Текст книги "Александр Алехин. Жизнь как война"

С декабря 1932-го по май 1933 года Александр Александрович пребывал в кругосветном путешествии (конечно, в дороге неистово играл в шахматы). Грейс Висхар уже выступала в почетной роли его сопровождающей. Этот факт засвидетельствовала правнучка адмирала Ивана Крузенштерна, журналистка Юстина Владимировна Крузенштерн-Петерец, которая жила тогда в Шанхае (китайский город называли «Парижем Востока») и решилась взять интервью у шахматиста. Чемпион затребовал 3000 долларов у местного шахматного клуба за остановку в Шанхае, но потом согласился и на втрое меньший гонорар. «С ним была пожилая американка, г-жа Фримен (фамилия бывшего мужа Висхар. – С. К.), больная женщина, страдавшая подагрой, – писала Крузенштерн-Петерец. – Ноги у нее были забинтованы, ей трудно было ходить, и Алехин трогательно о ней заботился»¹².

Александр Александрович называл спутницу большим другом и художницей. Она собиралась организовать в Шанхае свою выставку миниатюр из слоновой кости, а еще рассказывала, что хочет написать книгу о японских шахматах.

Вскоре после знакомства с Алехиным Юстина Владимировна потеряла его из виду, а нашла… в баре, где он прыгал по «шахматному полу», стараясь изобразить ход конем. Вскоре его стали водить на разные мероприятия, в том числе на футбол. «После состязания спортсмены так напоили его, что на свою первую пресс-конференцию он вернулся с опозданием чуть ли не на час, к великому ужасу г-жи Фримен, которая почему-то напала на меня: “Вот что с ним делают ваши русские! Ну как он будет играть?”»¹³.

Также Алехина затащили на местный праздник: «Само собой разумеется, там было разливанное море, и Алехин не только не отставал от других, а наоборот, “опережал”. <…> Дама, сидевшая за ужином рядом с Алехиным, носительница высоких добродетелей, чуть не плакала, глядя на него: “Вы – гордость России! Зачем вы так пьете?!” <…> Алехину понравился Шанхай. Дни, которые он там провел, были даже не просто пьянством. Это был какой-то бесконечный русский разгул, от которого он в дисциплинированной Европе, вероятно, отвык. А тут нечего было стесняться – все были ласковы, внимательны, смотрели на него влюбленными глазами, старались угадать малейшее его желание. А раз так – ну, и гуляй душа! Расплачиваться будем потом»¹⁴.

Сеанс одновременной игры не задался именно по причине возлияний (один из участников потом сетовал, что Алехин всех презирает), а игра вслепую завершилась поражением – не помогли огромные порции кофе, чемпион все время засыпал. «О том, что у него выиграли какие-то наши “третьекатегорники”, мы даже как-то и не вспоминали, считая это неприличным. Да он фактически и не проиграл этих игр, он их просто пропил», – заключила Юлиана Владимировна.

Вскоре после возвращения Алехин возродил идею побить мировой рекорд по играм вслепую. К тому времени уже пало достижение покойного Рихарда Рети (адепт гипермодернизма скончался в 40 лет из-за скарлатины). Новое достижение установил американец Джордж Колтановский – уже после того, как Рети не стало. В 1931 году в Антверпене он сыграл против 30 соперников.

Алехина позвали на Всемирную выставку Century of Progress в Чикаго, предложив 1000 долларов за участие в действе. Алехин начал в 10 утра, на все про все ему понадобилось 12,5 часа. Количество зрителей достигло максимума во время ливня, который вынудил толпы бежать под крышу и наблюдать необычный сеанс. На 32 досках Алехин одержал 19 побед, 9 раз сыграл вничью и 4 раза проиграл. Арбитром сеанса стал Эдвард Ласкер¹⁵. Позже Эдвард заметил, что Алехин играл не так сверхточно, как Гарри Пильсбери, – с ним он сам бился за 31 год до этого в Бреслау (Германия), точно в таком же «слепом» шоу. Эдвард утверждал, что временами Алехин ошибался и исправлял огрех только после того, как арбитр вопросительно повторял вслух его ход.

В сентябре 1933 года в интервью Исааку Кашдану для Chess Review Алехин заявил: «Я ожидал, что играть на 32 досках будет сложнее, учитывая, что это мое первое выступление такого размаха за шесть лет. Но я не испугаюсь сыграть и на 35, и, возможно, на 40 досках. Я способен хранить в голове большое количество партий, но на каждую новую требуется дополнительное время, да и фактор усталости влияет. Возможно, стоит проводить подобный сеанс в течение двух дней». В интервью, которое Алехин дал чуть позже в Пуэрто-Рико, шахматист признал, что сыграл плохо. Проводил ли чемпион свой чикагский сеанс «под влиянием градуса», история умалчивает.

Хосе Рауль Капабланка с русской княгиней Ольгой Чагодаевой

В начале 1934 года завершился турнир в Гастингсе, где Алехин разделил 2–3-е места с Андрэ Лиллиенталем, уступив пальму первенства многообещающему чехословаку Сало Флору: в решающей партии чемпион растерял перевес, потом с угрюмым видом, склонившись над карманными шахматами, анализировал ухудшенную позицию и в итоге предложил молодому игроку ничью, которая не дала ему взять первый приз. Это несколько развеяло миф о непобедимости доктора Алехина. Зато начала крепнуть его дружба с Флором, который, как и Лилиенталь, вскоре переедет в СССР.

26 марта 1934 года Александр Александрович женился на Грейс Висхар. Торжество состоялось на французской Ривьере, в курортном местечке Вильфранш-сюр-Мер. Капабланка и тут решил не отставать от своего антагониста: той же весной кубинец открыл второй любовный фронт, сохраняя статус женатого человека. Хосе Рауль накрепко влюбился, встретив на вечеринке в Нью-Йорке свою будущую вторую супругу – эффектную блондинку, русскую княжну из Тифлиса (ныне – Тбилиси) Ольгу Чагодаеву, с которой говорил по-французски. Их сближало многое: высокая культура, изящные манеры, родственники из числа военных. Но афишировать отношения поначалу было невозможно, поскольку Глория могла воспользоваться адюльтером супруга и не просто подать на развод, но и разорить неверного шахматиста.

«Капабланка сказал мне при знакомстве: “Мы обязательно поженимся”. У меня были различные предложения, но я отказалась от них в его пользу. И вскоре мы действительно поженились, – рассказывала Чагодаева в интервью Александру Сизоненко для журнала “Шахматы в СССР” (№ 8, 1991). – Это был истинный джентльмен, я прожила с Капой счастливейшие годы своей жизни. Он не раз говорил мне в ту пору, что давно уже порвал со своей первой женой, что его дети от первого брака, повзрослев, отдалились; отошли и многие друзья – и только я осталась ему верным другом. Хосе Рауль был очень добрым, щедрым, жизнерадостным человеком. Только в последние годы он иногда замыкался, уходил в себя. Его интересовало многое: искусство, культура, история. Одним из его любимых героев был Наполеон. О шахматах дома Капа почти не говорил, и даже комплекта шахмат в квартире у нас не было. Лишь в 1941 году, готовясь к шахматным лекциям по радио, он купил клеенчатую доску и фигуры»¹⁶.

Русский эмигрант вновь проигнорировал Капабланку, приняв второй вызов Ефима Боголюбова (благо «немец» отыскал финансирование).

Защищать титул Алехин отправился в страну, которая уже погрузилась в нацистские сумерки.

* * *

Свою вторую матчевую дуэль с Боголюбовым чемпион провел на этот раз исключительно в Германии, которая сменила «лицо». Нарядная и веселая Веймарская республика отжила свое, на ее место пришла истеричная, алчная, жаждущая отмщения Германия. В стране, которую Боголюбов выбрал своей второй родиной, уже доминировали национал-социалисты, Германию опутывал коричневый цвет, немецкий народ желал возродить величие своего государства через единение, доминирование арийской расы «сверхчеловеков».

Адольф Гитлер дорвался до власти, начав выстраивать свою античеловечную концепцию Deutschland uber alles («Германия превыше всего»), формулируя идею очищения арийской крови от «вредных примесей» (особенно еврейской). Он обратился к истории, напомнив соратникам, как лидер Пруссии Отто фон Бисмарк однажды объединил разрозненных немцев «железом и кровью». Тогда на костях построили Второй рейх. Гитлер теперь мечтал возвести свой, Третий, – и вернуть этнических немцев вместе с утраченными по Версальскому миру территориями (в качестве аперитива). Гитлер начал формировать доктрину нацизма, который предполагал постепенное уничтожение всего ненемецкого, а потому вражеского.

К приезду Алехина в Германию на матч бывший ефрейтор уже успел провалить госпереворот – так называемый «пивной путч» в Мюнхене, – отсидеть в тюрьме, получить статус мученика, написать книгу, чтобы закрепить свои захватнические идеи в массах… А затем благополучно стать рейхсканцлером Германии! На этот раз не путем свержения неугодной власти, а с помощью легальных демократических инструментов. Ему помог жесточайший экономический кризис, в котором погрязла страна. Немцы хотели перемен, а потому симпатизировали Гитлеру, который лелеял в мыслях рафинированный нацизм.

Воспользовавшись пожаром Рейхстага в 1933 году, эксцентричный политик начал завинчивать гайки: провернул через престарелого президента Пауля фон Гинденбурга ограничение свободы слова, прессы, собраний и митингов, а главное – ввел норму, которая позволяла арестовывать без суда и следствия, что быстро переполнило немецкие тюрьмы врагами НСДАП[25]25
  Национал-социалистическая немецкая рабочая партия (нем. Nationalsozialistische Deutsche Arbeiterpartei (NSDAP); сокр. НСДАП. – Прим. изд.


[Закрыть]. Запрет Коммунистической, а затем и Социал-демократической партии Германии – то есть создание монополярной партийной системы – уже никого не удивило. Худшее только начиналось. Появлялось все больше ограничений, инакомыслие стало уголовно наказуемым. Тотальный контроль, насаждение новой идеологии немцы приняли с тупой покорностью, ведь их уверяли, что Германия снова будет великой, нужно только потерпеть, ну и поднапрячься заодно на заводах и фабриках, где вновь стали производить оружие. Дисциплинированные, покорные немецкие граждане начали перековывать страну в железный кулак, чтобы ударить им по враждебному миру.

Второй поединок Алехина с Боголюбовым проходил с 1 апреля по 14 июня 1934 года. Чемпион восемь раз победил, три раза проиграл и 15 раз свел партии к ничьей. Сразу 12 немецких городов стали свидетелями чемпионской игры Александра Александровича, который снова заработал внушительную сумму. Величие разделяла с русским шахматистом Грейс Висхар. И выпивку – тоже. Она не запрещала чемпиону употреблять даже в самый разгар матчевой дуэли с Боголем! Слово – свидетелю тех алкособытий Гансу Кмоху («Гроссмейстеры, которых я знал»): «Грейс была американкой, дамой в летах. На вид больше походила на сухое дерево, чем на рождественскую елку. Жила во Франции, где ей принадлежал старинный замок с участком земли, пригодным для разведения овец. Когда я спросил Алехина, сколько у них овец, он признался, что всего две. <…> Когда мадам была моложе, она считалась искусным художником-миниатюристом. Но выйдя замуж за Алехина, больше этим не занималась. К сожалению, мадам любила спиртные напитки так же сильно, как и ее муж. Оба много выпивали во время матча Алехина против Боголюбова в 1934 году. <…> Однажды в Мюнхене Алехин пригласил меня в свою комнату, где Алехина изображала гостеприимную хозяйку. Она открыла большой ящик, в котором, к моему изумлению, не было ничего, кроме алкоголя, – походный бар. У меня возникло дурное предчувствие в отношении человека, шахматным гением которого я искренне восхищался.

Крупный скандал разразился, когда три партии в Мюнхене были закончены и вся шахматная группа собиралась уезжать в Байройт, где проводилась следующая игра. Уже подъехали машины, все были давно готовы к отъезду, но Алехины заставляли себя долго ждать. В конце концов, мадам появилась одна в вестибюле отеля, очень пьяная, и закричала: “Мы не будем играть! Мы не будем играть!”. Организаторам наконец удалось каким-то образом погрузить обоих Алехиных в одну из машин. Поездка заняла всю ночь, и, хотя следующая игра началась спустя всего 10 или 12 часов, Алехин победил. Даже удивительно, как Алехину удавалось так долго оставаться на шахматной вершине, учитывая его пристрастие к алкоголю».

Кмох рассказал, что во время матча шахматами активно интересовался будущий польский палач Ганс Франк, которого много лет спустя за военные преступления казнили в Нюрнберге. Но в 1934 году он любезно общался с участниками и зрителями матчевого поединка, в том числе с евреями Ароном Нимцовичем и Жаком Мизесом, которые работали на соревновании репортерами. Уже в 1938 году Мизеса попросили покинуть Германию из-за еврейского происхождения…

Нацистский спортивный чиновник Ханс фон Чаммер унд Остен пригласил всех желающих на банкет, где Алехина попросили сказать несколько слов. «Во время своей речи, произнесенной на немецком, он обратился к лидерам Советского Союза: “Эти подлецы должны исчезнуть”», – утверждал Кмох в своей книге. Вскоре после матча с Боголем чемпион принялся «заигрывать»… уже с советской властью в надежде, что отношение к нему на Родине изменится. Его метания от одного политического лагеря к другому вызывали все большее недоумение, хотя подтекст каждого поступка расчетливого Алехина был предельно ясен – извлечение собственной выгоды.

Всего через две недели после окончания второй защиты титула Алехиным Гитлер уничтожил последние ростки оппозиции у себя в стране: его не устраивали даже некоторые малоуправляемые соратники-нацисты. В ходе «Ночи длинных ножей» было убито более 1000 человек, включая экс-рейхсканцлера Курта фон Шлейхера и его жену. Штурмовые отряды во главе с Эрнстом Рёмом прекратили свое существование. Чуть погодя умер 86-летний Гинденбург, и Гитлер объединил должности рейхсканцлера и президента, заставив величать себя фюрером. Запустились смертоносные механизмы, которые разрушили жизни миллионов человек по всему миру, включая Алехина.

Но пока чемпион оставался на коне, а не под его копытами. Боголюбов упустил шанс воспользоваться тягой Алехина к спиртному, а потому корона покоилась на прежней голове.

Тем временем Хосе Рауль Капабланка вновь заявил о себе после трехлетней паузы: все это время кубинец пересекал границы, участвуя в выставочных состязаниях. Капа наконец-то провел первый турнир в Европе – в Гастингсе-1934/1935. Увы, сказалось отсутствие практики: только четвертое место, с двумя поражениями – от Джорджа Томаса и от Андрэ Лилиенталя (последний провел блицкриг, пожертвовав ферзя).

Чемпионка мира Вера Менчик заняла в Гастингсе восьмое место, опередив двух мужчин и сумев сыграть вничью с такими видными соперниками, как Макс Эйве и Андрэ Лилиенталь! В 1934 году достойно проявил себя и молодой представитель СССР Михаил Ботвинник, сыгравший матч с 25-летним чехословаком Сало Флором, восходящей звездой шахмат. В Колонном зале московского Дома Союзов, а затем и в Большом зале Ленинградской обсерватории они провели 12 партий. Итог – ничья (по две победы у каждого). В тот же год статистики зафиксировали: в СССР в шахматы играли уже полмиллиона человек! В Гастингсе Капабланку пригласили в Москву на турнир 1935 года, и он с радостью принял предложение (там занял четвертую позицию, проиграв Ласкеру и Рюмину. Кубинец отметил, что средний уровень советских шахматистов стал намного выше).

Два чемпиона мира – Вера Менчик и Александр Алехин – общаются с соперниками на турнире в Лондоне, 1932 год

Капабланку вообще любили в СССР, где ему открыто симпатизировал Крыленко. А Алехина на Родине продолжали клеймить, несмотря на новый матчевый успех (досталось и Боголюбову): «Оба проходимца распинались на митингах, которые устраивались при переездах из города в город, о своей преданности национал-социализму. <…> Вся мораль и политика, все принципы и убеждения обоих определяются исключительно страстью к деньгам. <…> Презрение и отвращение – вот все, что мы питаем к этим “международным” последышам белогвардейщины»¹⁷.

Шаблонные – и все же обидные – слова принадлежали Леонтию Спокойному, ответственному редактору журнала «Шахматы в СССР», который без обиняков назвал матчевых дуэлянтов «кретинами» и «дегенератами» (№ 7, 1934).

В 1936 году Спокойного расстреляли. Алехин к тому времени уже перестал быть венценосным – он самолично лишил себя титула.

Глава 25. Пост сдал – пост принял

Кроме шахмат, у Алехина имелась другая большая страсть. Еще в царской России он всем сердцем полюбил котов, а уже во Франции уговорил Надин завести с десяток питомцев, до предела «закотировав» свою скромную парижскую обитель сиамцами. Должно быть, ему нравилось, когда во время шахматных квартирников его ноги обвивали мурчащие пушистые создания, которых было приятно тискать, если они запрыгивали на колени. Чем-то эти горделивые создания походили на самого Алехина – стремлением к независимости, ожиданием, что за ними будут ухаживать по высшему разряду, напускной привязанностью к человеку. Если в другом доме кормят лучше, кот обычно с легкостью меняет хозяина. Главное – собственная выгода! Когда Алехин переехал из тесноватой квартиры Надин в замок Висхар, у котов, как и у их владельца, появилось наконец раздолье, достойное высших существ…

Среди когтистой «гвардии» шахматного царя отыскался любимец по прозвищу Чесс. Увидев славного котейку в зоомагазине, Алехин тут же раскошелился. Чесс регулярно посещал важнейшие турниры, фиксируя победы своего искусного хозяина. Алехин не запрещал ему прыгать на колени, и бежевый спесивец с коричневой кляксой на морде с таким же высокомерием, осознанием собственного превосходства, как и его владелец, разглядывал соперников своими проницательными голубыми глазами. Алехин нередко выступал на шахматных олимпиадах, и, как гласит легенда, однажды Чесс сбежал. Так русский эмигрант категорически отказывался возобновлять игру, пока не найдут хвостатого негодника! Частые пропажи Чесса объяснялись просто – охотничьими инстинктами. Сиамец больше всего на свете любил поедать живых мышат!

Как оказалось, Макс Эйве тоже приспособился «ловить мышей» – на жаргоне это означает «обворовывать пьяных».

Алехин сам предлагал голландцу матч, о чем математик вспомнил чуть позже, устав от «педагогической паузы». Ганс Кмох стал подстрекателем, заверив Эйве, что в игре Алехина наметился спад. Вот что Кмох писал в своей монографии «Макс Эйве»: «В январе я жил у доктора Эйве. Однажды вечером мы сидели вместе и болтали о последнем рождественском турнире в Гастингсе, где Флор взял первый приз, а Алехин и Лилиенталь разделили 2–3-е места. В то время если Алехин не становился первым, это считалось сенсацией. Вскоре наш разговор сосредоточился на фигуре чемпиона мира. Вспомнили про счет 7:7 в последних 14 партиях Эйве с Алехиным – великолепный успех голландца. Ни одному другому не удавалось оказать Алехину такое сопротивление. И так вышло, что в тот же вечер Эйве принял решение бросить ему вызов»¹.

Тем временем Аргентинский шахматный союз собрал фонд для нового матча чемпиона против Капабланки, но русский шахматист технично увернулся, объявив, что доллары из-за тяжелой экономической ситуации в мире обесценились, и нужно их подкреплять золотом, то есть фактически попросил добавить 40 % сверху². Еще одним аргументом против матча-реванша стала договоренность Алехина с Эйве, решившим, что после тщательной подготовки он действительно сможет дать бой чемпиону. Долгое время из-за основной работы он участвовал в соревнованиях, только когда у него были каникулы, а также в некоторых любопытных матчах. Так, в 1932 году он сыграл против Шпильмана в Амстердаме (3:1) и устроил марафон из 16 партий против Флора в Амстердаме и Карлсбаде (8:8).

Вскоре после того, как Алехин и Эйве предварительно ударили по рукам, голландец победил чемпиона на крупнейшем турнире в Цюрихе-1934, который состоялся всего через месяц после матча с Боголюбовым. В Швейцарии доктор Эйве разделил по очкам 2–3-е места с Сало Флором. Алехин-то вряд ли насторожился, ведь он проиграл только раз, дважды сыграл вничью (с Флором и Боголюбовым), а остальные партии выиграл, в том числе у 65-летнего Эмануила Ласкера, которого раньше никогда не побеждал (впрочем, немец не играл аж девять лет).

Серьезным ударом по самооценке стал для Эйве турнир в Ленинграде, где он набрал лишь 50 % очков. Претендент пришел в ужас от советских гроссмейстеров, которые проповедовали агрессивный стиль игры, стремясь к победе даже черными.

Контракт на матч подписали 28 мая 1935 года, через два месяца после трагической смерти от пневмонии «вечного кандидата в чемпионы мира» Арона Нимцовича (ему было всего 48 лет). В Голландии сделали многое, чтобы собрать деньги на матч: страна гордилась своим молодым талантом, который замахнулся на немыслимое для такой нешахматной страны достижение – чемпионский титул. Практичный Алехин все предусмотрел. Один из пунктов соглашения гласил: «Если доктор Эйве выиграет матч, он, прежде всего, обязан сыграть ответный против доктора Алехина, если последний обратится с такой просьбой в течение шести месяцев после заключительной игры. В течение следующих шести месяцев после этого доктор Алехин должен внести 2000 гульденов в банк. <…> Матч будет сыгран в Европе в приемлемое для доктора Эйве время, учитывая его профессию»³. Если бы Капабланка увидел этот пункт, у него мог бы случиться сильный приступ мигрени.

Эйве уделил подготовке особое внимание: не исключено, что с таким же усердием он писал некогда свою докторскую диссертацию. У него оставался целый год, чтобы усовершенствовать игру, и, учитывая его исключительную работоспособность, в успешных результатах подготовки можно было не сомневаться. Его шахматные мышцы качали видные «тренеры» того времени. Вот лишь некоторые из тех, к кому он обратился за помощью: Сало Флор, Ганс Кмох (дебюты), Геза Мароци (эндшпиль). Голландец уделил много времени именно дебютам, чтобы в этом компоненте хотя бы не уступать Алехину, который действовал по проверенной схеме: создавал себе преимущество уже в начале партии, а затем легко его развивал. Для шлифования дебютов Эйве сел за кропотливое изучение ценных статей хорошо зарекомендовавшего себя в этой области шахматного теоретика из Австрии Альберта Беккера, а также консультировался с Гансом Кмохом. Более того, претендент стал интенсивно заниматься разными видами спорта – увлекся гимнастикой, совершал пробежки, плавал, даже участвовал в боксерских поединках. Улучшение физической формы как способ подготовки к матчу позже взял на вооружение Михаил Ботвинник. В пользу Эйве говорил еще и молодой возраст: он был младше Алехина на целых восемь лет, так что ставка на «физику» должна была помочь вдвойне. Наконец, матч проходил в Голландии, так что Эйве являлся еще и «хозяином доски» – а дома, как известно, и стены помогают.

Трудолюбивый, педантичный Эйве честно делал все, чтобы не провалить матч. И прекрасно знал обо всех своих недостатках, в том числе о главном – патологических зевках, которыми он время от времени перечеркивал даже те партии, которые явно складывались в его пользу. «Лично я оценивал Алехина, безусловно, как очень сильного оппонента, но никогда – как непобедимого, – говорил уже после матча Макс Эйве в интервью Manchester Guardian. – Никто, на мой взгляд, не является таковым в шахматах. И мне кажется, мой успех в матче стал следствием этого убеждения. При этом перед началом поединка я не уговаривал себя, что точно смогу обыграть оппонента, но я думал, что у меня есть неплохой шанс, потому что подметил слабости в игре Алехина. Другие видели эти огрехи, но считали их случайными, а вовсе не “хроническими”»⁴.

А что Алехин? Он часто повторял, что крайне важно подстраиваться под соперника, изучать его стиль, понимать психологию. Но его уверенность в себе была в то время почти капабланковской. В превосходстве чемпиона над претендентом мало кто сомневался, как когда-то – в кубинском маэстро, которого считали абсолютным фаворитом матча в Буэнос-Айресе. К дуэли с Капой Алехин готовился как проклятый, ведь на кону стояло все; однако в этот раз он позволил себе усомниться в квалификации соперника, который «смел» ставить математику в один ряд с шахматами. В одном из предматчевых интервью Алехин заявил, что не верит в «чемпиона мира Макса Эйве». Уже проиграв, он так объяснил свое фиаско в интервью Manchester Guardian: «Имелась только одна причина для моей плохой игры в то время, но она оказалась вполне достаточной: я потерял свежесть после 18 месяцев непрерывного шахматного труда. В частности, с мая 1934 года я сыграл матч против Боголюбова, затем выступил на турнирах в Цюрихе, Оребро и Варшаве, принял участие в трех продолжительных и изматывающих турах по Северной Африке, Испании и Скандинавии и между делом написал критический труд о турнире в Цюрихе! В результате к началу матча я приехал, “наевшись” шахматами и, принуждая себя думать о них, я стал прибегать к различным видам стимуляторов, таким как табак в избыточных мерах и, кроме всего прочего, алкоголь. Эти стимуляторы могут нанести небольшой вред на короткой дистанции (и, разумеется, я играл достаточно неплохо в первых партиях), но становятся абсолютно фатальными в долгосрочной перспективе; в этих обстоятельствах поражение становится неизбежным»⁵.

Матч начался ожидаемо, а потом Алехин устроил клоунаду.

* * *

Поединок проходил с 3 октября по 15 декабря 1935 года. Снова играли до перевеса в 15,5 очка. Первый ход сделал… мэр Амстердама. Чемпион выиграл дебютную партию за 30 ходов! Алехин и дальше доминировал, сохраняя счет в свою пользу: 4:1, 5:2, 7:5 (и это – по победам!). Даже партия в Амстердаме в холле лицея для девочек, где преподавал Эйве, принесла голландцу поражение, а ведь ему наверняка хотелось показать ученицам, что он виртуозен не только за школьной, но и за шахматной доской.

Пятая партия матча за титул чемпиона мира между Максом Эйве и действующим обладателем короны Александром Алехиным. Городской архив Делфта, 12 октября 1935 года

В момент статистического перевеса Алехин написал в СССР импульсивную (или хорошо продуманную) телеграмму следующего содержания: «Не только как многолетний шахматный работник, но и как человек, понявший всю глубину того, что сделано в СССР в области культуры, шлю свои искренние поздравления шахматистам Советского Союза с XVIII годовщиной Октябрьской революции». То есть Алехин «поклонился» событию, которое едва не разрушило ему жизнь. При этом он понимал, что эмиграция ему такого шага не простит. После побега он восстановился, оброс новыми влиятельными друзьями-эмигрантами, которые искренне им восхищались, доверяли, даже увлекли в «Астрею», где первые годы царили антибольшевистские настроения. Он жил во Франции – и там ему не давали гражданство за потенциальные связи с большевиками. Но вот он «взмахом пера» как будто отказывался от всего накопленного блага ради эфемерного сближения со страной, где его называли ренегатом.

Котов в своей книге «Александр Алехин» рассказал следующее: «Телеграмму напечатали в “Известиях”. Реакция была бурной. Эмигранты, и без того недолюбливавшие Алехина за его исключительное положение – чемпион мира, разъезжает по всему миру! – обрушились на него серией статей. В одной из газет была напечатана басня, заключительные строки которой выразительно определяют ту атмосферу, какая создалась тогда вокруг Алехина:

 
Мораль имей, читатель, в голове,
а также не забудь при этом
Алехина, побитого Эйве
и битым отошедшего к Советам»⁶.
 

Понятно, что в советской книге надо было показать таких эмигрантов, которые недолюбливали Алехина, всячески вставляли ему палки в колеса. Однако ничего подобного не происходило – напротив, его носили на руках. Это продолжалось до тех пор, пока русский эмигрант не начал заигрывать с чуждым для них режимом. Сначала советским, потом – нацистским.

Что до матча против Эйве, то в какой-то момент чемпион «поплыл». «Вместо гроссмейстера высшего класса, каким он проявил себя в первых 10 встречах, зрители вдруг увидели за доской против Эйве совсем другого шахматиста. Один раз он рокировал под мат, в других партиях так нелепо и слабо разыгрывал дебют, что уже после первых ходов мог спокойно сдаться, – писал Котов. – После многих предположений пришли к следующему выводу, подтвердившемуся сообщениями корреспондентов из Голландии: Алехин играл эти партии в состоянии опьянения».

Показательным оказался 11-й выпуск журнала «Шахматы в СССР» за 1935 год. Шахматист Григорий Левенфиш написал статью, в которой выразил недоумение в связи с игрой Алехина в ряде партий и выдвинул редкое – не алкогольное – предположение, почему так странно все складывалось в Голландии.

Отметив, что поначалу Алехин действовал как надо, Левенфиш подошел к подозрительному отрезку матча, который начинался с 10-й партии. «Первое впечатление от игры Алехина таково, что он был под влиянием… винных паров. Здесь не было экспериментирования, а лишь игра в силу примерно 3-й категории, не имевшая прецедентов ни в одном из предыдущих матчей на первенство мира. Внимательный просмотр 12-й и особенно 14-й партии не оставляет сомнений в том, что они проиграны умышленно. <…> Матч Алехин – Эйве оказался затеей коммерчески нелегкой. Финансирование этой затеи возможно только при условии неослабного к ней интереса. А для этого надо создавать впечатление “упорной борьбы”. Корреспонденция Кмоха в “64” указывает, что ряд голландских городов отказался организовать у себя партии в начале матча и давал на это согласие после проигрышей Алехина, уравнявших счет. <…> Для нас, советских шахматистов, действия Алехина давно уже находятся по ту сторону этики и морали»⁷.

Как рассказала жена Кмоха Гертруда этому же шахматному изданию, Алехин «больше верил в кота, чем в свои силы»: пушистого любимца чемпиона часто видели на матчевых партиях. «Оба противника полны противоположностей, – вспоминала также она. – Алехин далек от какого-нибудь аскетизма: он курит, пьет соду-виски и каждый вечер играет в бридж. Эйве, наоборот, соблюдает во время матча строгий режим. Его пуританский образ жизни состоит из прогулки, плавания, гимнастики. У него дома также есть кошка, но она занимается не шахматами, а ловлей мышей»⁸.

Алехин взял с собой в Голландию Чесса и Лобейду, которые исполняли на матче занятный ритуал с «помечиванием» доски – обнюхивали ее, как будто могли вселить в фигуры Эйве злой дух, способный привести математика к поражению. Даже на джемпере чемпиона оказался вышитый кот! Алехин вообще пытался воздействовать на несгибаемого Эйве разными психологическими приемами: курил папиросу за папиросой, когда голландец думал над ходом, бродил вокруг стола кругами или постукивал пальцами. Увы, Алехин не использовал свое главное оружие – исключительно сильный миттельшпиль, которым он избивал соперников любого уровня. Но дебютная подготовка Эйве помогала ему выстраивать партии в более спокойном русле.