармашке сумки лежал только проездной на метро. Оставалось надеяться, что она не наткнется на контролеров, которые последнее время совершенно озверели.

Втиснуться в первый подошедший автобус она даже не пыталась, обреченно понимая, что выбрала неудачный день для выхода на работу после

долгого отсутствия... по болезни? а действительно, как будет правильно?

Тут вдалеке показался еще один автобус. Ольга обрадовалась – и напрасно.

На третьей остановке в салон ввалились двое уголовного вида парней в кожаных куртках и тренировочных штанах, и вокруг мгновенно разлился густой запах перегара. Похоже, они всю ночь отмечали то ли досрочное освобождение (в отношении этих двоих – явный недосмотр властей), то ли удачный побег, и до сих пор все никак не успокоятся, ощущая себя всемогущими.

Прогнав двух старушек, они развалились на сиденьях впереди Ольги. Рядом уже не было ни одного пассажира: часть перекочевала поближе к кабине водителя, другая – в противоположный конец салона. Ольга никуда не двигалась и на суету не обращала внимания, занятая своими мыслями.

Думая о том, как бы не опоздать, Ольга не заметила, как внимание быков переключилось на нее. Они сидели совсем рядом, прихлебывали бутылочный «Старый мельник», пялились, дышали на нее и громко и скабрезно обсуждали ее внешность. Один что-то спросил заплетающимся языком и, когда она не ответила, легонько шлепнул лапищей ее по лицу:

– Ты что, соска, оглохла? С тобой люди разговаривают.

Она скривилась презрительно:

– Это вы люди? – и резко дернула плечом, стряхивая ладонь второго. – Пошел ты, ублюдок.

Быки мгновенно напряглись.

– Что сказала, сучка?..

Повторить она не успела: сидящий напротив отвесил ей сильную, тяжелую оплеуху, потом вторую, зацепил переносицу. В носу мгновенно стало горячо, он как будто увеличился. Ольга, уворачиваясь, запрокинула голову, не давая крови запачкать дубленку; сквозь звон в ушах доносилось хриплое:

– Ты с кем разговариваешь, профура? Ты на кого хавальник разеваешь?!

До метро оставалась одна остановка. Оглушенная, Ольга порывалась подняться, видя, что ни один из мужчин, стоящих в группах пассажиров впереди и позади салона, не сделал и движения, чтобы ей помочь; она все рвалась, но второй бандюган, нависший гад ней, давил ей на плечо, глумливо нашептывал:

– Не рвись, сучка... С нами поедешь... Мы же контролеры, никто спасать тебя не сунется...

Сидящий напротив ударил ее снова.

Никто тебя не спасет. Она поняла, что это правда. В ушах шумело, а в глазах на мгновение стало черно от ярости. Какие контролеры, мелькнула мысль, вы же урки!

Она резко подалась назад – ладонь пролетела мимо, – одновременно каблуком сапога изо всей силы наступая на раскисший, весь в белых разводах, ботинок стоящего рядом быка. Он завопил и выпустил ее плечо. Ольга вскочила и, выхватив у него недопитую бутылку, со всех размаха ударила ею сидящего парня – того, который ее бил. И тут же снова запрокинула голову, не давая крови литься.

Сидящий бандюган вздрогнул всем телом и обмяк; по его голове и лицу потекло пиво, смешиваясь с кровью; бутылка разбилась, в руке Ольги осталась выразительная «розочка».

Впереди завопили несколько женщин.

Автобус остановился, распахнулись двери.

Тот, которому она наступила на ногу, сунулся было к ней, но Ольга выставила перед собой «розочку» пивной бутылки и, задыхаясь и шмыгая носом, сказала:

– Ну, иди...

Кровь уже лила из ее носа через пальцы, заливая шарф и дубленку.

Бык подался назад, подхватил приятеля, который приходил в себя и теперь мычал и выл, держась за голову. Вместе они вывалились из автобуса.

Ольга уронила «розочку» и, ничего не видя перед собой, упала на сиденье. Она пришла в себя только тогда, когда над ней склонился водитель, осторожно вытирая платком ее залитое кровью лицо и дубленку.