Текст книги "Александр Алехин. Жизнь как война"

Глава 5
Кубинский метеор

Предки кубинского шахматиста были итальянцами, а его фамилия изначально звучала как Capabianca¹. Более привычный вид – Capablanca – она приобрела, когда семья обосновалась в Испании. В этом биографы Капы видят сходство с Полом Морфи, еще одним шахматным гением (предки американца сменили фамилию с Murphy на Morphy).

Дед шахматиста Тадео Капабланка попал на Кубу в 1860 году; его направили туда в чине сержанта, а он прихватил с собой любимую женщину Жозефу. Испанцы не хотели, чтобы на острове превалировало темнокожее население, поэтому туда активно шло переселение, при этом почти каждый второй испанский эмигрант служил в армии.

Уже при Тадео настроения на Кубе считались предвоенными, поскольку лишенные прав местные жители ратовали за независимость от испанской короны, а рабы в любой момент готовы были совершать восстания – и делали это. Во время Десятилетней войны (1868–1878) Тадео несколько раз дезертировал, но попадал в тюрьму, откуда его вновь отправляли на фронт, где он «обслуживал» горячие точки. Тадео много лет жил в постоянном стрессе, в условиях антисанитарии, и болезни подорвали его здоровье. Испанца вынуждали участвовать в военных действиях. Такая жизнь сломила его. В 1884 году Тадео убил свою жену, а потом покончил с собой. Ему было всего 47 лет.

Сын Тадео Хосе Мария к тому времени два года служил на Кубе в чине младшего лейтенанта. В 1888-м в Гаване у него родился будущий чемпион мира по шахматам Хосе Рауль Капабланка. Мальчик так и не увидел своего дедушку Тадео – человека, который однажды переехал на Кубу и сделал эту страну родиной Капы.

В 1892 году бригадный генерал Эмилиано Лоно объявил Хосе Марию своим помощником, взяв его под протекцию. Куба оставалась для Испании бомбой, готовой вот-вот взорваться. Ситуация накалялась. В этом же году Капа впервые проявил интерес к шахматам. Ему было всего четыре.

Тогда Капа проводил много времени в крепости Эль-Морро – форт охранял вход в бухту Гаваны. Замок построили по проекту итальянского инженера Баттисты Антонелли. Отец Капы служил в кавалерии испанской армии, которая дислоцировалась прямо в крепости.

Капа оказался любознательным ребенком. Ему нравилось слушать рассказы солдат, с которыми он коротал жаркие дни. «Мне уже тогда дали понять, насколько важна для солдата хорошо спланированная атака или защита», – рассказывал Капабланка в своей статье «Как я научился играть в шахматы» для американского журнала Munsey’s Magazine за 1916 год (текст опубликовал британский шахматный историк Эдвард Винтер)².

В один из дней, когда малышу стало совсем скучно, он отправился к отцу, чтобы тот развлек его. Хосе Рауль застал сцену, которая мгновенно разожгла в ребенке интерес. «В центре комнаты сидел мой отец, подперев голову ладонями, – вспоминал Капа. – Он пристально смотрел на стол. Напротив него в такой же позе находился офицер. Казалось, оба глубоко задумались. Ни один из них не произнес ни слова. Я подошел ближе и впервые увидел шахматную доску. <…> Очень скоро, понаблюдав за тем, как отец передвигал фигуры необычной формы с квадрата на квадрат, я увлекся игрой. У меня сложилось впечатление, что она имела военное значение – судя по тому интересу, который к ней проявили два армейца. Затем я сконцентрировался на том, чтобы выяснить, как надо перемещать фигуры, и в конце первой партии был уверен, что уже знаю, как это делать».

Хосе Рауль Капабланка, 1915 год. © Library of Congress Prints and Photographs Division Washington

Мальчишка жадно следил за каждым движением игроков. Он сравнивал поединок шахматистов со сражением на войне – один атакует, другой обороняется. «Подобные действия всегда производили на меня глубокое впечатление. Вспоминаю, с каким восторгом слушал рассказы о взятии опорного пункта или заманивании в ловушку целой армии. Полагаю, мое раннее и очень сильное увлечение игрой в шахматы объясняется особым складом ума, который развивался в окружении военных, а также особенной интуицией», – счел Капабланка.

В исторический день Хосе Мария играл с одним из своих знакомых (есть версия, что им был Эмилиано Лоно). Во второй партии Хосе Мария сделал невозможный ход конем, а соперник не заметил. По окончании игры сын назвал отца мошенником, затем рассмеялся. «После небольшой перепалки, во время которой меня чуть не выставили из комнаты, я показал отцу, в чем была его ошибка. Он спросил, откуда я вообще знаю о шахматах. Тогда я заявил, что могу обыграть его. Он решил, что это невозможно, ведь я не способен даже правильно расставить фигуры. Но мы попробовали – и я выиграл! Так все и началось», – вспоминал Капабланка.

Весьма показательна фотография того времени. На ней совсем крохотный Капа сидит на стуле возле шахматной доски в позе мыслителя. Его ноги не дотягиваются до пола, поэтому ребенку соорудили специальную подставку. Он спокойно оценивает позицию, прикоснувшись к одной из фигур. Куда более растерянным выглядит его отец, довольно слабый шахматист. Правой рукой напряженно обхватывая ногу, левой поддерживает голову. Взгляд усатого мужчины в военной форме сосредоточился на доске, и очевидно, что он пребывает в полном недоумении. Конечно, эту композицию для снимка выстраивал фотограф, и все же основной посыл кажется вполне верным.

И хотя Хосе Рауль показал, что у него есть недюжинные способности к игре (мальчик блестяще проявил себя в Шахматном клубе Гаваны, где он играл со взрослыми), врачи рекомендовали родителям Капы отлучить ребенка от «благородной игры», чтобы не перенапрягать его здоровье. «Меня отвели к мозгоправу в Гаване, – писал он в статье для Munsey’s Magazine. – Этот человек в очках и с бородкой, обследовав меня, объявил, что я обладаю необычными для мальчика своего возраста умственными способностями, и посоветовал запретить мне играть в шахматы! Я был разочарован, так как моя любовь к игре превратилась в страсть». Родители Капабланки точно так же беспокоились о своем сыне, не желая нагружать его шахматами, как и родители Алехина, отбиравшие у него доску, когда он был ребенком.

В период вынужденного игрового простоя вундеркинда Испания снова впуталась в войну, причем на этот раз кубинскую революцию поддержали Соединенные Штаты. Пока отец Капы выполнял свой армейский долг, ребенком занималась мать Матильда Мария.

Дочери Хосе Марии Зенаида и Грасиела утверждали, что отец якобы симпатизировал повстанцам и, возможно, даже был их шпионом. Как писал Мигель Санчес, его могла склонить к этому супруга, чья мать была кубинкой, а отец – каталонцем. (Каталония стремилась и сегодня стремится к независимости от Мадрида.)

Согласно семейной легенде, когда в Санта-Клару вошли войска кубинского генерала Хосе де Хесуса Монтеагудо, чтобы торжественным парадом пройтись по центральной улице, Капа с сестрой Алисией вскочили на лошадей повстанцев и промчались мимо маршировавших солдат. В конце концов, Испания потерпела поражение и в 1898-м стала вывозить с острова своих солдат. Семьи Капабланки эта участь не коснулась – ее члены вернулись в Гавану.

Хосе Мария не стал игнорировать жгучий интерес сына к шахматам и в конце концов отвел его в Шахматный клуб Гаваны, где мальчик снова взялся за фигуры. В 1900 году столицу Кубы посетил американец Гарри Пильсбери со своей магией, и у Капы-шахматиста вновь загорелись глаза (как это произошло с Алехиным, когда Пильсбери приезжал в Российскую империю).

В 11 лет Капа начал побеждать сильнейших игроков острова и давать сеансы одновременной игры, что было неслыханно. Все изумлялись прежде всего быстроте Капы, который двигал фигуры стремительно, но вовсе не бездумно – его шахматная интуиция уже начинала проклевываться. Он шлифовал талант, пользуясь всеми доступными средствами. Когда к ним в дом приходили знакомые отца и обсуждали военную стратегию, мальчишка переносил их опыт на шахматную доску. Воображение живо рисовало ему войска, которые использовали тактику для успешных действий – маневрирование, осознанное отступление, поиск слабых мест, неожиданный удар в тыл, засады. Учеба давалась мальчику тоже легко: Капа вспоминал, что ему достаточно было единожды прочитать семь страниц учебника истории, чтобы пересказать их дословно (получается, его память не сильно уступала алехинской).

Сильнейший игрок Кубы Хуан Корзо первое время не верил в слухи, что чудо-подросток действительно так силен, но решил сыграть с ним из чистого любопытства. Поначалу он давал ему фору, но проигрывал. Когда на Кубе не осталось авторитетов, которых мальчик бы не обставлял за доской, Корзо согласился провести с Капой матч до четырех побед. И в 12 лет Хосе Рауль совершил немыслимое: не обладая фундаментальными шахматными знаниями, он сразил Корзо! Четыре месяца спустя Капа плохо выступил на чемпионате Кубы, проиграв поверженному чемпиону. Это лишило его сенсационного титула. И все же о нем заговорили.

В 1904 году будущий чемпион мира впервые покинул остров – и не возвращался пять лет. Он уехал в США, чтобы учиться. Вскоре после переезда посетил Манхэттенский шахматный клуб, где в первый же день всех впечатлил великолепной игрой.

У него были не только выдающиеся способности шахматиста, но и особый шарм. Кубинец щегольски одевался и умел подать себя на публике; его ценили за красоту и общительность. Вскоре крупные газеты стали писать о Капе заметки, наращивая восхищенный тон. При этом Хосе Рауль думал и об образовании, поступив в Колумбийский университет, чтобы выучиться на инженера. Из-за этого у него оставалось очень мало времени на шахматы (позже учебу пришлось оставить). Впрочем, кубинец ездил с гастролями по Америке, играл сотни выставочных партий, и процент побед был столь высоким, что матч с сильнейшим американским шахматистом Фрэнком Маршаллом стал неизбежностью.

Маршалл был мужчиной с резковатыми чертами лица, чем-то напоминавшим тракториста, и на фоне изысканного кубинца выглядел простовато. Оказалось, что в сравнении с Капабланкой его игра тоже не отличалась сложностью. До матча Фрэнка признавали фаворитом. Он был любимцем американцев, считавших его лучшим в своем деле (по крайней мере в США). За доской «Дон Кихота шахмат» отличали головокружительные комбинации, он любил расставлять тонкие ловушки, в которые попадали большинство его соперников. Но в итоге Капабланка смыл чемпиона, словно был океанической волной, что обрушилась на хлипкий песчаный замок. Фрэнк не особо понимал, как смуглолицый паренек, о котором он вообще-то слышал не так уж и много и считал легкой добычей, выиграл у него восемь партий, тогда как он – лишь одну. Западни Маршалла не работали против Капы, который легко считывал «остроты», затуплял их и сам шел в губительное для соперника нападение. «Ни один игрок никогда не совершал такого подвига. <…> Победа вывела меня на первое место среди великих мастеров игры», – хвастал Капабланка³. Он особо подчеркнул, что перед матчем обладал небольшим багажом шахматных знаний, особенно плохо разбирался в дебютах, что не помешало ему учинить Маршаллу разгром. Правда, Алехин был весьма сдержанным, вспоминая тот успех кубинца: он не считал, что Капабланка показал нечто особенное.

Капа становился все увереннее в себе, у него росло самомнение. Он появлялся на публике в разных, но всегда элегантных образах: например, в соломенной шляпе, сверкающем смокинге, начищенных черных ботинках, с тростью, надушенный парфюмом высшего сорта. В его серо-зеленых глазах сквозила уверенность, свойственная молодости и амбициям. Никто не видел его неряшливым, в помятом, ненаглаженном пиджаке или с неумело завязанным галстуком, тогда как Алехин позволял себе в этом смысле некоторую небрежность. Капабланка любил высший свет, не позволял себе опускаться ниже определенного уровня. Его все чаще звали к себе известные деятели культуры, а женщины бросали на него влюбленные взгляды. Кубинец не боялся ничего нового: так, однажды он взялся за перо и начал за деньги освещать шахматные события, оттачивая свои литературные способности. В будущем его заметки стали появляться в крупнейших изданиях, он даже сам писал статьи о своем матче с Алехиным, умудряясь находить на это время в перерывах между партиями!

Вскоре после разгрома Маршалла выяснилось, что Капабланка не мог себя величать новым чемпионом США, поскольку у него отсутствовало соответствующее гражданство. Но не только поэтому: формально Маршалл тоже не был «звездно-полосатым» чемпионом, когда они играли матч. В этом запутанном деле стал разбираться адвокат и шахматист Уолтер Пенн Шипли, впоследствии заявив, что юридически титул вообще-то принадлежал Льву из Кентукки, владельцу роскошной шевелюры Джексону Шовальтеру. У того корону однажды забрал Пильсбери, но позже потерял ввиду смерти. В результате всех этих разбирательств в интервью журналуAmerican Chess Bulletin Капабланка… провозгласил себя лучшим шахматистом не США, а Нового Света!

В конце 1909 года Маршалл официально все-таки стал чемпионом США, обыграв в матче давно отошедшего от дел Шовальтера и слегка восстановив свое реноме. Кроме того, на турнире 1911 года в Сан-Себастьяне Капабланка наглядно всем показал, что Маршалл проиграл не просто сильному шахматисту – гениальному! В Испании собрались все сливки шахматного мира, кроме чемпиона Ласкера. Например, приехал второй игрок в мире после короля, экс-претендент на титул немец Карл Шлехтер. Всего за год до Сан-Себастьяна он почти обыграл чемпиона в матче, до последней партии лидируя в счете, однако тот чудом свел поединок к спасительной для себя ничьей.

Когда Капа впервые отправился в Европу на международный турнир, там на него смотрели, как на выскочку. Нужно было минимум дважды становиться призером на представительных турнирах, чтобы иметь право биться с лучшими, а у кубинца имелись в активе только матч с Маршаллом да сотни выставочных партий, пусть и с феноменальным процентом побед. Но в Сан-Себастьяне его очень ждали – все-таки, хоть он и считал родиной Кубу, в нем текла испанская кровь.

Существует легенда (официально не подтвержденная), будто Осип Бернштейн и Арон Нимцович потребовали исключения Капы из списка участников турнира в Сан-Себастьяне⁴. Они выразили свои претензии по этому поводу организатору соревнований Жаку Мизесу. Хосе Рауль в первом же туре сокрушил Бернштейна на пути к своей великой победе, причем кубинцу даже выдали специальный приз за блестящую игру, проведенную против уроженца Житомира, – 500 золотых франков (за общую победу Капа получил 5000). Нимцовича, разумеется, Капа тоже победил.

До Капабланки только Пильсбери побеждал на первом же турнире топ-уровня. Успех юноши так всех впечатлил, что о нем заговорили как о явном претенденте на титул чемпиона мира, наравне с Акибой Рубинштейном – единственным человеком, которому он проиграл тогда в Испании. Последний, наблюдая за играми Капабланки, сказал ему, что никто не может сравниться с ним по тактике, хотя, будучи крайне нелюдимым (например, во время партий после своего хода он предпочитал отходить куда-нибудь подальше, дожидаясь ответа), редко заговаривал с другими шахматистами. «Это стало явным доказательством его скромности», – сказал Капа⁵.

Вот такой шахматист приехал в Петербург в 1914 году, и совсем не удивительно, что Алехин смотрел на него с открытым ртом. Да, матч с Маршаллом не убедил того в уникальности Капабланки, но феноменальная победа над элитой в Сан-Себастьяне заставила призадуматься, а очное знакомство перевернуло все его представление о силе кубинца.

Выступление Капабланки оказало сильнейшее впечатление на молодого Алехина, который увидел почти безупречного шахматиста. По свидетельству композитора Сергея Прокофьева, Капабланка иногда мог позволить себе и понервничать⁶, но связано это было с теми чертами характера кубинца, которые помешали ему в матче как раз против Алехина. Неуютно себя чувствовал Капабланка в партии черными против Акибы Рубинштейна. Прокофьев заметил, как тот «дергал бровью, морщился, утыкался в доску». Он специально привел на партию Капабланки с Акибой Кивелевичем свою знакомую арфистку Элеонору Дамскую (композитор обручился с ней в 1917-м), которая очень хотела посмотреть на пылкого гостя, – по всей видимости, дамы весь турнир окружали его вниманием, изо всех сил отвлекая от шахмат. «Дамская, ничего не понимая в игре, вертится и вкривь и вкось, рассматривая Капабланку, спрашивает, скоро ли он выиграет», – вспоминал Прокофьев. В партии с Рубинштейном кубинец был неплох, действовал быстро, но в какой-то момент встал и сказал, что больше играть не будет. Виноватой в переутомлении оказалась… женщина. «Сосницкий рассказал мне, что он вчера до пяти часов кутил в “Аквариуме”, его путала какая-то дама, которая не дает ему покоя. Сегодня у него тяжелая голова и он играет, лишь бы не проиграть». Итог партии – ничья.

Еще больше негативных эмоций Капа проявил, уступив Эмануилу Ласкеру во второй части соревнований – турнире победителей. Сергей Прокофьев вспоминал: «Ласкер начал заметно давить его. Теперь уже Капабланка уткнулся в доску, стал нервно дергать себя за волосы и настойчиво изыскивать способы выпутаться. <…> Конец партии доиграли очень быстро, и Капабланка перевернул своего короля. Дикие аплодисменты приветствовали победителя доселе непобедимого Капабланки. Ласкер делал ручкой, а Капабланка с надменным лицом старался форсить и, задрав нос, прогулялся»⁷. Когда Ласкер одержал общую победу на турнире, кубинец отошел в сторону, с трудом сдерживая раздражение. Многие отмечали, что у Капы весь турнир игра была расцвечена, тогда как Ласкер больше проявлял себя в серых тонах, действовал надежно, скучновато. Зато одержал победу! Правда, в следующий раз он выиграет у Капабланки лишь спустя 21 год на турнире в Москве…

Капа иногда обсуждал с Алехиным в Петербурге какие-то шахматные темы, демонстрируя свое исключительное видение игры, показывая грани, которые большинству сильнейших шахматистов были не видны. Его русский знакомец впитывал каждое слово, многому учился у кубинца, просто глядя, как тот играет. Между ними пока существовала приличная дистанция в плане понимания игры, но Алехин жаждал преодолеть ее и готов был для этого проделать колоссальную работу. Если Капа во многом был баловнем богини шахмат Каиссы[5]5
  Каисса – героиня одноименной пьесы XVIII века английского филолога Уильяма Джонса, дриада, расположения которой смог добиться бог войны Марс, поучаствовав в создании шахмат. – Прим. изд.


[Закрыть] и понимание сути игры оказалось вшито ему в подкорку, то Алехин после знакомства с кубинцем еще больше работал над собой, придавая особое значение аналитике, скрупулезному изучению партий, своих и чужих ошибок. Он стал пчелкой, которая трудолюбиво собирала шахматную пыльцу отовсюду, неуклонно приумножая свои знания. И это стало настоящим проклятьем для его соперников.

Алехин иногда прогуливался по Невскому проспекту в компании старшего брата Алексея и Капабланки⁸. Кубинец был тогда уже не только шахматистом: он примерил на себя роль сотрудника Министерства иностранных дел Кубы. На острове резонно сочли, что Капа, вхожий в самые закрытые для простых смертных круги общества, станет отличным дипломатом и сможет представлять интересы страны на высочайшем уровне. Капу считали почетным гостем в любой стране, и по приглашению некоторое время он работал в кубинском консульстве столицы Российской империи, часто балуя петербуржцев сеансами одновременной игры (чем пользовался тот же Прокофьев). Он был среди тех, кого особо отмечал Николай II. При этом редкое свободное время Капа использовал для культурного обогащения, поскольку Петербург в этом смысле открывал много возможностей.

Можно представить, какой контраст они с Алехиным собой представляли во время совместных прогулок. Алехин в своей учебной форме больше напоминал грубоватого и закрытого военного, а Капабланка выглядел утонченным дипломатом. Он знал себе цену, чувствовал себя всегда уверенно, тогда как Алехин был полон сомнений и на публике не мог быть столь же естественным и раскрепощенным. Но каким-то чудом они тогда сошлись, между ними даже проскочила дружеская искра… Увы, спустя годы хорошие отношения разрушились, как Европа под немецкими бомбами. Да и Алехин стал другим – уже не таким забитым, более резким, манерным, в чем-то даже наглым. А тогда, в Петербурге, для них наступила счастливая пора. Один великий юноша уверенно двигался к званию сильнейшего в мире, другой видел четкий ориентир и следовал за восходящей звездой всюду, где мог, надеясь однажды превзойти. Но постепенно они сходились на вершине, где должен был закрепиться либо один, либо другой – отсюда и нараставшие вражда, раздражение и взаимные обиды.

Планы, которые строили тогда шахматисты, на время – а для кого-то и навсегда – разрушила Первая мировая война (в частности, она надломила Акибу Рубинштейна, у которого сорвался матч на первенство мира, а Карл Шлехтер и вовсе не смог пережить эти события, скончавшись от последствий голода). И если Капабланка сбежал от войны за океан, то Алехин… угодил в немецкую тюрьму!

И не без участия кубинца.