Текст книги "Жесткая посадка"

– Не морочь мне голову, Джерри. Тебе известно, что случилось.

– Я слышал, Бантон хотел побрить Дикобраза, а тот остался недоволен результатом.

Диггер усмехнулся, но его глаза превратились в две узкие щели. Карпентер поднял руки:

– Ладно-ладно, я пошутил.

– Здесь почти все происходит с твоего ведома, – сказал Диггер, – и почти всегда по твоему приказу.

– Хочешь сказать, что это я отправил на койку Дикобраза?

– Не вижу, какой тебе в этом толк. Но ты не хуже меня знаешь, что это дело рук Макдоналда.

– Его кто-нибудь видел?

– Как он входил и выходил из камеры – да. Как резал Дикобраза – нет. Но мне не нужен калькулятор, чтобы помножить два на два.

Карпентер облокотился на перила. На первом этаже Макдоналд отошел от телефонов.

– Надо с этим покончить, и немедленно, – спокойно промолвил Карпентер.

– Дикобраз не будет лежать в госпитале вечно, – заметил Диггер. – Когда он вернется, начнется заваруха.

– Ты слышал, что я сказал? Немедленно. Передай Дикобразу, что если он хоть пальцем тронет Макдоналда, я устрою ему веселенькую жизнь, здесь и на воле.

– Макдоналд – твой человек?

– Нет, иначе это была бы моя проблема, а не твоя. Дело не в том, что он работает на меня. Просто я люблю покой и тишину. Сделай все, что нужно, чтобы держать Дикобраза в узде, договорились?

– Да.

– Я серьезно. Ты за это отвечаешь.

– Понятно.

Карпентер похлопал Диггера по спине.

– Передай ему, что я покрою все издержки. И подкину денег его матери.

– Он будет рад.

– Вот и отлично. А теперь пойдем избавляться от лишней энергии.

* * *

Шеферд прибавил скорость беговой дорожки. На воле он старался бегать не менее пяти миль в день, желательно по траве, и теперь хотел выжать все возможное из того времени, которое Ллойд-Дэвис отвела ему на занятия в спортзале.

В помещении находилось полтора десятка заключенных. Большинство латиноамериканцев собралось в секции для подъема тяжестей, где Диггер устроил свой командный пункт. Охранник с презрительным видом смотрел на них с балкона. Карпентер сидел на велотренажере и бешено вращал педалями. Соседний аппарат был не занят, но Шеферд не хотел вести себя чересчур навязчиво. Карпентер всегда занимался по одному графику. Тридцать минут посвящал дорожке, потом переходил на велосипед, а оставшееся время тратил на силовой скамье. Вся разница заключалась в том, что на последнем тренажере он разрабатывал либо руки, либо ноги. Карпентер никогда не подходил к секции для тяжеловесов и почти ни с кем не разговаривал. Ему не приходилось ждать, пока освободится тот или иной снаряд, – заключенные сами торопились уйти, как только он оказывался рядом. Он отвечал им сухой улыбкой и кивком, но не говорил ни слова благодарности и принимал эти знаки уважения как должное.

Шеферд снова прибавил скорость и увеличил наклон. Его икроножные мышцы начали гореть, но он не обращал внимания на боль. Он уперся взглядом в стену и бежал, стараясь поддерживать нужный ритм. Перед тем как Карпентер должен был закончить свои занятия на велосипеде, Шеферд слез с дорожки и направился к одному из силовых тренажеров. Он разминал грудные мышцы, когда к нему подошел Карпентер. Шеферд сразу встал и кивком предложил ему занять свое место.

– Можно задать тебе вопрос? – спросил Шеферд.

– Какой? – буркнул Карпентер.

– Я знаю, ты крутой парень и все такое, но объясни – почему тебя упекли за решетку?

– Меня подставили. Полицейские внедрили своих агентов. Поймали на преступном сговоре.

– Вот ублюдки.

– Я считал, что все предусмотрел. Нигде не прокололся. Не касался ни денег, ни наркотиков. Никогда ничего не записывал.

– Ничего? Даже телефонные номера?

– Особенно телефонные номера. Ни в записную книжку, ни в память мобильника.

– Я даже свой номер не могу запомнить, не то что чужой, – соврал Шеферд. С памятью у него не возникало проблем. – Без телефонной книжки я вообще никуда не дозвонюсь.

– Тогда ты напрашиваешься на неприятности. Тебе известно, что полицейские умеют считывать память на мобильниках?

– В смысле – если трубку отберут?

– В том-то и дело, что нет. Им не нужен сам аппарат. Они могут получить всю информацию с SIM-карты по воздуху. Любой номер, с которого и на который ты звонишь, и все записи из телефонной книжки.

– Ни черта себе!

Он не услышал ничего нового. Установив наблюдение за подозреваемым, полиция первым делом прослеживала его звонки. Все, что им было нужно, – это узнать его номер, остальное делали сотрудники технического отдела.

– Я знал многих парней, погоревших на мобильниках, – продолжил Карпентер. – С сотовыми телефонами лучше не связываться. Пользуйся стационарными аппаратами или одноразовыми трубками. И никогда ничего не записывай.

– Об этом я и спрашиваю. Как тебе удается все запоминать? У тебя фотографическая память?

Карпентер закончил упражнения для рук и вытер шею полотенцем.

– Все дело в технике, – ответил он. – Ничего сложного. Просто надо запоминать образы, а не числа. Например, возьми цифру «пять». Придумай какое-нибудь слово из пяти букв. Скажем, «ягуар». Потом цифра «три». Пусть будет «пес». Сначала идет «ягуар», за ним «пес». Легко запомнить, правда? Пять и три. То же самое со всеми числами.

Это был эффективный способ, и Шеферд знал, что образы запомнить легче, чем вереницу цифр. Правда, его память работала совсем по-другому – числа просто отпечатывались у него в мозгу.

– И сколько номеров ты так запомнил? – спросил Шеферд.

– Около двух сотен. Работает безотказно.

– А как насчет банковских счетов и прочее? Их тоже можно запомнить?

Карпентер взглянул на него, и на мгновение Шеферду показалось, что он зашел слишком далеко. Он пожал плечами:

– Просто интересно. Мне приходится записывать даже пин-коды, не говоря уже про счета в банке.

В его голосе не звучало ни малейшей фальши. Перед первым заданием Шеферд несколько месяцев обучался у актеров и психологов, выясняя, как обманывать собеседника с честным лицом.

– Никаких проблем. Это не государственная тайна, – произнес Карпентер. Он снова начал разрабатывать мышцы на руках. – Есть люди, которые занимаются этим постоянно. Ты знаешь число «пи»? Из школьной программы. Отношение окружности к своему диаметру. Бесконечная дробь.

– Ну?

– Так вот, в Токио есть парень, который запомнил его до сорокадвухтысячного знака после запятой.

– Наверное, он долго сидел, – усмехнулся Шеферд.

– Макдоналд!

Шеферд обернулся. На пороге спортзала стоял Гамилтон.

– Хватит болтать, – сказал он, и его кадык заходил ходуном. – Тебя ждет адвокат.

Шеферд нахмурился и отошел от силовой скамьи.

– Я могу переодеться, мистер Гамилтон? – спросил он.

– Он уже здесь, – ответил надзиратель, – а у меня полно других дел.

Гамилтон махнул рукой офицеру на балконе.

– Пришел адвокат Макдоналда! – крикнул он. – Потом я отведу его в камеру.

Охранник показал в ответ большой палец, но его лицо осталось безучастным.

Шеферд вышел за Гамилтоном из спортзала. Когда они оказались в административном блоке, надзиратель проводил его в одну из комнат. Сидевший за столом Харгроув неловко встал. Шеферд понял, что у него плохие новости.

– Позвоните, когда закончите, – обратился Гамилтон к Харгроуву.

Шеферд спрашивал себя, что могло случиться. Если бы операция провалилась и его решили вытащить из тюрьмы, не было смысла тащить его в эту комнату. Вероятно, Харгроув пришел сообщить ему о смерти Роупера. У суперинтенданта было каменное лицо, и он старался не встречаться взглядом с Шефердом.

Только когда Харгроув попросил его сесть, Шеферд понял, что речь пойдет о чем-то личном и дело может касаться Лайама или Сью.

– В чем дело? – спросил он. – Что случилось?

– Сядь, пожалуйста, – попросил Харгроув, скрестив руки на груди.

– Что случилось? – повторил Шеферд дрогнувшим голосом. – Что-то с Лайамом?

Харгроув поднял руки с растопыренными пальцами и сказал тоном наездника, пытающегося успокоить заартачившуюся лошадь:

– Мне трудно об этом говорить, Паук. Я пришел сообщить о Сью. Произошла автомобильная авария. Она мертва.

Шеферд молча смотрел на Харгроува. Голова у него стала странно легкой, словно от нее отхлынула вся кровь. Ему хотелось крикнуть, что это какая-то ошибка и Сью не может быть мертва.

– Мне очень жаль, Паук. Чертовски жаль.

Во рту у Шеферда пересохло. Краем глаза он уловил какое-то движение. Гамилтон наблюдал за ним в окно. Шеферд сел и положил руки на стол. Харгроув опустился на другой стул.

– Несчастный случай. Смерть наступила мгновенно. Карпентер здесь ни при чем.

Шеферд уронил голову на руки, стиснув кулаки и вцепившись себе в волосы, стараясь вызвать в себе боль и этой болью вытеснить мысль о смерти Сью. В памяти у него замелькали яркие картины. Тот первый день, когда он увидел ее на главной улице Херефорда вместе с городскими девчонками. Она была в коротеньком ярко-желтом платьице с глубоким вырезом, открывавшим верхнюю часть груди, шею украшала тонкая золотая цепочка с крестиком, на левом запястье блестели дешевые пластмассовые часики, на правом – золотой браслет с брелоками. Позже он узнал, что браслет Сью позаимствовала у бабушки.

Шеферд был с тремя приятелями из САС, они остановились и заговорили с девушками. Шеферд не мог отвести глаз от Сью. Она слегка выпила и все твердила, что не станет встречаться с солдатом, потому что знает, что это за парни, у них только одно на уме. Потом она отошла и позвала своих подруг, но Шеферд бросился за ней и попросил ее выпить вместе с ним. Он запомнил каждое слово их первой встречи, когда они сидели в уголке прокуренного паба. Сью рассказывала, что ненавидит свою работу и как от ее босса пахнет потом. Жаловалась, что Херефорд надоел ей до смерти и больше всего на свете ей хочется путешествовать по свету. Детей она не хочет, они только связывают, и надо сначала пожить полной жизнью, а потом уже думать о семье. Через полгода они венчались в маленькой церковке на окраине Херефорда, а в следующем году родился Лайам. Про путешествия пришлось забыть. Затем Шеферд вспомнил их последнюю встречу. Она кричала: «Меня от тебя тошнит! Видеть тебя больше не желаю! Можешь тут сдохнуть!» – и тащила Лайама из комнаты. Вот что она сказала ему напоследок – что ей тошно на него смотреть. Конечно, она говорила не всерьез, все было разыграно, но слова продолжали звучать у него в ушах, и теперь от них было в миллион раз хуже. Теперь, когда Сью мертва.

– Паук?

Шеферд открыл глаза.

– Что с сыном?

– Он в порядке.

– Где он?

– За ним присматривает бабушка.

– Я должен его увидеть.

– Конечно. Мы над этим работаем.

Шеферд отодвинул стул и встал.

– Нет, – сказал он. – Я хочу увидеть его сейчас.

– Паук, сядь и послушай меня.

– Все кончено, – твердо заявил Шеферд. – Операция отменяется. Я нужен сыну. Я ухожу.

– Послушай меня, – повторил Харгроув. – Просто сядь и послушай, а потом мы все решим.

Шеферд посмотрел на него и сел.

– Лайам у матери Сью, с ним все нормально. Во время аварии он был пристегнут, а Сью нет.

– Господи, он был там, когда она погибла? – воскликнул Шеферд. – Черт возьми, что произошло?

– Она отвозила его в школу. Пыталась проскочить на красный свет. Врезалась в грузовик. Это был несчастный случай.

– Сью всегда пристегивала ремень, – возразил Шеферд. – У нее была такая привычка. Без ремня безопасности она бы с места не тронулась.

– Переднюю часть машины смяло грузовиком, Лайам сидел сзади. «Скорая помощь» примчалась через несколько минут. Он был в шоке, но физически не пострадал.

– Господи Иисусе, – пробормотал Шеферд, снова уронив голову на руки. – Значит, он все видел? Видел, как она умерла?

– Он был в шоке, Паук. Весь эпизод стерся из его памяти.

– Он его вытеснил. Я ему нужен.

– Конечно. Мы устроим вам встречу. Как только сможем.

Шеферд откинулся на стул. Гамилтон отошел от окна.

– Мать Сью приехала из Херефорда?

– САС прислала за ней вертолет. У тебя остались там друзья.

Даже кадровому полицейскому вроде Харгроува не понять, как сильна связь между людьми из специальной авиадесантной службы, подумал Шеферд. Вступив в полк, ты навсегда становишься его частью, а он становится частью тебя. Это как кровное родство. Иногда даже крепче. В жизни Шеферда не было более трудного поступка, чем уход из САС, но он сделал это ради Сью.

– Она переехала к тебе домой, и мы нашли хорошего психиатра, чтобы он помог Лайаму.

– Ему не нужен психиатр. Я сам с ним поговорю.

Харгроув кивнул.

– Мы обратились в школу, и там пообещали сделать все, что смогут, – добавил он.

– Я здесь не останусь, – заявил Шеферд. – Операция закончена.

– Послушай, Паук, мы почти у финиша. Осталось совсем чуть-чуть. Всего несколько дней. – Суперинтендант поднял правую руку и свел вместе большой и указательный пальцы. – Вот столько нам не хватает, чтобы достать Карпентера. Его люди запугивают Роупера. Надо только связать одно с другим, и им конец.

– Мне сын важнее, чем дерьмовый Карпентер.

– Конечно, важнее. Я знаю, что он в тебе нуждается. Но если ты уйдешь сейчас, мы не успеем подготовить другого человека. Карпентер ускользнет от нас, Паук. Он снова выбросит на улицы героин и кокаин, и от них опять начнут погибать дети.

– Это не моя проблема.

– А как же Элиот? Карпентер его убил. Значит, все было зря?

Взгляд Шеферда стал жестким.

– Вы не можете обвинять в этом меня, – тихо промолвил он.

– Никто тебя ни в чем не обвиняет. Но Карпентер – преступник, и его необходимо остановить. Ты единственный, кто сумеет это сделать. Больше некому, Паук. Если ты сейчас откажешься, Карпентер выйдет на свободу, и все наши усилия пойдут прахом.

– Это только работа. А Лайам – мой сын. Я просто выполнял задание.

– Карпентер губит людей. Один Бог знает, сколько человек умерло от тех наркотиков, которые он завез в страну. Он убийца. Не забывай об этом. Элиот – не первый агент, которого он погубил. А если Карпентер выйдет из тюрьмы – наверняка и не последний.

– Не думаю, что я должен за это отвечать.

– Я не говорю, что ты должен за что-то отвечать. Если ты решишь уйти, я отнесусь к этому с уважением. В конце концов, у меня нет выбора. Никто не может заставить тебя делать то, что ты делаешь, Паук. Кому это знать, как не мне.

Шеферд вздохнул. Его по-прежнему переполняли воспоминания о Сью. То, как она прижалась к нему, когда они стояли перед алтарем и готовились произнести клятву. Как они впервые занимались любовью в ее комнате: длинные светлые волосы Сью рассыпались по плечам, она была сверху и потом, когда все кончилось, целовала и шептала его имя. Выражение гордости в ее глазах, когда медсестра протянула ему Лайама, завернутого в мягкое белое полотенце, надутого, красного и горланившего так, точно он ненавидел весь мир и каждого его жителя.

– Мы устроим тебе встречу с сыном, я обещаю. Но пока не торопись принимать решение о выходе из операции.

– Вы хотите, чтобы я остался в тюрьме после того, что случилось?

– Если ты уйдешь со мной сейчас, то не сумеешь сюда вернуться. Об этом будет знать слишком много людей. Но если ты дашь мне все устроить, мы вытащим тебя на несколько часов, а затем вернем обратно.

– Несколько часов ничего не решают. Лайам потерял свою мать. А я... я потерял...

Шеферд не мог заставить себя договорить.

– Я понимаю, – сказал Харгроув.

– Не могу поверить, что вы просите меня об этом. Любой другой на вашем месте отвез бы меня к сыну. – Он помолчал. – Я никогда не спрашивал, у вас есть дети?

– Двое. Девочка и мальчик. Шарлотт уже замужем и имеет собственную дочь, а Джеймс в следующем году закончит университет.

– Лайаму семь, – промолвил Шеферд.

– Я знаю.

– Ему нужен отец.

– А тебе нужно оплакать свое горе. Я понимаю.

– Дело не во мне. Дело в моем сыне.

– И в тебе, и в нем. Вы необходимы друг другу. Паук, я не стал бы тебя просить, если бы не считал, что это очень важно.

– Карпентер – всего лишь человек. Если мы посадим его за решетку, вместо него найдется кто-нибудь другой. Торговля наркотиками не прекратится из-за того, что Джералд Карпентер сядет в тюрьму.

– Он убийца.

– Ему ведь не предъявили такого обвинения.

– Если ты останешься работать, могут предъявить.

Шеферд выругался.

– Я очень сожалею о твоей жене, – промолвил Харгроув.

Шеферд закрыл глаза, и перед ним снова замелькали картины из прошлого. Сью свернулась на софе и смотрит «Жителей Ист-Энда» с таким видом, словно от этого зависит ее жизнь. Пробует пальцем, не нагрелся ли утюг, и с воплем отдергивает руку. Выражение ее глаз, когда она говорит ему, что он должен уйти из армии, потому что скоро станет отцом, отцы же должны находиться дома со своей семьей, а не на полях сражений в дальних странах. Ее гордость, когда она впервые увидела его в полицейской форме. И отчаяние, когда он заявил, что перевелся в другой отряд и будет работать под прикрытием. Раньше она была женой солдата, теперь будет женой тайного агента. Из огня да в полымя, заметила Сью. Наверное, он не успокоится, пока его кто-нибудь не пристрелит. У него просто тяга к смерти. Это несправедливо, с горечью подумал он. В отряде Харгроува он сто раз рисковал жизнью, участвовал в самых опасных операциях, о которых не рассказывал Сью, и вот теперь он жив, а она погибла в бессмысленной и нелепой катастрофе.

– Ладно, – произнес Шеферд. – Я подумаю.

Он хотел сообщить о чем-то Харгроуву. Что-то насчет Карпентера. Потом он вспомнил.

– Карпентер дружит с Рони Бэйном, торговцем марихуаной, получившим восемь лет. В тюремной церкви они сидели вместе. Бэйн в другом блоке, но, вероятно, он помогает Карпентеру посылать информацию на волю.

Шеферд почувствовал себя так, словно предает жену. Он только что узнал о ее смерти, а уже беседует о делах с Харгроувом.

– Мы его проверим, Паук. Спасибо. И насчет Стаффорда тоже выясним.

Суперинтендант помолчал, затем встал, обошел вокруг стола и положил руку на плечо Шеферда.

– И еще одно, – сказал он. – Я знаю, сейчас не время, но мы приготовили твой «уокман». Прислать его тебе?

Шеферд пожал плечами. Он не мог думать ни о чем, кроме смерти жены. Харгроув нажал кнопку у выхода. Гамилтон распахнул дверь и отступил в сторону, чтобы выпустить Харгроува. Шаги суперинтенданта затихли в коридоре. Шеферд услышал, как вдалеке звякнули ключами, открыли дверь и снова заперли. Наступила тишина.

– Пошевеливайся, Макдоналд! – велел Гамилтон. – У нас мало времени.

Шеферд медленно поднялся и покинул комнату. Гамилтон усмехнулся.

– Надеюсь, у тебя плохие новости.

Шеферд застыл на месте. Он развернулся и шагнул к тюремщику, стиснув кулаки. Его взгляд уперся в Гамилтона. Он знал десяток разных способов его убить. Нижней частью ладони в нос. Пальцами в глаза. Коротким ударом в торчащий кадык. Кулаком по височной вене. Подсечка, бросок на пол, потом ногой на шею. Его учили мастера, и он нередко применял свои навыки на практике. Шеферд знал, что сможет убить и смерть этого человека не вызовет у него вины или сожаления. Гамилтон сглотнул слюну и попятился, схватившись за свою рацию. Шеферд перевел дыхание, продолжая сверлить его взглядом. Все, что от него требовалось, – это сделать выбор. Как только он решит, что Гамилтону конец, сработает техника удара и надзиратель умрет раньше, чем коснется пола.

В глазах надзирателя появился страх, у него дрожали руки. Кровь отхлынула от лица, а адамово яблоко прыгало вверх и вниз, словно маленькое животное. Он отступил.

Нет, решил Шеферд. Убив Гамилтона, он до конца жизни просидит за решеткой, несмотря на свой статус тайного агента. Ни один человек этого не стоит. Он отвернулся и зашагал дальше. Когда они подошли к двери в главный коридор, Гамилтон уже пришел в себя, но по-прежнему не спускал глаз с Шеферда и косился на него, пока отпирал и запирал двери по дороге в блок.

Гамилтон проводил Шеферда до камеры и открыл замок. Ли сидел за столом и писал письмо.

– Слышал, тебя вытащили из спортзала, – произнес Ли, когда Шеферд лег на свою койку.

Шеферд подождал, пока Гамилтон запрет дверь.

– Мой адвокат требует денег, – солгал он. – Придется переводить их из-за рубежа.

– Все они пиявки. Ты не знаешь, как пишется «недоразумение»?

Шеферд ответил, лег на бок и повернулся к нему спиной. Ли понял намек и замолчал.

* * *

Надзиратель бросил палку высоко в воздух. Спаниель залаял и бросился бежать, помахивая обрубком хвоста. Офицер с удовольствием зашагал по траве, вдыхая свежий воздух и слушая, как над головой шумят деревья. В кармане зазвонил сотовый. Он вытащил его и посмотрел на номер. Человек Карпентера. Надзиратель не удивился. Это был специальный аппарат, по которому ему звонил один абонент. Офицер сам настоял на том, чтобы тот связывался с ним только по телефону. Если что-нибудь пойдет не так, он просто выбросит трубку, и концы в воду.

– Да?

– Ты где?

– Гуляю с собакой.

Он никогда не встречался со звонившим ему человеком и часто представлял, как тот выглядит. Голос слегка шепелявый, с западным акцентом. Глубокий и звучный, как у полных людей. Лет сорока.

– Когда на службу?

– Сегодня вечером. В ночную смену.

– Сможешь передать весточку боссу?

– Только утром.

– Нет.

– Когда я заступлю, камеры будут уже закрыты. Их откроют без четверти восемь.

– У тебя что, ключа нет?

Спаниель побежал к нему с палкой в зубах. Надзиратель отобрал ее у возбужденной собаки и зашвырнул в кусты.

– Я не могу просто так открывать камеру посреди ночи. Мне нужен повод.

– Так придумай его.

– Если я отопру камеру, это войдет в отчет о происшествиях.

– Делай, что тебе говорят. Я должен передать боссу информацию. Срочно.

Надзиратель выругался про себя.

– Это обойдется в пятьсот фунтов.

– Договорились. Скажи ему, что он должен позвонить мне. Немедленно.

– Ладно. Когда я получу деньги?

– Завтра. Как только он мне позвонит.

Связь оборвалась. Надзиратель улыбнулся. Пятьсот фунтов за одну фразу. Неплохая сделка.

* * *

Открылась дверь, и появилась Ллойд-Дэвис. Стоявший у раковины Ли напрягся, как беговая лошадь перед стартом.

– Свободное время, – объявила она.

Ли вылетел в коридор. Ллойд-Дэвис вошла в камеру и остановилась, глядя на Шеферда. Он лежал на спине, закинув руки за спину.

– Что-нибудь случилось, Макдоналд? – спросила она.

– Я в порядке, – ответил он.

– Проблемы с адвокатом?

– Нет, все нормально.

Видимо, Гамилтон рассказал ей, как он отреагировал на визит Харгроува.

– Хочешь побеседовать с Исповедником? Я могу позвать Эда Харриса.

– Я в порядке, – повторил Шеферд. – Правда.

– У каждого есть плохие и хорошие минуты, – заметила Ллойд-Дэвис. – Главное, не зацикливаться на плохом. Поговори с кем-нибудь. Ты не обязан раскрывать душу перед охраной, но Исповедники тебе помогут.

– Мне никто не поможет, – промолвил Шеферд и сразу пожалел о своих словах. Лучше было помалкивать.

– Вызвать доктора?

– Все в порядке, мэм. Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое.

Ллойд-Дэвис постояла у его койки и вышла из камеры. Шеферд закрыл глаза. Он не мог думать ни о чем, кроме Сью. Перед ним мелькали яркие картины. Их семейные праздники. Завтраки и ужины. Споры, которые они вели. Фильмы, которые смотрели. И в глубине каждого воспоминания сидело саднящее чувство, что все это в прошлом и он никогда не сможет с ней увидеться или поговорить. Сью осталась в прошлом. Навеки. Навсегда.

Его будущее заключалось теперь в сыне. Тогда почему он до сих пор сидит в этой камере, среди подонков, которым наплевать, жив он или мертв? Почему не ушел вместе с Харгроувом? Даже сейчас он может спуститься к телефонам и потребовать свой билет на волю. Один звонок, и Шеферд снова будет с сыном, ведь он ему нужен.

Шеферд сжал кулак и со всей силы ударил по стене, почти наслаждаясь болью. Да, он заслужил мучения. Это он виноват в ее смерти – его не было рядом с ней в машине. Будь они вместе, он сидел бы за рулем и ничего бы не случилось. Сью осталась бы жива.

Шеферд сел на койке, свесив ноги. Ли расклеивал на стене картинки из журналов – пейзажи, лесные чащи, фотографии пустынь, плывущую по океану лодку, все, что нельзя найти в тюрьме. Для Шеферда они тоже были недоступны, но он сам посадил себя за решетку. Он знал, почему остался здесь и не отказался от задания. Ему хотелось добить Карпентера. Это была война, и он сделает все, что нужно для победы.

* * *

Шеферд услышал, как охранник объявил об окончании свободного времени, а парой минут позже в двери появился Ли.

– Тебя вызывают в кабинку, – сообщил он.

– Зачем?

– Не знаю. Стаффорд попросил тебя позвать.

– Скажи ему, чтобы катился ко всем чертям.

– Что с тобой сегодня?

– Просто хочу, чтобы меня оставили в покое.

– Если ты пошлешь Тони Стаффорда, тебе быстро подыщут тихое местечко, – заметил Ли. – Сюда вломится куча полицейских и потащат тебя в изолятор. Там ты будешь наслаждаться картонной мебелью, отсутствием сортира и всякой дрянью, которую начнут пихать тебе в еду, чтобы ты вел себя спокойнее.

Шеферд глубоко вдохнул. Пора возвращаться в роль. Что бы ни происходило снаружи, для обитателей тюрьмы он Боб Макдоналд, крутой парень и матерый преступник. Если он будет вести себя иначе, операция провалится.

Он медленно пересек площадку. Стоявший у двери Хили распахнул ее, когда Шеферд подошел. Охранник махнул рукой, приглашая его войти.

– В чем дело? – спросил Шеферд.

– Ты хотел сказать – в чем дело, мистер Хили?

Стаффорд следил за ними из кабинки.

– Обойдешься, – буркнул Шеферд.

– Если будешь грубить, я напишу на тебя рапорт.

Шеферд пропустил его слова мимо ушей и приблизился к диспетчерской.

– Мистер Стаффорд, охранник Хили отказывается объяснить, зачем меня вызвали из камеры.

– Делай, что тебе говорят, Макдоналд, – процедил Стаффорд.

– "Тюремные правила", параграф шестой, пункт два: «Общаясь с заключенными, охрана обязана воздействовать на них своим личным примером и авторитетом, завоевывая их расположение и пробуждая в них стремление к сотрудничеству». Чтобы пробудить во мне стремление к сотрудничеству, вы должны объяснить, зачем меня вызвали.

Стаффорд вздохнул.

– Тебя хочет видеть начальник тюрьмы.

– Для чего?

– Сам у него спроси.

Стаффорд повернулся к нему спиной.

– Идем, Макдоналд, – проворчал Хили. – У меня полно работы.

Шеферд подумал, что Гозден решил поговорить с ним о смерти Сью. Меньше всего ему хотелось обсуждать эту тему, но у него не было выбора. Ли прав: отказываясь выполнять приказы, он рискует оказаться в изоляторе.

Хили проводил Шеферда по коридору безопасности и подождал, пока один из секретарей проводит его в кабинет. Не успела за ним закрыться дверь, как Гозден вскочил с кресла и ткнул в него пальцем.

– В какие игры ты играешь? – крикнул он.

– Что? – не понял Шеферд.

Он ожидал утешения, а на него набросились с обвинениями.

– Я слышал, что тайным агентам положено держаться в тени. Работать исподтишка. А ты уже отправил в больницу половину секции.

До Шеферда наконец дошло. Комендант говорил о Юржаке, Дикобразе и Волосатом.

– Я тут ни при чем.

Ему оставалось только лгать. Если он признает, что напал на заключенных, у начальника тюрьмы появится удобный повод прекратить всю операцию. Даже не имея права напрямую удалить Шеферда из тюрьмы Шелтон, он вполне может выжить его отсюда, просто обронив пару лишних слов.

– Не надо считать меня за идиота, детектив Шеферд, – произнес Гозден. – Одному сломали ногу, на другом живого места не осталось, а у третьего выбиты зубы, ушиб почек и дыра в ноге. За каждого из них тебе могут дать семь лет, уже по-настоящему.

– Кто-нибудь сказал вам, что это сделал я?

– Хватит меня дурачить, Шеферд. Ты сидишь здесь уже достаточно долго и понимаешь, что к чему. По тюрьме пошел слух. Ты метишь в главари.

Шеферд покачал головой:

– Неправда.

– Тогда объясни мне, что здесь происходит.

Гозден сел за стол, взял в руки карандаш и постучал им по металлической подставке для бумаг. Шеферд посмотрел на Гоздена. Этот человек командовал учреждением, где порядок поддерживала не охрана, а сами заключенные, где арестанты выполняли работу надзирателей и богатый наркоторговец спокойно устраивал свои делишки.

– Я выполнял свое задание, только и всего.

– Сомневаюсь, что тебе дали полномочия калечить заключенных! – бросил Гозден.

Шеферд выдержал паузу. Он не мог объяснить коменданту, что напал на Юржака для того, чтобы получить место в бригаде уборщиков. Или что его атака на Дикобраза и Волосатого явилась упреждающим ударом, а не вынужденной самозащитой. Гозден – гражданский служащий, и если раньше ему приходилось напрямую сталкиваться с заключенными, теперь он следил за ними только из-за своего стола. Он прочитал досье на Джералда Карпентера, но не знал его и не понимал, что он собой представляет. Не понимал он и того, что иногда возникают ситуации, когда цель оправдывает средства.

– Только не надо мне говорить, что нельзя приготовить яичницу, не разбив пару черепов, – добавил Гозден.

– Даю вам слово, что все мои действия были строго продуманы и не выходили за рамки необходимого.

– Юржак лежит в больнице со сломанной ногой.

– Да, но это торговец наркотиками, пытавшийся убить сотрудника иммиграционной службы, – напомнил Шеферд. – Он получил по заслугам.

– Не забывай, что это блок предварительного заключения. Существует презумпция невиновности. Но даже если бы его осудили и приговорили к сроку, кто ты такой, чтобы ломать ему ноги?

Шеферд с трудом подавил вспышку гнева. Он хотел возразить Гоздену, что Юржак не просто так получил свое место в бригаде уборщиков, а заплатил за него. Что жизнь в секции насквозь коррумпирована, заключенные легко покупают себе дополнительные привилегии и блага и что все это было бы невозможно, если хотя бы один надзиратель не брал взятки. Но Шеферд сознавал, что сначала надо разобраться с Карпентером и лишь потом посвящать Гоздена в масштабы коррупции в тюрьме.

– Я даю вам слово. Я не имею никакого отношения к тому, что случилось с Юржаком или другими заключенными.

Все, что ему оставалось, – полностью отрицать свою вину. Камеры не зафиксировали никаких правонарушений, свидетелей тоже не было. Надо стоять на своем, и начальник тюрьмы не сможет ничего доказать.

– Значит, то, что вскоре после твоего прибытия трое заключенных попали в больницу, – чистое совпадение? – усмехнулся Гозден.

– В тюрьме много насилия.

Он несколько секунд сверлил взглядом Шеферда.

– Я могу вышвырнуть тебя из блока, – произнес он после паузы.

– Сомневаюсь, что дело обстоит так просто, сэр, – спокойно промолвил Шеферд. – Мой босс напрямую подчиняется министерству. Пусть я самый обычный детектив, но эта операция санкционирована на высоком уровне, и у вас нет полномочий для ее отмены.

– Из-за тебя в тюрьме может начаться бунт. Если заключенные узнают, что среди них тайный агент, ситуация выйдет из-под контроля.

– А как они об этом узнают, сэр?