Текст книги "Жесткая посадка"

Некоторое время они в упор смотрели друг на друга.

– Насколько я понимаю, вы здесь единственный человек, которому известно, кто я такой, – сказал Шеферд. – И я надеюсь на вашу поддержку. Если меня раскроют, мое начальство очень сильно вами заинтересуется.

– Похоже на угрозу, – заметил Гозден.

– Так же, как и ваше замечание о том, что заключенные могут узнать обо мне правду, – возразил Шеферд. – Угрозы вряд ли нам помогут.

– Дайте мне слово, что больше никто не пострадает.

– Сделаю, что могу, – сказал Шеферд.

Гозден потер ладонью шею.

– Я поговорю с вашим боссом. У меня нет выбора. Если что-нибудь случится, я не хочу за это отвечать.

– Понимаю вас, сэр. Вы должны себя оправдать. На вашем месте я поступил бы точно так же.

– У вас уже есть догадки, кто из офицеров помогает Карпентеру?

– Пока нет, сэр, – солгал Шеферд. – Как только что-нибудь узнаю, немедленно вам сообщу.

– Очень надеюсь, детектив Шеферд, – произнес Гозден. – Очень надеюсь.

* * *

Ночь Шеферд провел без сна. Он лежал на спине и смотрел на потолок. Крутившиеся в голове мысли не давали ему покоя. О том, как погибла Сью, он знал со слов Харгроува: «Пыталась проскочить на красный свет. Врезалась в грузовик. Это был несчастный случай». Воображение рисовало ему эту сцену в самых разных вариантах. Тысяча грузовиков. Бесконечная вереница катастроф. Но конец был всегда один и тот же. Сью лежит в искореженной машине, залитая кровью, с широко раскрытыми глазами. На заднем сиденье кричит Лайам.

В половине восьмого проснулся Ли, съел овсянку и посмотрел утренние телепередачи. Без двадцати восемь в двери мигнул и закрылся «глазок», а ровно в восемь камеру открыли. Наверное, Ли почувствовал что-то неладное: с тех пор как Шеферда вызывали к кабинке, он не сказал ему ни слова.

Через двадцать минут на пороге появилась Амелия Хартфилд в черной форменной куртке и черных брюках, слишком тесных для ее фигуры.

– Что случилось, Боб? – спросила надзирательница.

– Ничего. Просто хочу, чтобы меня оставили в покое, – ответил Шеферд.

Он знал, что выходит из роли. Боб Макдоналд не стал бы хандрить и валяться на койке. Это был человек действия. Всю свою ярость он бы выплеснул словесно и физически, вымещая страдания на ком-нибудь другом.

– Я не стану есть, смотреть телевизор, мыть полы или плести ваши чертовы корзины. Я хочу побыть один.

– Если ты будешь ругаться, мне придется написать на тебя рапорт, – почти извиняющимся тоном промолвила надзирательница. – Ни к чему меня провоцировать.

– Я не знал, что слово «чертовый» считается ругательством. Прошу вас, оставьте меня в покое.

– У тебя посетители, – сообщила Амелия. – Полиция.

– Откуда?

– Из Глазго.

Шеферд спустил ноги с койки. Очевидно, таким способом Харгроув решил вытащить его на время из тюрьмы.

– Что им нужно?

– Полицейские, Боб, смотрят на нас как на червяков. Но я думаю, тебя собираются отвезти на опознание.

Шеферду хотелось сломя голову мчаться вниз, чтобы скорее увидеть сына, но он помнил: ему нельзя выходить из роли.

Боб Макдоналд вряд ли бы пришел в восторг от визита шотландских полицейских.

– Вот дьявол! – поморщился он.

– Плохие новости?

– Бывали и лучше.

– Адвокат что-нибудь говорил тебе об этом?

– Ни слова.

– Если тебя повезут на опознание, ты можешь требовать его присутствия. Имей в виду.

Шеферд удивился, что она так заботится о его интересах, но ответил благодарной улыбкой.

– Спасибо.

Амелия кивнула на дверь:

– Пойдем, не будем их задерживать.

Они двинулись по площадке и спустились на первый этаж. Ли играл в бильярд с латиноамериканцем.

– В чем дело, Боб? – спросил он, когда Шеферд проходил мимо.

– Полицейские хотят на меня что-то повесить, – ответил Шеферд достаточно громко, чтобы его услышали другие заключенные. В секции все должны знать, зачем его вытащили из тюрьмы.

Амелия проводила Шеферда через блок и по коридору безопасности до приемной зоны. Здесь его ждали двое высоких мужчин в черных плащах. Шеферд узнал одного, но не подал виду, пока Амелия оформляла документы. Это был Джимми Шарп по прозвищу Бритва – ветеран стратклайдской полиции, двадцать лет прослуживший в органах и участвовавший вместе с Шефердом в нескольких секретных операциях. Видимо, Харгроув специально прислал его сюда, чтобы Шеферд увидел знакомое лицо.

– Когда вы его вернете? – спросила Амелия.

Второй мужчина пожал плечами. Он был огромного роста, с широкими плечами и носом боксера.

– Мы отвезем его в Глазго, покажем одной старой даме, с которой он плохо обошелся. Вернемся, когда закончим.

– Если он задержится, мы должны быть уверены, что вы позаботитесь о его ночлеге.

Мужчина подошел к Амелии и посмотрел на нее с высоты своего расплющенного носа.

– В Глазго трое парней с обрезами захватили в заложницы семидесятилетнюю старушку и прострелили ей ногу. Это обыкновенная женщина, которая случайно оказалась на месте преступления. Вы бы лучше заботились о ней, а не о подонках вроде Макдоналда.

– Вы уверены, что он в нее стрелял? – спросила Амелия.

– Я ни в кого не стрелял, – вмешался Шеферд. – Меня хотят подставить.

Мужчина жестом приказал ему замолчать.

– Будешь говорить, когда тебя спросят, Макдоналд.

– Макдоналд находится под следствием, – заметила Амелия. – Пока не состоялся суд, он считается невиновным.

– Занимайтесь своими бумагами, – буркнул мужчина. – Мы отвезем его на опознание, и если это не тот парень, он вернется в камеру раньше, чем в его кровати остынут простыни.

Амелия нахмурилась, словно хотела что-то возразить, но потом подписала два листка, убрала один в папку и другой протянула детективу.

– Мы можем идти? – спросил он, сложив документ и убрав его в карман.

– Он в вашем распоряжении, – ответила Амелия.

Шарп достал наручники и скрепил свое левое запястье с правой рукой Шеферда.

– Не забудь, что я тебе сказала, Макдоналд, – напомнила Амелия, когда Шарп выводил его из комнаты.

– Да, мэм, спасибо, – отозвался Шеферд.

Во дворе стоял синий «воксхолл-вектра» с работающим мотором. Шарп открыл заднюю дверцу, пропустил вперед Шеферда и сел рядом с ним. Даже в машине детектив продолжал играть свою роль, изображая невозмутимого полицейского, которому до смерти надоело конвоировать вооруженных преступников. Второй детектив занял место рядом с водителем и указал ему на ворота. Шофер, маленький лысый мужчина в кожаной куртке с поднятым воротником, завел мотор и нажал на газ.

Шеферд шевельнулся на своем сиденье. Амелия с блокнотом в руках вышла на улицу и смотрела, как они уезжают.

Автомобиль остановился у ворот. Охранник в теплой куртке приблизился к водителю и проверил бумаги через опущенное окно. Он взглянул на Шеферда.

– Год рождения? – спросил он.

Шеферд дал ему анкетные данные Макдоналда.

– Личный номер?

Шеферд ответил.

Офицер попросил документы у детективов, и они по очереди протянули ему свои удостоверения. Он сравнил их лица с фотографиями, отступил от машины и махнул своему напарнику. Огромные ворота открылись, и водитель поднял окно.

– Это сладкое слово «свобода», – еле слышно пробормотал он.

Шарп подождал, пока машина отъедет подальше от тюрьмы, и обратился к Шеферду:

– Сочувствую твоему горю, Паук.

Шеферд молча кивнул. Шарп представил своих помощников. Человека с боксерским носом звали Тим Бикнелл, он был новеньким в отряде Харгроува. За рулем сидел Найджел Россер.

– Мы прозвали его Россер, потому что он держит собаку, – промолвил Шарп. – По крайней мере мы ему так говорим.

Россер добродушно усмехнулся и сложил пальцы буквой "V".

– Жми на педаль и смотри в оба, – приказа! ему Шарп.

– Спасибо за старушку с простреленной ногой, – произнес Шеферд. – Это здорово поднимет мою репутацию в тюрьме.

– Не волнуйся. Когда мы вернемся, надзиратели будут знать, что в Глазго тебя не было, – успокоил его Шарп.

Бикнелл открыл бардачок и достал металлический контейнер с сандвичами из «Маркс энд Спенсер». Он протянул его Шеферду.

– Как насчет кофе? – спросил он. – Босс сказал, вы любите черный без сахара.

Шеферд поставил контейнер на колени и взял сандвичи. Один был с черным хлебом и говядиной, другой – с белым хлебом и жареным цыпленком.

– После тюремной пищи тебе это должно понравиться, – заметил Шарп.

– Что верно, то верно, – пробормотал Шеферд.

Он открыл зубами упаковку и начал есть.

– Мы собираемся проехать по кольцевой и посмотреть, нет ли слежки, – сказал Шарп. – Если все чисто, отвезем тебя домой. Лайам и его бабушка сейчас там. В багажнике есть смена одежды и дорожный несессер. Ты можешь привести себя в порядок, пока мы будем заправляться.

Шеферд жевал. Он по-прежнему был в арестантской робе, в которой отправился к Харгроуву из спортзала. Душ он в этот день не принимал.

– Нам пришлось придумать про Глазго, чтобы увезти тебя хотя бы на ночь, – продолжил Шарп. – Вернемся завтра вечером. Ты почти весь день проведешь со своим парнишкой.

Один день, подумал Шеферд. Двадцать четыре часа. Все, что сумел дать ему Харгроув после смерти Сью.

– Я знаю, Паук, это очень мало, но если мы задержимся дольше, возникнут подозрения.

Шеферд промолчал. Шарп наклонился и снял с него наручники.

– Как там внутри? – спросил он.

– Девяносто процентов скуки, десять процентов риска, – ответил Шеферд. – Почти всем заправляют заключенные. Если что-то случается, максимум, что может сделать охрана, – вызвать подкрепление. Поэтому они на многое закрывают глаза.

– А как твой подопечный?

– Крепкий орешек. Я хожу по лезвию ножа.

– Не понимаю, как ты это выдерживаешь, – покачал головой Шарп. – Я бы спятил.

– Ничего, привык бы.

Бикнелл предложил Шеферду бутылку виски.

– Плеснуть вам в кофе? – спросил он.

Шеферд не возражал, но ему не хотелось, чтобы дома от него пахло алкоголем, и он отказался. Он отвинтил крышку термоса и налил себе немного кофе.

– Из «Старбакса», – улыбнулся Шарп. – Не то что это быстрорастворимое дерьмо.

У напитка был густой и насыщенный вкус, не имевший ничего общего с тем жидким пойлом, которое Шеферду приходилось пить в тюрьме. Впереди на обочине дороги стояли два мотоциклиста. Один отделился от тротуара и выехал на шоссе перед «воксхолл-вектра». Водитель был в черном кожаном комбинезоне и закрытом шлеме. Второй мотоциклист последовал за ними.

– Это наши, – пояснил Бикнелл, достав из плаща маленькую рацию. – Браво один, на связи.

В динамике что-то загудело.

– Браво два, говорите громче.

– Браво два, на связи.

Снова гудение.

– Еду за вами, – доложил задний мотоциклист.

Бикнелл убрал виски в бардачок и откинулся в кресле.

– Послезавтра похороны Элиота, – сообщил он.

– Я не знал, – сказал Шеферд.

– Джонатан был отличным парнем. По крайней мере для фаната «Спурс».

– Ты ведь с ним работал? – спросил Шарп.

– Пять лет назад, во время облавы на уличных торговцев, – ответил Шеферд. – Мы вместе брали турецкую банду в северном Лондоне, а потом проболтали весь обратный путь. Тогда мы оба были стажерами. Пойдешь на похороны?

– Харгроув запретил нам появляться. Карпентер может засечь всех, кто там засветится.

– Как он умер?

– Двое парней на мотоцикле остановились рядом на перекрестке. Бах, бах – и всем привет. Мотоцикл, разумеется, краденый. Профессиональная работа.

– Как отреагировала его жена?

– Ее накачали транквилизаторами. Она тоже была в машине, когда это случилось.

– Господи Иисусе, – пробормотал Шеферд.

Харгроув, как всегда, не особенно вдавался в детали. Он считал, что Шеферду не обязательно знать все подробности убийства Элиота.

– Но детей у них не было?

Шарп поморщился.

– Она беременна. Уже два месяца. Он даже не успел об этом узнать. Жена хотела сделать ему сюрприз.

Шеферда передернуло. Он не стал открывать сандвич с цыпленком, у него пропал аппетит. Он предложил еду Шарпу, но тот покачал головой.

– Если никто не хочет, я не откажусь, – произнес Россер.

Шеферд передал ему сандвич.

– Кто придет от имени отряда? – спросил он.

– Там соберется много людей в форме, – ответил Шарп, – но Харгроува не будет.

– Значит, никто?

Ему была неприятна мысль, что никто из коллег не проводит Элиота в последний путь, но он понимал, почему это неизбежно. Человек Карпентера может с помощью простого бинокля раскрыть всех секретных агентов, которые появятся на кладбище.

– Мы пошлем цветы, а Харгроув съездит к его жене, – промолвил Шарп. – И мы сделаем все, чтобы этот ублюдок Карпентер провел остаток жизни за решеткой.

* * *

Солнце было уже высоко в небе, когда «воксхолл-вектра» остановился перед двухквартирным домом в Илинге. Стоял теплый погожий день. Когда Шарп открыл дверцу, Шеферд услышал щебет птиц. Он посмотрел на свой дом. Они прожили здесь почти шесть лет. Лайам еще не ходил, когда они переехали сюда. С ним связаны лучшие годы их жизни. Шеферд вышел из машины. На автозаправке он умылся и переоделся в синие джинсы и хлопчатобумажную рубашку. Бриться не стал, чтобы не вызвать подозрений в тюрьме. Шотландские полицейские вряд ли позаботились бы о его щетине.

– Здесь мы расстанемся, Паук, – предупредил Шарп. – Заедем за тобой завтра утром. Позвони, если что-нибудь понадобится.

Он дал Шеферду свой мобильный номер.

Шеферд продолжал смотреть на дом после того, как Шарп сел в машину и уехал. Он взглянул на крышу. Возле трубы не хватало нескольких черепиц. Он много раз обещал Сью, что сделает ремонт. Так же часто она напоминала ему и о водосточных трубах, давно нуждавшихся в покраске. Ему вдруг захотелось попросить у нее прошения за все, что не успел сделать, за то время, которое провел не с ней.

Он подошел к парадной двери по гравию дорожки. Дверь открылась, и на мгновение Шеферду показалось, что перед ним Сью, произошла какая-то нелепая ошибка и она по-прежнему жива. Но это была не она – в дверях стояла Мойра, ее мать, высокая и красивая женщина пятидесяти с лишним лет, скуластая, как Сью, с таким же пухлым ртом и золотисто-каштановыми волосами, слегка тронутыми сединой. Она была без косметики, в голубых джинсах и свободном темно-синем свитере.

Мойра заставила себя улыбнуться и поцеловала Шеферда в щеку.

Он не знал, что ей сказать, и они молча стояли у входа.

– Где ты пропадал, Дэниел? – спросила она.

Теща была единственной, кто называл его полным именем. Дома и в школе он был Дэнни. Вступив в армию, Шеферд решил, что «Дэнни» звучит слишком по-детски, и сказал приятелям-новобранцам, что его зовут Дэн. После учений в джунглях Борнео друзья из отряда САС окрестили Шеферда Пауком. Однажды они поспорили, кто съест больше всех разных противных тварей и не сблюет, и Шеферд сожрал тарантула. С тех пор ему дали кличку Паук, но для Мойры он по-прежнему оставался молодым солдатом, похитившим его дочь. Сью всегда называла его Дэн.

– Где Лайам? – произнес Шеферд, не ответив на ее вопрос.

– В гостиной, играет на своей приставке.

– Как он?

Мойра скрестила руки на груди.

– Его спас ремень безопасности. Но он был там, когда Сью...

– Он что-нибудь говорит?

– Сказал, что не хочет обсуждать эту тему. Доктор считает, что Лайам пытается справиться с проблемой по-своему. Он заговорит, когда будет готов.

Шеферд обнял ее.

– Спасибо, что приехала, Мойра. Спасибо, что заботишься о нем.

– Он мой внук, Дэниел, – спокойно промолвила она.

Шеферд отпустил ее и шагнул в холл. Гостиная была справа. Оттуда доносились крики и грохот стрельбы. Мойра закрыла парадную дверь.

Сын сидел на полу по-турецки и орудовал рычагами игрового пульта. Солдат на экране прошивало пулеметной очередью, и они взрывались один за другим. Когда Шеферд вошел в комнату, Лайам не поднял головы.

– Привет, – произнес Шеферд.

– Привет, – отозвался Лайам, не отрывая взгляда от экрана.

Шеферд застыл. Он ожидал, что мальчик бросится к нему со слезами на глазах, а он в ответ крепко обнимет сына, поднимет его в воздух и скажет, что все хорошо.

– Ты в порядке?

Лайам пожал плечами и продолжил играть. Шеферд сел на пол рядом с ним.

– Можно мне попробовать? – спросил он.

Не отрываясь от пульта, сын протянул ему вторую контрольную панель. Пока Шеферд рассматривал разноцветные кнопки, Лайам всаживал игрушечные пули в игрушечных солдат.

Шеферд начал играть вместе с сыном. Бах, бах – и ты убит. Игрушечная кровь. Игрушечное горе. Ни жалости, ни угрызений совести.

– Выпьешь кофе, Дэниел? – спросила Мойра, подойдя к двери.

– Нет, спасибо.

– А ты, Лайам? Хочешь лимонад?

Мальчик покачал головой.

– Надо говорить – нет, спасибо, – напомнил Шеферд.

– Нет, спасибо.

– А как насчет кексов?

– Нет, спасибо.

Шеферд оглянулся через плечо. Мойра стояла, сжав руки, на ее глазах выступили слезы. Он успокаивающе улыбнулся, но она отвернулась и ушла на кухню.

– Хочешь, пойдем в парк? – предложил Шеферд. – Мячик погоняем.

– Ладно, – согласился Лайам.

* * *

Сын ударил по мячу и побежал за ним. Ирландский сеттер тоже бросился вдогонку, но мальчик успел первым и наподдал мяч так, что тот взлетел высоко в воздух. Собака с лаем помчалась дальше. Лайам еще ни слова не сказал о смерти матери. Он вообще очень мало говорил. Несколько раз Шеферд пытался начать беседу, но сын лишь хмыкал или давал односложные ответы. Шеферд понимал, что Лайам просто скрывает свои эмоции и рано или поздно они вырвутся наружу. А пока он предпочитал молчать и гонять мяч с ирландским сеттером.

Шеферд увидел, что с другой стороны футбольного поля идет мужчина. Он держал руки в карманах плаща. Это был Сэм Харгроув.

Пока он приближался, Шеферд наблюдал, как Лайам играет с собакой.

– Хороший день для прогулки, – произнес Харгроув.

Вечерний ветерок слегка шевелил его безупречную прическу.

– Когда выходишь из тюрьмы, любой день кажется хорошим, – отозвался Шеферд.

– Как он? – спросил суперинтендант, кивнув на мальчика.

– Его мать недавно умерла, как, по-вашему, он должен себя чувствовать? – ответил Шеферд и понял, что фраза прозвучала грубо. Он хотел извиниться, но слова застряли у него в горле.

Харгроув положил руку на его плечо.

– Мне жаль, что все так случилось, – промолвил он. – Если я смогу чем-нибудь помочь, скажи.

– Ладно.

Некоторое время они молчали.

– Ведь это не светский визит, правда? – поинтересовался Шеферд.

– Если не хочешь говорить о работе, я не возражаю.

– Я в порядке.

Занимаясь делами, он по крайней мере мог не думать о Сью.

– Тони Стаффорд – человек Диггера, – сообщил Харгроув.

– Неудивительно. Карпентер практически сам в этом признался.

Харгроув достал из кармана коричневый конверт и протянул его Шеферду. Внутри лежало несколько снимков, на которых Стаффорд встречался с симпатичной чернокожей девушкой, потом брал у нее из рук какой-то конверт и уходил с улыбкой на лице.

– Мы нашли одно офшорное строительное общество, где на его счете лежат пятьдесят восемь тысяч.

– Вот дурак.

Шеферд вспомнил досье на Стаффорда. Женат, трое детей, один учится в университете. Жена работает сиделкой. Два источника дохода, значит, денег в семье должно хватать. Видимо, проблема в жадности или в задетом самолюбии. По тем же мотивам преступники становятся осведомителями.

– Нам известно, что он человек Диггера. Но из этого еще не следует, что он человек Карпентера. Мы постоянно следим за сестрой Диггера, и никто из людей Карпентера к ней даже близко не подходил. К Стаффорду, кстати, тоже. Мы прослушиваем все их телефонные разговоры. Ничего. Ни одной ниточки между ними и Карпентером.

– Значит, у Карпентера есть кто-то еще?

– Он использует Диггера для решения своих проблем в тюрьме, но для внешней связи у него иной канал.

– А что Бэйн?

– Мы проверили его телефонные звонки и посетителей. Никаких контактов с людьми Карпентера. К тому же Бэйн утратил авторитет. Его жена забрала почти все наличные и удрала в Малагу с каким-то турком. Двое из членов его банды используют старые контакты для организации своего бизнеса. Бэйн вышел в тираж. Мы продолжаем за ним следить, но не похоже, чтобы связь шла через него.

– И что теперь?

– Хороший вопрос, – усмехнулся Харгроув. – Если мы возьмем Стаффорда, то спугнем главную дичь.

– Вы оставите его на месте?

– Пока не узнаем про другого парня. – Харгроув помолчал. – Если ты все еще в деле.

* * *

Мойра стояла у открытой двери и смотрела, как Шеферд с сыном, держась за руки, идут по дорожке.

– Мне не нравится, как готовит бабушка, – сказал Лайам. – Она слишком много солит.

– Ладно, мы ей скажем.

Мойра помахала им рукой, и Шеферд ответил тем же.

– Папа, ты теперь всегда будешь дома?

Шеферд остановился.

– Давай поговорим об этом завтра, хорошо?

– Ты ведь больше не уедешь, правда?

– Только совсем ненадолго, Лайам.

– Ты всегда уезжаешь.

– Такая у меня работа.

На глаза Лайама навернулись слезы.

– Не оставляй меня с бабушкой. Пожалуйста.

Шеферд склонился над сыном и крепко прижал к себе, уткнувшись лицом в его волосы. Плечи Лайама сотрясались от рыданий.

– Я скучаю по маме.

– И я тоже.

– Это нечестно.

– Я знаю.

– Папа, это я во всем виноват.

– Что за глупости. Ты тут ни при чем.

– Она хотела поднять мою сумку и поэтому умерла.

Шеферд поцеловал сына в мокрую от слез щеку.

– Никто ни в чем не виноват, – промолвил он. – Это был несчастный случай. Но твоя мамочка любит тебя больше всех на свете, а сейчас она на небесах и смотрит на тебя сверху. Она всю жизнь будет о тебе заботиться.

– Правда? – спросил Лайам, смахивая с ресниц слезы.

– Ей-богу, – ответил Шеферд.

– Надо перекреститься, а то не считается.

Подхватив его левой рукой, Шеферд перекрестился правой и понес сына в дом. Он вошел в гостиную, представляя, что сейчас увидит на диване Сью. Она смотрит телевизор или читает один из своих журнальчиков про знаменитостей и грозится оторвать ему голову за то, что он опять задержался на работе.

Шеферд посадил сына на диван.

– Хочешь, посмотрим телевизор?

– Лучше я поиграю на «PlayStation».

– Ладно, иди.

Шеферд отпустил сына, чтобы тот включил свою приставку, и направился в кухню, где Мойра занималась ужином.

– Будет готово через час, – произнесла она. – Хочешь пока картошку или чипсы?

– Все сгодится, – ответил Шеферд.

Он сел за стол и налил себе чай. Сахара в нем не было, но он машинально мешал в чашке ложечкой.

– Не могу поверить, что это случилось. В голове не укладывается.

Мойра нагнулась и поставила запеканку в печь. Когда она выпрямилась, у нее в глазах стояли слезы. Шеферд вдруг осознал, что Мойра потеряла единственную дочь. Он был так занят собой и сыном, что не подумал, какие чувства испытывает Мойра. У нее двое детей – Сью и сын, который жил в Австралии и виделся с ней раз в год. Ее губы задрожали. Шеферд быстро встал и подошел к ней.

– Господи, Мойра, прости, – пробормотал он, обняв ее за плечи.

– Я не стану плакать, не стану, – повторяла она.

– Все в порядке, – сказал Шеферд, гладя ее по волосам. – Все хорошо.

– Это нечестно. – Она шмыгнула носом. – Сью никому не сделала ничего плохого, она всех любила, она не заслужила такой смерти. Черт, черт, черт!

Шеферд впервые услышал, как ругается теща. У него защипало в глазах, но он заставил себя сдержаться.

– Никогда не предполагала, что похороню собственную дочь, – вздохнула Мойра. – Дети не должны умирать раньше родителей.

Слеза выкатилась из глаза Шеферда и сбежала по щеке; он вытер ее о плечо Мойры.

– Будь проклята эта авария! – воскликнула она. – Черт бы ее побрал! Если бы Сью поехала другой дорогой, если бы там не было грузовика, если бы она заметила его раньше... от этих «если» у меня разрывается сердце. Она не должна была умереть. Это неправильно. Несправедливо.

Мойра разрыдалась у него на груди. Шеферд молча обнял ее за плечи. Раньше он никогда не обнимал тещу. И никогда не видел, как она плачет. Многое было в первый раз. Но уже без Сью. Для нее все кончилось. У них уже состоялся последний ужин. Последний секс. Последняя ссора. Все, что касалось Сью, осталось в прошлом.

Шеферд помог Мойре сесть на стул и налил ей чай. Он протянул ей полотенце, чтобы вытереть слезы.

– Я была против вашего брака, – призналась она.

– Помню.

Мойра и ее муж, банковский служащий, с самого начала не скрывали своего отношению к Шеферду, считая его неподходящей партией из-за рабочего происхождения и профессии. Но поскольку с его родословной ничего нельзя было поделать, они изо всех сил старались заставить его хотя бы уволиться из армии. Шеферд упорно отказывался, и только когда Сью пригрозила сбежать из дома, Мойра и Том согласились на венчание. Друзей Шеферда попросили явиться в штатском, но он радовался, увидев, что каждый нацепил на свой пиджак значок полка.

– Она безумно тебя любила, ты знаешь? – спросила Мойра.

– Да.

– Мы всегда ей говорили – выйдешь за солдата, разобьешь себе сердце.

Шеферд сжал в руках фарфоровую чашку. Сью берегла сервиз для особых случаев, а в обычные дни они пили из кружек, но в хозяйстве Мойры кружки не предусматривались. Только чашки и блюдца. Слезы закапали у него из глаз, и он уронил голову, уткнувшись лбом в крышку стола.

* * *

Проходя по площадке, Карпентер кивнул Ллойд-Дэвис.

– Как дела, мисс Ллойд-Дэвис? – поинтересовался он.

– Неплохо, спасибо.

– Вам идет, – заметил Карпентер.

Она машинально тронула прическу. Карпентер улыбнулся.

– Это открывает ваш красивый лоб.

Ллойд-Дэвис была одновременно и польщена и недовольна. Ведь это только игра: Карпентер привлекал своим обаянием кого угодно, и сейчас настала ее очередь. Но сегодня она впервые решилась заколоть волосы кверху, а никто из сослуживцев даже не обратил внимания.

Карпентер облокотился о перила и стал наблюдать за заключенными, толпившимися на первом этаже. До ужина оставалось несколько минут. Обычно кто-нибудь приносил ему еду, но теперь он решил смешаться с общей массой.

Он спустился по железной лестнице. Раздача началась, и заключенные выстроились в очередь с пластмассовыми подносами. Двое парней у стола кивнули Карпентеру, предлагая пропустить его вперед, но тот покачал головой. Он подошел к Ли, который отрабатывал удары за бильярдным столом.

– Как дела, Джейсон?

Ли выпрямился и положил кий.

– Все по-старому.

– Слышал, твоего соседа забрали?

– Полицейские из Глазго повезли его на опознание. Ли хотел отойти, но Карпентер взял его за локоть.

– Подожди минутку, Джейсон. Хочу тебя кое о чем спросить.

Ли остановился, переминаясь с ноги на ногу.

– Что за парень этот Макдоналд?

– Держится отчужденно. Мало болтает.

– Но зато много слушает?

– Просто молчит.

– Он крутой или не очень?

– Ведет себя очень вежливо, но если его тронуть, сразу даст сдачи.

Карпентер задумчиво кивнул.

– Он не рассказывал, за что его взяли?

– Ограбление на каком-то складе в Гатуике. Кремниевые чипы. Компьютерные штучки. Они вломились туда с обрезами, а потом все пошло прахом.

– А его подельники?

– Никогда о них не слышал.

– К нему сегодня приходил адвокат, верно?

– Боб говорит, он требует от него больше денег. Ты знаешь, что такое адвокаты. Вечно сосут из тебя кровь.

– Если они вытащили его из спортзала, значит, визит был неожиданный.

– Да, похоже.

– Он тебе что-нибудь объяснил, когда вернулся в камеру?

– Что?

– Например, что за ним должны прийти полицейские. Может, адвокат предупредил его об этом?

Ли нахмурился.

– Нет, ничего такого он не сказал. Просто лег на койку. – Он пожевал губами. – Правда, вид у него был расстроенный. Прямо убитый. Очевидно, предполагал, что за ним придут.

– Ты видел, как его уводили?

– Да. Амелия его забрала.

– И как он выглядел?

Ли потер подбородок.

– Нормально. Крикнул мне, куда его увозят.

– А за что, не сообщил?

– Нет, но я потом узнал. Гамилтон здорово над этим смеялся. Одна старуха получила пулю в ногу, когда он брал почту. Сейчас она в больнице, и Макдоналда повезли на опознание.

Карпентер похлопал Ли по плечу.

– Окажи мне одну услугу, Джейсон.

– Все, что пожелаешь, Джерри.

– Присмотри за парнем, когда он вернется. Ушки на макушке, ладно?

– Хочешь, чтобы я его прощупал?

– Нет, просто будь повнимательнее.

– Ладно, Джерри.

Карпентер подмигнул и направился к очереди за ужином. За лотком с лазаньей стоял Эрик Магоуэн, держа наготове металлическую лопатку. Это был высокий костлявый мужчина лет пятидесяти, которого обвиняли в отравлении трех женщин из дома престарелых, когда он работал там помощником санитара. В блоке ему дали работу на кухне, якобы потому, что у него имелся опыт, но Карпентер считал, что тюремные власти сделали это нарочно – им нравилось, что еду для зеков раздает отравитель, Магоуэн заметил Карпентера и что-то сказал людям в очереди. Они расступились, освободив ему место. Заключенный протянул Карпентеру поднос.

– Привет, Эрик! – улыбнулся Карпентер. – Какое из блюд не отправит меня на тот свет?

* * *

Лайам с головой ушел в видеоигру, его пальцы почти приросли к рычагам приставки, а глаза не отрывались от экрана, где черный дробовик стрелял по русским солдатам.

– На самом деле они запрещены, – промолвил Шеферд, опустившись на диван рядом с сыном.

– Кто? – спросил Лайам, продолжая смотреть на экран.

– Дробовики. Это незаконное оружие. Нарушение Женевской конвенции.

– Нарушение чего?

– Правил ведения войны.

– Не понимаю. Ружья использовать можно, а дробовики нет?

– Таковы правила.

– Разве оружие не должно убивать людей?

– Должно.

– Тогда почему солдаты не могут иметь дробовиков? Они убивают лучше, чем простые ружья. – Лайам выстрелил в русского десантника, и его голова исчезла в облаке кровавых брызг. – Вот видишь!

– Да уж. Разве эта игра не имеет ограничений по возрасту?

– Мама всегда разрешала мне в нее играть.

Шеферд усмехнулся. Сын уже с трех лет научился использовать авторитет отца против матери и наоборот.

– Пора ужинать.

– Я не голоден.

Шеферду тоже не хотелось есть, но он знал, что им надо подкрепиться.

– У твоей бабушки сейчас трудное время, – сказал он. – Может, поешь немного, чтобы ее не расстраивать?

– Ладно.

Сын продолжал нажимать кнопки.

– Пошли, – сказал Шеферд.

– Сейчас.

Шеферд поднял Лайама и тряс его до тех пор, пока тот не выронил пульт, а затем, посмеиваясь, потащил сына на кухню. Мойра уже накрыла стол на троих, использовав самую лучшую посуду Сью.

Сын нахмурился, увидев фарфоровые тарелки.

– Мама не разрешала нам из них есть, – заявил он. – Они для праздников.

– Ничего страшного, – сказал Шеферд.

– Я просто не знала, – пробормотала Мойра.

– Ничего страшного, – повторил Шеферд.

– Мама всегда позволяла нам есть перед телевизором, – заметил Лайам.

– Хорошо, но сегодня мы поужинаем здесь, – произнесла Мойра, раскладывая по тарелкам порции тушеной говядины.

Шеферд сел за стол. Мойра подала два блюда с картофельным пюре и вареной морковью. Он положил овощи в тарелку сына, потом себе. Улыбнувшись, Мойра сложила руки для молитвы. Лайам посмотрел на отца, и тот кивнул, призывая последовать ее примеру; они оба сидели сложив руки, пока Мойра произносила слова благодарения. Молитва была короткой и красивой, но Шеферд ее почти не слушал. Он не верил в Бога. Служба в САС уничтожила в нем остатки религиозности, а работа в полиции никак не способствовала тому, чтобы убедить его в существовании высших сил. Мир был скверным и гнусным местом, где сильные торжествовали над слабыми и хорошие люди страдали больше остальных. Шеферд не хотел иметь ничего общего с божеством, допускавшим подобную несправедливость.