Текст книги "Надежда обретенная и изобретенная. Эпистемология добродетелей и гуманитарная экспертиза биотехнологий"

В последние годы жизни российский логик Александр Карпенко уделял значительное внимание исследованию контрфактуального, возможностного, мышления. По его мнению, само понятие возможности – возможности самой по себе, а не возможности как вероятности какого-либо события – выводимо из котрфактуального мышления. Философское понятие модальности также является его продуктом. Более того, мы способны наделять нечто смыслом благодаря тому, что обладаем навыками котрфактуального мышления. «Возможность предстает в виде образа, осмысленно выраженного в языке»[181]181
  Карпенко А.С. Сверхреализм. Часть I. От мыслимого к возможному // Философский журнал. 2016. Т. 9. № 2. С. 10.


[Закрыть] – так он трактует афоризм 3.02 «Логико-философского трактата» «Мысль содержит возможность того положения вещей, которое в ней мыслится». Контрфактуальное мышление начинает формироваться у детей уже в трехлетнем возрасте, однако может быть подавлено террором или условиями жизни в тоталитарных обществах[182]182
  Там же. С. 12–14.


[Закрыть].

Как было упомянуто в предыдущем разделе, контрфактуальное мышление опирается на логическое вычитание. Надеясь на некоторое событие, мы формулируем минимальные условия его реализации через эту операцию. Но и само мышление о надежде может двигаться по пути логического вычитания или вынесения за скобки, как указано в соответствующем разделе. Поэтому метафизика надежды осуществляется как мышление о минимальных условиях возможности аффективно окрашенного схватывания условий возможности.

2
Надежда изобретенная
Как экспертизе стать гуманитарной?

Глава 5
Экспертиза как опыт пребывания с проблемой

К 1800 году обычные британцы работали больше, питались хуже, чем неолитические охотники. А их средний рост был меньше, и ожидаемая продолжительность жизни примерно такой же, как и у его средневековых пращуров. Британия к тому же 1800 году была одной из богатейших и технологически развитых стран мира. И тем не менее, вакцинация и хирургия, мореходство и ирригация, изобретение парового двигателя и механизация труда, если на что и повлияли – то не на качество жизни, а на количество людей, способных жить на определенной территории без угрозы голодной смерти. По мнению специалиста по экономической истории Грегори Кларка, проведшего детальное сравнение прединдустриальной Британии и более архаичных обществ, развитие самих по себе технологий мало что значит[183]183
  Кларк Г. Прощай, нищета! Краткая экономическая история мира / пер. с англ. Н. Эдельман. М.: Изд-во Ин-та Гайдара, 2013. С. 544.


[Закрыть]. Появление идей более свободного и справедливого социального устройства значило несколько больше, но и их широкая рецепция смогла дать результаты лишь веками позже. Таким образом, необходим еще какой-то дополнительный элемент социальной жизни, благодаря которому плоды человеческой мысли и изобретательности начинают повышать общее качество жизни. Выскажем предположение, что в качестве этого дополнительного элемента часто выступает «обживание обществом ситуаций, порождаемых внедрением научно-технических и социальных новшеств»[184]184
  Юдин Б.Г. От этической экспертизы к экспертизе гуманитарной // Гуманитарное знание: тенденции развития в XXI веке. В честь 70-летия Игоря Михайловича Ильинского / колл. моногр.; под общ. ред. Вал. А. Лукова. М.: Изд-во Нац. ин-та бизнеса, 2006. С. 214–237.


[Закрыть].

Автор этой формулировки, Борис Григорьевич Юдин, предложил ее для обозначения одной из основных задач гуманитарной экспертизы. Собственно, ему принадлежат главные разработки оснований гуманитарной экспертизы как социальной практики и как направления философской мысли. Отталкиваясь от международного опыта этической экспертизы биомедицинских исследований и инноваций, он предлагает расширенное понимание экспертной деятельности. Разнообразнее становятся ее объекты – экспертиза направлена не только на оценку рисков новых медицинских препаратов и процедур, биологических исследований с участием человека, но и на другие технологии, воздействующие на человека, его быт, повседневную жизнь. Более объемно понимаются и биоэтические принципы[185]185
  Основные принципы биоэтики – четыре принципа, сформулированные Т. Бичампом и Дж. Чилдресом: 1. Принцип «не навреди»; 2. Принцип «делай благо»; 3. Принцип уважения автономии пациента; 4. Принцип справедливости. См.: Beauchamp T.L., Childress J.F. Principles of biomedical ethics / 4 th ed. New York: Oxford University Press, 1994. 512 p.


[Закрыть], исходя из которых оценивается приемлемость распространения новой технологии. Фактически в рамках гуманитарной экспертизы они представляют собой континуум. Непричинение ущерба человеку (принцип «не навреди») понимается и как отсутствие угроз человеческому достоинству и свободе человека (принцип автономии), и как недопущение последствий, которые повлекут явно несправедливое распределение возможностей и ресурсов (принцип справедливости). Комплексный характер гуманитарного исследования новой технологии предполагает и преодоление дисциплинарных барьеров в рамках экспертной деятельности.

Но, по Юдину, экспертизу делает гуманитарной не столько участие в ней различных представителей гуманитарного знания, сколько восприятие человека как «точки отсчета» и ориентация на гуманизацию человеческих взаимоотношений и взаимодействий. В этом смысле системность, завершенность представлений о методах и точках приложения экспертных процедур может выступать скорее тормозом в осуществлении ее целей. Если мы готовы построить систему определения и минимизации рисков, угрожающих человеку, его свободе, благополучию и самопониманию, значит, нам должны быть известны все ценности и интересы отдельных людей. Поэтому гуманитарная экспертиза понимается и как деятельность, направленная на выяснение, обозначение и обсуждение ценностных позиций, настройку каналов коммуникации между представителями разных групп интересов[186]186
  Юдин Б.Г. От этической экспертизы к экспертизе гуманитарной // Гуманитарное знание: тенденции развития в XXI веке. В честь 70-летия Игоря Михайловича Ильинского / колл. моногр.; под общ. ред. Вал. А. Лукова. М.: Изд-во Нац. ин-та бизнеса, 2006. С. 214–237.


[Закрыть]. Такая широкая рамка экспертной деятельности позволяет черпать ресурсы в разнообразных направлениях философской мысли и гуманитарного знания.

Сам Юдин признает недостаточную операциональность понятия гуманитарной экспертизы, происходящую как раз от обобщенного характера ее методологических ориентиров. Действительно, почти любой вид публичной активности направлен на выявление и согласование различающихся интересов разнообразных групп и индивидов. Но гуманитарная экспертиза придает этой деятельности системный и целенаправленный характер[187]187
  Ашмарин И.И., Юдин Б.Г. Основы гуманитарной экспертизы // Человек. 1997. № 3. С. 76–85.


[Закрыть]. Системность здесь не означает возможность алгоритмической проверки любой социальной или технологической инновации, проводимой исходя из уже известных категорий риска. Она скорее указывает на постоянный мониторинг такого рода нововведений, системный характер преследования целей экспертизы. Ее цели представляют собой прежде всего выявление угроз и перспектив для человека как целостности, связанных с развитием конкретной технологии или их группы.

Ссылаясь на норвежского философа Г. Скирбекка, Юдин и Ашмарин отмечают, что в интеллектуальном смысле гуманитарная экспертиза означает переход от узкотехнологического расчета рисков к диалогической рефлексии и публичному обсуждению. В моральном смысле – выход за пределы оценки новых технологий исключительно в категориях непосредственных затрат и выгод. В политическом смысле – отказ от узкоутилитарных интересов рынка и переход к культуре совместной ответственности за инновации[188]188
  Там же.


[Закрыть]. Однако в принятии этих нормативных ориентиров коренятся несколько фундаментальных проблем. Например, когда должно быть прекращено публичное обсуждение и принято решение? Этот вопрос задается в той же работе самими Юдиным и Ашмариным, но к нему могут быть добавлены и другие. Если экспертная группа оценивает не только непосредственные затраты и выгоды, но и отдаленные – почему предложенный ими образ будущего обладает приоритетом при оценке инновации? Не окажется ли такая деятельность абсолютно релятивистским продвижением мыслительных конструктов?

Здесь мы остановимся лишь на условии, которое позволяет ставить и отвечать на приведенные выше вопросы без того, чтобы осуществлять ту или иную форму эпистемической несправедливости[189]189
  Эпистемическая несправедливость – достаточно многогранное понятие, во многом выросшее из эпистемологии добродетелей. Оно предполагает произвольное игнорирование человека или группы как носителей / источников знания. По этому поводу см.: Fricker M. Epis-temic Injustice: Power and the Ethics of Knowing. Oxford: Oxford University Press, 2007. 208 p.


[Закрыть] в отношении одной из сторон обсуждения. В рамках экспертных процедур такая несправедливость может быть осуществлена либо через навязывание «правильных» терминов, либо через отказ рассматривать поднятый кем-то вопрос. Например, в ответ на слова пациента «После приема таблеток сердце бьется, как овечий хвост», врач, занимающий по отношению к больному экспертную позицию, может проигнорировать жалобу двумя способами. Во-первых, начать рассуждать о тахикардии и водителях сердечного ритма, подавляя пациента терминологией и «объемом знаний». А может ответить: «Не придумывайте – у этих таблеток нет такого побочного эффекта, смотрите инструкцию».

Исследовательская надежда – именно то, что позволяет держать вопрос постоянно открытым. Не отбрасывать нерешенную проблему, но и не закрывать вопрос насильно. Что в случае биотехнологий и медицины означает принимать нестабильность как одну из характеристик жизни на Земле. Например, сегодня регулятор российского здравоохранения признает, что фаговые препараты работают (поскольку их применение лицензировано), но нестабильно (поскольку разрешено применять только в особых случаях). Сохранение технологии в модусе надежды означает именно отказ от дихотомии неэффективно / работает всегда.

Только принимая во внимание эту надежду, связываемую профессионалами-практиками и «людьми с улицы» с нестабильно работающими технологиями, можно осуществлять их гуманитарную экспертизу. Именно «осуществлять», периодически возвращаясь к незакрытым вопросам, воспринимать любое принятое решение как неокончательное, могущее быть пересмотренным под давлением научно-технических успехов или потребностей общества. Очевидно, что именно такую непрерывность и хотел подчеркнуть Юдин, в последние годы жизни чаще употреблявший выражение «социогуманитарное сопровождение технологий» вместо «гуманитарная экспертиза».

Возвращаясь к введенным в предыдущей главе терминам, можно сказать, что принятие оптики «возможностей» (capacities) является важным условием гуманитарной экспертизы. Речь, разумеется, не о том, что эксперт будет пользоваться только ею. Способность обратиться к ней самому и способность принять это видение со стороны разработчиков и конечных «пользователей» технологии – это те качества, которые востребованы в рамках социогуманитарного сопровождения технологий. Они открывают дорогу для постановки тех трудных вопросов гуманитарной экспертизы, о которых говорилось нескольким абзацами выше. Технологии удается «обживать» благодаря надежде, которую испытывают люди в отношении их нестабильного действия – да и в отношении нестабильности, как свойства биологической жизни. Поэтому предположу, что игнорировать, отбрасывать или замалчивать эти надежды означает пресекать это обживание, а отнюдь не направлять его в «правильное» русло.

«Фаговая» линия поиска антибактериальной терапии никогда не оставляла в стороне проблемы изменчивости микроорганизмов, и поэтому оказалась крайне востребованной сегодня. Энтузиазм же, вызванный эффективностью химических антибиотиков, позволил на несколько десятилетий забыть о сложной экологии болезнетворных бактерий. Постоянство возможностей (capacities) позволяет не спускать глаз с проблемы несмотря на то, что в другой области исследований достигаются более впечатляющие успехи по ее решению. Эта исследовательская проблема может легко возвращаться в лаборатории, составляя центр наиболее прорывных направлений исследования. Именно это произошло с изменчивостью бактерий и способами применения фаговой терапии. Неудачи первых попыток конструирования номологической машины стабильного разрушения бактериальных колоний даже в контролируемых условиях in vitro заставили микробиологов обратиться к изучению экологии вирусов.

Историк науки Дмитрий Мельников считает, что установившаяся уже в 1920-х годах ориентация исследований на взаимодействие бактериофага с иными биологическими объектами и средой послужила залогом институционального успеха программы изучения фаговой терапии в СССР. Один из основоположников экологии Владимир Вернадский, чей авторитет у власти был высок, уже в 1927 году заинтересовался бактериофагами, видя в них элементарные споры биологической жизни, благодаря которым она может распространяться в космосе. Но главное, что экологическое, или как минимум популяционное видение было господствующим среди советских эпидемиологов. Причем в экологическом ключе мыслилась не только природа инфекционных заболеваний, но и возможности приобретения коллективного иммунитета. Д’Эррель считал, что бактериофаги играют важную роль в иммунном ответе организма на проникновение инфекционных агентов, они как бы действуют согласованно с лейкоцитами человека. При этом штаммы фагов передаются от человека к человеку, и благодаря этому формируется общий иммунитет населения[190]190
  Myelnikov D. An Alternative Cure: The Adoption and Survival of Bacteriophage Therapy in the USSR, 1922–1955 // Journal of the history of medicine and allied sciences. 2018. No. 73. P. 385–411.


[Закрыть].

Эта гипотеза была довольно быстро отброшена, однако экологическая проблематика до сих пор остается в центре внимания изучающих бактериофаги вирусологов. В лаборатории вирусов микроорганизмов Института микробиологии им. С.Н. Виноградского основной исследовательской моделью служит микробное сообщество кишечника лошадей благодаря большей активности и разнообразию живущих там вирусов. Эта модель предназначена не для непосредственного поиска применимых в клинике фаговых препаратов, а для сборки надежной номологической машины. Заведующий этой лабораторией Андрей Летаров отмечает: «Мне интересно взаимодействие фагов в том числе с организмом животных и человека. Мне было бы любопытно понять, как они транспортируются, от чего это зависит и, соответственно, что происходит при взаимодействии in situ в организме фагов, которые мы туда вводим, с популяциями бактерий»[191]191
  Летаров А. Сегодня существуют штаммы бактерий, устойчивые ко всему арсеналу антибиотиков // Российская академия наук. 2016. URL: http://www.ras.ru/digest/showdnews.aspx?id=32acabc8-f1df-4cf0-9394-060e7d523e2c&print=1


[Закрыть].

Вероятно, не случайно сформировалось сочетание экологической ориентации исследований и упорства в поиске условий стабильного проявления лизирующего потенциала фагов. Упрощая реальную историю вирусологии и концепцию Картрайт, это можно объяснить следующим образом: объект может проявлять свои способности в ограниченном диапазоне условий. Приписав однажды, как это сделал Д’Эррель, некоторые способности пока строго не идентифицированному объекту, исследователи стремятся собрать вокруг него сначала максимально простые номологические машины, где эти способности проявлялись бы с регулярностью. Если этого не происходит – номологические машины становятся сложнее, то есть учитывают все больше внешних факторов. Впрочем, и сами условия существования инфекционных бактерий в организме достаточно сложны, поэтому для лабораторного моделирования действия фаговых препаратов требуется сборка сложных номологических машин. Это встречное движение усложнения исходит из многосоставности и изменчивости исследуемых объектов и из многоаспектности факторов среды, влияющих на проявление этим объектом его способностей. Благодаря этому номологические машины становятся экологическими моделями, делающими доступной для изучения не каждую каузальную связь в отдельности, но широкий их комплекс, где важен совокупный эффект и магистральные способы взаимодействия объектов. При этом сами объекты в буквальном смысле переходят друг в друга: фаги помещают свой генетический материал в бактериальную клетку, где, копируясь, они прихватывают с собой фрагменты ДНК бактерий. Бактерии, даже принадлежащие к разным видам, обмениваются между собой фрагментами генов, обуславливающих в том числе устойчивость к фагам. Участником этой экосистемы является и исследователь, иногда создающий условия, которые не могут существовать в природе, например, повышая концентрацию фага в тысячу раз по сравнению с существующей в естественной среде обитания бактерий.

Описанный сюжет во многом напоминает теоретические построения современных философов, занятых проблемами взаимодействия с нечеловеческими агентами – Бруно Латура и Донны Харауэй. В книге «Политики природы» Латур пишет о требовании озадаченности, позволяющем осуществлять власть своеобразного парламента, в состав которого включены и не-люди. Озадаченность не позволяет нам произвольно сократить число (рассматриваемых научно) фактов, рассматривая претензию на существование некоторых феноменов.

Концом озадаченности может быть лишь признание очевидности «существ», как выражается Латур, и их свойств[192]192
  Латур Б. Политики природы. Как привить наукам демократию / пер. Е. Блинова. М.: Ад Маргинем Пресс, 2018. С. 123–125.


[Закрыть]. За этим может последовать их преобразование в черный ящик – объект, чья внутренняя структура нам незнакома и нас не интересует, но мы получаем стабильные результаты на «выходе» из ящика, посылая определенные сигналы на его «вход», то есть после того, как нам были предъявлены способности некоего, пусть даже не идентифицированного, объекта, мы не можем их отбросить, вывести из рассмотрения или дискуссии. Озадаченность должна существовать до тех пор, пока мы не смогли стабилизировать проявления этих способностей через конструирование номологической машины или скорее их серии.

Американская феминистка, антрополог и философ Донна Харауэй идет еще дальше. Она предлагает никогда не отказываться от озадаченности, точнее постоянно оставаться с проблемой (stay with the trouble). Это единственная альтернатива двум эскапистским позициям по отношению к бедствиям, которые грозят нам в будущем. Первая сводится к тому, что технология в любом случае спасет нас, своих непослушных детей. Вторая – к признанию, что экологическая катастрофа неминуема и любые действия бессмысленны. Оставаться с проблемой, пребывать с ней, означает, по Харауэй, встретиться с трудностями лицом к лицу, требуя, чтобы каждое существо приняло участие «в неожиданных комбинациях и видах сотрудничества» и в результате мы станем едины со всем или нас не станет вообще[193]193
  Haraway D.J. Staying with the Trouble: Making Kin in the Chthulucene. Durham. Duke University Press, 2016. P. 3–4.


[Закрыть]. Харауэй предполагает, что это сотрудничество приведет к созданию межвидовых альянсов (странного родства, oddkin). В самом живом уже заложена потребность этих альянсов – так, «быть животным означает сотрудничать с бактериями»[194]194
  Ibid. P. 65.


[Закрыть]. Способом осуществления этих альянсов является технонаука. В качестве примера такого родства Харауэй рассматривает множество живых существ, вовлеченных в процессы производства и потребления синтетических гормонов[195]195
  Ibid. P. 104.


[Закрыть]. Такие на первый взгляд натянутые аналогии выглядят более понятными, если вспомнить, что американская исследовательница изучала философские подходы к эволюции в Фонде Тейяра де Шардена в Париже. Этот французский богослов и мыслитель первой половины XX века является одним из авторов концепции ноосферы. Согласно ей все живое (и неживое, но нужное для жизни), вся биосфера Земли способна перейти в новое состояние единства благодаря деятельности человеческого разума, включая технологии как плоды этой деятельности.

Нарисованная Харауэй картина существующего «странного» альянса не так уж отличается от описанных выше экологических реалий лаборатории по изучению бактериофагов. Сложность задач «биосферного уровня» предполагает межвидовое сотрудничество, а его основанием выступают уже присущие живым организмам способности к взаимодействию, к формированию сообществ и симбиозов.

Глава 6
Экспертиза для надежды[196]196
  Основная часть настоящей главы опубликована в статье: Шевченко С.Ю. Групповые убеждения о страдании: казус экспертного выбора препарата от меланомы // Социология власти. 2017. № 3. С. 144–162.


[Закрыть]

Надежда на выздоровление очень важна для больного – эта формула стала общим местом «народной» психологии. Часто такие надежды связывают не только с искусством врачей, но и с развивающейся линией биомедицинских технологий[197]197
  См.: Лехциер В.Л. Болезнь: опыт, нарратив, надежда. Очерк социальных и гуманитарных исследований медицины. Вильнюс: Logvino literaturos namai, 2018. С. 312.


[Закрыть]. Медицинская надежда представляет собой крайне сложный социальный и психологический феномен. Тем не менее попытки «схватить» эту сложность и сделать ее измеримой продолжаются. Около десяти лет в социальных исследованиях медицины применяется интегральная шкала надежды. Этот инструмент предполагает оценку 23 характеристик состояния пациента, сгруппированных по четырем измерениям: позитивное восприятие будущего; уверенность в нем и доверие к другим; плотность социальных связей; нехватка перспективы в видение будущего[198]198
  Schrank B., Woppmann A., Sibitz I., Lauber C. Development and validation of an integrative scale to assess hope // Health Expect. 2011. Vol. 14. No. 4. P. 417–428.


[Закрыть].

Здесь мы рассмотрим только надежды людей, связанные с определенными биомедицинскими технологиями. Поскольку именно этот аспект надежды наиболее важен для гуманитарной экспертизы развития таких технологий, а также для принятия регуляторных решений в их отношении. Рассматривая реальный пример принятия регуляторного решения, мы проанализируем, каким именно образом надежда может быть взята в расчет при экспертизе. Это, разумеется, не означает, что эксперты идут на поводу у любых имеющихся в обществе надежд.

Проблема так называемой «ложной надежды» представляется очень значимой и масштабной эпистемической и этической проблемой[199]199
  Blumenthal-Barby J.S., Ubel P. In defense of ‘denial’: Difficulty knowing when beliefs are unrealistic and whether unrealistic beliefs are bad // American Journal of Bioethics. 2018. Vol. 18. No. 5. P. 4–15.


[Закрыть]. Однако сам этот термин, как кажется, способен увести по ложному пути. Отказ его использовать в настоящей книге может быть подкреплен двумя аргументами. Во-первых, в предыдущих главах книги оба типа надежды – обретенная исследователями и связываемая с изобретениями – были раскрыты в терминах возможностей (capabilities), а не пропозиций или их групп – некоторых желаемых сценариев развития событий. В то время, как пропозиция может быть ложной, возможности скорее просто отсутствуют. Если же они присутствуют у определенного элемента реальности, это не значит, что они будут проявляться стабильно. Бактериофаги могут уничтожать колонии патогенных бактерий, но не всегда проявляют эту способность. Во-вторых, термин «ложная надежда» в том смысле, в каком он употребляется в биоэтической литературе, зачастую выглядит просто излишним. Обычно под «ложной надеждой» в таком контексте подразумеваются последствия недобросовестных коммерческих, образовательных и научных практик[200]200
  Eijkholt M. Medicine’s collision with false hope: The False Hope Harms (FHH) argument // Bioethics. 2020. Vol. 34 No. 7. P. 703–711.


[Закрыть], то есть собственно ложными оказываются сведения в рекламе, или слова врача, рекомендующего попробовать неэффективное средство лечения. Именно такого рода обман наносит описываемый биоэтиками вред – снижает доверие людей к здравоохранению, повышает «финансовую токсичность» последнего[201]201
  Ibid.


[Закрыть].

В настоящей главе такие случаи рассмотрены не будут[202]202
  Они подробно проанализированы в процитированной выше статье.


[Закрыть]. Мы остановимся лишь на надежде, связываемой с медицинской технологией – противораковым препаратом, эффективность и нестабильность действия которого являются хорошо обоснованными фактами[203]203
  Вероятно, роль разного рода нестабильностей в биомедицине будет только возрастать – в связи с увеличением сложности средств диагностики и лечения. Простую молекулу ацетилсалициловой кислоты стандартизировать легче, чем огромную молекулу белка. Реакцию человеческого организма на простые биологически активные молекулы также, вероятно, проще предсказать, чем на сложные. Этот вопрос подробнее разъясняется в следующей главе.


[Закрыть].