Текст книги "Надежда обретенная и изобретенная. Эпистемология добродетелей и гуманитарная экспертиза биотехнологий"

Проблема эпистемической коллективности может рассматриваться в совершенно разных плоскостях – от «мыслительного коллектива» Людвига Флека, до «рассеянного знания» Фридриха Хайека или проблемы коллективного выбора (парадокса Эрроу). То напряжение, которое заметно между приведенными выше примерами: технологиями у инуитов и математическим семинаром Гельфанда – можно рассматривать и через введенное Марксом противопоставление всеобщего и совместного труда. «Всеобщим трудом является всякий научный труд, всякое открытие, всякое изобретение. Он обусловливается частью кооперацией современников, частью использованием труда предшественников. Совместный труд предполагает непосредственную кооперацию индивидуумов»[127]127
  Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 25. Ч. 1. М.: Госполитиздат, 1961. С. 116.
  Названные выше подходы к эпистемической коллективности рассматриваются в работах И.Т. Касавина. Его понимание коллективного субъекта познания будет рассмотрено ниже в рамках настоящей главы.


[Закрыть]. Важным в этом различении, как и собственно у Маркса, в свете задач этой книги стоит признать акцентуацию роли технологий. Однако само отличие между синхронной и диахронной коллективностью, к тому же раскрытое с опорой на понятие труда, явно не подходит для описания казуса фаговой терапии. Эволюционное приспособление бактериофагов к узнаванию патогенных бактерий сложно назвать результатом труда. Необходимая для работы фаговых препаратов агентность не исчерпывается только человеческими действиями – открытием этого свойства бактериофагов, попытками его клинического использования и т. д.

Но при этом агентность бактериофага отнюдь не идентична его материальности, более того, она может быть извлечена из конкретной материальности молекул белков и нуклеиновых кислот. Сторонники так называемого «поворота к материальному» в социальных исследованиях правы в том, что объекты всегда способны играть самостоятельную роль. Но, следуя за Бруно Латуром, они чаще всего не обращают внимание на то, что такую же роль могут сыграть совсем другие объекты.

Рассказав о разногласиях по поводу химической структуры соматотропного гормона (СРГ), Латур делает вывод о коллективном характере производства научных знаний и технологий[128]128
  Латур Б. Наука в действии: следуя за учеными и инженерами внутри общества / пер. с англ. К. Федоровой; науч. ред. С. Миляева. СПб.: Изд-во ЕУСПб, 2013. С. 54–59.


[Закрыть]. СРГ – довольно простая пептидная молекула, если в качестве примера взять гораздо более крупную молекулу белка, например, фолликулостимулирующий гормон (ФСГ) – разговор о конкретной «нормативной» структуре станет вообще бессмысленным. Более того, достаточно взглянуть на структурные формулы молекул морфина и эндогенного морфина, эндорфина, чтобы понять, сколь разные вещества могут играть одну и ту же физиологическую роль.

Пока что речь шла о простой замене одной материальности вполне определенной другой. Но возможна ситуация, при которой на смену материальности придет знание-как – разумеется, также имеющее «материальные носители» и функционирующее в материальном окружении. Но при этом такая замена не дестабилизирует эпистемический коллектив.

Представим, что некоторый католический монастырь в Германии славится своим особым пивом. Культура пивных дрожжей среди прочих факторов обеспечивает его особые свойства. Эта культура, воспроизводясь в чанах, сохраняется монахами на протяжении столетий. Но внезапный пожар уничтожает пивоварню и монастырь целиком. К счастью, полная последовательность генома именно этих дрожжей, с характерными для нее генетическими вариациями, сохранилась на компьютерах нескольких молекулярных биологов, исследовавших эти дрожжи. Привлекая коллег-биоинженеров, они воссоздают эту культуру; ориентируясь на фотографии, монахи восстанавливают пивоварню, после чего продолжают изготавливать пиво, неотличимое от прежнего.

Восстановление технической инфраструктуры после катастрофы, уничтожившей материальные воплощения технологии, – довольно распространенный сегодня киносюжет. В терминах Маркса можно сказать, что совместный труд послужил заменой всеобщего труда. Но для нас интереснее то, что агентность дрожжей оказалась воспроизводимой без сохранения их материальности. Вклад дрожжей в особый вкус пива оказался вновь возможен благодаря заслуге исследователей и биоинженеров. Дрожжи были частью технологии, элементами коллективного субъекта – носителя технологии. В определенный момент потребовалось вхождение в этот коллектив молекулярных биологов. Их исследовательские усилия, конечно, не заменили агентность дрожжей – биологи не сбраживали органические вещества солода. Но в эпистемическом плане заслуга биологов стабилизировала коллектив так же, как до этого его стабилизировала воспроизводящаяся культура дрожжей.

И дело здесь не в том, что граница между «лабораторией» и «внешним миром» постоянно перемещается – как об этом пишет Латур[129]129
  Латур Б. Наука в действии… С. 255–256.


[Закрыть]. В данном случае воспроизводство технологии как коллективная эпистемическая практика оказалось возможным благодаря тому, что надежды были возложены на познавательные способности биологов. Стабильный коллектив со стабилизированной технологией (или иным «стабилизированным» эпистемическим благом – научным законом, произведением искусства и т. д.) и коллектив, утративший стабильность, требуют разных типов надежды.

В самом начале первые пивовары, заложившие традицию этого монастыря, обрели надежду на способности конкретной культуры дрожжей определенным образом сбраживать солод. После пожара такую сходную надежду обрели монахи по отношению к способностям биологов произвести заново культуру дрожжей в нужной им материальности. В обоих случаях дрожжи и биологи становились частью надеющегося сообщества. Для этого коллектива вклад дрожжей оказался заменим заслугой ученых и инженеров[130]130
  О том, как агентность исследователей-непрофессионалов, определяющих структуру белка, может оказаться тождественной агентности бактериальных колоний и средств интерпретации этой агентности, рассказывается в статье: Шевченко С.Ю. Народная наука: отличимы ли люди от бактерий? // Эпистемология и философия науки. 2018. Т. 55. № 1. С. 171–183.


[Закрыть].

Имея «полный комплект» составляющих технологии пивоварения, монахи могли надеяться воспроизвести производство пива еще в десятках монастырей. У них были дрожжи, стабильность агентности которых, естественно, не была абсолютной, но была им известной. Монахам не нужно было обретать надежду каждый раз, когда они варили пиво или открывали новую пивоварню. Их надежда была полностью заключена в рецептах, навыках пивоваров, качестве хмеля и солода и в культуре дрожжей. Все эти элементы были даны им как изобретенные. Но если что-то в технологии внезапно ломалось или исчезало так, что не могло бы быть воспроизведено, требовалось снова обрести надежду. Такая надежда уже не заключена в какой угодно материальности – ее источником служат конкретный человек или группа людей. А теми, на кого она возлагается, могут быть и люди, и не-человеческие агенты.

Монахи в таком случае надеялись на биологов, биологи в свою очередь – на собственные эпистемические возможности оборудования и программы, позволившие им получить и хранить последовательность генома дрожжей, то есть надежды монахов и биологов, на то, что им удастся выполнить уникальную задачу по воспроизводству утраченной в материальном смысле технологии составили основу надеющегося сообщества.

Итак, надежда на тех, на кого (или на что) еще не возлагалась надежда при решении конкретного типа задач, может быть признана критерием эпистемической заслуги. Пивовары из монастыря надеялись на биологов, биологи надеялись на собственные компетенции, поэтому они и составили основу надеющегося сообщества. В которое оказались включены и лабораторное оборудование, и, возможно, вирус-векторы – применяемые в генной инженерии особые вирусные частицы, доставляющие в клетку нужный наследственный материал.

Наиболее широким понятием оказывается надеющееся сообщество, оно включает в себя тех, чьей заслугой можно признать надежду (это всегда люди или группы людей), а также тех, кто вносит вклад в возможность этой надежды. Но и среди тех, кто обладает эпистемической заслугой, можно выделить агентов, задающих преемство или тождество субъекта познания. Они определяют цели для этого субъекта, содержание его эпистемической роли. В нашем примере такими агентами выступают монахи, тогда как наиболее достойными похвалы в эпистемическом смысле можно признать биологов.

Это подводит нас к следующему заключению: те, кто обладает наибольшей эпистемической заслугой, не всегда определяют тождество субъекта познания. Надежда является условием достижения любых эпистемических заслуг. Но и собственная обретенная агентом эпистемическая надежда, выраженная во вкладе в формирование и в стабилизации надеющегося сообщества, может быть понята как эпистемическая заслуга. В этом отношении надежда монахов на биологов может быть признана наиболее значимой – например, более значимой, чем надежда последних на самих себя. Именно человек или группа людей, обретших наиболее сильные эпистемические надежды, определяют тождество коллективного субъекта познания – надеющегося сообщества.

Рассуждая о тождестве коллективного субъекта познания и надеющегося сообщества, необходимо обозначить различия между этими двумя понятиями. Они могут обозначать одни и те же социальные общности, но обладают разными смыслами. Коллективный субъект познания, будучи единицей социально распределенного производства знания, его хранения и трансляции, как правило, нуждается в признании извне – со стороны «внешних» эпистемических агентов. Исключения возможны, но, скорее всего, будут представлять собой экзотические феномены, вроде тайных обществ – однако они являются своего рода «черными дырами» знания, поглощающими его, но никогда не транслирующими во вне. Даже сверхсекретные лаборатории создаются по заказу какой-либо институции, значит, оказываются признаны хотя бы ею.

Надеющееся сообщество в первую очередь признается эпистемическим агентом в момент вхождения в него, когда групповые надежды становятся надеждами этого агента, но и – что важнее – когда агент возлагает надежды на само сообщество. Так, семинар Гельфанда был признан математиками именно через участие в его работе. Разумеется, надеющееся сообщество может быть признано извне – как образец надежды, как коллективный агент, демонстрирующий важную исследовательскую добродетель. Так, семинар Гельфанда был признан историком науки Вячеславом Геровичем, а вслед за ним и мной несколько страниц назад. Возможен и промежуточный вариант: не сознавая себя членом надеющегося сообщества, эпистемический агент может возлагать на него надежды, считая его образцом исследовательских добродетелей. Некто мог рассуждать о семинаре как о замечательном эпистемическом сообществе, не будучи его членом. Но, вероятно, за таким признанием также скрывается желание в той или иной форме быть сопричастным его исследовательской активности.

Самое же главное концептуальное отличие между коллективным субъектом познания и надеющимся сообществом заключается в формах их признания – в том, какие именно свойства признаются за эпистемическим агентом. Можно признавать некий коллектив в качестве источника истинного или хотя бы просто обоснованного знания. То есть суждения, источником которых служит этот коллектив, считаются заслуживающими доверия. Через такое признание в социальном плане конституируется коллективный субъект познания. Соотношение знаний и познанавательной активности коллективного агента будет разъяснено ниже.

С другой стороны, можно признавать способность некоторого коллективного агента к исследовательской деятельности, что значит: приписывать ему исследовательские добродетели. Обладание ими не обязательно приведет к истинным выводам. Надеющееся сообщество признается не как источник знания, а как социальная среда, в которой исследование становится возможным, либо как образец среды, благоприятствующей исследованию[131]131
  Схожее различение предложено упомянутым в предыдущей главе эпистемологом Кристофером Хуквеем в рамках рассуждений об эпистемической несправедливости, заключающейся в произвольном непризнании эпистемических агентов. Хуквей отмечает, что такое непризнание может быть осуществлено по отношению к агенту как источнику знания и как к партнеру по исследовательской активности. См.: Hookway C. Some varieties of epistemic injustice: response to Fricker // Episteme. 2010. Vol. 7. No. 2. P. 151–163. Признание надеющегося сообщества я предлагаю рассматривать не в терминах партнерства с его членами, а в терминах среды.


[Закрыть].

Соотношение агентности сообществ и отдельных индивидов – одна из самых завораживающих тем в истории философии. Способы ее понимания различаются от «общей воли» у Руссо до институциональных правил в социальной онтологии Джона Серля или теории коллективных игр оксфордского экономиста Майкла Бачарача.[133]133
  Bacharach M. Beyond Individual Choice: Teams and Frames in Game Theory. Princeton; Oxford: Princeton University Press, 2006. 248 p.


[Закрыть] Не ставя задачу сделать их сколь-нибудь полный обзор, кратко намечу лишь подходы, значимые для раскрытия понятия «надеющееся сообщество» – в том виде как оно разработано в рамках настоящей главы[134]134
  Аарон Кобб, чье понимание «hoping communities» было взято в качестве отправной точки, детально не разворачивает этот термин – ни с использованием примеров, ни предлагая его полное определение.


[Закрыть].

В ракурсе, близком к нашему рассмотрению, проблема эпистемической коллективности присутствует в философском изучении междисциплинарных научных проектов. Дисциплинарное разделение исследовательского труда также предполагает сборку его результатов – меж– или трансдисциплинарную. Еще в 1970-х годах Россини и Портером была предложена типология исследовательских коллективов, исходя из их внутренней структуры и способов образования[135]135
  Rossini F.A., Porter A.L. Frameworks for integrating interdisciplinary research // Research Policy. 1979. No. 8. P. 70–79.


[Закрыть]. Эта типология по-прежнему остается плацдармом обсуждения проблем междисциплинарности в англоязычной литературе. Всего Россини и Портер выделяют четыре способа интеграции сообществ, члены которых имеют разный эпистемический бэкграунд:

1. Сплочение благодаря лидеру, который в одиночку способен свести разные дисциплинарные линии познания воедино.

2. Совместное обучение – все члены сообщества получают друг от друга новое знание, необходимое каждому из них.

3. Переговоры между экспертами – группа легко распадается, поскольку эксперты не нуждаются друг в друге.

4. Полностью интегрированная группа – большинство ее членов имеют общие мотивы и стремления, они разделяют заинтересованность в целях совместного исследования. При этом в отличие от второго типа они могут ничему не учиться друг у друга: каждому в такой группе нужен не каждый, а все сообщество целиком, позволяющее достигнуть важных эпистемических целей[136]136
  Rossini F.A., Porter A.L. Frameworks for integrating… P. 70–79.


[Закрыть].

Недостатком такой типологии является смешение познания (исследования) и знания (эпистемических благ, на которое направлено исследование). Совместное познание не всегда заканчивается коллективным знанием. Этот момент и позволяет ухватить разницу между коллективным субъектом познания и надеющимся сообществом. Но перед тем, как вернуться к надежде, стоит рассмотреть те дискуссии, которые и развернулись, в том числе и на почве приведенной типологии.

Коллективную эпистемическую субъектность можно понимать в слабом смысле: группа в таком случае фигурирует как то или иное объединение индивидуальных знаний[137]137
  Hardwig J. Evidence, testimony, and the problem of individualism – a response to Schmitt // Social Epistemology. 1988. No. 2. P. 309–321.


[Закрыть]. Можно рассматривать ее и в сильном смысле, налагая запрет на редукцию групповых эпистемических феноменов (знаний или убеждений) к индивидуальным[138]138
  Gilbert M. Modelling collective belief // Synthese. 1987. No. 73. P. 185–204.


[Закрыть]. Учитывая упомянутое выше различение между коллективным познанием и знанием, теоретически возможными видятся четыре позиции:

1. Слабая (редуктивная) интерпретация и коллективного знания, и коллективного познания. Индивиды в таком случае совсем не нуждаются друг в друге как в партнерах по исследовательской деятельности, общее знание – то, что знает каждый из них.

2. Слабая интерпретация коллективного познания, но сильная – коллективного знания. Можно сказать, что эпистемические сообщества, занятые совместным обучением, рано или поздно могут прийти к такому состоянию. Обучающиеся не заняты совместным исследованием – их цель в получении разного рода знаний в рамках сетевого взаимодействия. Вероятно, такой взгляд близок к рассмотренным выше взглядам Бруно Латура.

3. Слабая интерпретация коллективного знания и сильная – коллективного познания. Проиллюстрировать эту позицию могут взгляды американского философа науки Рональда Гьера, точнее, его понимание известного казуса коллективного авторства в ЦЕРН. Несколько тысяч ученых из ЦЕРН участвовали в исследованиях физики элементарных частиц, все они указаны как авторы публикации, в которой раскрыты ее результаты[139]139
  Этот кейс изначально рассматривали такие видные философы и социальные исследователи науки, как К. Кнорр-Цетина и П. Галисон. См., например: Knorr Cetina K. Epistemic cultures: How the sciences make knowledge. Cambridge: Harvard University Press, 1999. 352 p.


[Закрыть]. Гьер, несмотря на декларируемую приверженность к нередуктивному пониманию коллективности, считает, что в этом случае имело место коллективное познание, но коллективного знания у авторов нет[140]140
  Giere R.N. Distributed Cognition without Distributed Knowing // Social Epistemology. 2007. Vol. 21. No. 3. P. 313–320.


[Закрыть]. Именно это и приходится признавать, если считать коллективным знанием только те убеждения, которыми обладает каждый член группы. Но представим, что некоторому научному сообществу потребовалось бы провести экспертизу проектов по физике элементарных частиц – обращение ЦЕРН было бы вполне оправданным. Более того, аббревиатура ЦЕРН служила бы для атрибуции полученного знания. ЦЕРН – коллективный субъект и знания и познания.

4. Нередуктивное понимание субъекта и объекта познания – именно в таком свете я предлагаю рассматривать те эпистемические сообщества, которые мы готовы назвать коллективным субъектом познания. Коллективный субъект может обладать знанием-что – как ЦЕРН, или знанием-как. Например, коллектив, состоящий из хирурга, анестезиолога, операционных сестер, знает, как провести конкретную операцию. Любой опыт практического применения знания или его распространения предполагает, что из окружающей среды коллективный субъект получает новое знание – как минимум знание об актуальности своего знание, о его соответствии локальному контексту. Факультет, не набравший ожидаемое число студентов на программу A, в результате обладает знанием о востребованности своего знания. Эпистемический коллектив обречен на познание через собственную социальную природу.

Надеющееся сообщество может быть шире или уже коллективного субъекта познания, а может совпадать с ним в социальных границах. Но, как мы уже отмечали выше, его роль в качестве группового эпистемического агента становится явной не исходя из его структуры: типов распределения знания и разделения исследовательского труда. Надеющееся сообщество обретает агентность прежде всего в момент вхождения в него других коллективных и индивидуальных агентов.

И.Т. Касавин, основатель российской школы социальной эпистемологии, предлагая типологию коллективных субъектов познания, акцентирует внимание на способах включения индивидуумов в их групповое «тело»[141]141
  Касавин И.Т. Коллективный субъект как предмет эпистемологического анализа // Эпистемология и философия науки. 2015. № 4. С. 5–18.


[Закрыть]. Коллективный субъект при этом может пониматься максимально широко – вплоть до атрибуции ему совокупного опыта культуры. Соответственно представленная им типология уровней коллективности шире рассмотренных выше – все четыре варианта интеграции сообществ Россини и Портера можно отнести к ее третьему пункту.

1. Интегральный культурно-исторический коллективный субъект познания – представляет наиболее масштабный уровень эпистемической общности. На этом уровне коллективности индивидуальный субъект может обращаться к любому знанию, достигнутому и сохраненному человечеством.

2. Воплощенный субъект познания – на этом уровне усваивается неявное знание, умения и навыки.

3. Конструированный субъект познания – осуществляет программу деятельности по поддержанию социального единства[142]142
  Касавин И.Т. Коллективный субъект как предмет эпистемологического анализа. С. 12–14.


[Закрыть].

Отталкиваясь от этого широкого понимания уровней коллективности, можно предположить, что смысл надежды как социально-заданной добродетели может также определяться в разных масштабах. Эти масштабы могут быть рассмотрены и как уровни социальной агентности надеющегося сообщества. Для удобства изложения возьмем за основу «перевернутую» типологию И.Т. Касавина.

1. Надеющееся сообщество, признаваемое в момент вхождения в него коллективных и индивидуальных агентов. На этом уровне наиболее важным является не программа деятельности группы (как в типологии И.Т. Касавина), а распределение надежд, свойственное конкретному сообществу. Под таким распределением я понимаю приписывание надежд к способностям конкретных агентов – людей и не только. Рассмотренные в первой главе группы по изучению бактериофага возлагали надежды друг на друга, на зарубежных коллег, но также – на саму способность вирусов узнавать конкретные виды патогенных бактерий. На этом уровне математический семинар Гельфанда осуществлял агентность в отношении московских математиков.

2. Надеющееся сообщество, признаваемое как образец исследовательских добродетелей. Для основателя Института бактериофага в Тбилиси Георгия Элиавы таким образцом мог быть парижский Институт Пастера, в котором он проходил стажировку. Повторюсь, взаимодействуя с другими надеющимися сообществами, коллективные и индивидуальные эпистемические агенты усваивают образцы проявления исследовательских добродетелей. Так мы способны извлечь некоторые примеры и контрпримеры личных и групповых качеств из представленных Геровичем описаний семинара Гельфанда.

3. Надеющееся сообщество, фигурирующее как источник эпистемических благ: прежде всего технологий и широко применимых знаний. На этом уровне агентность надеющегося сообщества перестает определяться обретенной его членами надеждой. Но оно продолжает распространять надежду – через плоды собственных исследований. Такая изобретенная надежда вызывается к жизни не некоторыми интеллектуальными добродетелями сообщества, а достигнутыми им эпистемическими благами. На этом уровне группы разработчиков фаговой терапии обретают агентность через их вклад в существование антибактериальных средств, способных сработать, когда никакие иные препараты помочь уже не могут.