Текст книги "В поисках шестого океана. Часть первая. Безмятежность"

29. На «Нике»

Мы с родителями решили праздновать День независимости Америки на «Нике». Мама приготовила всё заранее и накрыла стол в кают-компании. Я не чувствовала Америку своей родиной, и мне было всё равно, когда и что с ней происходило, но наша семья придерживалась традиции отмечать праздники той страны, в которой сейчас находимся. И мы танцевали в Пого-Пого, и праздновали независимость Австралии, и даже на Канарских островах, помнится, отмечали день рождения короля. В этот раз мы радовались вместе с американцами: размахивали флагами и поздравляли всех с праздником.

Мы уже собирались спускаться в кают-компанию, но на пристани я неожиданно увидела одинокую фигуру Джо. Он сидел на кнехте и швырял в воду камешки. Я быстро отвернулась, но папа тоже заметил его.

– Софи, разве это не твой приятель? Вроде Джо его зовут?

– Мы учимся вместе, но он не мой приятель. И звать его сюда не надо, – запротестовала я, предчувствуя настроение папы и последующие события.

– Это просто неприлично оставлять мальчика в такой день одного, – вмешалась мама. – Вот-вот пойдет дождь, он весь промокнет.

– Пусть идет домой, – неприязненно сказала я и неопределенно махнула рукой. – Он в Гардене живет.

– Это же так далеко! – изумилась мама и замахала рукой:

– Эй, мистер Джо!

Джо словно бы ждал этого, через мгновение уже стоял у борта.

– Ты одноклассник нашей Софии? – спросил папа и, не дожидаясь ответа, представился:

– Ник Бертон, капитан «Ники» и родитель Софии. Добро пожаловать на борт, молодой человек.

– Очень приятно, – смутился Джо. – Моя фамилия Харпер, и я учусь вместе с вашей дочерью. Привет, Софи.

– Проходи, проходи, – захлопотала мама. – Давненько у нас не было гостей. Меня зовут Гленн и тоже Бертон. Просто удивительное совпадение, не правда ли?

Мама хотела пошутить, но Джо не понял и только растерянно хлопал глазами.

– Пойдем со мной, недотёпа, – обреченно вздохнула я и повела Джо за собой.

Джо ни разу не бывал на яхтах и всему изумлялся. Ему было в новинку и практично организованное внутреннее пространство, и крепления на случай качки, и то, как всё было компактно.

– А где вы спите?

– В каютах.

И я показала ему свою. Зря я это сделала. Больше всего меня раздражало, что Джо всё лапал и ко всему притрагивался. Он провел пальцами по рамке, в которой висела «картинка – в картинке – в картинке», и по покрывалу на моей постели, постучал по сундучку с моими вещами, проверил крепления откидного стола, погладил иллюминатор. Выдохнул:

– Мне нравится!

– Приобрести хочешь? – съязвила я.

– Завоевать, – парировал он, глядя мне в глаза. Он стоял так близко от меня, и мы были в таком маленьком пространстве, что прикосновения казались неминуемы. Я прижалась к стене и кивнула ему на выход:

– Свободен, захватчик.

Джо послушно вышел и тут же «прилип» к папиной «стене тщеславия». Особенно его поразили кубки и остальные награды.

За ужином родители начали расспросы.

– Сколько тебе лет, Джо?

– Семнадцать, мэм.

– И ты учишься вместе с Софи? Почему не с ребятами своего возраста?

– Так вышло, мэм. Мне пришлось на время оставить учебу. Я работал.

– И кем? – живо заинтересовался папа. – Докером?

Джо засмеялся.

– Многие так думают. Внешность обманчива, мистер Бертон. Я работал в газете, делал еженедельные обзоры, писал тематические статьи и тексты для разных сайтов. Работа совсем не сложная, но платили мало, поэтому работать приходилось много.

– Тебе нужны были деньги? – заинтересовалась мама. – И много?

– У меня есть статья расходов, которая обязывает меня работать, – ответил Джо уклончиво.

Мне стало ужасно скучно. Джо говорил, как взрослый. В том смысле, что разговоры о деньгах и о работе я всегда считала взрослыми и скучными.

Мы поужинали, и папа предложил сыграть в скрабл. Я всегда очень любила эту игру, от родителей можно было узнать множество интересных слов, но в этот раз только злилась. Как так получается: я все силы прикладываю к тому, чтобы выкинуть Джо из головы и из моей жизни, а он уже втирается в нашу семью?! Не только сидит в нашей кают-компании, ест нашу курицу и играет в скрабл, так ещё и выигрывает! Джо здорово везло. Он уже два раза составил длиннющие слова. Не везло маме. Ей попадались почти одни согласные, и она ставила лишь коротенькие словечки. Джо удивлялся тому, что мы составляем слова из разных языков.

– Так же можно сжульничать! – сказал он.

– Ты в своём уме, Джо? – удивилась я. – Зачем это делать?

– Ну, чтобы выиграть…

– А тебе важно выиграть любой ценой? – как бы между прочим спросила мама.

– Конечно, мэм! – усмехнулся Джо, но тут же спохватился. – Если это не противоречит принятым правилам.

– А если правилам не противоречит, – допытывалась мама, – тогда как?

– Тогда – «победителей не судят», – смутился Джо.

– А если это идет вразрез с законами чести, совести, морали? – не унималась мама.

– Мораль – понятие достаточно расплывчатое. Даже в одном и том же социуме оно меняется со временем. Как можно опираться на то, что неоднозначно? Нет ничего более непостоянного, чем мораль. А совесть и вовсе – религиозное понятие.

– Ты – софист, – наконец вставила я.

– Я – философ!

– Фарисей, – зло пробурчала я. – Лицемер, пустозвон…

– Мне кажется, для составления всех этих слов у тебя не хватит букв, – съехидничал Джо.

В разговор вмешался папа.

– Гленн, милая, не накидывайся на мальчика. Всё ясно, с моралью он ещё не определился. Софи, детка, может не будем развязывать третью мировую прямо сейчас? Принеси-ка лучше нам сока.

Я пошла в кладовку за соком, по пути придумывая, что бы ещё такого сказать Джо, а вернувшись, увидела, как мама с упоением рассказывает о каждом экспонате с папиной «стены тщеславия». Я потеряла единственного союзника.

Когда Джо ушел, я спросила маму:

– Так он тебе понравился?

На моё удивление мама пожала плечами.

– Ещё не поняла, хотя мальчик очень умный.

– Вот это да! Как же это «не поняла»? Ты ведь сначала накинулась на него, а потом любезничала с ним весь вечер!

Мама потрепала меня по голове.

– Вам с ним будет очень тяжело…

Я возмутилась:

– Почему ты думаешь, что у нас с ним может быть хоть что-то общее?

– Вас тянет друг к другу. Это видно невооруженным взглядом. Он – не отрывает от тебя глаз, ты – ловишь каждое его слово.

– Это потому, что я его ненавижу!

– Да, напряжение между вами есть, – засмеялась мама. Вы умудряетесь не только друг друга в тонусе держать, но и остальным от вас просто беда.

– Потому что он – отвратительный, самодовольный, примитивный идиот!

– То, что он не примитивный, можно сказать определенно. Он очень неоднозначный мальчик. Папа до сих пор пребывает в шоке.

– А с папой что случилось? Это вообще была его идея – пригласить Джо.

– А ты разве не знаешь? Пока ты ходила за соком, Джо объявил нам, что у него честные намерения и он хочет жениться на тебе. Ну, разумеется, не сейчас, а когда вы вырастете, закончите колледж.

– Вот ведь идиот! – возмутилась я. – А папа что?

– Попробовал перевернуть всё в шутку, но захлебнулся словами. Испанскими, в большинстве.

Почти все лето мы провели на «Нике», и вспоминать Джо Харпера мне было просто некогда. Часто с нами на яхте гостила Марианна, иногда вместе с мадам Дюпон. Папа рассыпался ей в комплиментах и так тараторил по-французски, что мама переставала его понимать и даже немного злилась. Зато мадам Дюпон шила нам с мамой платья совершенно бесплатно. А ещё у них с мамой был небольшой бизнес. Оказалось, что ирландское кружево не только снова в моде, но и высоко ценится. И мама вязала его, а мадам Дюпон вставляла эти кружевные элементы в платья, которые шила на заказ.

Наша жизнь сделалась спокойной, мне стало казаться, что мы никогда больше не вспомним про картель и нам не придется срываться с места и уходить в открытое море, не успев попрощаться с друзьями.

А в Астории у меня появилось много друзей. Кроме Марианны, с которой мы стали очень близки и делились всем, были ещё мальчишки, с которыми я гоняла на велосипедах по холмистым улицам Астории. Они были младше меня и учились ещё в средней школе.

На день рождения родители подарили мне маленький плеер, и папа закачал туда мои самые любимые мелодии и звуки природы.

– Береги его, Софи, – сказал он мне серьезно. – Очень береги.

– Папочка, ну не надо со мной как с маленькой! Мне ведь исполнилось пятнадцать лет! Джульетта в моём возрасте уже и замуж вышла, и умерла.

Папа вдруг вздрогнул и прижал меня к себе.

– Как хорошо, что ты у меня ещё маленькая…

Именно после моего дня рождения родители начали нервничать и шушукаться, словно у них были тайны от меня. Неприятные тайны.

Как так вышло, что моим родителям пришлось уехать и оставить меня, я не знаю. Они и раньше уезжали, но у нас никогда не было никаких секретов. Туристы нанимали «Нику» до Сиэтла или Ванкувера, однажды папа катал их до Сан-Франциско, и никогда это не вызывало никаких осложнений. Ну, что делать, если я, словно на якоре, привязана к школе? В тот раз родители собрались спешно. Я запомнила, что один из баков с соляркой был полупустой.

– Мы заправимся в Хоакиме, – ответил папа на мой вопрос.

– Куда вы?

Мама отвела глаза, а папа ответил:

– Нам надо в Джуно. Кстати, зайдем и в Ситку.

Я вздохнула.

– А меня никак нельзя взять с собой?

– Нет, доченька, тебе надо учиться. – Мама обняла меня за плечи и поцеловала в лоб.

– Но хотя бы проводить вас?

– Нет, Софи, – папа был собран и деловит. – Мы сейчас отправляемся на пристань, а ты – в школу. Давай скорее, а то опоздаешь.

И он легонько толкнул меня в сторону выхода.

На пороге я оглянулась. То ли от рассеянного света, то ли от тревоги расставания они показались мне ужасно бледными, словно призраки.

– Я буду скучать, – сказала я им. – Возвращайтесь скорее!

– Мы обязательно вернемся за тобой, – сказал папа, и голос его дрогнул. Но я была уже на велосипеде, ехала в сторону школы. Когда до школы оставалось совсем немного, я приняла решение. Не останавливаясь, проехала мимо школы и повернула на мост. Я знала, куда еду. Миновав мост Огегон Кост-Хайуэй, я проехала по городку Уоррентон, потом по сто четвертому шоссе, мимо складов леса и какого-то поселения. Когда дорога кончилась, ехать стало сложнее, а потом я и вовсе слезла с велосипеда и вела его за руль. Не доходя до берега, я бросила его в кустах и вышла на пляж. Ни туристов, ни местных жителей не было. Далеко в море тянулась каменная коса. Я пошла по ней. Я прыгала с камня на камень, пытаясь зайти, не замочив ботинок, как можно дальше в море. Чтобы увидеть «Нику».

И пусть они отругают меня за прогул, но это будет потом. А теперь я должна обязательно проводить их.

Я ждала и ждала. Иногда мне казалось, что «Ника» уже прошла или что мама и папа отказались от своей затеи и вернулись. Но вот показалась яхта. Я узнала её сразу. Я бы узнала её среди тысячи яхт её класса. Стремительная «Ника» шла в проливе. Паруса были убраны, она шла на моторе.

Я вскочила на самый высокий камень, который был поблизости, и изо всех сил замахала своим шарфом. Мне захотелось крикнуть: «Мамочка! Папочка! Я так люблю вас!», – но ветер дул с моря, и они вряд ли расслышали бы мои слова.

Папа и мама стояли у штурвала на палубе. Они увидели меня. Папа помахал рукой, а мама подошла к борту и прижала руки к груди.

Я навсегда запомнила их именно такими.

30. Приют

В приюте меня поселили в комнате с тремя девочками. Старше всех была Баффи: постоянно озлобленная, черная, как уголь, приземистая, с толстенными губами и с такой же, как у меня, буйной шевелюрой. Энни, наоборот, была очень белокожая. Ее светлые, чуть рыжеватые волосы были такими слабыми и гладкими, что издали она казалась вовсе лысой. Энни постоянно скалилась. Может быть потому, что все ее желтоватые и большие зубы просто не помещались во рту. Третьей девочкой была моя ровесница – Алисия. Она была бы милой, если бы не постоянно полуприкрытые глаза и заторможенная реакция. От этого казалось, что она постоянно спит. Впрочем, при нашем первом знакомстве я была похожа не нее. Мои опухшие от постоянных слез глаза едва разлеплялись, а моя реакция на все происходящее вокруг под влиянием таблеток сделалась какой-то притупленной.

Первые дни меня не трогали. Девочки потрошили мои вещи, рассматривая и примеряя их. Они искали косметику и сигареты, но были разочарованы. Зато им понравились платья. Те, что сшила для меня мадам Дюпон. Крепкая Баффи не влезла ни в одно из них и, пытаясь втиснуться, чуть не разорвала черно-белое, «от Готье». На Энни все платья сидели хорошо, но почему-то не делали ее красавицей. Наоборот, белизна и утонченность кружева контрастировала с ее желтыми зубами. Алисия, как и остальные девочки, разделась, чтобы примерить платья, но, вероятно, забыла, зачем это сделала и просто ходила в одних трусиках. Я увидела, что на ее плоской фигуре особым образом выделяется живот. Этого не было заметно, когда она была одета. А теперь он выпирал, как половина футбольного мяча. Алисия была беременна.

Понемногу я стала лучше узнавать жизнь приюта. Здесь были дети разных возрастов, и они часто менялись. Это была словно транзитная тюрьма для детей, перед тем как их отправляли в фостерные или приемные семьи. Я мало понимала, в чем разница, но мне быстро растолковали, что опека или усыновление – это одно, а фостерная семья – это только на время. За то, что ребенок живет у них, они получают деньги. Многие просто «коллекционируют» детей и таким образом живут в достатке. Все права у них, к тому же по первому же звонку в социальную службу ребенка можно сдать обратно. «Прямо как бракованный товар», – подумала я.

Сдают обычно с пометкой в деле. Чем больше таких пометок: «плохо учится», «не слушается», «курит», «бродяжничает», «ворует» – тем неохотнее ребенка берут на воспитание, а если и берут, то какие-нибудь садисты или извращенцы, которые заставят заниматься проституцией или клянчить еду на улице.

Это все мне рассказала Энни. Особенно она смаковала про извращенцев. Мне казалось, она вообще повернута на сексе. Баффи была угрюма и часто молчала. Алисия вообще жила какой-то медленной жизнью внутри своей головы. Да и я первое время была в неадеквате.

Меня допрашивали следователи и социальные работники, но самое противное, что никто, НИКТО не собирался искать моих родителей! Службу опеки интересовало только, чтобы я была пристроена, а чиновники выясняли, почему я внезапно осталась одна.

Один мальчишка лет тринадцати как-то злорадно сказал мне:

– Они тебя просто бросили! Как хлам. А сами уехали во Флориду!

Мальчишка был чернокожий и скалился. Я вышла из своего обычного оцепенения, бросилась на него, расцарапала лицо и вцепилась прямо в горло. Мне хотелось вырвать его поганый язык. Он разбил мне нос до крови. Нас растащили.

Я два дня провела одна в закрытой комнате, и это было лучшее время. Я могла, наконец, остаться наедине со своими мыслями. Потом меня возили к психиатру. В заключении написали: «нервный срыв» и увеличили дозу лекарств. Таблетки мне не нравились, я стала выбрасывать их в туалет. От этого у меня началась бессонница, я просыпалась и не могла заснуть.

Однажды ночью я проснулась от необычного шума. Баффи то ли всхлипывала, то ли стонала. Я уже хотела поднять голову от подушки, как вдруг услышала мужской голос.

– Давай, киска, еще чуть…

Меня просто парализовало. В свете полной луны, что заглядывала к нам в окно, блестело черное, влажное тело Баффи. Она была голой и ее полные груди покачивались в такт ее движениям. Внезапно мне стало так жарко, мое дыхание сделалось таким же горячим и тяжелым, как у Баффи. Я тайком зажала себе рот рукой, чтобы меня не услышали. Баффи изгибалась и тихонько постанывала. Она последний раз коротко вскрикнула и замерла. Потом встала. Подняла с пола мешковатые джинсы и бросила тому, кто оставался в ее постели.

– Линяй уже! Ты же не хочешь, чтобы тебя здесь застукали.

С постели поднялся чернокожий мужчина и стал одеваться.

– В этот раз хорошо устроилась, киска. Да тут у тебя цветник просто.

Голая Баффи подскочила к нему и зашипела прямо в лицо:

– Если ты хоть одну из них тронешь, я тебе кишки на шею намотаю! Понял?

– Остынь, киска. Это же шутка.

Мужчина натянул черную футболку и ловко выпрыгнул в открытое окно.

Баффи стала закрывать за ним створку, но вдруг, словно почуяв мой взгляд или мысли, приблизилась ко мне и зашипела в самое ухо:

– И тебе намотаю, если будешь болтать. Усекла?

В одно из воскресений ко мне приехал Джо. Его старый пикап все-таки поехал! Я была так рада увидеть хоть кого-то из старых знакомых, что чуть не бросилась к нему на шею, но не подала вида: на нас смотрели из всех окон.

– Привет, – бросила я ему на ходу. – Пройдемся?

Джо ничего не оставалось, как двинуться за мной следом.

– Как ты? – спросил он.

– Никак.

– Я узнавал – это самый лучший из приютов. Но ты какая-то бледная. Тебя хорошо кормят?

Неужели для Джо мое физическое состояние важнее душевного? Мы ушли уже довольно далеко от здания, и меня вдруг прорвало.

– Кормят? О, да: кормят прекрасно! Четыре, даже пять раз в день. И телевизор есть. Ты в своем уме Джо? О чем ты спрашиваешь?

– Может быть, ты просто не привыкла?

– Как можно к этому привыкнуть? Как я могу привыкнуть к тому, что у меня больше…

Я не смогла договорить. Меня затрясло, как в судорогах, в глазах потемнело, сердце опять заныло и стало падать в бесконечную пропасть. Джо обхватил меня своими ручищами, прижал к себе и держал у своей груди, пока я не перестала дергаться и не обмякла в его руках. Потом осторожно отпустил, но все еще держал за плечи. Странно, но его объятия придали мне сил. Через некоторое время я снова смогла дышать ровно.

Джо заглянул мне в глаза.

– Что я могу для тебя сделать, Софи?

– Я в каком-то аду. Вытащи меня отсюда!

– Но как?

– Помоги мне найти родителей. Они не могли меня бросить. Они просто заблудились в океане. Они на каком-нибудь острове, и у них нет связи. Но они живы! – я схватила Джо за куртку и встряхивала, повторяя: «Они – живы! Я чувствую это!»

Слез не было. Наверное, я выплакала все, какие были отведены мне на всю жизнь. А может быть, дело было в таблетках, которые мне прописали.

Мы не учились в школе – ждали нашей участи. Мелких детей увозили почти сразу. Даже того противного очкарика, который за обедом засунул мне жвачку в волосы. Вытащить ее было невозможно и пришлось выстригать.

– Ты теперь плешивая, – скалилась Энни.

– Заткнись, – рявкала Баффи. – Сейчас ты у меня плешивой сделаешься.

Баффи была за справедливость. К тому же я не выдала ее, и она теперь тоже была на моей стороне. Вот Энни точно бы выдала.

Алисию не хотели брать на воспитание потому, что беременная, Энни – потому, что все разговоры ее были о сексе, меня – потому, что считалось, что статус у меня еще не определен. Что касается Баффи, то у нее были нелады с законом, и она вовсе могла отправится в закрытое заведение для трудновоспитуемых подростков. Оказывается, есть и такое. Попросту – детская тюрьма. Баффи часто говорила, что этот чистенький тихий приют вообще рай, по сравнению с теми местами, в которых бывала она.

– Ты, вообще, драться-то умеешь? – спрашивала Баффи.

Я пожимала плечами.

– Нет.

Баффи покачала головой:

– А того черномазого придурка ты лихо уделала.

– Просто я очень сильно разозлилась.

– Так и надо, – похвалила Баффи. – Злость придает силы. Только иногда на злость нет времени.

– Как это?

– Да так: изнасилуют, и разозлиться не успеешь. А ты должна быть готова к этому всегда.

И Баффи стала давать мне довольно дельные советы: как себя вести, что делать, как драться.

– Только не бей в лицо или живот. Можешь не достать, и это его только разозлит. Бить надо один раз, но сильно. Чтобы хватило. В кадык, пах или глаз.

Я инстинктивно сжала кулак.

– И не кулаком, – Баффи осклабилась. – палкой или камнем. А лучше – ножом.

– Но ведь так можно убить! – испугалась я.

– Пожалеешь насильника – станешь соской в мексиканском борделе. Запомни: ты – малолетка, тебе можно все. А уж грохнуть подонка, который хочет тебя отыметь, – самое то!

Мне вдруг показалось, что Баффи говорит это из личного опыта.

– Никому не позволяй себя насиловать! Слышишь? Никому.

– Как же тебе повезло, София! Мы думали определить тебя в фостерную семью. Детей твоего возраста берут под опеку крайне редко, лишь близкие родственники. А тут – столько желающих! Последний запрос пришел буквально сегодня.

– Могу я посмотреть документы?

Чиновница заколебалась. Я чуть надавила:

– Ну, это же моя судьба решается.

Мне очень хотелось узнать имена опекунов.

– Ладно, посмотри.

Я осторожно взяла папку и заглянула в нее.

Первым стоял Нил Найколайски.

Из глаз потоками хлынули слезы. Я просто захлебнулась ими и забыла, как дышать. Это были слезы радости. Робкая надежда на спасение, униженная и забитая, затаившаяся где-то глубоко в моей душе, обретала новую силу. Чиновница испугалась моей реакции и хотела вытащить у меня из рук листы, но я вцепилась в них железной хваткой. В них была моя жизнь. Я начала заново.

Нил Найколайски, Аляска, США.

Туа Папапете, Таутира, Таити, Французская Полинезия.

Роберт фон Крамм, Вустер, Западно-Капская провинция, ЮАР.

Четвертое имя было мне не знакомо.

Харди.

Ребекка и Том Харди, Уоррентон, Орегон, США.

Все остальные в списке были в одиночестве. И старенькая бабушка Туа, и Роберт, и даже Нил. При всех своих детях он был убежденным вдовцом и жениться не собирался.

Больше всего на свете мне хотелось обратно на Аляску. Глупые обиды на Сэма прошли давно и бесследно. Я вспомнила их дом, в котором царил постоянный кавардак. Инструменты в нем соседствовали с консервами, а всякий прочий железный хлам, которому мне и названия не подобрать, – с одеждой и книгами. Я собственными глазами видела, как на кухонной полке стояли рядом две стеклянные банки. Одна – с макаронами, другая – с болтами и шурупами. Но ведь Нил как-то справлялся со всем этим много лет.

И вернуться в Полинезию было так заманчиво! Снова вдохнуть аромат этого острова, насквозь пропитаться солнцем и морем, насытиться бирюзой его небес! Туа – самая добрая бабушка на свете, у нее крошечный домик в деревне. В Таутире школы нет, но я смогу учиться в Таравао, это всего в шестнадцати килоиетрах от дома Туа. Будем выращивать на огороде овощи, я смогу где-нибудь работать… Танцевать с таитянскими девушками для туристов или вертеть огни. Я не умею, но обязательно научусь.

Жить в чужой стране, вдали от моря, между лысыми горами и выжженными солнцем долинами мне нравилось меньше всего. Африка… От одного этого названия пышет жаром пустынь и опасностями. Но ведь с Робертом я могу говорить о папе. Узнать о нем больше. Я подумала, что Роберт может помочь мне в поисках. Хотя бы советом. И научить радиоделу. Я смогу облететь весь мир на радиоволне и связаться со всеми, кто знает моих родителей. И я обязательно найду «Нику». И папу. И мамочку… Теперь и Африка нравилась мне больше.

И самое главное – я уйду из этого отвратительного приюта! Мне казалось, что большей грязи, чем в нем, я не изведаю больше никогда в своей жизни. Меня заберут те, кому я хоть чуть-чуть нужна…

Суд отказал им всем.

Бабушке Туа – потому, что старая.

Роберту – потому, что инвалид.

К тому же они были иностранцами и не приходились мне даже самыми дальними родственниками.

Нил Найколайски тоже получил отказ. Суд счел непозволительным, чтобы меня воспитывал отец-одиночка с четырьмя взрослыми сыновьями.

Тендер на звание приемных родителей для Софии Бертон выиграла семья Харди, штат Орегон.

Харди были опытными опекунами. Кроме собственного сына, который уже учился в колледже, у них была приемная дочь, двенадцати лет. Раньше в семье росла еще одна девочка, но, став совершеннолетней, уехала в другой штат. Харди разрешили взять нового ребенка. И этим ребенком оказалась я.

Когда в приюте узнали, что меня забирают в приемную семью, реакция девочек была разной. Туповатая Алисия подошла и обняла меня, Баффи показала вытянутый палец. А Энни пообещала:

– Они окажутся уродами. А твой новый папочка обязательно трахнет тебя!

Я ничего не ответила. Мне надо было пережить это приютское время, пока готовят мои документы. Я крепче обняла Алисию и погладила ее по животу. Он был упругим и гладким.

– Уже шевелится, – прошептала она мне на ухо.

– Кто? – не поняла я.

– Ребеночек, – так же шепотом ответила Алисия. – Он уже живой и двигается, представляешь?

Алисия любила этого неизвестного ребеночка, она сама хотела стать мамой… Я поняла, что эта девочка теперь уже никогда не будет одинока. У нее будет тот, кому она нужна, кто будет любить ее больше жизни. От этих мыслей я заплакала. Мне тоже захотелось ребеночка. Своего собственного.

Алисия принялась меня утешать:

– У тебя будет хорошая семья. Никто тебя не тронет. Они просто завидуют.

– Да пошли вы все! – неожиданно прорычала Баффи и, пинком распахнув дверь, вышла из комнаты.